Текст книги "Тайна мадам Лефевр"

Уилл так долго мечтал услышать из ее уст эти слова, что теперь едва мог поверить в реальность происходящего.

– В самом деле, mon ange? Ты любишь меня всем сердцем?

– И телом тоже, если позволишь. Судя по всему, – она поерзала у него на коленях, лаская ягодицами его возбужденную плоть, – ты готов позволить мне продемонстрировать всю силу моей любви прямо сейчас.

Уилл понимал, что, скорее всего, усмехается сейчас, как тот самый ненормальный, каковым Элоди и его как-то назвала, но ему было все равно.

– Еще нет, хотя умираю от желания. Возможно, сегодня ночью. Прошу извинить, мне нужно найти специальное разрешение, которое привез из Лондона, сходить в деревню и разыскать священника. Если, конечно, ты не хочешь заказать новое платье, устроить пышное бракосочетание, пригласить Макса и Кэро.

Она заставила его замолчать, приложив палец к его губам.

– Торжество можно организовать и позднее. Ради всего святого, найди уже викария и приведи его сюда. Я хочу сделаться твоей женой еще до наступления вечера.

– Я выкраду его, если понадобится. Завтра нам многое нужно будет обсудить, но сегодняшнюю ночь я хочу провести в твоих объятиях.

Глава 22

На следующее утро Уилл проснулся в своей спальне в Сэлмфорд-Хаус утомленный после бурно проведенной ночи, но довольный жизнью. Он обрадовался еще больше, когда, открыв глаза, увидел покоящуюся на его плече голову жены.

Его жена. Он усмехнулся при этой мысли. К счастью, викарий счел его просьбу о немедленном венчании не глупой, а романтичной, так что не пришлось навлекать на себя обвинение в его похищении накануне отъезда во Францию. Схватив молитвенник, викарий поспешил за Уиллом в Сэлмфорд-Хаус, где все слуги, включая краснеющую французскую горничную, стали свидетелями бракосочетания с занесением отметки об этом в приходскую книгу.

Целуя Элоди в макушку, Уилл подумал о том, что хотел бы до конца жизни просыпаться вот так, держа ее в объятиях.

Веки ее затрепетали, она открыла глаза и улыбнулась ему.

– Неужели пора вставать?

– Утро в самом разгаре, соня.

– Видишь ли, не зазорно чувствовать себя усталым после добросовестного исполнения ответственного и долго откладываемого дела.

Уилл произнес с улыбкой:

– Боюсь, что влюбился в тебя в тот момент, когда мнимый дядюшка Фриц вошел в гостиницу, ковыляя и опираясь на трость в ночь нашего отъезда из Вены.

Элоди провела пальцем от его плеча к груди.

– А я мечтала отдаться тебе с того момента, как ты проник в мою комнату через балкон. Но в полной мере оценить, какой ты восхитительный, мне удалось лишь после отбытия из Парижа. Я думала, моя жизнь закончилась и я никогда больше не познаю радости. Окружив меня нежностью и заботой, ты терпеливо доказывал, что я ошибаюсь. Ты говорил, что Макс спас тебе жизнь. Точно так же ты заново вернул к жизни меня.

Уилл тут же ухватился за эти слова, направляя разговор в нужное русло.

– Я хочу сделать для тебя еще больше. Ты готова отправиться в путешествие?

Элоди положила голову на подушку, чтобы было удобнее смотреть ему в лицо. При этом выглядела соблазнительно всклокоченной, и лишь важность того, что Уилл собирался обсудить с ней, удержала его от порыва заключить ее в объятия и снова заняться любовью.

– Тебе предстоит поездка? – спросила она, в то время как Уилл пытался умерить свои амурные аппетиты. – Хочешь больше узнать о проекте, в который намерен вложить деньги, не так ли?

– Да. Это будет в Париже.

Ее восторг мгновенно испарился.

– Нет, Уилл, пожалуйста. Куда угодно, только не в Париж. Боюсь, этого мне не вынести.

– И мне тоже, Элоди. Несправедливо, что твоего сына увели прямо из-под носа, а потом не дали забрать назад. Нет, выслушай меня! – воскликнул он, предвосхищая протест, уже готовый сорваться с ее губ. – Не забывай, что ты больше не Элоди Лефевр, женщина без семьи и без дома. Ты Элоди Рэнсли, жена довольно состоятельного человека, который к тому же обладает весьма обширными связями.

Хотя встревоженное выражение еще не покинуло ее лица, его слова заставили ее задуматься.

– Что ты намерен делать?

– В Париж я отправляюсь с официальной миссией, организованной и финансируемой моим другом Хэлом Уотерманом и одобренной британским министерством иностранных дел. Моя задача – предложить французскому правительству строительство железной дороги. Так что ты вернешься в Париж в качестве жены богатого человека с большими связями, который к тому же будет вращаться в высших правительственных кругах.

– И какая мне в том польза?

– По приезде в Париж мы нанесем визит графине де Ларошери и предложим ей сделку. Как ты прежде верно заметила, Филипп тебя совершенно не помнит и считает графиню своей maman. Поэтому мы пока не станем требовать, чтобы она его отдала. Для начала просто добьемся для тебя позволения регулярно видеться с ним. Я подозреваю, переговоры о строительстве железной дороги займут какое-то время. В противном случае придумаю иное дело, чтобы подольше задержаться во Франции.

Элоди села на кровати. На ее лице отражались радость и надежда, тревога и сомнения.

– Ты уверен, mon amant?[35]35
  Мой возлюбленный (фр.).


[Закрыть] В самом деле считаешь, что это возможно?

– Да. Когда Филипп лучше узнает тебя и освоится в твоем обществе, он может остаться с нами навсегда. Когда ты сочтешь, что он достаточно вырос, чтобы узнать правду, скажешь ему, что именно ты, а не графиня его настоящая мать. Тогда он снова будет принадлежать тебе.

– Ах, это было бы божественно! А если графиня откажется? Подобраться так близко и снова ничего не добиться…

– Она не откажется, Элоди. Я уже давно начал составлять этот план, но ничего тебе не говорил, желая прежде расставить кусочки головоломки по своим местам. Он сработает, даю тебе слово. Разве я когда-нибудь лгал тебе?

– Нет. Ах, Уилл, если ты поможешь мне воссоединиться с сыном, я буду благодарна тебе до конца дней!

Он нежно улыбнулся ей:

– Можешь прямо сейчас начинать демонстрировать силу своей благодарности. А потом будем собираться в Париж.

Перед отплытием во Францию они отправились в Лондон, чтобы купить Элоди новый гардероб, соответствующий ее новой роли мадам Рэнсли, супруги дипломатического представителя, имеющего разрешение английского правительства на ведение переговоров с министерством внутренних дел его величества короля Людовика XVIII. Хотя внешне Элоди казалась спокойной, Уилл понимал: в ее душе борются беспокойство и предвкушение.

Зная, что любая отсрочка посещения Hôtel de la Rocherie лишь усилит ее терзания, он нанес лишь самые важные визиты – британскому послу и главному советнику короля Людовика, чтобы представить свои верительные грамоты, после чего сразу же отправился за Элоди.

Он нашел ее расхаживающей по комнате. Она была похожа на дикую птицу, отчаянно желающую вырваться из плена золоченой клетки.

Едва завидев Уилла, она бросилась к туалетному столику и поспешно надела шляпку, после чего стала натягивать перчатки, очень узкие. Нервничая, она никак не могла унять дрожь в пальцах.

Уилл подошел помочь.

– Какое разительное улучшение условий по сравнению с последним нашим визитом во французскую столицу, – произнес он, кивая в сторону садов Тюильри, помогая Элоди справиться с перчатками. – Хотя я бы снова попытался раздобыть цыплят, если бы это помогло тебе справиться с нетерпением.

Элоди попыталась улыбнуться, но губы дрожали.

– Уилл, мне так страшно.

Он обнял ее, отчаянно желая облегчить страдания.

– Нечего бояться, любимая! Неужели ты думаешь, будто я не понимаю, как это для тебя важно? Я никогда не предложил бы тебе этой попытки, не будучи убежден в успехе, – сказал он, а мысленно добавил: «Даже если для этого игроку Уиллу пришлось бы оказать ответную услугу».

В дверь постучали, и консьерж объявил, что карета подана. Уилл вывел Элоди из номера, чтобы ехать в квартал Марэ.

По прибытии в Hôtel de la Rocherie он передал лакею свою визитную карточку со словами, что, хотя и не имеет чести лично быть знакомым с графиней, приехав в Париж по важному государственному делу, решил обсудить с ней вопрос, не терпящий отлагательств. Проводив Уилла и Элоди в гостиную с элегантными обоями в полоску и мебелью в стиле Людовика XVI, лакей удалился.

Элоди так нервничала, что не могла усидеть на месте и стала прохаживаться по комнате, водя рукой по спинке дивана, дотрагиваясь до атласных занавесок.

– Ах, Уилл, – прошептала она, – именно здесь мадам принимала нас с Филиппом. Та самая комната, в которой у меня похитили сына.

– Весьма символично, – бодро отозвался Уилл, – что именно здесь он снова будет возвращен тебе.

Несколько минут спустя в комнату вошла элегантно одетая дама. Уилл решил, что это и есть графиня, и склонился над ее ручкой.

– Месье Рэнсли? – сказала она. – Не могу представить, что за дело при…

– И мадам Рэнсли тоже, – перебил Уилл, кивая в сторону Элоди, неподвижно стоящей у камина.

Стоило графине увидеть Элоди, как вежливая улыбка тут же исчезла с ее лица. Она побледнела.

– Элоди Лефевр? – ахнула она. Спотыкаясь, добрела до кресла и с силой схватилась за подлокотники. – Мой брат сказал, что вы мертвы!

– Мне жаль разочаровывать вас, – резко ответила Элоди, – но, как видите, я все еще жива, moi[36]36
  Насмешливое восклицание, используемое в вопросах, чтобы обвинить собеседника (фр.).


[Закрыть]. Сен-Арно объявил меня мертвой, так, значит? И как, по его словам, я скончалась?

– Он… он сообщил, что вы были ранены во время покушения на герцога Веллингтона. Старался спасти вам жизнь, но вы умерли на его руках той же ночью. После чего он бежал.

– Ну, по крайней мере, в последнем он не солгал, – сухо заметил Уилл. – Давайте присядем, мадам. Должно быть, происходящее шокировало вас, и нужно время, чтобы прийти в себя, прежде чем мы выдвинем предложение.

– Да, позвольте заказать прохладительные напитки. А мне и вовсе не помешает бокал вина.

Даже отдавая приказы лакею, графиня не сводила глаз с Элоди, будто не в силах поверить, что та выжила. Когда напитки были поданы, графиня быстро осушила бокал вина, после чего, снова воззрившись на Элоди, уточнила:

– Вы намерены попытаться отнять у меня сына?

– Филипп не ваш сын, – тут же напомнил Уилл.

– Возможно, так было не всегда, но сейчас это определенно так! На протяжении почти двух лет он не знал иной матери. Вам достаточно лишь спросить у него, и он подтвердит, что именно я являюсь его maman.

– Я знаю, – ответила Элоди, – и ценю то, как нежно вы о нем заботились.

– Знаете? – переспросила графиня, озадаченно хмуря брови. Затем ее глаза расширились, и она ахнула. – Так это вы приставали к нему в парке два месяца назад? Слуги сообщили, что к нему подошли какие-то странные навязчивые люди. На следующий день они и вовсе заявились прямиком в этот дом. Я была так встревожена, что хотела поставить в известность жандармов, но герцог Талейран отговорил меня. – Ее вопросительный тон сменился обвинительным. – Вы напугали его! Как вы могли так поступить, если любите его?

– Я надеялась, что, достаточно долго посмотрев мне в лицо, он вспомнит меня. Вообразите только, каково мне тогда пришлось, я снова увидела сына, а он меня даже не узнал! – не выдержала Элоди. – Я не могла думать ни о чем ином, кроме его благополучия, с того самого дня, как его отняли у меня.

– Отняли у вас? Мой брат сказал, что вы согласились ехать в Вену без мальчика.

– Эти слова столь же точны, что и заявление о моей кончине! – едко парировала Элоди. – Не хотелось бы вас разочаровывать, но единственная причина, по которой я покинула этот hôtel без сына, заключалась в том, что Сен-Арно подмешал мне в чай снотворного и похитил меня. Привезя меня в Вену, он угрожал, что причинит зло Филиппу, если я не соглашусь участвовать в заговоре. Неужели вы действительно этого не знали?

Графиня потупилась, не осмеливаясь посмотреть Элоди в глаза.

– Я осведомлена о непреклонных взглядах брата и о безжалостных методах, с помощью которых он добивается желаемого. В вашем внезапном уходе без Филиппа я заподозрила неладное. Но этот ребенок очаровал меня с первого взгляда. Когда Сен-Арно сообщил, что должен немедленно отбыть в Вену, а вы ушли домой завершать приготовления, так и не повидавшись с Филиппом, чтобы не расстраивать его прощанием, я так обрадовалась, что не стала задавать никаких вопросов.

– Он расстроился, когда я так и не пришла забрать его? – спросила Элоди.

Графиня кивнула:

– Разумеется. Но у меня была детская, полная игрушек, чтобы отвлечь его, а еще ему нравилось, когда я читала ему вслух сказки. Когда он спрашивал о вас, я объясняла, что вы выполняете важное задание, но скоро вернетесь. По ночам он часто плакал, так что первый месяц я спала с ним в детской. Постепенно он перестал задавать вопросы.

На глаза Элоди навернулись слезы.

– Спасибо вам за то, что были столь добры к нему.

Графиня пожала плечами:

– Eh bien[37]37
  Так ведь (фр.).


[Закрыть] я тоже люблю его. Но что вы намерены теперь делать? После вашего исчезновения минуло много недель, прежде чем Филипп снова успокоился и стал счастлив. Вы ведь не хотите снова расстроить его, отняв у меня?

– Именно потому, что беспокоилась о его счастье и благополучии, я и не забрала его с собой два месяца назад. Но, как бы хорошо вы о нем ни заботились, он мой сын, и я хочу вернуть его.

Графиня лишь головой покачала:

– Вы же не собираетесь забрать его прямо сейчас! Дайте ему немного времени! Он же слишком мал, чтобы понять происходящее. Вы лишь запутаете и расстроите его.

– Верно, мы не отнимем его у вас сию секунду, – вмешался Уилл. – Он считает этот особняк своим домом, а вас своей maman. Мы предлагаем, чтобы моя жена проводила с ним некоторое время, чтобы мальчик привык к ней. Когда он освоится, мы заберем его насовсем.

На глаза графини навернулись слезы.

– И я никогда его больше не увижу? Ах, мадам, если бы вы только знали, каково это – навсегда лишиться сына, вы не были бы столь жестоки.

– Поверьте, я это отлично знаю! – парировала Элоди. – Мой сын был потерян для меня на долгие два года.

– К тому же не так далеко Филипп и окажется, – заверил Уилл. – Я направлен в Париж для ведения экономических переговоров с французским правительством. Если мы придем к соглашению, и я начну воплощать замысел в жизнь, в Париже нам придется задержаться на много месяцев. Вы сможете видеться с Филиппом хоть каждый день, если пожелаете.

– Я бы хотела, чтобы он остался со мной! – с тоской воскликнула графиня. – Мой собственный сын умер, и я никогда уже не смогу обнять его. Но ваш сын жив, мадам. Забирая его, вы разрываете мне сердце, но я не стану вам в этом препятствовать. Молю лишь об одном: не забирайте его силой, дайте время привыкнуть.

– Именно так я и намерена поступить. – Подойдя к графине, Элоди дотронулась до ее руки. – Благодарю вас. Я понимаю, как трудно согласиться на этот шаг. Но, как сказал мой муж, в Париже мы пробудем значительное время. Скорее всего, пройдет несколько недель, прежде чем Филипп захочет переехать к нам, и месяцев, прежде чем мы покинем Францию.

Графиня печально покачала головой:

– И целой вечности недостаточно, чтобы примирить меня с его утратой.

– Вы никогда его не утратите, – разуверила ее Элоди. – Во всяком случае, не окончательно. Всегда будете занимать особое место в его сердце. Обещаю, я не стану пытаться стереть ваш образ из его памяти.

– И это невзирая на то, что я позволила ему забыть вас? – удивилась графиня. – Но вы же понимаете, в моем случае все иначе. Я считала вас мертвой! Зачем напоминать о женщине, которая никогда к нему не вернется?

– До тех пор пока вы обе не поставите во главу угла благополучие мальчика, мы не сможем прийти к разумному решению, – произнес Уилл.

– Могу я увидеть его прямо сейчас? – спросила Элоди.

Уилл тут же уловил в ее голосе тоскливые нотки. Понимал он также и то, что переговоры об опеке над Филиппом станут для нее тяжелым испытанием, особенно если и графине не чуждо вероломство, присущее ее брату, и она понимает, к чему может прибегнуть, чтобы добиться своего.

– Да, графиня, будьте добры послать за Филиппом. Элоди, любовь моя, ты слишком взволнована, чтобы соображать трезво. Почему бы тебе не пойти прогуляться немного, – он жестом указал на окна, выходящие в маленький регулярный сад, – пока ждем Филиппа? А мы с графиней пока обговорим детали.

В глазах Элоди отразились благодарность и облегчение.

– Спасибо, я так и сделаю, – ответила она.

Уилл поцеловал ей руку.

– Я позову тебя.

Когда за женой закрылась дверь, он снова повернулся к графине:

– Я рад, что вы проявляете благоразумие, мадам.

Она вздохнула:

– Я предпочла бы схватить Филиппа в охапку и сбежать с ним туда, где вы никогда нас не найдете. Но я знаю, каково это – потерять сына. Сумею ли жить в гармонии с самой собой, если намеренно причиню другой женщине такую боль? Не уверена.

– Аплодирую вашей чувствительности. Моя жена также желает Филиппу только добра, в противном случае я выкрал бы его для нее еще два месяца назад. Однако спешу известить на случай, если ваше желание единолично контролировать мальчика возьмет верх над более благородными чувствами: я вырос в лондонских трущобах, потому напрочь лишен сентиментальности. Нет такого места, куда вы могли бы сбежать, отыщу везде. Я незаметно выкраду мальчика, и мы пересечем половину Ла-Манша, прежде чем вы хватитесь его. Оказавшись в Англии, Филипп попадет под опеку моей влиятельной семьи, и вот тогда вы точно его никогда больше не увидите.

Графиня ахнула:

– Вы можете так поступить, месье? Но это чудовищно!

– Возможно. Но мне не понадобится совершать чудовищных поступков, если вы будете вести себя благоразумно. Принимая во внимание, что Филипп не ваш сын, советую принять наши условия, поверьте, весьма благоприятные для вас.

– Благоприятные или нет, выбора вы мне не оставляете, так ведь?

– Именно таково и было мое намерение, – отозвался Уилл. – Однажды, когда Филипп станет старше, придется рассказать ему правду, предпочтительнее до того, как он сам обо всем узнает. Ну же, мадам, давайте отбросим мечи в сторону. Незачем враждовать. И вы, и моя жена любите мальчика. Он будет только счастлив оттого, что вместо одной мамы у него появятся две. Наше соглашение сработает, даю слово.

Графиня вздохнула:

– Хорошо бы. У вашей жены есть вы, месье. А у меня, кроме Филиппа, никого нет.

– В таком случае вы особенно тщательно станете следить за исполнением нашего соглашения, чтобы не потерять его навсегда.

Графиня неохотно кивнула. Уилл добавил:

– Превосходно. Мальчика скоро приведут, так что мне лучше позвать жену.

С этими словами Уилл быстро удалился, найдя Элоди нервно расхаживающей среди клумб.

У него по обыкновению стеснило в груди при виде ее расстроенного, бледного лица.

– Мужайся, милая, – нежно проговорил он. – Филипп скоро снова будет с тобой, и ты никогда его больше не потеряешь.

– О, Уилл, я помню, ты обещал, что твой план сработает, но так ли это? Вдруг графиня не сдастся без боя. Попытается нарушить договоренность.

Обняв Элоди, Уилл приподнял ее подбородок и поцеловал в губы.

– Неужели ты думаешь, что я это допущу?

Она неуверенно улыбнулась ему:

– Нет. Я научилась доверять твоим обещаниям.

– Так перестань волноваться, mon ange. Тот, кого ты так жаждешь, скоро снова будет с тобой. – И он повел ее в гостиную.

Едва смея верить в то, что ей скоро вернут сына, Элоди напряженно смотрела на дверь, ведущую в коридор, мечтая поскорее увидеть его. Когда несколько минут спустя Филипп вбежал в комнату, все ее существо затопило ощущение невероятной нежности.

– Мы идем в гости, maman? – спросил он, семеня к графине. – А пирожные там будут давать?

Графиня наклонилась обнять его, будто желая подчеркнуть, что он пока еще принадлежит ей, но Элоди, великодушная от счастья, предпочла не обращать внимания.

Нетерпеливый, как и все дети, Филипп высвободился из объятий графини.

– Мы прямо сейчас пойдем, maman?

– Нет, Филипп. Эта добрая леди наша родственница. Она приехала в Париж по делам и захотела познакомиться с тобой.

Филипп с любопытством посмотрел на Элоди, и в его глазах вспыхнул огонек.

– Я вас знаю. Вы продали Жану апельсин в парке, а потом приходили в детскую посмотреть на моих солдатиков.

– Верно. – Элоди отчаянно желала, чтобы он вообще не забывал ее после отъезда в Вену. – Какой же ты умный мальчик!

– Это платье идет вам больше. Почему вы продавали апельсины?

– Я переоделась, чтобы притвориться другим человеком. Ты ведь тоже притворяешься, когда играешь с солдатиками, правда?

Он кивнул:

– Я великий генерал и выиграл много сражений. У меня есть большой вороной конь и длинный меч, а сам я храбрый и свирепый, совсем как мой папа.

Взгляд Элоди затуманился.

– Уверена, когда ты вырастешь, будешь в точности как твой папа. Он очень бы гордился тобой.

– Вы сказали, что отведете меня на рынок посмотреть на попугаев, у которых красные, зеленые и синие перья. Пойдемте прямо сейчас, a? Maman, вы ведь пойдете с нами?

Графиня брезгливо сморщила носик:

– Я не имею никакого желания ходить на птичий рынок, Филипп.

– Пожалуйста, maman! Мне так хочется пойти!

– У паренька память браконьера. Помнит, где расставил ловушки. Жаль, эта выдающаяся способность не проявилась раньше, – пробормотал Уилл, в точности озвучив мысли Элоди.

– Пожалуйста, разрешите мне пойти, – упрямился мальчик, полностью фокусируясь на интересующей его части разговора и не обращая внимания на все прочее.

– Ладно, возьмите Жана и Мари и не задерживайтесь, – сдалась графиня.

– Тогда пошли. – Элоди протянула сыну руку, отчаянно желая его прикосновения.

К ее радости, Филипп вложил ладошку в ее руку. На мгновение Элоди прикрыла глаза, чтобы в полной мере насладиться ощущением, а когда открыла их снова, заметила, что Уилл смотрит на нее с улыбкой. В глазах светится любовь и радость. «Благодарю тебя», – одними губами прошептала она.

– А как вас зовут? Давайте же поспешим. Думаю, красные попугаи понравятся мне больше всех. Можно принести одного домой?

Элоди рассмеялась, жадно впитывая голос сына, по которому так соскучилась.

– Можешь называть меня maman Элоди. Стоит поспешить. Что же до попугая, спроси у maman.

– Можно мне красного попугая, maman?

– Не сегодня, Филипп. Возможно, в следующий раз.

Когда они попрощались с графиней, печально и покорно смотревшей на них, Филипп произнес:

– Maman Элоди, а вы не хотите себе красного попугая?

Элоди подняла глаза на Уилла, и он произнес со стоном:

– Видимо, без птицы с рынка я точно не уйду.

Несколько часов спустя, осмотрев разноцветных птиц и чудом избежав покупки красного попугая, Элоди и Уилл вернули сонного Филиппа и его компаньонов в Hôtel de la Rocherie. Во время прогулки Уилл снисходительно шел следом за Элоди, которая медленно бродила по птичьему рынку, держа за руку сына и отвечая на его многочисленные вопросы. Она купила ему сладости у уличного торговца.

Уже по дороге в гостиницу Элоди бросилась в объятия мужу. Ее переполняли эмоции, хотелось и плакать, и смеяться.

Прижав ее к себе, Уилл спросил:

– К этому ты так стремилась, милая?

– Ах, любовь моя, это было восхитительно! Ангелы улыбнулись мне в тот день, когда ты забрался на мой балкон в Вене! Мне до сих пор с трудом верится, что тебе удалось убедить графиню принять наши условия. Нет-нет, не рассказывай, как тебе это удалось, иначе не усну.

– Дорогая, твоя подозрительность больно ранит меня, – с усмешкой ответил Уилл. – Мне всего-то и потребовалось, что обаяние и сила убеждения.

– Обаяние распутника!

– Распутника, которому ты совсем вскружила голову.

– Нет, это ты вскружил голову мне. – Она восторженно посмотрела на мужа. – Свое назначение, строительство железной дороги ты организовал ради меня? Ведь вы с другом могли бы выбрать любой другой город, а выбрали Париж.

Уилл лишь плечами пожал:

– Именно в Париже хранятся ключи от твоего счастья.

Испытывая благоговейный трепет перед его бескорыстной любовью, Элоди воскликнула:

– Я почти готова простить Сен-Арно за то, что втянул меня в коварный план, в противном случае никогда бы не встретила тебя. Ты снова возродил меня к жизни, достав из пучины отчаяния для меня этот величайший подарок! А теперь ты возвратил мне душу. Как же отплатить тебе за это?

– Хм-м-м, дай-ка подумать, – протянул Уилл, усаживая ее к себе на колени. – Полагаю, ты могла бы подарить мне сына. Ты, Макс, Кэро и даже графиня только и говорите о том, как замечательно иметь детей, я тоже хочу это испытать.

Элоди улыбнулась, осознав, что после возвращения в ее жизнь Филиппа еще одним столь же чудесным событием может стать рождение сына Уилла.

– Я с радостью разделю с тобой это благословение, милый Уилл, супруг мой, жизнь моя.

Обхватив ладонями его лицо, она запечатлела на его губах страстный многообещающий поцелуй.