Текст книги "Наука страсти"

Глава 3

Эмили очнулась от глубокого сна, услышав знакомый звук: грубое металлическое скрябанье совка для угля. Горничная разжигает камин в ее спальне.

Она открыла глаза, ожидая увидеть поношенные бархатные занавеси и необузданных единорогов на средневековых гобеленах, увидеть солнечный свет, пробивающийся сквозь щели в сапфирового цвета шторах, и свой секретер, заваленный книгами, бумагами и огрызками перьев. Эмили протянула руку, ожидая ощутить тепло спящей сестры.

Но рука нащупала только холодные простыни, а глазам предстали густая серая тьма и тени от незнакомой мебели.

Эмили рывком села.

– Сэр! – Возле камина что-то грохнуло, металл стукнулся о камень.

Сэр.

Эмили схватилась за щеки. На ночь она сняла бакенбарды, очень уж сильно под ними чесалось. Впрочем, на ней был длинный ночной шерстяной колпак и настоящая мужская ночная рубашка.

– Простите, – выдохнула она, надеясь, что горничная ее толком не рассмотрела, и натянула одеяло до самого носа.

– Я думала, вы еще спите, сэр, – сказала горничная, снова поворачиваясь к камину. Эмили видела только бледный силуэт в темноте, а корзинка с растопкой казалась не меньше горничной. Камин был совсем небольшим, что, разумеется, совершенно естественно, напомнила себе Эмили, – ведь она спит наверху, со слугами, а не в шикарных спальнях внизу.

Роскошные спальни, предназначенные для герцога, его семьи и почетных гостей: со стенными панелями, оклеенные обоями, с позолотой, украшенные шелками и картинами маслом, просторные, обставленные превосходной мебелью.

Эмили припоминала несколько деталей прошлой ночи, когда она готовилась ко сну, – у нее осталось общее впечатление чистоты, простой, но приятной комнаты, обставленной всего лишь несколькими необходимыми предметами мебели, с единственным окном, на котором висели полосатые занавески. Простыни под пальцами шерстяные, гладкие, без каких-либо украшений. Комфорт, но не роскошь.

– Вы знаете, сколько сейчас времени? – спросила Эмили у горничной.

– Ну как же, думаю, около шести, – ответила та, распрямляясь. – Ну вот. Будет тепло и славно, вы и глазом не успеете моргнуть.

– Спасибо.

Горничная повернулась и крепко ухватилась за ручку корзинки.

– Вы бы поскорее поднимались, чтобы успеть на завтрак, сэр.

Завтрак? Сознание Эмили все еще туманилось от усталости. Пяти часов сна явно недостаточно, чтобы прийти в себя после драматических событий предыдущего дня. Завтрак? Желудок отозвался голодом, но она даже представить себе не могла, как спустить тяжелые ноги с кровати и влезть в рубашку, брюки и простой шерстяной жакет.

Горничная вышла, погромыхивая корзинкой. Эмили упала на спину и стала рассматривать серый потолок. Рассвет за окном еще и не собирался начинаться. Ну хоть ветер ненадолго затих, убаюканный приближающимся восходом солнца.

Завтрак. Стало быть, герцог из жаворонков. А поскольку жаворонки с презрением смотрят на тех, кто не встает при первых криках петуха, пожалуй, стоит последовать совету горничной и начать шевелиться.

Полчаса спустя, застегнув брюки и тщательно приклеив бакенбарды, Эмили вышла в широкий коридор. Рассвет наконец-то просочился в окна – рассвет поразительной силы и яркости, предвещающий настоящее солнце. Эмили рассеянно отметила классические размеры коридора, отполированный мрамор, изысканность лепнины. Очевидно, Эшленд-Эбби перестроили около столетия назад, решила она, и за немалые деньги. Еще ребенком Эмили гостила у Девонширов в Чатсуорте (ее мать в девичестве близко дружила с леди Фредерик Кавендиш) и сейчас, тут, ощущала отголоски того формального великолепия, тех масштабов и пропорций. Каждая картина в позолоченной раме висела на своем месте, все углы были идеально прямыми, каждая складка на драпировках уложена правильно, и ни одна пылинка не портила цвет.

Комната для завтраков, не сомневалась Эмили, должна быть расположена так, чтобы не упустить ни единого луча скудного солнечного света Йоркшира. Она покрутилась на месте, определила, куда падает свет, и повернула направо, в восточное крыло.

Она проходила сквозь одну дверь, сквозь другую, сквозь последовательность невозможно безукоризненных салонов, закончившихся огромным коридором с завешанными портретами стенами. Эмили остановилась, услышав звяканье фарфора и низкий звучный голос.

Эмили поправила воротник и шагнула в направлении звуков.

– Могу я помочь вам, сэр?

Эмили остановилась и повернулась. Перед ней стоял дворецкий – как там его зовут? Симпсон? – серьезный голос куда суровее, чем заданный вопрос, осанка до боли безупречна. Манишка настолько белая, что ее можно принять за гипсовую, а не за льняную.

Эмили выпрямила спину и вздернула подбородок.

– Я иду завтракать, благодарю вас. Позвольте пройти.

– Мистер Гримсби, – ледяным тоном произнес дворецкий, – полагаю, вам известно, что прислуга завтракает внизу, в столовой для слуг.

Прислуга.

Кровь отхлынула от лица Эмили, чтобы мгновением позже жаркой волной прихлынуть обратно. Кожа под бакенбардами невыносимо зачесалась. Глядя в бесстрастные темные глаза Симпсона, она изо всех сил старалась не дрогнуть, не выдать себя даже движением век.

– Разумеется, – произнесла она, когда в горле все успокоилось. – Возможно, вы сообщите мне, куда идти, мистер Симпсон, если вас не затруднит.

Он не шелохнулся.

– Обратно по коридору, мистер Гримсби, и направо. Лестницу для прислуги вы увидите в конце коридора.

– Благодарю, мистер Симпсон. Доброго вам утра.

Эмили повернулась и заставила ноги нести себя по гулкому коридору. Столовая для прислуги, разумеется. Эта великолепная архитектура, это звяканье бесценного фарфора больше для нее не предназначаются.

«Я обедала в Чатсуорте! – хотелось ей крикнуть через плечо. – Сидела за столом с монархами! Я – кузина чертовой царицы! Ладно, дальняя родственница, но все равно».

Но, конечно же, так намного лучше. Внизу она сумеет укрыться как следует. Что, если к Эшленду приедут знатные гости? Те, с кем она могла встречаться во время прежних посещений Великобритании? За столом герцога ее могут увидеть и заметить. Начнут задавать вопросы. Среди прислуги она будет невидимкой. Никто не замечает слуг.

А ведь цель именно в этом, верно? Скрыться.

Башмаки Эмили гулко клацали по мраморным плиткам. Она повернула направо и увидела лестницу в конце коридора, ведущую в неизвестный ей мир внизу.

Повернулись сразу двадцать голов, когда Эмили вошла в дверь столовой для прислуги. Разумеется, она к этому привыкла – когда принцесса Хольстайн-Швайнвальд-Хунхофа входила в комнату, люди обычно замечали это.

Но на этот раз все по-другому. Эмили одета не в шелка и жемчуга, а в подбитое ватином черное сукно, и на лице у нее курчавые бакенбарды. Глаза, обращенные к ней, не светятся благоговением и восторгом, а полны оскорбительного и даже враждебного любопытства. Одно лицо Эмили узнала – утренняя горничная, с тощими щеками и широко распахнутыми глазами. Только она одна и улыбалась.

– О, доброе утро, сэр! Вы чуть не пропустили завтрак, а ведь я вас предупреждала.

– Прошу прощения, – сказала Эмили. – Я еще не знаком с планом дома.

Кто-то хихикнул. Пожилая женщина, сидевшая во главе стола, справа от пустого стула, положила ложку и промокнула салфеткой уголок губ.

– Доброе утро, мистер Гримсби. Я – миссис Нидл, экономка. Разумеется, добро пожаловать к нам, хотя уверена, что Люси будет счастлива утром приносить вам поднос в комнату, если вы это предпочтете. Можете занять место Лайонела. Он пока прислуживает наверху.

Лайонел, сидящий слева от дворецкого; наверняка старший лакей и сейчас занят, предвосхищая желания Эшленда в столовой для завтраков. Эмили еще раз обвела взглядом стол, на этот раз внимательнее, запоминая. В конце концов слуги так же остро воспринимают ранги и положение, как и их хозяева. Появление учителя скорее всего их взбудоражило. Учителя и гувернантки занимают узкое пространство между ступенями – ни прислуга, ни лорды, относятся к классу людей образованных, но все же являются служащими в доме. Отсюда и предложение приносить поднос с завтраком в комнату, это облегчит положение вещей всем в этом заинтересованным. Лайонел, чье место она займет, будет в восторге.

Но пока она здесь и не может поджать хвост и бежать.

Эмили обошла стол, высоко держа голову, и выдвинула стул Лайонела. Его место уже сервировали чашкой, тарелкой, вилкой, ножом и ложкой. Эмили села и кивнула Люси, сидевшей на противоположной стороне стола, несколькими местами дальше.

– Могу я попросить вас передать мне гренку, мисс Люси?

Люси улыбнулась, взмахнув ресницами.

– Ну конечно, мистер Гримсби.

В наступившем тяжелом молчании Эмили ела аккуратно, чуть склонив голову к тарелке, и делала все возможное, чтобы стать невидимкой. Стук столовых приборов затихал. Кто-то негромко задал вопрос, ему ответили чуть громче. Эмили приступила к чаю.

– О-о-о, Люси! – сказала вдруг одна из горничных. – Сегодня в газете напечатали очередную историю о пропавших принцессах из Германии. С фотографиями.

Чай мгновенно попал Эмили не в то горло.

– О-о-о, правда? – воскликнула Люси. – И как они выглядят? Красивые? С тиарами?

– Да, и с большими, а поперек груди – голубые ленты. По-моему, самая симпатичная – старшая. У нее такие красивые светлые волосы, в точности как у тебя. Говорят…

– Слушайте, мистер Гримсби, с вами все в порядке? – спросила Люси.

– Все замечательно, – выдохнула Эмили между приступами кашля.

– А вы слышали о принцессах, мистер Гримсби? Просто ужасная история.

– Нет, не слышал. Миссис Нидл, позвольте побеспокоить вас… кхе, кхе… насчет чайника.

Миссис Нидл заботливо налила Эмили полную чашку.

– Небольшими глотками, мистер Гримсби, и все пройдет.

– Это какое-то маленькое королевство в Германии, мистер Гримсби, и король…

– Князь, Люси, – знающим тоном поправила ее одна из горничных. – Это не королевство, а княжество. Им правит князь, так пишут в газетах.

Люси вздохнула:

– Ох уж эти немцы. В общем, князь умер месяц назад или около того, на охоте, вместе со своим зятем, тем самым, что женился на старшей дочери. А через неделю, когда должны были короновать старшую дочь, потому что сыновей-наследников у князя не было, принцессы исчезли. Все до единой. И даже королевская гувернантка. – Она подалась вперед и произнесла это многозначительно.

Эмили наконец-то откашлялась.

– Как ужасно.

– И знаете, что пишут сегодня в утренней газете? – Еще одна горничная буквально подпрыгивала на стуле. – Думают, что принцессы приехали в Англию!

– В Англию! О Джейн! – воскликнула Люси.

– Зачем бы это? – прошептала Эмили.

– Ну как же. Вроде как их мать была англичанкой, сестрой герцога Олимпии, – ответила Джейн.

За столом пронесся общий глубокий вздох. Эмили заметила рядом со своей чашкой горшочек с мармеладом и протянула руку между фарфором, чтобы взять его.

– Его светлость знаком с герцогом Олимпией. Они – большие друзья, – сказал в дальнем конце стола один из младших лакеев. – Просто водой не разольешь.

– Только вообразите, – мечтательно произнесла Люси, трогая пальцем свою чашку. – Вообразите, вдруг эти принцессы прячутся прямо в нашей деревне! И мы окажемся рядом с ними в лавке!

– Чепуха, – отрезала миссис Нидл. – Этим утонченным принцессам Йоркшир даже на карте не отыскать. Кроме того, они, конечно же, переодеты.

Эмили уронила мармелад на скатерть.

Люси прищелкнула пальцами.

– Я бы узнала переодетую принцессу только так!

– Не узнала бы, – возразила Джейн.

– Еще как узнала бы! Есть что-то особенное в том, как они выглядят и говорят, – отозвалась Люси. – Меня им не одурачить.

Эмили свирепо промокала пятно от мармелада.

– Чушь. Ты в жизни своей не встречала принцесс, Люси Мадж.

– Я один раз видела принцессу Александру в Лондоне, ясно?

Джейн засмеялась.

– Сколько улиц вас разделяло?

– Не важно. Я все равно сразу все пойму.

– Не поймешь.

– Пойму!

– Люси, – вмешалась миссис Нидл, – ты уже убралась в классной комнате? Я уверена, что джентльменам она понадобится нынче же утром. Верно, мистер Гримсби?

Эмили свернула испачканную мармеладом салфетку и положила ее возле тарелки. Лицо ее все еще горело.

– Да, мадам, если это удобно.

На женской половине стола послышался сдавленный смешок.

– Люси, довольно, – сказала миссис Нидл.

– Да просто молодой хозяин не…

– Довольно, Люси, – повторила миссис Нидл. – Ты разожжешь камин в классной комнате сразу после завтрака и тщательно там уберешься.

– О, что до этого, миссис Нидл, – воскликнула Люси, – я буду счастлива привести все в порядок для мистера Гримсби!

Эмили изумленно подняла взгляд. Неужели ресницы Люси и вправду трепещут?

– Счастлива, кто бы сомневался, – сварливо произнесла Джейн.

– А у тебя, Джейн, этим утром есть другие дела. – Миссис Нидл допила чай.

– Я вовсе не против прислуживать мистеру Гримсби, – сказала Люси. – И пусть даже я вчера сидела до глубокой ночи, дожидаясь его светлости и его милости, и сегодня опять буду…

– Довольно, Люси, – резко оборвала ее миссис Нидл.

– …и один Господь знает, как поздно вернется его светлость на этот раз…

– Люси!

Слева от Эмили кашлянул лакей. По деревянному полу скрипнул чей-то стул. Эмили взглянула сквозь ресницы и увидела, что Люси пальцем трогает рукоятку своего ножа, обиженно поджав губы, и что-то неразборчиво бормочет.

– Что еще такое, Люси? – рявкнула миссис Нидл.

Люси подняла глаза.

– Я сказала, что ни в чем не виню бедняжечку.

– Его светлость не бедняжечка, Люси. Он – герцог. – Миссис Нидл потянулась к чайнику и налила себе свежего чая. – Можешь идти.

– Да, мэм. – Люси встала, забрала свои пустые тарелку и чашку и вышла из комнаты.

Миссис Нидл взяла щипцы для сахара и выбрала кусок. Пальцы у нее были чистые, с круглыми подушечками и подстриженными под самый корень ногтями.

– Вы нас простите, мистер Гримсби. Мы все служим его светлости с тех пор, как он сюда переехал, а многие и раньше. Поэтому ведем себя, пожалуй, чересчур фамильярно.

– Ничего страшного, мадам. Я прекрасно понимаю.

По лестнице простучали чьи-то шаги, мгновением позже в дверях появилась черно-белая фигура дворецкого, мистера Симпсона, – сплошная благопристойность.

– Его светлость закончил завтрак, – объявил он. Горничные одновременно схватили свои чашки и осушили их.

Миссис Нидл вытерла губы и встала.

– Девушки, уберитесь в комнате для завтраков. Джейн, накрой для Лайонела стол заново. Мистер Симпсон, как сегодня чувствует себя его светлость? – В ее голосе послышалось что-то неожиданно теплое и заботливое.

Эмили торопливо допила чай. Завтрак тяжестью осел в желудке. Краем глаза она наблюдала за тем, как приближается Симпсон, как на мгновение останавливает свой взгляд на пятне мармелада на скатерти рядом с ее тарелкой.

– Его светлость чувствует себя неплохо, – ответил Симпсон, взметнув фалдами и усаживаясь на свое место. Он протянул руку к чашке и без предисловия произнес своим надтреснутым голосом: – Мистер Гримсби, зайдите к его светлости в кабинет, как только вам будет удобно. Кто-нибудь из лакеев покажет вам дорогу.

Герцог Эшленд стоял у высокого окна, держа в руке чашку с блюдцем. Когда Эмили вошла, он повернулся, и внезапный солнечный луч скользнул по его лицу, по безупречной левой стороне, оставив остальное в тени.

– Доброе утро, мистер Гримсби, – сказал Эшленд. – Похоже, Йоркшир приветствует ваш приезд самым необычным для данного времени года образом.

Этот голос! Эмили думала, что только вообразила то, что звучная сочность его голоса была вызвана замкнутым пространством пивной, а потом кареты. Но эта комната большая, потолки высокие, а от голоса Эшленда воздух начинал танцевать.

– Я благодарен за теплый прием, полученный в вашем доме, ваша светлость.

Эшленд вышел из луча ослепительного солнечного света. У Эмили перехватило дыхание. Он надел на бесполезный глаз черную повязку, придававшую ему настоящий пиратский вид, а коротко постриженные волосы, которые она вечером приняла за белокурые, оказались серебристо-белыми.

Эмили в жизни не видела никого столь экстраординарного.

– Надеюсь, слуги вели себя любезно. Вы позавтракали?

– Да, сэр.

Он поставил чашку на угол стола, сунул левую руку в карман, и только теперь Эмили заметила, что манжета его правого рукава пуста.

Ее глаза расширились и метнулись к его лицу. С самого детства Эмили учили всегда оставаться вежливой и бесстрастной, и не важно, насколько перед ней неприятный или странный вид, но герцог… все в нем – его габариты, его голос, его белые волосы, его шрамы, его пустая манжета, – все это было чересчур. Эмили казалось, что ее мозги рассыпались по всей комнате.

Эшленд взглянул на часы.

– Мой сын вступил в такую пору жизни, когда молодые люди ложатся поздно и поздно встают. Однако я приказал отнести к нему в комнату поднос с завтраком, и ожидаю, что в девять часов вы начнете занятия в классной комнате. – Он поднял глаза и улыбнулся, и намек на теплоту в его улыбке заставил колени Эмили подкоситься. Она чуть не упала на индийский ковер. – С мальчиком или без него.

– Да, сэр, – прошептала Эмили, подтолкнув очки повыше. Куда делся ее голос?

Олимпия говорил, что Эшленд воевал. Принимал участие в боевых действиях где-то в отдаленной части Индии, еще до того, как вернулся в Англию и принял титул. Видимо, там его и ранили, отсюда шрамы, пустая манжета и, вероятно, седые волосы. Физическое потрясение может к такому привести. Все это вполне естественно.

– Да, сэр, – повторила Эмили чуть громче.

– Очень хорошо. Не помешает ли вам, если я днем зайду и посмотрю, как вы занимаетесь? Заверяю вас, исключительно для того, чтобы оценить успехи сына, а не ваши способности. – В его голосе прозвучал приказ, в точности как вчера с Фредди, и Эмили снова отметила, что это вовсе не вопрос.

– Ну конечно, нет. Вы имеете на это полное право.

Эшленд сунул часы в карман и взял чашку.

– Вы пьете кофе, мистер Гримсби?

– Нет, – ответила она. – Я привык к чаю.

– Я приобрел эту привычку за границей, и, боюсь, она уже не изменится. Надеюсь, вы не против. В любом случае, если у вас есть свободная минутка, мне бы хотелось сесть и посмотреть, как вы распланировали курс обучения. – Эшленд показал на кресло у письменного стола и обошел стол кругом, чтобы занять свое место. Несмотря на свои габариты, двигался он, как африканская кошка. Как леопард в Берлинском зоопарке, бесшумно и быстро расхаживавший по своей клетке с неутомимой грацией. – Кстати, герцог Олимпия очень высоко вас отрекомендовал. Вы приехали от него?

Эмили устроилась в кресле и подавила порыв потрогать бакенбарды. Кожа под ними немилосердно чесалась. Эшленд смотрел на нее – с этим своим красивым изуродованным лицом, своим бесстрастным лицом, и нервы ее натянулись до предела. Держись как можно ближе к истине, инструктировал ее Олимпия.

– Да, сэр. Имею честь сообщить вашей светлости, что всего два дня назад он находился в превосходном здравии.

– Счастлив это слышать. А вы удачливый молодой человек, раз имеете такого патрона.

– Да, сэр. Мы в родстве по материнской линии.

– Его светлость заботится о своих, – заметил Эшленд. Его руки – его рука – лежала на коленях. Обостренным восприятием Эмили почувствовала, что под его спокойствием кроется некоторое напряжение.

– Он очень добр. – Эмили сцепила руки.

– Добр. Да. – Под черной повязкой герцога дернулся мускул, словно он сдерживал улыбку. – Я вовсе не состою с ним в кровном родстве, тем не менее он с почти отеческой заботой присматривает за моими интересами в Лондоне. Думаю, ему нравится эта роль. Осмелюсь сказать, в древние времена он получил бы королевство.

Эмили улыбнулась, представив себе Олимпию на троне, дарящего благосклонности и замышляющего военные кампании.

– Я вижу, вы его неплохо знаете. А как вы познакомились?

Эшленд, не отвечая, изучал ее лицо, и Эмили с запозданием сообразила, что вопрос этот невозможно личный, вовсе не из тех вопросов, какие учитель может задать своему нанимателю. Она уже забылась. К щекам прилила кровь, их защипало.

– О, по обычным каналам, – все же ответил Эшленд, поднял левую руку и небрежно взмахнул ею. – Он проявил ко мне интерес в самом начале моей карьеры, когда я был еще простым лейтенантом гвардии. Но мы отвлеклись от темы. Экзамены, как вы помните, состоятся всего через пять месяцев, и хотя я должен признать, что его милость даже чересчур умен, сомневаюсь, что один ум сумеет убедить почтенных профессоров принять его в таком юном возрасте.

Эмили взяла себя в руки. Голос негромкий, спокойный. «Переселись в Гримсби. Стань Гримсби».

– Если мне позволено будет спросить, ваша светлость, почему, собственно, он пытается поступить так рано? Разве не больше пользы принесет ему еще годик-другой домашнего обучения перед университетом?

Эшленд разгладил страницу в кожаном гроссбухе.

– Это идея моего сына, мистер Гримсби. Полагаю, он хочет сбежать.

– Сбежать, сэр?

Эшленд поднял взгляд и своим единственным безупречным голубым глазом холодно посмотрел на нее.

– Да, мистер Гримсби. Сбежать из Йоркшира, сбежать из этого слишком большого, гнетущего дома, сбежать от нудного общества отца.

– Сомневаюсь, сэр. Вы вовсе не показались мне нудным.

Уголок рта Эшленда слегка дернулся.

– Как вы добры, мистер Гримсби. Тем не менее мой сын хочет попытать счастья в Оксфорде, и я согласился помочь ему с подготовкой.

Эмили уже открыла рот, чтобы сказать что-нибудь подходящее, что-нибудь любезное. В конце концов он ее нанял, и она должна быть с ним обходительна. Но тут ее щеки коснулся сквознячок, не тронутый пылающим огнем в камине на другом конце комнаты, и Эмили услышала саму себя:

– А вы хотите, чтобы он выдержал экзамен, сэр?

Седая голова Эшленда слегка дернулась.

– Прошу прощения?

Еще один промах. Эмили вспыхнула. Она так хорошо играла свою роль вчера, была такой серьезной и сдержанной, держала под строгим контролем каждое слово и движение. Почему же она то и дело забывается с герцогом, с тем, с кем должна держаться вообще вне подозрений? Но взять сказанное обратно уже не получится, так что она храбро ринулась вперед:

– Я имею в виду – вы хотите, чтобы на следующий год он покинул ваш дом и уехал в университет?

– Что за удивительный вопрос, мистер Гримсби.

– Разумеется, я не хотел совать нос в чужие дела… – начала было Эмили.

– Еще как хотели.

– …но, конечно же, дело учителя – понимать, что движет его учеником, чтобы лучше разработать курс обучения.

Эшленд выгнул бровь. Эмили с трудом удержалась, чтобы не начать суетиться, не подтолкнуть очки повыше или не подергать себя за бакенбарды, кожа под которыми под взглядом герцога зачесалась еще сильнее.

Наконец Эшленд вытащил авторучку из специального держателя на гроссбухе, сильно встряхнул, опустил к бумаге и начал писать, неловко взяв ее левой рукой. Правую пустую манжету он прижал к боку.

– Ваше дело, мистер Гримсби, за четыре месяца подготовить моего сына к вступительным экзаменам. Это дело вы выполняете, как считаете нужным. Слуги и любые удобства этого дома полностью в вашем распоряжении. Вы ездите верхом?

– Да, сэр.

– Вам будет предоставлена лошадь. Советую в своих поездках брать с собой грума, поскольку окрестности здесь весьма коварны. Требуется вам еще что-нибудь?

– Нет, сэр.

Он поднял глаза. Взгляд весьма суровый.

– В таком случае можете идти, мистер Гримсби. Немного позже я поднимусь наверх и посмотрю, как вы работаете.

Эмили выпрямила спину. Она была вполне готова учитывать несчастья герцога – такое любого сделает жестким и резким. Кроме того, она от него зависит. «Помните, – говорила мисс Динглеби, муштруя на прошлой неделе трех сестер на чердаке у Олимпии, – не забывайте, вы больше не принцессы. Вы – простые люди и наняты, чтобы выполнять свою работу к вящему удовлетворению своих нанимателей. Вы будете зависеть от их требований, их откровенного мнения и будете должны им подчиняться». Эмили повторяла эти слова вчера ночью и сегодня утром, прилаживая бакенбарды с помощью специального клея, купленного мисс Динглеби.

«Ты должна ему подчиняться».

Но она не обязана получать от этого удовольствие.

– Есть один вопрос, сэр, – скованно произнесла Эмили.

– Да?

– Помимо моих обязанностей – могу я иметь какое-то время для себя самого?

Эшленд потрогал ручку.

– Думаю, да.

– Могу я, к примеру, иногда сходить в деревню?

– Как пожелаете. Сожалею, что особых развлечений тут нет. – Голос Эшленда зазвучал чуть вкрадчиво и язвительно.

В ушах Эмили застучала кровь.

– Что до развлечений, мне, кроме книг, ничего особенного не требуется, сэр. Но у меня есть кое-какие свои дела, время от времени требующие моего внимания. – Она встала и уставилась на седую макушку Эшленда. – Если позволите, я приступлю к работе прямо сейчас.

– Превосходно, мистер Гримсби. Доброго вам утра. – Эшленд снова обратил свое внимание на гроссбух.

Скрип пера по бумаге дал ей понять, что она может идти.