Текст книги "Отпустите их. Как подготовить детей к взрослой жизни"

4. Гонка при поступлении в колледж

С момента, когда ребенок оканчивает начальную школу, мы каждый вечер, каждый семестр боимся – иногда обоснованно, – что, если он получит четверку, не попадет в элитную спортивную команду или провалит еще какой-то пункт из нашего списка, ему не попасть в колледж, который мы для него выбрали. (А выбор колледжа зависит от того, куда мы сами ходили, какие вузы, на наш взгляд, дают «лучшее» образование и «лучшие» возможности трудоустройства для выпускников. Кроме того, это повод похвастаться друзьям за кофе или коктейлем и так далее.) Затем нам кажется, что надо сделать столько же, сколько другие родители, или чуть больше, чтобы гарантировать или облегчить получение желаемого результата. Поэтому даже когда чутье говорит «не надо!» – например, при этической дилемме, делать или не делать за ребенка домашнюю работу, или когда из-за всех этих расписаний, езды и попыток ничего не упустить мы выбиваемся из сил, – еще больше начинаем бояться, что без личного участия что-то пойдет не так.

Гонка за поступление в вуз создает примерно такое умонастроение: «Если я позволю ребенку написать работу самостоятельно, он может справиться не очень хорошо или даже плохо. Конечно, это будет уроком, и в следующий раз получится лучше. Но он соревнуется с целым классом, и у многих других детей родители существенно редактировали работу или вообще сами ее написали. Может быть, мой ребенок и получит урок, однако их дети получат хорошие оценки и попадут в программу усиленной подготовки, где получат более качественное образование. А еще их дети попадут в вуз, куда я хочу устроить своего ребенка».

Если бы у нас перед глазами – как Google Glass – постоянно стояла картина, как наши малыши учатся ходить, мы бы не забывали, что ребенок учится и растет, именно пробуя новое, и надо позволять ему падать, подниматься и пробовать снова. Однако наши мысли, видимо, совершенно затмевает священная корова – поступление в вуз, и процесс селекции абитуриентов явно не учитывает, что пробы и ошибки заставляют блестящих людей ошибаться, а ошибающихся делают блестящими.

Эми, дочь которой ходит в очень серьезную государственную спецшколу Thomas Jefferson High School в Северной Виргинии, призналась мне: «Раньше я думала, что у моей дочери будет больше независимости. Я была бы очень рада, если бы она сама готовила завтрак, собирала себе обед в школу и стирала свои вещи. Но у нее сейчас очень большая нагрузка, и приходится делать все это мне, чтобы она хоть немного выспалась. Ей нужна не мама, а ассистент, чтобы не разрываться на части»[83]83
  Интервью автора с группой родителей в Северной Виргинии, 22 апреля 2014 года.


[Закрыть]. В школу дочь Эми полтора часа едет на школьном автобусе. После этих поездок, домашней работы, занятий в школе, еды и сна у нее просто не остается времени на что-то, кроме дел, которые влияют на аттестат.

В вузах, куда мы хотим устроить детей, количество мест крайне ограничено и конкурс очень велик. Это порождает «гонку вооружений». Почему нас интересует лишь небольшое количество вузов? В чем здесь ошибка и как с этим быть, мы рассмотрим в следующих главах этой книги.

А пока я хочу осветить крайности, на которые люди идут, чтобы ребенок выполнил все пункты своего расписанного до мелочей детства и мог похвастаться идеальным, отполированным послужным списком.

По результатам приема очевидно, что в элитные колледжи поступают только отличники. Поэтому родители пытаются обеспечить высший балл – не мытьем, так катаньем.

Некоторые предпочитают профилактику и побуждают детей выбирать курсы попроще. Лора, жительница благополучного района Манхэттена, признается: «Если известно, что учитель не ставит пятерки, родители запрещают детям ходить на его занятия и выбирают вместо этого более легкие курсы, на которых можно получить желаемую оценку». Эта стратегия – прямая противоположность всему тому, что мама и папа читают в книгах о воспитании, и с большой вероятностью выйдет боком при поступлении в элитный вуз. На вопрос, что лучше – пятерка в аттестате или самый сложный курс, – деканы по приему отвечают: «И то, и другое!»

Независимо от того, какой уровень сложности выберет ребенок, мы не можем удержаться, чтобы не помочь ему с домашней работой. Есть относительно безобидные способы – поинтересоваться, сколько задали, проверить, чтобы он все сделал, посидеть рядом, навести на мысль, если что-то не получается. Но бывает и силовое вмешательство: заставить переписать работу заново, подправить результат или просто сделать все самому. Если вы периодически выполняете за ребенка задания, вы не одиноки.

Мы беспокоимся о качестве домашней работы, но во многих районах еще большую озабоченность вызывает ее количество. В 2014 году Дениз Поуп (мы уже говорили о ней выше) опубликовала результаты исследования, проведенного в Калифорнии, в котором участвовали 4317 учеников десяти высокоуровневых старших школ в районах богатого среднего класса. Девяносто три процента учеников поступают либо в двухгодичный, либо в четырехлетний колледж. Результаты показали, что на выполнение домашней работы каждый вечер ребенок тратит 3,1 часа. «Так мало?» – удивитесь вы. Многие сидели и дольше.

Ученик в Phillips Academy Andover в Массачусетсе (школа известна как Andover) рассказал, что в предпоследнем классе проводил за выполнением домашней работы пять часов каждый вечер. Ученица из Пало-Альто говорила, что, когда она перешла в старшие классы, учительница биологии в первый же день похвасталась, что преподает на вузовском уровне, но домашнюю работу придется делать даже ночью. В том же возрасте мой сын Сойер регулярно просиживал над домашней работой по три часа, а в некоторые вечера все пять. Когда становится совершенно невозможно справиться с домашней работой, не говоря уже о внеклассных мероприятиях, ужине, времени на отдых и девяти часах сна, которые, по мнению педиатров, необходимы подросткам, что остается родителям?

В 2012 году в Стэнфорде на заседании комитета по вопросам приема и политики финансовой помощи в ходе обсуждения была поднята тема стресса и напряжения, которые испытывают старшеклассники. И тогда мой коллега, профессор и отец троих детей, рассказал мне, когда именно он решил делать за них уроки. Однажды вечером, когда давно пора было идти спать, у всех троих детей – они учились в государственной школе Пало-Альто – оставалась куча домашней работы. Как он поступил? Младшего отправил спать, среднему велел сделать домашнюю работу за младшего, а старшему – за среднего. А сам выполнил домашнюю работу за старшеклассника. Конечно, это неправильно. Но стоит ли критиковать найденный им выход, если порочна сама система?

Учителя знают, что мы делаем за детей домашнюю работу, и пытаются с этим бороться. Во время группового интервью, которое я устроила в процессе написания этой книги с родителями в виргинском Фэрфаксе – одном из лучших школьных округов в стране, – мне удалось побеседовать с Холли, ассистентом учителя. «Учителя предпочитают, чтобы дети делали письменные задания в классе, потому что понимают, что из дома они принесут чужую работу»[84]84
  Интервью автора с группой родителей в Северной Виргинии, 22 апреля 2014 года.


[Закрыть]. По словам Холли, дело не только в этике. Домашняя работа нужна для того, чтобы показать учителю уровень понимания предмета. Если ее делают родители, сложно понять, какие знания получил ребенок.

Моя подруга Эллен Нодельман преподавала английский в Rockland Country Day School в Нью-Йорке и видела, насколько за последние 15–20 лет из 40 с лишним лет ее педагогического стажа взлетела вовлеченность родителей в учебный процесс. «Теперь родители присматривают за каждым домашним заданием, а очень многие делают их за ребенка. Они представляют это как помощь, но на самом деле дети чувствуют себя беспомощными. Если родители выполняют домашнюю работу не сами, а нанимают для этого репетиторов, – это то же самое. У ребенка возникает чувство зависимости и бессилия, ощущение, что он просто не в состоянии справиться самостоятельно»[85]85
  Интервью автора с Эллен Нодельман, 22 января 2014 года.


[Закрыть]. Да, да, да, но домашняя работа часто очень сложная и трудоемкая (а ученику нужно время для других важных дел), и за нее ставят оценки, которые могут повлиять на аттестат. А в Стэнфорд принимают только лучших. Кроме того, все остальные родители помогают детям. Так начинается «гонка вооружений».

Школьные проекты – это домашняя работа, которую выставляют на всеобщее обозрение. Они становятся яркой демонстрацией того, как хорошо у нас получается обеспечить детям успех.

В конце XVIII – начале XIX века испанцы двинулись из Мексики на север и колонизировали территорию, теперь известную как Калифорния. Попутно они строили миссии – большие сооружения из необожженного кирпича с крышей из красной черепицы. Об этих миссиях каждый калифорнийский четвероклассник узнает на уроке социологии. Кульминация этой темы – так называемый проект «Миссия»: дети должны сделать трехмерную модель такого здания.

Как любое подобное задание, проект призван оценить знания ребенка по предмету, а также его творческие способности и точность выполнения. Дети могут выбрать любой материал. Некоторые строят каркас из конструктора лего, другие мастерят что-то из макарон. Я даже видела торт, покрытый белой и красной глазурью, необожженным кирпичом и черепичной крышей, и увенчанный выразительным католическим крестом из свечей. Как и любое подобное задание, проекты в наши дни стали для родителей возможностью продемонстрировать, как хорошо они умеют быть детьми – в данном случае учениками четвертого класса.

Когда я пошла посмотреть на работы Сойера и Эвери, как минимум половина проектов на выставке оказались выполнены с такой архитектурной и инженерной точностью, что их могли сделать только взрослые. Я подняла брови, взглянула на мужа (дизайнера, благородно воздержавшегося от участия в детских заданиях) и показала ему на такой проект. Каждый год я недоумеваю, кого эти родители пытаются обмануть, и надеюсь, что учителя прямо скажут, что подобное вмешательство совершенно неуместно, в доказательство снизив ребенку оценку. Но оказывается, что сопротивляться подготовленным родителям с клеевым пистолетом могут лишь самые опытные педагоги. Хиллари Кустан живет на северной окраине Чикаго, в Эванстоне, где расположен Северо-Западный университет. Она юрист и помощник профессора юриспруденции в Университете Лойолы и Северо-Западном университете, выпускница Эксетерского и Мичиганского университетов и юридического факультета Стэнфорда. А еще она мать двух маленьких сыновей. Хиллари умна, вдумчива и откровенна. Я обсудила с ней по телефону проблему проектов в начальной школе. Несмотря на возраст детей, она уже успела узнать, что такое родительское усердие[86]86
  Интервью автора с Хиллари Кустан, 22 мая 2014 года.


[Закрыть].

Когда ее сыну Эли было четыре года, он принял участие в местной программе, кульминацией которой стала подготовка презентации о морских существах. «Смысл был в том, чтобы подготовить проект с соблюдением всех требований и выступить с рассказом о нем перед близкими людьми», – рассказывала Хиллари. Эли задали акулу. «Я хотела помочь ему придумать проект, который он сумеет сделать самостоятельно и будет гордиться своей работой. И чтобы мне не пришлось все делать за него». В этом возрасте у Эли отставало развитие мелкой моторики, поэтому рисовать он не умел. Зато он мог вырезать. Хиллари решила нарисовать акулу спереди и сзади, а Эли вырезал части, раскрасил их, скрепил степлером и набил макет газетами.

Через несколько дней пришло время презентации. В группе было примерно 15 детей четырех-пятилетнего возраста. Многие из них принесли впечатляющие работы – с треногами для постеров, покрытыми лаком фотографиями, красиво напечатанными исследованиями и анализами. И среди них гордо стоял Эли со своей маленькой, набитой газетами акулой. Присутствующие хихикали – одни, наверное, над бедным отстающим Эли, другие над тем, что часть родителей явно сделали за детей всю работу. Маленький Эли был невозмутим. Это чучело акулы до сих пор занимает видное место на двери его спальни.

В детском саду Эли решил поучаствовать в школьной научной ярмарке. Как и в предыдущем случае, Хиллари хотелось, чтобы он взял проект по силам. Эли понимал, что такое трение, это явление ему было любопытно, поэтому они решили выбрать эту тему. Мальчик нашел какие-то игрушечные машинки и сделал уклоны из разных материалов: полотенца, фольги и дерева. Он понимал, что смысл эксперимента в том, чтобы проверить, как далеко покатятся машинки по разным поверхностям. «Но что делать с расчетами?» – задумалась Хиллари. Эли не знал, что такое средняя скорость: в детском саду такое не проходят. Поэтому она посоветовала сыну раскрасить гистограмму[87]87
  Способ графического представления табличных данных, при котором количественные соотношения некоторого показателя представлены в виде прямоугольников, площади которых пропорциональны.


[Закрыть], чтобы показать, что машинки проехали разное расстояние. Эли так и поступил.

Когда они пришли на научную ярмарку, оказалось, что стоявший рядом младшеклассник представил сложный вулкан – на нем было показано, что разные вещества во время извержения выбрасываются по-разному, и названия были приведены в научной записи. Папа спешно доделывал проект, а ребенок просто стоял рядом. Когда гости подходили посмотреть на вулкан, мальчик ничего не мог про него сказать.

На следующий год Хиллари сама записалась в оргкомитет. Она надеялась сделать ярмарку поводом для детей обсудить свои проекты, идеи и выводы, почувствовать себя исследователями, а не топтаться рядом с презентациями на треногах. Для этого они с коллегами по комитету пригласили на роль судей настоящих ученых.

Вечером научная ярмарка была открыта для родителей и публики, а на следующее утро судьи посмотрели каждый проект и подробно поговорили с каждым молодым ученым – конечно, на его уровне. Дети реагировали в зависимости от того, насколько хорошо они знали собственную работу. Школа недвусмысленно запретила родителям появляться во время оценки. Одним из важных элементов было самостоятельное выполнение проекта учеником – это подчеркивалось в первом объявлении о научной ярмарке.

Родители, которые спорят с учителями по поводу оценок, стали объектом мемов и карикатур. Мы используем технологии и для разведки, и в качестве оружия.

В большинстве школьных округов используется программное обеспечение с информацией об учениках, например родительские порталы, куда можно зайти и проверить посещаемость, успеваемость и так далее. Я сама никогда не отслеживала успехи детей по интернету – это одна из областей, в которые я хочу вмешиваться поменьше. Я ожидаю, что сын и дочь при необходимости скажут мне, что происходит, – как я сама когда-то ставила в известность о происходящем своих родителей (или не ставила: я понимаю, что есть определенный риск). Если говорить откровенно, я просто не справлюсь с дополнительной информацией: мне сложно найти время, чтобы зайти на портал и разобраться, что надо сделать со всеми этими данными о детях. Тем не менее мне говорят, что я исключение, и многие родители отслеживают оценки регулярно.

Выше я упоминала маму из Атланты, которая через несколько часов после экзамена зашла в интернет и узнала, что сын провалился. Сам ребенок еще не успел вернуться из школы и ничего не подозревал. Она написала ему сердитое сообщение, а он ответил: «Мам, прости, я думал, что сдал. Мне сейчас надо сосредоточиться на другом уроке». Когда через несколько месяцев мы с ней беседовали, она беспокоилась не столько о неудачном экзамене, сколько о том, что родительский портал вмешался в ее отношения с сыном.

В Jane Lathrop Stanford Middle School (JLS) – одной из трех государственных средних школ в Пало-Альто – многие родители частенько проверяют оценки. Директор школы Шэрон Офек пытается уравновесить потребность родителей знать все сразу и потребность учителя спокойно преподавать. Например, когда родители видят на портале, что ребенок не сдал домашнюю работу и получил ноль баллов, они могут написать учителю по электронной почте: «Вы должны были меня предупредить, что ребенок не сдал работу. Пожалуйста, в следующий раз поставьте меня в известность»[88]88
  Интервью автора с Шэрон Офек, 24 апреля 2014 года.


[Закрыть]. Для родителя это заурядная просьба, но, если учитель начнет писать по этому поводу всем желающим, у него будет уходить намного больше времени на оповещение родителей и намного меньше – на работу с учениками. «Этот ненавязчивый на вид запрос становится настоящей проблемой, особенно если педагог видит каждую неделю пару сотен детей. Как переложить ответственность за учебу на ученика?» – задается вопросом Офек.

Грязная борьба за право опекунства над одним из учеников в школьном округе Тима Уолдена в Массачусетсе показала, какую активную электронную переписку теперь ведут родители со школой. Как начальнику округа доктору Уолдену пришел запрос от отца ученика: тот хотел получить все письма, связанные с мальчиком, чтобы использовать некоторые из них против бывшей жены. Однако проверка выявила нечто иное: за первый и второй год обучения отец писал учителям и административному персоналу более двух сотен раз, в то время как мать отправила лишь около десятка электронных писем[89]89
  Интервью автора с руководителем округа, 20 и 23 февраля 2013 года.


[Закрыть]. Технология многое изменила, но день в школе по-прежнему длится шесть-семь часов. Когда учителям и администраторам хотя бы приступить к работе, если приходится так много общаться с родителями?