Текст книги "Клятва рыцаря"

Он неловко перешагнул через порог; дверь со стуком захлопнулась за ним.

Люк взглянул на шкуры, брошенные на пол у кровати. Кора зарылась в них так, что снаружи виднелись только ее светлые волосы, и лежала тихо, точно уснула.

Люк налил себе еще вина, чтобы согреться основательней, но не настолько много, чтобы опьянеть. Подобно королю Вильгельму, он не питал слабости к крепким напиткам и не любил терять над собой контроль благодаря действию спиртного.

Рядом с кувшином Ален положил для него пергамент и письменные принадлежности, но Люк чувствовал себя слишком усталым, чтобы заняться отчетом о событиях этого дня. Пожалуй, лучше позвать утром писца, дав ему все необходимые сведения, а самому начать готовиться к отъезду. Страшная усталость одолела Люком. Вино расслабляющим теплом растеклось по жилам, и собственное тело уже не слушалось его.

Сняв с талии мокрое полотенце, Люк отбросил его в сторону и замер, повернувшись к постели. Кора не лежала теперь, а сидела на груде шкур, молча наблюдая за ним. Когда он повернулся, она привстала на колени, слабо звякнув цепью. Девушка была полностью обнаженной, и тусклый свет освещал ее тело, окрашивая в золотисто-розовые тона.

Как завороженный, Люк остолбенело уставился на нее. Ее упругие груди горделиво выступали вперед, а золотистый треугольник между сомкнутыми девичьими бедрами казался просто сгустившейся тенью. Она была так красива и желанна, что его охватило непреодолимое желание припасть к ее высоким грудям, увенчанным розовыми сосками, и подразнить эти соблазнительные бутоны языком… Несмотря на свою наготу и холод, царящий в комнате, Люк почувствовал, что ему стало жарко.

А сакская пленница, застыв, словно прекрасная статуэтка, молча наблюдала за ним. Роковая девушка с загадочными глазами и соблазнительным телом, чертовка с таким красивым лицом и с таким дьявольским характером, столь же опасная в сражении, как и в плену…

Слишком запоздало Люк понял, что в некоторых ситуациях мужчина не может контролировать себя. Слишком поздно, ибо его обнаженное тело уже выдало его.

Глаза Коры уставились ему в пах. Она улыбнулась, и чувственный изгиб ее губ сопровождали теперь очаровательные ямочки на щеках.

– Ага, я вижу, что нормандцы сделаны из того же теста, что и все другие мужчины… – низким, чувственным голосом проговорила она.

4

Люк застыл, не сводя с нее глаз. Все тело его напряглось от желания, но лицо не выражало ничего.

Кора ждала своей участи с замирающим сердцем. Если уж ей суждено быть отданной мужчине, то пусть это будет ее собственный выбор, а не воля нормандского короля. Вильгельм, скорее всего, заставит ее выйти замуж за кого-то из своих рыцарей, этот человек будет владеть Вулфриджем. Если же ей удастся соблазнить Люка, возможно, замок останется за ней. Это было рискованно, но игра стоила свеч.

Холодный воздух овевал разгоряченную кожу, а напряженное молчание давило, как цепь на ее теле. Она понимала, что Люк был прав, говоря, что соблазнительница из нее никакая, хотя слышать это было неприятно. Прежде ей не приходилось этим заниматься: ее опыт общения с мужчинами заключался не в том, чтобы их завлекать, а, наоборот, чтобы держать их от себя на расстоянии. Как же поступить сейчас? Кора чувствовала, что ей недостает опыта, и приходила от этого в замешательство. Ее бросало то в жар, то в холод, тело сковало странное напряжение.

Почему Люк молчит? Почему он ничего не сказал, даже не шевельнулся?.. Он все так же стоял не спуская с нее глаз, уставясь на нее каким-то тяжелым неподвижным взглядом.

Наконец он вышел из оцепенения и, покрыв тремя большими шагами расстрояние между ними, резко дернул ее за руку вверх. Цепь впилась в ее кожу, а шкуры разметались возле ног, покрыв голые лодыжки.

– Не пытайся соблазнить меня, милочка, – сурово сказал Люк. – У меня достаточный опыт, и меня не так-то просто завлечь в любовную западню.

Смущение и отчаяние охватили Кору. Его отказ был не только оскорбительным – он разбивал все ее надежды. Ведь у нее оставался лишь этот способ, чтобы спасти и Вулфридж, и свою жизнь. Позднее, став снова госпожой в своем замке, она сумела бы избавиться от этого заносчивого нормандца. Но до тех пор…

– Ты неправильно понял меня, милорд…

– А как еще можно это понять? – Его рука неторопливо заскользила по ее телу, задержавшись на груди. Болезненный трепет заставил ее соски напрячься, когда он сжал их пальцами, едва слышно пробормотав: – Нет, я очень хорошо понял тебя…

Сдавленным голосом, прозвучавшим странно даже для нее самой, Кора проговорила, стараясь сохранить хладнокровие:

– И все же это именно так.

– А я думаю, нет. Ты ведь не первая женщина, которая пытается соблазнить меня.

Кора засмеялась, и в смехе ее прозвучала гневная нотка. Девушка слегка отстранилась, но жар от его прикосновения все же остался, и она ощущала волнующий трепет в груди.

– Самодовольный нормандец! Думай так, если хочешь, – я не стану спорить с тобой. Да, я выбрала неудачный момент, чтобы сыграть эту шутку, но не возомни, что я увлечена тобой.

На щеке Люка дрогнул мускул.

– Шутку, говоришь? Со мной опасно шутить. И не лги мне. Я не прощаю обмана. Этим ты только разозлишь меня.

– Я не лгу, милорд.

Он недоверчиво фыркнул.

– Это мы еще увидим.

Кора ничего не ответила, опасаясь и в самом деле его разозлить. Этот нормандец был не так прост, как могло показаться с первого взгляда, он способен на многое – и ей не хотелось больше испытывать судьбу. Немногие мужчины могли бы удержаться на его месте, будучи так явно возбуждены, а он не поддался на этот соблазн.

Люк отвернулся от нее и подошел к постели. Кровать громко заскрипела, когда он лег.

– Ложись на место и прикройся, если не хочешь, чтобы я, по совету Алена, запер тебя в темнице, – пробормотал он, укладываясь поудобнее.

На такой совет ответить было нечего, и Кора молча улеглась, зарывшись в шкуры. Пальцы ее стиснули гладкую рукоятку кинжала, спрятанного там. Умница Рудд! Как ловко он сумел украсть оружие и незаметно передать ей. Она чувствовала себя спокойнее, зная, что в крайнем случае у нее все же есть чем защищаться.

Кровать снова заскрипела в темноте под мощным телом Люка. Он был так близко, что она, кажется, ощущала его тепло. Так близко, что, вздумай она сделать это, ей нетрудно было бы перерезать ему горло ночью. А он-то считал себя в безопасности! Что бы сказал этот заносчивый, самодовольный нормандец, если бы узнал, что его собственный кинжал в любой момент может быть занесен над ним? Считал бы он себя таким уж непобедимым?

В ту ночь сон долго не приходил к ней. Уже лампа догорела и погасла, когда Кора наконец забылась полным тревожных сновидений беспокойным сном…

Рассвет наступил слишком быстро. Исполнительный нормандский оруженосец явился будить своего господина и громко застучал в дверь. Люк приподнялся под протестующий скрип старой кровати и разрешил ему войти.

Ален вошел в спальню хозяина и первым делом взглянул туда, где, зарывшись в груде теплых шкур, лежала Кора. Оруженосец Люка не нравился ей. Она чувствовала в нем какое-то скрытое коварство, беспокоившее ее, но, в чем конкретно тут дело, не могла бы себе объяснить.

– Все ждут вас в зале, милорд. Помочь вам одеться? – Ален неслышной походкой приблизился к кровати.

Люк спустил ноги с постели и встал, во всей красе своего мужественного мускулистого тела. Чувствуя неясное волнение от его близости, Кора тайком наблюдала, как он потягивается с ленивой грацией льва. Четкие выпуклые мускулы рельефно обозначились на его груди и руках. Он был пропорционально сложен и силен. Спутанные со сна черные волосы, обрамляющие лицо, смягчали суровое выражение, придавая ему сейчас какой-то по-юношески задорный вид. Но глаза опровергали эту иллюзию безмятежности – черные как уголь, под густой завесой длинных ресниц, они смотрели так отчужденно и холодно, словно он никогда не держал ее в своих объятиях и не целовал накануне ночью.

Теперь же Люк подчеркнуто игнорировал ее, точно она, Кора, была всего лишь мебелью, предметом обстановки, недостойным и крупицы его внимания. Мысль о том, что он может так легко смирять свои плотские желания, обескураживала Кору. Он был еще более силен, чем она полагала. Как всегда бывают сильными те мужчины, у которых есть твердые жизненные принципы.

Когда Люк прошел в другой конец комнаты, чтобы одеться, Ален приблизился к ней под предлогом, что ему надо убрать постель.

Его острые пронзительные глазки впились в пленницу и скользнули по голым плечам, видневшимся из-под вороха шкур. Он наклонился, словно бы желая поправить постель, и тихо прошептал по-французски:

– С ним опасно иметь дело. А вы так хороши, мадемуазель. Одно ваше слово…

Резким движением Кора натянула до подбородка меховой полог и крепко сжала рукоять кинжала. Непонимающим взглядом она молча глядела на Алена. Неужели он считает ее настолько глупой, чтобы попасться в такую явную западню? Ну уж нет! Она и сама знала, что Люк опасный человек – так что напрасно этот коварный оруженосец думает, что его предостережение способно внушить ей симпатию к нему. Как и ласкающий взгляд, которым он окинул ее. Наивный глупец, он считает ее, видно, столь доверчивой, что готов купить парочкой неискренних, прикрытых показной заботой и нежностью фраз.

– Приготовь письменные принадлежности, Ален, – приказал Люк, стоя у стола, – и пришли сюда писца. Он нужен мне, чтобы написать Вильгельму. И пусть определит примерную стоимость этого владения.

Люк произнес эти фразы по-английски, но тут же поднял взгляд и, слегка пожав плечами, словно удивляясь своей оплошности, повторил все по-французски.

Ален неохотно отошел, но прежде, задержавшись еще на миг, притворился, что осматривает цепь, а сам словно бы невзначай погладил Кору по ее голой ноге. Она резко отдернула ногу, довольно сильно ударив его по бедру, так что Ален даже скривился от боли. Его карие глаза сузились от гнева, но он ничем не выдал себя и промолчал.

Нормандские псы, все они одинаковы! Коварные, жадные и похотливые. Даже Люк, и он точно такой. С тех пор как нормандцы ступили на английскую землю, они ничем не дорожили здесь, а только жгли и разрушали. Вулфриджу грозит та же участь. Если кто-то и может спасти его, так только она одна. И никакая жертва не покажется ей слишком большой, чтобы достичь этой цели.

Утренний туман полз по двору белыми клочьями, оседая влагой на камнях, на стволах деревьев, на блестящей шкуре норовистых лошадей. Влага окутывала стены замка, приглушая шаги людей и топот лошадиных копыт. Соленый привкус чувствовался в воздухе, пахнущем морем.

Все было готово к отъезду, и Люк в нетерпении ожидал, когда Ален подведет к нему Драго. Он должен поскорей доставить пленницу к королю и получить обещанную награду. Люк больше не будет простым рыцарем, вынужденным отдавать свой меч на службу тем, у кого есть власть и деньги, обреченным всю жизнь скитаться по свету без крова над головой. Скоро он сам, возможно, станет владетельным сеньором: время для этого пришло.

Порыв ветра шевельнул клочья тумана, закрутив их воронкой и на мгновение заслонив дверь, ведущую в дом. А когда туман рассеялся, он увидел Кору, стоящую на пороге, и поразился, какой нарядной и свежей, несмотря на треволнения прошедшего дня и ночи, выглядела она. На ней было длинное синее платье и ярко-красная шерстяная накидка с капюшоном, до половины прикрывающая лицо.

Куда девалась та языческая принцесса, которой она была еще несколько часов назад? Та, которая стояла перед ним на коленях, окутанная лишь неярким светом ночника и своим юным очарованием?..

Та Кора исчезла, а вместо нее стояла прекрасная, гордая женщина, таким взором окидывающая двор, словно замок все еще принадлежал ей, словно она была здесь полноправной госпожой и хозяйкой.

Движимый каким-то необъяснимым чувством, Люк направился к ней. Знатная пленница повернулась и наблюдала за его приближением с непроницаемым выражением на лице. Порыв ветра закрутил полу ее плаща, распахнул его на груди, и на синем фоне платья сверкнула массивная серебряная подвеска. Изысканный рисунок образовывал знакомый кельтский узор, в который был вделан янтарь удивительной окраски. Это было не очень дорогое украшение, но оно казалось истинной драгоценностью и невольно притягивало взгляд.

Под ее настороженным взглядом Люк подошел и взял в руки подвеску. Его пальцы слегка коснулись ее груди, и она затаила дыхание. Держа эту подвеску, он чувствовал убыстряющееся биение ее сердца под своей рукой.

– Красивая вещица, – протянул Люк. – И как это мои люди не заметили ее?

Пальцы Коры были холодны, когда нервным движением она отстранила его руку.

– Бог уберег меня, милорд. Эта вещь принадлежала моей матери, и это все, что у меня от нее осталось.

– И все же ты носишь ее у всех на виду. А ты не боишься, что мы, жестокие нормандцы, отберем ее у тебя?

Она ответила едва заметной улыбкой.

– Если ты этого пожелаешь, я все равно не смогу помешать тебе, милорд. Я доверяюсь твоему милосердию.

Люк хмыкнул.

– Похоже, ты никогда не зависела прежде от милости другого человека и еще не знаешь, что это такое.

Ее улыбка стала шире. Какое-то нежное благоухание, исходящее от нее, дразнило его, а спокойные, словно вода в озере, глаза, осененные густыми ресницами, точно затягивали в свою бездонную глубину. Там, в этих глубинах, была мистическая тайна, которая напоминала ему о вещах колдовских: о мимолетном очаровании, молчаливых обещаниях, о молочно-белой коже, становящейся золотисто-розовой в свете лампы, – обо всем, что колебало его суровую решимость. На миг ему показалось, что он тонет в глубине этих глаз.

Но тут за спиной девушки из тумана появилась какая-то фигура, разрушив это колдовское очарование, и Люк быстро отступил назад.

Из-под арки появился одетый в кожаные доспехи солдат, которого он велел Алену приставить к ней, чтобы охранять по пути к королю.

– Как тебя зовут? – спросил Люк.

– Жиль, милорд. Я из отряда сэра Саймона и был с ним рядом, когда его убили. Ален де Монтбрей приказал мне охранять эту даму, поскольку я знаю ее язык.

– Я вижу, мой оруженосец очень расторопен. Помоги даме сесть на лошадь, Жиль, и держись рядом с ней все время, не спускай с нее глаз. Я не хочу, чтобы по дороге с ней что-нибудь случилось. Мне совсем не улыбается объяснять королю, почему я не привез ее в целости и сохранности. Если что-нибудь случится, отвечаешь мне за нее головой. Понятно?

Жиль недовольно скривился, но согласно кивнул.

– Понимаю, милорд. Я буду оберегать ее, милорд, и не позволю ей бежать.

– Хорошо. Я вижу, ты понял. Если все будет хорошо, получишь от меня награду.

О том, что будет в случае неудачи, не стоило и упоминать. Предстать перед взбешенным королем никто и никогда бы не пожелал. Тем более когда этим королем был Вильгельм. Король был страшен в гневе, безжалостен в достижении своих целей, и лишь немногим удавалось спастись от его ярости. Но все же, хотя он и мог заставить любого дрожать от страха, в своих решениях король был справедлив. Люк давно уже восхищался им, еще с тех пор, когда Вильгельм был всего лишь герцогом Нормандии, а сам он – изгнанным из страны графским сыном.

Казалось, это было давным-давно, а на самом деле всего лишь пять лет тому назад. Для человека, чьи дни наполнены лишь горькими разочарованиями, время течет медленно.

Но теперь с этим покончено. Благодаря своим собственным усилиям он, Люк, наконец-то завоевал себе земли и титул и будет защищать их изо всех сил. Ни один человек не сможет отобрать их у него, как только Вильгельм официально дарует ему титул. Никто, кроме самого монарха. А этого не случится, ибо сам Люк останется верным и преданным королю. Не то что его отец…

– Милорд, ваша лошадь готова.

Прямо за спиной Алена стоял конюх, крепко держа поводья Драго. Жеребец нервно переступал ногами.

– Он такой горячий сегодня утром, милорд, – сказал конюх, тяжело дыша, – буквально рвет поводья. Я едва могу удерживать его.

– Ничего, угомонится. Как и все, научится смирять себя.

Конюх ухмыльнулся. Его обветренное лицо было испещрено шрамами.

– Я что-то не замечал, чтобы вы сами ездили медленным шагом, милорд.

– Он кажется быстрым только такому старику, как ты, Поль. – Эта шутка вызвала насмешливое фырканье конюха, который в свои двадцать шесть был моложе своего господина на пять лет.

Ален протянул наполненный до краев кубок эля, и Люк быстро осушил его. Потом вскочил на коня. Твердой рукой он удержал на месте скакуна и взглянул на своего оруженосца, который ретировался на безопасное расстояние от его смертоносных копыт.

– Пока меня здесь не будет, командование возьмет на себя капитан Реми. А ты, Ален, присмотри, чтобы у него было все необходимое до моего возвращения.

– Я надеялся, что вы передумаете и позволите мне сопровождать вас, милорд.

– Я не собираюсь отсутствовать долго, Ален, и мне нужно, чтобы ты был здесь. Воинское умение Реми необходимо, чтобы удержать Вулфридж, а твое умение обращаться со слугами нужно, чтобы сделать его пригодным для жилья.

Ален почтительно склонил голову, но Люк все же успел заметить на его лице угрюмое разочарование. Оруженосец у него был с характером, хотя и знал толк в своем деле. Приставленный к нему отцом в качестве оруженосца, Ален был неразлучен с Люком все эти годы – единственное, что досталось ему от отца. В остальном он должен был полагаться лишь на себя. По-своему они очень подходили друг другу: бедный оруженосец для безземельного рыцаря, оба скитающиеся в этом жестоком мире без средств к существованию, без ясного будущего. Теперь же их обоих, кажется, ожидала безбедная жизнь. Если, конечно, Ален сумеет подавить в себе обиду и воспользоваться теми возможностями, которые сулит ему возвышение господина.

Пока что, однако, оруженосец проявлял не слишком большое рвение. Он лишь сдержанно кивнул и пожелал Люку счастливого пути, глядя на него снизу вверх с неискренней улыбкой.

– Я буду присматривать за Вулфриджем так, как если бы он был моей собственностью, милорд.

– Благоразумие и преданность хорошо вознаграждаются, Ален. Теперь даже я склоняюсь к тому, чтобы поверить в эту истину, – произнес напоследок Люк и пришпорил коня.

Отряд покинул замок Вулфридж и направился по узкой каменистой дороге, что вела с мыса в сторону болот. Было холодно и сыро, над землей стлался низкий тяжелый туман, и всадники двинулись неторопливым шагом. Перейдя реку вброд в мелком месте возле песчаной отмели и выбравшись на крутой противоположный берег, они вступили в сумрачный лес, куда свет проникал сквозь кроны раскидистых деревьев. Здесь было тихо, лишь раздавался глухой перестук копыт и слабо позвякивали удила.

Люк устоял перед искушением найти взглядом Кору и поскакал впереди отряда, не оглядываясь назад. В дороге Жиль позаботится о ней, а скоро они расстанутся навсегда. Люк понимал, что решать судьбу сакской леди будет Вильгельм, но временами видение ее больших голубых глаз вспыхивало перед ним с немым укором.

Невольно он восхищался ее упорством и храбростью, той дерзостью, с которой она бросилась на него с мечом. То, что на какой-то миг Кора даже одолела его в схватке, было и удивительно, и очень досадно. Люк уже предвидел множество шуток на свой счет, когда об этом происшествии станет известно при дворе Вильгельма. А уж скрыть это никак не удастся. Такие пикантные новости достигнут ушей короля задолго до того, как Люк явится к нему сам. Плохие известия летят как на крыльях, в то время как добрые плетутся черепашьим шагом.

Его могучий жеребец мерно ступал по узкой лесной дороге. Часто проезжавшие здесь повозки образовали две колеи, разделенные лишь узкой полосой тронутой изморозью травы. Часть дороги была размыта дождями и изрыта огромными ямами, все еще полными жидкой коричневой грязи. Когда они выехали наконец из леса на открытое пространство, туман все еще окутывал болотистую равнину, расстилаясь по обеим сторонам пути. Серое небо сливалось с молочной пеленой тумана, и никакое яркое пятно не оживляло ландшафт. Эта унылая картина заставила Люка вспомнить о солнечных пейзажах Франции, где он провел так много лет.

Но теперь его домом была Англия, и он не жалел об этом. Что принесла ему родная Нормандия, кроме горечи и стыда? Ничего. А здесь он начнет новую жизнь, осуществит ту цель, которую некогда избрал для себя, сделал своим знаменем и девизом.

– Милорд?

Люк обернулся и удивленно поднял брови, увидев приближающегося Жиля. Страж был растерян и выглядел немного смущенным, когда придержал возле командира своего коня.

– В чем дело, Жиль?

– В этой леди, милорд.

Взгляд, брошенный назад, убедил Люка, что Кора все еще с ними, и едет на упитанной серой кобыле, довольно неповоротливой на вид. Леди выглядела весьма недовольной, а в глазах у нее был заметен мятежный блеск.

Люк снова взглянул на Жиля.

– И что с этой леди?

– Она… она не слушается, милорд.

– Не слушается? – Люк посмотрел на Жиля таким долгим взглядом, что тот опустил глаза и беспокойно заерзал в седле. – А в чем именно, дружище?

Жиль нервно откашлялся.

– Она не слушается, когда я велю ей придержать свою лошадь и ехать помедленней. Очень трудно ехать вровень с остальными, когда тебя все время дергают взад-вперед. – Жиль нахмурился, и глаза его сверкнули гневом. – Леди отвечает мне, что она не обязана держаться вместе с другими и что мой долг охранять ее, а не держать на привязи рядом с собой.

– Неужели? – Люк подавил улыбку. – В таком случае ты должен забрать у нее поводья, Жиль.

– Но, милорд, она очень своенравна. Когда я попытался забрать у нее поводья, она хлестнула меня ими по лицу. У меня щека кровоточила целую милю.

В самом деле, поперек щеки Жиля краснел рубец с запекшейся кровью. В глазах молодого человека сверкало негодование.

– Жиль, когда я приказывал тебе стеречь эту леди, я не говорил, что ты должен терпеть ее оскорбления. Возьми у нее поводья и веди ее лошадь. А если она воспротивится, скажи, что для нее же лучше, если будешь держать их ты, а не я.

Гнев на лице Жиля сменился облегчением. – Хорошо, милорд. С превеликим удовольствием, милорд.

Обернувшись, Люк с интересом наблюдал, как Жиль развернул коня и направился к Коре, и едва сдержал смех, увидев, как она тут же уступила поводья, едва ее страж успел передать ей слова господина.

Глядя мимо своего охранника, Кора встретила взгляд Люка с таким невинным выражением, словно и не понимала, в чем причина всего этого шума. Умная девица.

И дерзкая при этом. Умеющая сохранять хладнокровие, даже когда кинжал приставлен к ее горлу. В Коре сочетались храбрость мужчины и та капризность и переменчивость, которые всегда поражали его в женщинах.

Странно, но вызывающее поведение пленницы не так раздражало его, как ее мягкость и покорность. Этот необъяснимый ее переход от явной ненависти к безоговорочной уступчивости больше всего ставил его в тупик. Сломить сопротивление ему было нетрудно, но внезапная сдача обескураживала его. Все это стоило ему беспокойной ночи и оставило какую-то неудовлетворенность, не покидавшую его даже теперь. Люк сейчас явственно представлял ее обнаженное тело, как если бы она снова стояла перед ним. Обольстительный образ все утро не оставлял его как напоминание о том, что он уже долго, слишком долго не был с женщиной. Сразу же по возвращении ко двору надо исправить это упущение.

По мере того как разгорался день, утренний туман наконец рассеялся, а из-за гонимых ветром облаков проглянуло солнце. Под его теплыми лучами, льющимися на поля и дорогу, воздух прогрелся и стало веселей. Люк тряхнул головой и улыбнулся: все не так уж плохо, черт побери!

На вторую ночь путешествия они в сумерках разбили лагерь на берегу реки. Вдоль берега тянулся густой лес, обеспечив им топливо для костров. После утомительной дневной скачки по неровной дороге согреться у костра было бы очень кстати. Ветер дул с северо-востока, он был холодный и сырой, и все еще слегка отдавал солью, хотя они удалились от моря уже на много миль. Пронизывающий ветер проникал сквозь латы и одежду ледяными пальцами, и потому костры на берегу были разведены почти мгновенно, едва только воины успели набрать в лесу дров.

Вокруг лагеря на равном расстоянии были расставлены часовые, в то время как все остальные занялись расседлыванием лошадей и приготовлением ужина. Люк сам почистил свое снаряжение, поскольку оруженосец остался в Вулфридже, и встал на колени возле костра, чтобы согреть озябшие руки. Его латные рукавицы защищали от ударов меча, но не от холода. Однако постепенно жар костра согрел его замерзшие пальцы.

Кора молча наблюдала за ним. До сих пор он избегал ее, оставив на попечении Жиля, который выглядел таким замученным и жалким, что Люк наконец смягчился и отпустил его, оставив девушку на некоторое время при себе. Она завернулась в длинный шерстяной плащ и сидела, накинув капюшон на свои белокурые волосы, чтобы защититься от пронизывающего ветра. Пламя костра, отражавшееся в ее глазах, заставляло их сверкать, словно редкие драгоценности.

– Куда мы направляемся, милорд? – Этот вопрос был задан нарочито небрежным тоном, но Люк понял, что ей стоило больших усилий не задать его раньше.

Он пожал плечами.

– К королю.

– Ты принимаешь меня за дурочку? Я прекрасно знаю цель нашего путешествия, но не место назначения. Король находится в Винчестере?

Люк, усмехнувшись, покачал головой.

– Нет. И какая тебе разница, где мы найдем короля? Это никак не повлияет на твою участь.

Она зябко поежилась, протянув руки к огню. Полы плаща распахнулись, и в свете пламени ее янтарная подвеска сверкнула на груди.

– Я и не надеюсь на это. Просто я никогда не бывала в Винчестере.

– Вот как? – Люк испытующе посмотрел на нее. – В таком случае жаль, что тебе приходится посетить его в таком качестве.

Ее глаза вспыхнули, и она наклонила голову, так что тень капюшона упала ей на лицо.

– Да, милорд. Я не думала, что окажусь там в качестве пленницы.

– Неужели? – с насмешливым удивлением переспросил Люк и, энергично потирая руки над костром, добавил: – А зачем же ты нарушила клятву, данную королю? Вильгельм не прощает измены.

– Я и не нарушала. – Она резко вскинула голову и слегка прищурилась. – Я ведь не присягала Вильгельму в верности как сюзерену.

– Твой отец присягал.

– Мой отец и я – не одно и то же. Он надеялся, что король будет справедлив.

– А ты решила, что Вильгельм не таков?

– Что это за справедливость – убивать безоружных крестьян, сжигать их лачуги и угонять их скот? Но, в конце концов, я ведь не нормандка, так что моя точка зрения может не совпадать с представлениями Вильгельма и сэра Саймона.

– А как умер твой отец? Сражаясь с сэром Саймоном?

Кора глубоко вздохнула, уставившись на пламя костра.

– Я уже говорила тебе, что это я подняла людей против сэра Саймона. Когда он пришел в Вулфридж и потребовал, чтобы я сдала замок, я отказалась. – Сделав паузу, Кора пожала плечами. – В отместку он сжег мои деревни и опустошил мои земли. Он решил, что если я женщина, то сразу испугаюсь и сдамся.

– А ты вместо этого призвала своих людей к оружию?

– Да, и мои люди сражались храбро. – Голос ее задрожал, и на миг она замолчала, прежде чем тихо добавить: – Они смело шли в бой, но немногие из них были солдатами. Большинство наших воинов погибли, когда на нас напали датчане, за две недели до прихода сэра Саймона. Все, что у нас осталось, – это крестьяне и несколько вассалов из окружавших замок поместий.

– Тебе бы стоило подумать об этом раньше. До того как призывать их к мятежу, – упрекнул ее Люк.

– Чтобы я покорно сдалась в плен? Ну уж нет, я бы никогда не уступила ни сэру Саймону, ни тебе. Все вы, нормандцы, одинаковы, чванливые и ненасытные.

– Ты должна была бы вступить в переговоры, – твердо стоял он на своем. – Ведь даже чванливые и ненасытные не получают удовольствия, теряя своих воинов и коней.

– Я предлагала сэру Саймону перемирие, когда он в первый раз пришел в Вулфридж. Но он не согласился.

Люк в раздумье молчал. Это очень походило на правду, поскольку он знал сэра Саймона, этого напыщенного наглеца, известного своей жестокостью и вероломством. Через минуту он снова посмотрел на девушку, слегка нахмурившись.

– А что за перемирие ты предлагала?

– Какая разница? Он убил гонца, которого я послала к нему, и вернул мне уши бедного Эдрика с письмом, в котором требовал безоговорочной сдачи. До тех пор я оказывала только пассивное сопротивление. Но когда мои люди увидели ответ сэра Саймона, никто больше не заговаривал о его милосердии.

– Если то, что ты говоришь, правда, Кора, то король проявит снисходительность. Но если ты лжешь, он будет безжалостен.

– А ты думаешь, что король поверит тому, что скажу я? – недоверчиво покачала головой девушка. – Никогда!

– Ты можешь быть удивлена, но Вильгельм справедлив.

– Я уже давно перестала удивляться природе людей и сомневаюсь, что ваш король может меня чем-то поразить. – Кора склонила голову и принялась сосредоточенно разглядывать складку плаща, словно это была самая важная вещь на свете.

Люк невольно почувствовал к ней сострадание – чувство, непривычное для него и немного раздражающее. В ее характере под колючей оболочкой ощущались прирожденное достоинство и женственность. Та невидимая броня, которую она обычно носила, не способствовала тому, чтобы вызывать жалость или сострадание, но случались моменты, когда Кора словно бы снимала ее, и тогда видно было, что она глубоко несчастна. Как, например, сейчас, когда, отрешенно глядя в пламя костра, она крепко сжимала край своего плаща, такая юная, но так много уже пережившая.

Это было нелегко для нее, и все же она отказывалась уступить, отказывалась поклясться в верности сюзерену, которого считала недостойным этого. Ее благородство невольно заставляло Люка восхищаться ею. Он много в жизни встречал людей, которые слишком торопились дать клятву верности и так же быстро готовы были ее нарушить.

Наблюдая сейчас за юной сакской воительницей, Люк вдруг подумал: не начинает ли он принимать слишком большое участие в ее судьбе?

А когда, словно бы в ответ на его мысли, с печальной улыбкой, дрожавшей на губах, Кора взглянула на него своими большими голубыми глазами, у него что-то сжалось в груди, и Люк понял, что так оно и есть.