Текст книги "Свет твоих глаз"

Глава 15

Эмеральда стояла, прислонившись спиной к повозке. Голова ее кружилась.

Бен Колт был внутри со всем набором своих адских инструментов: щипцов, скальпелей, зажимов. Сейчас он решал, как лучше произвести ампутацию.

Эмеральда очень нервничала. Больше всего ей хотелось убежать подальше от этого страшного действа, которое вот-вот должно было начаться.

«Надо взять себя в руки», – тщетно убеждала она себя.

– Эмеральда? С тобой все в порядке? Она обернулась. Перед ней стояла Труди.

– Со мной все нормально, – с видимым спокойствием ответила Эмеральда.

Труди была в закрытом платье, застегнутом спереди на крючки. Волосы ее, казавшиеся в лунном свете белыми, как бумага, струились по плечам, придавая ей сходство с колдуньей из сказки.

– Ты уверена? Вид у тебя не ахти. – Труди пожала плечами. – Я проснулась и увидела свет в вашей повозке. Что-то с Тимми? Наверное, ему хуже, раз рядом с ним Бен Колт.

– Да, ему хуже.

Почему Труди не хочет оставить ее в покое? Неужели ей мало того, что она отняла у нее Мэйса? Чего она еще хочет?

– Я пришла помочь, – сказала Труди.

– Мы не нуждаемся в твоей помощи! Труди горько усмехнулась.

– Думаю, что нуждаетесь. Если предстоит операция, понадобится помощь многих людей. Однажды у нас, в Мичигане, моему двоюродному брату пришлось отнять руку. Его допьяна напоили виски, и все равно его пришлось держать восьмерым здоровым мужчинам. Мой отец и брат тоже помогали. Я никогда не забуду этот день.

«Восемь человек?!» – Эмеральда смотрела на Труди, чувствуя, как подкашиваются ее ноги.

– К счастью, все это длилось недолго, – продолжала Труди, – хотя бы за это спасибо. Может, Бен даст Тимми что-нибудь более действенное, чем писки. Будем надеяться… – Она с участием тронула Эмери за руку. – Дыши поглубже, Эмери. Это помогает.

Эмеральда отшатнулась, будто Труди ущипнула ее.

– Меня не тошнит. Я же сказала, что прекрасно себя чувствую.

– Ладно. – Труди перешла на шепот. – Боюсь, моя мама помочь не сможет. У нее дизентерия, ей сегодня плохо, как никогда. А Кэтти всегда тошнит при виде крови. Она, чего доброго, может упасть в обморок. А я не боюсь крови. Я еще и Марту разбудила. Она одевается. Марта сильная, как мужик. И Бен, наверное, захочет, чтобы она ему помогала.

Что бы Эмери ни говорила о своем прекрасном самочувствии, она почти теряла сознание. Голос Труди доносился до нее словно издалека:

– Через минуту-другую тебе будет лучше. Даже хорошо, что тебе дурно сейчас, а не тогда, когда понадобится твоя помощь. Дыши глубже, я тебе говорю.

Эмеральда последовала ее совету, и дурнота прошла. Она увидела, как к повозке приближается Марта. За ней шел Уайт Тетчер. Рубаха торчала у него из штанов.

– Марта сказала, что я могу понадобиться. Эмеральда огляделась. Вокруг были все взрослые члены их группы, которые не были больны или заняты со стадом. Мэйс Бриджмен стоял, прислонившись к колесу повозки. Папаша Вандербуш протирал заспанные глаза. Пьер Вандербуш с такими же, как у сестры, белыми волосами, испуганно озирался по сторонам.

«Странно, что среди собравшихся нет Билла Колфакса, – подумала Эмери. – Ведь его молитвы сейчас были бы кстати». Впрочем, ее это уже не удивляло. Мэйс Бриджмен выступил вперед. Лицо его было решительным, хоть и усталым.

– Люди, боюсь, врачу понадобится наша помощь. Нужно несколько мужчин, чтобы держать мальчика. Нам надо собрать все масляные лампы, сколько сумеем, чтобы обеспечить свет во время операции. И еще добровольный помощник врачу.

Он посмотрел на Марту, очевидно, отведя ей эту роль.

Но не успела Марта ответить, как Эмеральда услышала собственный голос.

– Я могу помогать. У меня крепкие нервы, клянусь. И Тимми… Тимми любит меня. Я ему нужна.

Мэйс поджал губы:

– Не надо подвергать себя такому испытанию, Эмеральда. Марта жила на ферме, она привыкла к крови…

Он замолчал, увидев, как из повозки выбирается Маргарет. Живот ее казался огромным по сравнению с маленьким, худым лицом.

– Я хочу, чтобы Бену помогала Эмеральда, – сказала Маргарет высоким, звенящим голосом. – Она знает Тимми, и я… я хочу, чтобы она помогала врачу вместо меня, я доверяю ей.

– Но у Марты больше опыта, – не отступал Мэйс.

– Меня это мало заботит. Эмеральда и раньше помогала Бену, не так ли? Она сидела у постели мальчика как сестра милосердия. Я хочу, чтобы она осталась с моим сыном, – настаивала Маргарет.

– Ну что же, – тихо сказал Мэйс. – Но должен предупредить вас, миссис Уайлс, вам лучше отойти куда-нибудь на время. Во имя ребенка, которого вы носите под сердцем. Вам не надо при этом присутствовать.

Маргарет наконец сдалась. Положив руки на свой живот, она словно растворилась в темноте, окружавшей лагерь.

Эмеральда набрала в грудь побольше воздуху. Неожиданно она почувствовала в себе силы выдержать любое испытание. Разве она не помогала Бену, когда он обрабатывал рану Тимми? Если она смогла тогда, сможет и теперь. Она нужна Тимми, и этого достаточно.

Спокойно, без лишних эмоций Мэйс расставил всех по местам. Принесли лампы и чистые полотенца. Труди он велел вскипятить воды. Троих мужчин Мэйс попросил держать мальчика: одному за плечи и по одному за каждую ногу.

Тимми вынесли из повозки и уложили на одеяло. Боб Ригни должен был увести Сюзанну, которая проснулась и плакала. Он взял ее на руки и, баюкая, понес к своей повозке. Помощники заняли свои места.

Тимми, погруженный в полубред, вдруг открыл глаза.

– Эмери, они отрежут мне ногу, да? Эмери проглотила подступившие слезы.

– Да. Но это поможет тебе. Доктор Колт даст тебе опиум, и ты ничего не почувствуешь.

Тимми кивнул. Лицо его, смертельно бледное в неровном свете масляных ламп, выглядело не по-детски.

– Где мама? – спросил мальчик.

– Она… Она ушла погулять, – нашлась Эмери, – но сейчас вернется.

– Она не хочет смотреть, – с пониманием прошептал Тимми. – А ты не уйдешь, Эмери?

– Я буду с тобой, – еле слышно прошептала она. Все было готово. Бен дал Тимми выпить опиум, на лбу его блестела испарина. Капельки пота дрожали на нижней губе.

Эмеральда отвела взгляд от Тимми и встретилась глазами с Мэйсом. В них отразилась боль.

– Не волнуйся, малышка, – тихо сказал он, приблизившись к ней. – Тимми сильный мальчик. Он выдержит. И ты тоже смелая девушка.

– Я… надеюсь.

Он взял ее за руку и сжал ее пальцы. И снова сердце Эмери забилось сильнее, а дрожь прошла по телу, как это бывало всякий раз, когда он оказывался рядом.

Мэйс отступил и встал за голову Тимми, готовясь к тому, что ждало его впереди.

– Ну что же, – хрипло сказал Бен Колт, – прошу всех занять свои места. Опиум подействует через пару минут.

Годы спустя в памяти Эмери возникали картины той ужасной ночи: затемненные силуэты над распростертым на земле маленьким телом, бьющимся в конвульсиях. Три масляные лампы, качающиеся над головами Труди и Марты, резкий запах прогорклого масла и гноя.

«Это сон, кошмарный сон», – убеждала она себя. Но, увы, происходящее было явью. Реальным было и лицо Мэйса со сжатыми зубами, искаженное болью.

– Подойдите сюда, Эмеральда, к этой ноге. Да, вот сюда. – Бен Колт давал ей указания, что делать, что подавать. С ужасом смотрела она на пыточные приспособления, приготовленные для операции.

Все были охвачены единым чувством. Казалось, воздух наполнился страхом. «Мы все боимся, – подумала Эмеральда, – все: и Мэйс, и Бен».

Но думать было опасно. Надо было повиноваться командам Бена. Мир перестал для нее существовать. Остались только команды, быстрые, четкие, произносимые ровным, уверенным тоном. С трудом она отдавала себе отчет в том, что это ее руки тянутся за скальпелем, опускают окровавленные щипцы в таз, подают чистые полотенца и примочки.

Все произошло, как и обещала Труди, быстро. Тело мальчика выгибалось, стремилось вырваться из крепко держащих его рук. Он кричал страшно, дико.

– Держись, Эмеральда, держись, – словно издалека доносился голос Мэйса. – Соберись, девочка, не сдавайся.

Тошнота подступала к горлу, но она справилась с ней, до крови прикусив губу. Она не должна упасть сейчас, в самый ответственный момент. Ей надо держаться, пока Бен не остановит кровотечение и не зашьет вены и артерии. И руки Эмери продолжали делать свою работу механически, сами, без участия сознания, только повинуясь приказам Бена.

Они перевязали культю. Затем Тимми, укутанного в одеяло, перенесли обратно в повозку. С ним остались Труди Вандербуш и Бен, а Эмеральда, когда работа ее была закончена, бессильно опустилась на землю.

– Эмери? Ты в порядке? – Она почувствовала, как руки Мэйса подняли ее на ноги.

– Я… Похоже, что в порядке.

– Тебе надо поспать. До рассвета осталось не так много.

– Поспать? Я не могу.

– Сможешь, не сомневайся. Неужели ты думаешь, что твое бодрствование кому-то поможет. Иди поспи. Завтра ты понадобишься Тимми.

Она прижалась к нему, вдыхая аромат его тела. Его близость согревала ее, наполняла теплом душу. Она готова была простить ему Труди, забыть обо всем, кроме вот этих рук, прижимавших ее к себе все крепче.

– Тебе надо поспать, малышка, – мягко повторил он.

– Но я не смогу.

– Послушай. Мальчик или выживет, или умрет. Но что бы ни случилось, ты ему сейчас не поможешь. Позаботься о себе, родная. А потом о других. Это закон жизни в горах.

Она взглянула ему в лицо. Оно уже не было таким печальным. Он улыбнулся.

– Мэйс, почему ты так сказал? Ведь ты же переживаешь за Тимми, я видела это. Он нахмурился:

– Конечно. Но послушай, что я тебе скажу. Представь, в горах остались двое. Один из них заболел. Если другой не будет думать о себе, он не сможет помочь больному, и тогда погибнут оба.

– Я не могу поверить, что это твоя философия. Не верю, что ты поступаешь так, как говоришь.

– Твое дело, верить или нет.

На мгновение лицо Мэйса помрачнело. Затем он нагнулся и поцеловал ее.

– Иди спать, – сказал он и подтолкнул ее к палатке. Эмери пошла к себе. Не раздеваясь, она упала на одеяло. Вкус поцелуя не исчезал с ее губ.

– Господи, помоги Тимми, – прошептала она и забылась сном.

Эмеральда проснулась от заливистого лая собаки. Она натянула одеяло на голову и снова попыталась уснуть. Но лай не смолкал, раздался чей-то смех, потом глухой звук, как от выстрела, потом снова смех и лай.

Эмеральда неохотно открыла глаза. В палатку проникал серый свет. Уже утро. Еще один день бесконечного пути под палящим солнцем. И вдруг она вспомнила о Тимми.

Она откинула одеяло, посмотрев на свое платье. Всего лишь месяц назад это платье было ее любимым нарядом: ярко-голубое, отделанное золотистой тесьмой, сейчас оно было покрыто пятнами колесной мази, дорожной грязи, крови. Но ей было все равно, как она выглядит, хорошо, что не надо тратить время на одевание.

Тимми! Ей не надо было ложиться. Эмеральда вскочила и вышла на воздух.

День обещал быть чудесным. Небо уже сияло голубизной, и солнце сверкало золотым шаром. Жары еще не было, пыльный, жаркий полдень ждал впереди.

Эмеральда огляделась. Эмигранты не торопясь завтракали, кто-то смазывал колеса, кто-то чистил одежду. «Наверное, Оррин объявил еще один день отдыха, – подумала она. – Конечно же, Тимми нельзя сейчас везти».

Эмери заспешила к повозке Уайлсов. Оттуда выглянула Маргарет. Ее лицо казалось постаревшим и осунувшимся.

– О, это ты, Эмери! Мальчик еще спит. Но жар спал. Если Бог поможет, он скоро поправится.

– Это прекрасно! Маргарет кивнула.

– Только что приходил Бен Колт. Он сказал, что операция прошла нормально. Все заживет, но подчеркнул, что многое будет зависеть от желания поправиться самого Тимми. – Маргарет нервно провела рукой по волосам.

– Тимми должен хотеть этого, как же иначе! – убежденно сказала Эмери.

– Иногда я в этом сомневаюсь. Мальчик без ступни… – Маргарет быстро сморгнула подступившие слезы. – Оррин сказал, что мы задержимся еще на день. Не один Тимми болен. Гертруда тоже никак не поправится, и Кэтти заболела. Ты можешь навестить их. Труди пошла к себе спать, а я побуду с Тимми.

Эмери прекрасно понимала, что Маргарет нуждается в отдыхе. Она подумала, что правильно поступила, отправившись спать. Худенькое тело мальчика едва выступало из-под одеяла. Но дыхание было ритмичным и ровным. Лицо его побледнело до прозрачности.

Эмери вспомнила, каким он был в Каунсил Блафсе, живым, подвижным, полным энергии, как он весело скакал на своем Ветерке. Сейчас он калека или останется таковым, если выживет, переживет потрясение, вызванное ампутацией.

– Мне кажется, жара нет, – повторила Маргарет, словно успокаивая себя. – Моя мама говорила, что у детей громадные восстановительные возможности. Поэтому они легко и быстро поправляются, если, конечно, не умирают… О Эмери! – Голос Маргарет сорвался, и она упала в объятия Эмери.

– Надо приготовить ему что-нибудь вкусненькое, – быстро проговорила девушка. – Крепкий мясной бульон, яблочный пирог, он ведь любит его.

– Я замочу яблоки. Надеюсь, у меня их хватит. Если нет, то займу немного. У Труди наверняка найдется. Их папа так любит поесть, что еды они набрали больше чем достаточно.

Труди. Даже Маргарет не замечает в ней ничего, кроме великодушия. И снова Эмери почувствовала странную смесь доброты и ненависти. Ей следует любить Труди, невзирая на ее распущенность, однако достаточно Эмери взглянуть на нее, как тут же представляет ее в объятиях Мэйса…

Эмери сказала, что останется с Тимми, пока Маргарет приготовит ему поесть и отдохнет.

– Отдохнуть? Нет… – Маргарет приложила руки к животу. – Надо посмотреть, как там Сьюзи. Она так напугалась ночью… – Губы Маргарет дрожали.

Когда Маргарет ушла, Эмери присела рядом с бочонками с мукой и беконом и протянула руку ко лбу мальчика.

«Все еще горячий, – с тревогой подумала она, – хотя и не такой, как накануне». Она подоткнула одеяло.

Мальчик застонал во сне.

– Мама… – шептал он. – Эмеральда… Эмеральда нагнулась над ним:

– Я здесь, Тимми.

Тимми поднял бледные веки.

– Эм, они отрезали ее? Мою ногу? Я помню… Мне было так больно…

– Да. Ее отрезали. Но только чтобы тебе стало лучше, Тимми.

Он замолчал. Зрачки его глаз почернели. Он казался стариком, тело которого уже отжило свое.

– Тимми, – прошептала она, – все не так страшно, как ты думаешь. – Эмери замолчала, боясь разрыдаться.

Какие слова найти, чтобы успокоить его? Их не было. В этих диких краях кому нужен был безногий инвалид? Как он найдет себя в этой жизни?

И все-таки она не должна так думать. Надо заставить Тимми думать по-другому, иначе он умрет.

– Тимми, я могу показать тебе несколько новых рисунков, – оживленно предложила она. – Я нарисовала Ветерка, Сьюзи и ее куклу. И… и Перо, как он спит в тени. – Она постаралась улыбнуться. – И даже толстого папашу Вандербуша, как он отдуваясь тащит на гору повозку…

Но Тимми никак не отреагировал. Он молчал.

– Хочешь, я почитаю тебе? После завтрака мы с мамой вынесем тебя из повозки. Может быть, позвать в гости Жана и Боба?

Но, видя полное равнодушие мальчика, она замолчала. Взгляд его был устремлен в одну точку, он был поглощен только своей бедой. Эмеральда вздохнула.

– Болит? Ты хочешь поспать? Тогда спи. Отдых придаст тебе силы, и ты быстрее поправишься.

Тимми покорно закрыл глаза.

* * *

День отдыха подошел к концу, прошел еще один день. Теперь они снова шли, стараясь наверстать упущенное время.

Маршрут их отклонился к югу. Холмы, гладкие и круглые на северо-западе, вставали сплошной стеной, поднимаясь все выше и круче. Рукава, на которые разбивалась река Платт, имели странные названия: Рукав Ядовитого Паука или Отравленный Рукав. Мэйс сказал, что это из-за щелочной воды.

Эмеральда с любопытством взирала на сияющие белые острова. Это солончаки, объяснил ей Мэйс, некоторые эмигранты соскребали с их поверхностей белый порошок и добавляли вместо соли и соды в тесто для бисквитов.

Они миновали скалистый массив, отмеченный в их маршруте как Красные Холмы. Действительно, эти скалы отливали всеми оттенками красного: пунцовым, алым, вишневым, оранжевым, огненным.

От вида окружающей местности у Эмери захватывало дух, и в то же время очертания этих мистических скал и мертвых вод говорили ей о том, что они попали в иной, странный и враждебный мир.

Дорога вела их прочь от реки Платт к Сладкой реке, названной так, по словам Мэйса, потому что однажды в эту реку уронили несколько мешков сахара.

– Правда? И вода стала сладкой? – Но беззаботная улыбка Эмери выглядела фальшиво. Мысли ее были заняты переживаниями последних дней. И хотя нога Тимми заживала быстрее, чем можно было ожидать, настроение мальчика не менялось к лучшему.

Он ни с кем не хотел разговаривать, даже с матерью. Мальчик ни на что не жаловался, ел без аппетита. Однажды, когда мать стала рассказывать ему о Ветерке, он спрятал голову под одеяло и проплакал весь день.

Наконец они достигли Скалы Независимости. Громадная глыба серо-красного гранита упиралась вершиной в небо, а основание, казалось, вырастало прямо из реки. Мэйс с гордостью показал Эмери место, где было выцарапано его имя: «М.Бриджмен, 1844».

Он показал ей инициалы переселенцев, которых он знал. Многие ставили вместо имени крест. Большинство их тоже пожелали запечатлеть свои имена на скале.

– Пройдет немного времени, и на этой скале появится много новых имен, – заявил Мэйс.

Они взобрались на уступ, откуда открывался вид на блестящие пятна солончаков и вершины гор странной формы. Мэйс как зачарованный смотрел на эту землю.

– Люди идут сейчас мимо этих мест в Калифорнию. Пройдет немало лет, пока они захотят освоить и эти места.

– Не представляю, зачем они идут туда, – задумчиво произнесла Эмеральда, имея в виду и своих спутников, и тех, кто проехал до них. – Зачем они идут, глотая пыль, изнемогая от жары, многие сотни миль?..

Мэйс смотрел вдаль.

– Чтобы работать, работать там, не разгибая спины. Для чего же еще? Они будут жить в бараках, нуждаться во всем, будут ходить босиком, будут работать столько, сколько никто из них не работал дома, и, если им повезет, они выживут…

– А ты? – Что-то заставило ее задать этот вопрос Мэйсу. – Что ты будешь делать, если мы дойдем до Калифорнии?

– Я? Снова вернусь к своим животным, к рисункам. Может, поеду на озеро в Сьерра-Неваде. Там такая красота, что при виде ее у тебя бы сердце выскочило из груди. Озеро раскинулось на двадцать миль в длину и такое глубокое, что небо может утонуть в нем…

Внезапная боль пронзила ее. Какой глупой надо быть, чтобы мечтать приручить такого мужчину?

«Да, – сказала она себе, – Я дура. Но что поделаешь, я хочу его. Хочу, несмотря на Труди и всех женщин, бывших у него до меня. Хочу вопреки здравому смыслу, приличиям и гордости. Хочу его, и только его».

Мэйс взял ее за руку.

– Я прихватил с собой нож, – сказал он. – Давай поднимемся повыше, и ты нацарапаешь свое имя. Там еще есть место.

Они забрались наверх, и Мэйс вложил в ее руку нож. При этом он так сжал ее пальцы, что она испугалась.

«Э.Реган, 1847», – нацарапала она возле его имени.

Со странной улыбкой Мэйс забрал у нее нож и обвел их имена глубоким овалом в виде сердца.

– Вот так, – удовлетворенно сказал он. – Эта надпись сохранится надолго. И через сто лет люди будут подходить к этой скале и читать наши имена. Камень – прочная штука, Эмери. Он может выдержать многое.

Она спустилась вслед за ним и, отказавшись от помощи, спрыгнула на землю. Печаль, громадная, бесконечная, как время, переполняла ее…

Глава 16

Ему не составило труда проследить за маршрутом каравана. Одинокий Волк спешился и принялся разглядывать борозды от колес повозок. Носком мокасина он дотронулся до грубого красного рубца, оставленного на каменистой земле. Сколько же таких шрамов оставили повозки белых людей на его земле, сколько ожогов от костров…

Одинокий Волк сжал губы. Два дня назад белые люди, покидая лагерь, не затушили костер, и он все еще дымился. Неужели они не понимают, как опасен пожар в прериях? Огонь может полыхать три, четыре дня подряд, уничтожая траву, сжигая землю, животных, обрекая на голод охотников.

Проезжая, белые люди выбрасывали много предметов. Некоторые из них были знакомы Одинокому Волку: остатки пищи, странная обувь. Он узнал о них в свою семнадцатую весну, когда был найден в лесу белым охотником. Тогда же в силу необходимости он выучил язык белых людей.

Несколько вещей, выброшенных из повозок, он привез к себе в лагерь. Среди них был деревянный ящик с белым кругом и черными отметинами на нем. Внутри ящика, если открыть крышку, было много металлических частей, издающих звук, похожий на щелчки. На языке белых людей этот ящик назывался часами.

Он принес часы Встающему Солнцу, вдове его брата, чтобы позабавить ее их странным щелканьем. Она была тихой и молчаливой с тех пор, как вернулся Перо, и только шептала о том, что белых надо убить. Ее слова повторяли и другие.

Однако Одинокий Волк советовал подождать. Он сказал, что должен увидеть сон, который скажет им, что делать. Тем более что сейчас большинство воинов ускакали на север, и оставшимся нужно соблюдать осторожность.

Но сам он следовал за караваном и ждал пророческого сна, который подскажет ему, как поступать дальше.

* * *

Караван, выбиваясь из сил, подошел наконец к Сладкой реке. Здесь, на поляне, покрытой густой травой, изобилующей ручейками со сладкой водой, в окружении красных скал с одетыми снегом вершинами, они могли спокойно передохнуть, поохотиться на бизонов и антилоп, водившихся тут в изобилии, поесть свежего мяса и набраться сил.

– Как будто сам Бог привел нас сюда, – сказал Оррин.

Он успел немного отойти после пережитого. То, что Тимми все время молчал, погруженный в депрессию, казалось, не слишком беспокоило его. Оррин был больше озабочен другой проблемой: как быть, если падет еще один вол. Тогда придется запрягать в повозку молочную корову.

Они миновали место, носящее название Ворота Дьявола, где реку перегораживали скалистые откосы с абсолютно ровными стенами. Только узкий проход пробила река в скале. Им довелось увидеть странное явление, ледяную низину, где под слоем жидкой грязи был лед, не тающий даже летом. Жан, Боб и Труди вместе с ними веселились, вытаскивая из-под грязи лед и кидая его друг в друга. Но Эмери, отягощенная заботами о Тимми, не разделяла их забав.

Однажды, когда Эмери подбрасывала в костер дрова, готовясь к приготовлению завтрака, к повозке подошел Мэйс. Заглянув к Тимми, он вернулся к костру. В глазах его была едва сдерживаемая печаль.

– Он мне не нравится. Если верить Колту, нога его заживает хорошо, даже быстрее, чем можно было ожидать. Но мальчик не стал выглядеть лучше. Я бы сказал, что ему стало хуже, если говорить о его настроении.

Эмеральда услышала в его словах лишь подтверждение своих мыслей, и сердце ее заныло.

– Когда я жил в Чарлстоне, – медленно заговорил Мэйс, – рабы говорили между собой о странном явлении: будто с человеком, если он очень стар или утратил интерес к жизни, несмотря на молодость, что-то происходит. Все жизненные процессы в нем замедляются, сердце стучит все глуше и медленней, и наконец он умирает.

– Но Тимми… Ты же сам сказал, что рана на ноге затянулась…

– Тимми не поправляется. – Голос Мэйса звучал резко. – Им овладела апатия. И если в ближайшее время что-то не произойдет, что выведет его из этого состояния, то… – Он взял в руки надтреснутый камень и разломил его.

– Но что? Что может вывести его из этого состояния? – раздраженно воскликнула она. – Он не хочет читать, не хочет смотреть на мои рисунки, не хочет видеться с другими мальчиками. У него даже нет желания играть со своей собакой!

– Значит, мы должны что-то придумать.

– Если бы мы могли придумать ему другую ногу, – с горькой усмешкой сказала Эмери, – если бы мы могли… – Внезапно она оживилась. – Но если мы не можем сделать для него живую ногу, то почему бы не попробовать искусственную?

– Протез? Это может сработать.

– Конечно! – воскликнула она. – Что, если нам обратиться к Саулу Ригни? Он оружейник, делает приклады, работает с деревом, он сможет помочь. Я уверена, что у него есть при себе инструменты. И… Мэйс, я верю, что у него получится!

Эмеральда не могла понять, как эта мысль не пришла ей в голову раньше. Тимми так долго лежал в повозке беспомощный, и все привыкли считать его неспособным передвигаться самостоятельно. Неудивительно, что у него депрессия.

Эмери решительно направилась к повозке Ригни, чтобы поделиться своей идеей. Саул с выгоревшими на солнце волосами, облупившимся носом и потрескавшимися губами поднял взгляд от туши антилопы, разделкой которой занимался.

– Я никогда не делал подобных вещей, – возразил он.

– Но это не значит, что у вас не получится. Тимми должен как-то передвигаться, и никто, кроме вас, не сможет ему помочь.

– Ты же знаешь, человеческая нога не похожа на ружейный приклад.

– Но… Это же почти одно и то же, я хочу сказать…

– Кроме того, мне понадобится для этой работы хорошее дерево, а где я, по-твоему, найду его здесь? Мы с собой не прихватили выдержанной древесины. Впрочем… – Саул задумчиво почесал подбородок. – Если бы у кого-нибудь нашелся хороший кусок дуба или кленовой древесины…

– О, я найду что-нибудь! – заверила его Эмери. – Но только вы пообещайте мне взяться за работу. Ладно? – И она улыбнулась ему своей самой очаровательной улыбкой.

– Принесешь дерево, я сделаю ногу.

Эмеральда пустилась на поиски. На помощь пришла Труди Вандербуш, пожертвовавшая дубовый стол с витыми ножками.

– Его сделал мой дед, – сказала она. – Но возьми его. Сейчас, когда мама и Кэтти постоянно в повозке, быки и так надрываются от тяжести. Мы облегчим им жизнь.

– Благодарю тебя, – с трудом произнесла Эмеральда. – Если Тимми сможет ходить, он поправится.

– Я тоже так думаю. Куда веселее смотреть на белый свет, чем постоянно сидеть в повозке, – сказала она, помогая Эмеральде донести стол до повозки Ригни.

Саул работал над протезом весь полуденный перерыв и целый вечер. Вокруг него собрались другие эмигранты и стали делиться своими соображениями. Странно, но лучшее решение предложил Зик Йорк. Он был знаком с человеком на деревянной ноге еще в бытность в Чикаго и помогал ему снимать протез, когда тот напивался до бесчувствия. Тогда-то он и понял механизм его устройства.

– Вот тут должно быть много набивки, а здесь – несколько ремней, – советовал он.

Наконец Саул протянул Эмери странный предмет, и она сердечно поблагодарила его.

– Не знаю, подойдет ли… – Саул покачал головой, – хотя, может быть, он поможет мальчику почувствовать себя лучше.

Марта сказала, что в таком виде протез будет причинять ребенку боль.

– Вот, возьми.

Эмери развернула сверток и увидела, что это тщательно сшитая из фланели набивка. Должно быть, Марта долго трудилась над ней.

– Спасибо! – горячо воскликнула Эмери. – Огромное вам спасибо.

Радостная и воодушевленная, Эмери побежала к повозке Уайлсов.

Тимми лежал на стопке одеял, неподвижный и безучастный. Так он лежал уже много дней подряд.

– Тимми!

Он не ответил.

– Тимми, посмотри, что я тебе принесла. Саул Ригни сделал для тебя искусственную ногу. Я хочу тебе ее показать.

В ответ тишина. Лицо его стало еще бледнее, чем обычно. Он отвернулся.

Внезапно весь оптимизм Эмери испарился. И хотя ее идею поддержали Маргарет и Оррин, сердце ее упало, когда она поняла, что все будет зависеть только от Тимми. Насильно вытащить его наружу на протезе они не смогут.

– Тимми, прошу тебя. Мы… Мы прикрепим к твоей ноге эту искусственную ступню, и ты сможешь снова гулять и… – Она выпалила одним духом: – И ты снова сможешь кататься на Ветерке. Разве ты этого не хочешь?

Тимми не ответил. Если бы он только заговорил с ней! Если бы только позволил ей прикрепить к ноге протез!

– Тимми, – взмолилась она, – ты же не можешь постоянно лежать в повозке. Мэйс Бриджмен сказал, что мы скоро будем проезжать Большой водораздельный хребет. Ты увидишь горы в заснеженных шапках! Тимми, ты увидишь снег! Я уверена, что тебе понравится. Но для этого надо надеть это…

– Нет, – хрипло ответил мальчик.

– Тимми. – Она обняла его. Но мальчик отстранился.

– Но почему, Тимми? Почему ты не хочешь даже попробовать? Ведь с помощью этого протеза ты сможешь делать все, что захочешь.

– Я не хочу пристяжную колодку.

– Колодку?

Эмери почувствовала себя бессильной убедить Тимми. Она была так воодушевлена своей идеей, что даже не заметила, как называли протез эмигранты. Она представила, какие мысли бродили сейчас у него в голове: беспомощный калека, вызывающий жалость и смех окружающих.

– Тимми, Тимми, это не колодка, это настоящая искусственная ступня. Она поможет тебе, как ты не хочешь понять? Ты не должен бояться…

Но уговоры были бесполезны. Мальчик лежал неподвижно, не подавая никаких признаков жизни, и только тупо смотрел на парусиновую стену.

– Не хочу колодку.

– Но, может быть, ты передумаешь, Тимми? Взвесь все еще раз, – молила его Эмери, уже не веря в успех своей затеи.

Опустошенная, она вышла из повозки.

Смеркалось. Еще один день прошел в бесполезных уговорах. Эмеральда спешила к реке набрать воды. Маргарет решила подогреть воды, чтобы искупать Тимми. Кроме того, хотелось сварить настоящего кофе, может, это немного взбодрит мальчика, и он решится на то, чтобы надеть протез.

Какая странная эта земля, думала Эмери. Ночь наступала мгновенно. Минуту назад светило солнце, а уже в следующую – проваливалось за горы. И так же быстро холодало. Вчера утром она заметила изморозь на палатке. За ночь вода в ведре покрывалась тонким слоем льда.

Эмери остановилась у кромки воды, глядя на быстро меркнущее за громадами скал розоватое свечение. При всей суровости этого края природа здесь была необыкновенно красивой. От гор веяло спокойным величием.

Однако последние дни ей было не до любования пейзажем. Что-то постоянно отвлекало ее: то собственная усталость, то рутинная работа, то забота о Тимми. Временами она смотрела на тонущие в голубоватой дымке горы и не видела их.

Она набрала полные ведра воды и остановилась, размышляя, не искупаться ли ей. Греть воду и мыться в лагере – слишком долго и хлопотно.

Почему бы и нет, решила она наконец. Рядом не было ни души. Все уже давно принесли воду к своим кострам. В этом месте течение было сильным, но ниже был разлив, где она могла бы чувствовать себя вполне комфортно.

Эмери спустилась вниз по каменистой тропинке с тяжелыми ведрами в руках и тут увидела Мэйса.

Он стоял обнаженный в реке. Вода едва доходила ему до бедер, открывая его мускулистые плечи и грудь, его плоский живот и темный треугольник внизу живота.

Сердце ее сжалось. Он был так прекрасен в своей наготе. В его фигуре была та грациозность, которую он так выразительно умел передать в изображаемых им оленях или антилопах.