Текст книги "Плутовка"

Глава 7

Данфорд был несколько разочарован тем, что на следующее утро Генри вышла к завтраку в своей обычной одежде – рубашке и бриджах. Увидев его удивление, она улыбнулась:

– Не хочешь же ты, чтобы я испортила свое единственное приличное платье? Ты забыл, что сегодня мы собирались обойти границы поместья?

– Да, ты права. Я ждал этого всю неделю.

Она села за стол и положила на тарелку немного яичницы.

– Ты ничем не отличаешься от всех остальных мужчин. Вам непременно надо знать точно, чем вы владеете, – постаралась поддеть его Генри.

Он чуть наклонился вперед, его глаза весело заблестели.

– Я повелитель в своем королевстве, прошу запомнить это, плутовка.

Она рассмеялась:

– Послушай, Данфорд, из тебя бы вышел первоклассный средневековый феодал. Подозреваю, что где-то глубоко в тебе сидит настоящий тиран.

– А какое веселье начинается, когда он выходит наружу!

– Тебе только так кажется, – поспешила заверить Генри, продолжая улыбаться.

Он тоже улыбнулся, не предполагая, как магически действует на нее его улыбка. У Генри засосало под ложечкой, и она принялась завтракать, надеясь, что еда успокоит это странное ощущение.

– Поспеши, Генри, – поторопил он, – я хотел бы выехать пораньше.

После этих слов миссис Симпсон громко хмыкнула: часы показывали половину одиннадцатого. Генри возмутилась:

– Я только что села. Если не поем как надо, во время поездки упаду в обморок.

Данфорд фыркнул.

– Трудно себе представить. – Он побарабанил пальцами по столу, постучал по полу ногой, попытался насвистеть какую-то веселую мелодию, похлопал себя по колену и снова забарабанил пальцами по столу…

– Ну прекрати! – Генри швырнула в него салфетку, – Иногда ты напоминаешь мне большого ребенка. – Она поднялась из-за стола. – Подожди минуту, я схожу за жакетом. На улице прохладно.

Он встал.

– Как приятно. Стоит свистнуть – и ты у моих ног. – Ее взгляд был убийственным. – Ну улыбнись, Генри. Я не люблю, когда ты сердишься. – Он наклонил голову и попытался изобразить раскаяние. – Скажи, что прощаешь меня. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.

– Ради Бога, прекрати! – Она рассмеялась. – Ты же знаешь, что я не сержусь.

– Я знаю. – Он схватил ее за руку и подтолкнул к двери. – Но так весело провоцировать тебя. Пойдем же, нам предстоит долгое путешествие.

– У меня такое впечатление, что я поступила на службу в армию.

Данфорду пришлось подпрыгнуть, чтобы не наступить на Рафуса.

– Одно время я был солдатом.

– Правда? – Генри с удивлением посмотрела на него.

– Да. На острове.

– Это было ужасно?

– Ужасно. – Данфорд открыл дверь, и они вышли на яркий свет. – Не верь сказкам о военной славе. В большинстве случаев она отвратительна.

Она пожала плечами.

– Полагаю, что так.

– Намного, намного лучше жить здесь, в Корнуолле, выражаясь твоими словами, на краю света, в компании самой очаровательной девушки на свете.

Генри покраснела и отвернулась, не в силах скрыть своего смущения. Конечно же, это было сказано из вежливости. Нет, он не лгал, не тот он был человек. Просто он пытался сказать, что они друзья и что она первая женщина, с которой у него сложились такие приятельские отношения. Но она точно помнила, как он рассказывал о двух замужних дамах и называл их своими приятельницами. Странно. И все же она не могла нравиться ему. По ее мнению, она не должна была нравиться мужчинам. По крайней мере тем из них, у которых был большой выбор в Лондоне. Вздохнув, она отогнала эти мысли прочь и решила получить удовольствие от предстоящего дня.

– Мне всегда казалось, что в корнуолльском пейзаже обязательно должны присутствовать море, скалы и тому подобные вещи, – сказал Данфорд.

– В большинстве случаев так оно и есть. Просто наше поместье находится в самом центре графства. – Генри принялась пинать гальку, лежавшую на дорожке. – До океана совсем недалеко.

– Это хорошо. Может быть, как-нибудь съездим туда?

Генри так понравилась это перспектива, что от удовольствия она опять начала краснеть. Чтобы скрыть это, она с большим усердием принялась подбрасывать камешек ногой, не отрывая от него взгляда.

Весело болтая, они направились к восточной границе поместья.

– С этой стороны поместье огорожено, – объяснила Генри, когда они подошли к каменной стене. – Но построили стену не мы, а помещик Стинсон. Несколько лет назад он решил, что мы вторглись на его землю, и велел построить эту стену.

– Вы и в самом деле вторглись на его землю?

– Кто мы? Конечно, нет. Она принадлежит Стэннедж-Парку. Но у этой стены есть одно чудесное преимущество.

– Ограждает от встречи с ненавистным помещиком Стинсоном?

– Это само собой разумеется. Но я имела в виду вот это. – Она вскарабкалась на стену. – Так здорово гулять по ней.

– Вижу. – Данфорд последовал ее примеру, и друг за другом они зашагали по стене на север. – И как далеко она нас уведет?

– Она не очень длинная. Около мили. Потом владения помещика Стинсона заканчиваются.

Данфорд вдруг понял, что, не отрывая взгляда, смотрит на Генри, а точнее, на ту часть ее фигуры, что была перед ним. Он удивился еще больше, когда понял, что ему очень нравится то, что он видит. Ее бриджи были мешковаты, но каждый раз, когда она делала шаг, они натягивались, подчеркивая ее округлые формы.

Он ужаснулся. Что произошло с ним? Генри была не той женщиной, с которой можно было флиртовать, и потом, ему совсем не хотелось разрушить их только что окрепшую дружбу любовным приключением.

– Что-нибудь не так? – окликнула его Генри. – Почему ты замолчал?

– Наслаждаюсь видом. – Он прикусил губу.

– Вид и на самом деле чудный. Я могу любоваться им весь день.

– Я тоже. – В этот момент он покачнулся и чуть не свалился со стены.

Они прошли по стене минут десять, когда Генри вдруг обернулась:

– Скоро ты увидишь мое любимое место.

– Какое?

– То, где растет дерево. – Она махнула в сторону огромного дерева, ствол которого находился на их стороне, а ветви без разрешения свешивались через стену. – Отойди назад, – попросила она шепотом. Сделав шаг к дереву, она остановилась и посмотрела назад. – Дальше.

Данфорда разбирало любопытство, но он послушался.

Осторожно приблизившись к дереву, она медленно протянула руку, словно опасаясь, что дерево может укусить ее.

– Генри, – окликнул Данфорд. – Что ты…

Она махнула рукой.

– Тише! – Ее лицо стало серьезным, и она потянулась к отверстию.

Внезапно Данфорд услышал негромкое жужжание, похожее на… Пчелы!

Оцепенев от ужаса, он смотрел, как она опустила руку в кишащий улей. Кровь прилила к его вискам, он услышал биение своего сердца. Еще секунда, и эту сумасшедшую атакуют тысячи пчел! Он не мог ничего предпринять, так как любое его движение только еще больше разозлит насекомых.

– Генри, – тихо, но требовательно произнес Данфорд, – немедленно вернись назад.

Она помахала ему другой рукой.

– Я уже делала это раньше.

– Генри! – повторил он, чувствуя, как на его лбу выступил пот. Сейчас пчелы поймут, что в их улей вторглись. А после они начнут жалить, жалить, жалить. Он еще мог оттолкнуть ее от дерева, но что, если она качнет улей? Его лицо побледнело. – Генри!

Осторожно она вынула руку, в которой держала большой ломоть медовых сот.

– Я иду. Уже иду. – Балансируя, Генри с улыбкой направилась к нему.

И лишь когда она отошла на безопасное расстояние от улья и страх отпустил его, Данфорда охватила дикая ярость. Ярость, что она посмела так бессмысленно и глупо рисковать собой у него на глазах. Он спрыгнул со стены, стаскивая ее за собой. Липкий ломоть меда упал на землю.

– Никогда не смей больше делать этого! Ты слышишь меня? – Он грубо тряс Генри, вцепившись в ее плечи.

– Говорю тебе, я и раньше делала это. Ничего страшного не происходило.

– Генри, я видел, как сильные мужчины гибли от пчелиных укусов. – Его голос дрогнул.

Она судорожно сглотнула.

– Я слышала об этом. Не все же реагируют на пчелиные укусы таким образом, и уж, конечно, не я. Я…

– Скажи, что никогда не сделаешь этого снова. – Он с силой потряс ее. – Клянись!

– Данфорд, прошу тебя, – закричала она, – ты делаешь мне больно.

Он еще раз потребовал:

– Клянись!

Она всматривалась ему в лицо, пытаясь понять, что с ним происходит. Генри увидела, как вздулась вена на его шее. Он был взбешен, и куда сильнее, чем в тот день, когда они строили свинарник. Она почувствовала, что он с трудом сдерживает себя. Генри попыталась заговорить, но услышала собственный шепот:

– Ты говорил, что когда рассердишься по-настоящему, я это сразу пойму.

– Клянись!

– Сейчас ты рассердился по-настоящему.

– Клянись, Генри.

– Если для тебя это так важно…

– Клянись!

– Я… я клянусь, – от смущения, ее серые глаза стали совсем большими, – я клянусь, что больше никогда не подойду к пчелиному улью.

Прошло несколько минут, прежде чем его дыхание стало ровным и он наконец разжал свои руки.

– Данфорд?

Позже он не мог понять, что произошло с ним в следующий момент. Он услышал ее нежный, дрожащий голос. И что-то вдруг перевернулось у него внутри. Он привлек Генри к себе и уткнулся ей в волосы, шепча ее имя снова и снова.

– Господи, Генри, – хрипло произнес он, – никогда больше не пугай меня так, поняла?

Она ничего не понимала, кроме того, что он обнимает ее. Случилось то, о чем она и мечтать не смела. Она лишь молча кивнула ему, боясь разрушить очарование. Его сила лишала ее сознания, его запах опьянял ее; в одно мгновение она вдруг поняла, что любит и, может быть, любима, и была потрясена этим открытием.

Данфорд пытался понять причину своего опрометчивого поступка. Рассудок подсказывал ему, что ничего серьезного не угрожало ей и она наверняка знала, что делает. Но сердце, душа протестовали. Его охватил жуткий страх, страх не сравнимый с испытанным им в сражениях на острове. Он вдруг понял, что она близко, непозволительно близко от него. Но ему очень не хотелось отпускать ее.

Он жаждал ее.

Эта мысль внезапно отрезвила его, и он разжал руки. Генри заслуживает большего, чем простой флирт, и он считал себя человеком, умеющим контролировать свои чувства. Конечно, ему приходилось испытывать вожделение к молодым благопристойным девушкам, да и в будущем такое вполне может случиться. Однако он отличался от некоторых мерзавцев из высшего света тем, что в таких случаях не искал возможности одержать победу. И не собирался изменять своим принципам.

– Не делай этого больше, – отрывисто сказал он, не понимая, на кого ему следует сердиться больше – на себя или на нее.

– Не буду. Я уже пообещала.

Он молча кивнул.

– Тогда пойдем.

Генри посмотрела на упавшие соты.

– А ты… Впрочем, не важно.

Вряд ли он теперь захочет попробовать мед. Она посмотрела на свои липкие пальцы. Не оставалось ничего другого, как облизать их.

Не проронив ни слова, они пошли вдоль восточной границы поместья. Генри хотелось многое рассказать ему, многое показать, но она не решалась нарушить молчание. Ей не по душе была возникшая отчужденность. Вот уже несколько дней ей было так легко с ним. Она могла говорить все, что угодно, и он не стал бы смеяться, пока ей не захотелось бы этого. Она могла быть самой собой, не опасаясь непонимания с его стороны. Но сейчас он казался чужим, мрачным и неприступным. Генри чувствовала себя так же неловко и скованно, как и всякий раз, когда ей предстояло ехать в Труро.

Она украдкой взглянула на него. Должно быть, она была ему не совсем безразлична, раз он так сильно расстроился из-за пчел. Когда они добрались до конца восточной границы поместья, Генри наконец нарушила молчание.

– Здесь мы повернем на запад, – сказала она, указывая на большой дуб.

– Никак и в нем есть улей, – предположил Данфорд, надеясь, что ему удастся немного подразнить ее. Он обернулся. Генри облизывала свои пальцы. В его груди вспыхнуло желание и мгновенно передалось всему телу.

– Что? Нет. Там – нет. – Она робко улыбнулась ему, молясь про себя, чтобы их отношения стали прежними. А если этого и не случится, то хотя бы еще разок почувствовать его сильные руки на своих плечах. Никогда раньше ей не было так тепло и спокойно, как в его объятиях.

Они повернули налево и зашагали по северной границе поместья.

– Этот хребет и есть рубеж владений, – объяснила Генри. – Он простирается на всю длину. Северная граница – совсем короткая, не больше полмили.

Данфорд окинул взором окрестные земли – его земли, с гордостью подумал он. Покрытые зеленью холмы поражали своим великолепием.

– А где живут крестьяне?

– На другом конце поместья. Это к юго-западу отсюда. Мы увидим их дома в конце нашего путешествия.

– В таком случае что это такое? – Он показал на небольшую хижину с соломенной кровлей.

– Там никто не живет. Этот дом уже пустовал, когда я здесь поселилась.

– Посмотрим, что там? – Он улыбнулся ей, и Генри почти поверила в то, что сцены у дерева никогда не было.

– Давай, – с радостью согласилась она. – Я ни разу не была там.

– В это трудно поверить. Мне казалось, что не осталось ни дюйма в Стэннедж-Парке, который бы ты не проинспектировала и не усовершенствовала.

Генри улыбнулась:

– Я никогда не входила туда, боялась привидений. Про них мне рассказывала Симпи.

– Как, и ты верила ей?

– Я была совсем маленькой. И потом… Я не знаю. Трудно отказываться от старых предрассудков. Да и не было повода заходить туда.

– Ты хочешь сказать, что все еще боишься? – Его глаза заблестели.

– Конечно, нет. Разве я не сказала, что согласна?

– Ведите, моя госпожа.

– Пожалуйста! – Она прошла через поле и остановилась перед входом в хижину.

– Ну что, все еще боишься?

– А ты? – в свою очередь, спросила она.

– Боюсь до смерти. – Данфорд улыбнулся, чтобы у нее не осталось сомнений, что он шутит.

Она подбоченилась и посмотрела на него:

– Вперед, мы должны смело смотреть в глаза опасности.

– Точно, – согласился он тихим голосом. – Открывай дверь, Генри.

Она сделала глубокий вдох, не понимая, почему так трудно это сделать. Что ни говори, а детские страхи остаются с человеком на долгие годы. Наконец, распахнув дверь, она заглянула внутрь.

– Посмотри! – с удивлением воскликнула она. – Кто-то очень трепетно относился к этой хижине.

Данфорд вошел следом и огляделся. Долгие годы здесь никто не жил, и все было покрыто пылью, но каким-то непонятным образом в хижине сохранилась атмосфера уюта. Кровать была застелена цветным покрывалом, с годами потускневшим, но все же сохранившим яркий узор. На полках были расставлены милые безделушки, к стене был приколот детский рисунок.

– Непонятно, что могло случиться с ними? – прошептала Генри. – По всему видно, что здесь жила семья.

– Возможно, они болели, – предположил Данфорд. – Бывает, что какая-нибудь болезнь уносит целую деревню, не говоря уже об одной семье.

Она опустилась на колени перед деревянным сундуком, стоящим у кровати.

– Интересно, что в нем? – Генри подняла крышку.

– И что там?

Детская одежда. – Она вынула крошечные штанишки, от внезапно появившихся слез у нее защипало в глазах. – Здесь только детские вещи, больше ничего.

Данфорд опустился на колени рядом с ней и заглянул под кровать.

– Там – колыбель.

Генри вдруг стало очень грустно.

– Должно быть, их ребенок умер, – прошептала она. – Как печально.

– Ну что ты, Генри, – постарался успокоить ее Данфорд, явно тронутый ее печалью, – ведь это случилось много лет назад.

– Я знаю. – Она попыталась улыбнуться, понимая, что поступает глупо, но губы ее задрожали. – Просто… просто я знаю, что такое терять родителей. Должно быть, в сотню раз хуже терять ребенка.

Поднявшись с колен, он взял ее за руку и подвел к кровати:

– Присядь.

Она присела на край, но ей было неудобно, и Генри с ногами забралась на кровать, облокотившись на подушки, лежавшие в изголовье. Смахнув слезы со щек, она спросила:

– Ты, верно, думаешь, что я веду себя глупо?

А Данфорд в этот момент думал, что она очень-очень необычная девушка. Он знал ее веселой, энергичной и задорной, но даже и не подозревал, что она может быть такой сентиментальной. Эта ее черта была глубоко скрыта в ней, а точнее, скрыта под мужской одеждой и независимостью, но сейчас он увидел ее. В этом было что-то очень женственное. Ему удалось разглядеть проявление этой женственности днем раньше, когда Генри не могла отвести восторженных глаз от желтого платья. Но сегодня… Он был окончательно обезоружен.

Он присел на кровать и коснулся рукой ее щеки.

– Когда-нибудь из тебя получится чудесная мать.

Она благодарно посмотрела на него:

– Ты так добр ко мне, Данфорд, но скорее всего у меня никогда не будет детей.

– С чего ты взяла?

Она улыбнулась сквозь слезы:

– Данфорд, для того чтобы иметь детей, нужен муж, а я никому не нравлюсь.

Будь на месте Генри любая другая женщина, он решил бы, что она напрашивается на комплимент, но ей не было свойственно лицемерие. Глядя в ее чистые серые глаза, он понял, что она искренне верит, будто никто никогда не захочет жениться на ней. Ему вдруг очень захотелось успокоить ее, сказать, что она глубоко заблуждается. В эту минуту он был готов на все, лишь бы ей было хорошо. Так, во всяком случае, он объяснял себе то, что произошло дальше. Он склонился над ней, их лица почти соприкоснулись.

– Глупости, Генри, – прошептал он. – Только дурак не смог бы полюбить тебя.

Она не моргая смотрела на него. Ее губы вдруг стали сухими, и она провела по ним языком. Она попыталась несколько разрядить возникшее между ними напряжение; ей хотелось, чтобы слова прозвучали шутливо, но это ей не удалось и неровным, дрожащим голосом она произнесла:

– Тогда в Корнуолле много, очень много дураков, потому что никто никогда не взглянул на меня дважды.

Он наклонился еще ближе:

– Провинциальные идиоты.

От удивления она разомкнула губы. Данфорд потерял способность мыслить трезво, забыл о приличиях и правилах хорошего тона. Он вдруг ощутил желание, чрезвычайно сильное желание поцеловать ее. И как это он раньше не замечал, что у нее такие розовые губы? И разве когда-нибудь раньше ему приходилось видеть, чтобы губы так трепетно подрагивали? Неужели и у них тот же сводящий с ума едва ощутимый аромат лимонов, повсюду сопровождавший ее? Он не просто хотел узнать это. Он жаждал этого.

При легком прикосновении к ее губам будто электрический разряд пробежал по его телу. Слегка подняв голову, он посмотрел на нее. В глубине ее огромных глаз он увидел удивление и желание. Он чувствовал, что она хочет спросить его о чем-то, но не может найти слов.

– О Боже, Генри, – прошептал он, – кто же мог подумать?

Когда он вновь опустил голову, она наконец сделала то, о чем могла только мечтать, – коснулась рукой его волос. Они были необыкновенно мягкие, и Генри не смогла убрать руку даже тогда, когда его губы несколько раз нежно коснулись ее лица и она почувствовала, как сладкая волна разлилась по всему телу. Он осыпал поцелуями ее лицо, подбородок и шею. Генри продолжала гладить его волосы.

– Они такие мягкие, – несколько осипшим голосом произнесла она, – почти как у Рафуса.

Он рассмеялся:

– О Генри. Впервые в жизни меня сравнили с кроликом. Ну что, теперь ты почувствовала, что желанна?

Генри, внезапно оробев, лишь кивнула головой.

– А что, кролик тоже целовал тебя? – поддразнил он.

Она покачала головой.

– Нет, ты – единственный.

Из груди Данфорда вырвался стон и, наклонившись, он вновь припал к ее губам. До этой минуты он несколько сдерживал себя, но теперь, когда напряжение спало и ему стало необыкновенно легко, он принялся ласкать ее. Господи, она была такой сладкой, он страстно жаждал большего. Неровный вздох, и его рука, скользнув под жакет, коснулась ее груди. Она была намного полнее, чем он мог предположить, и такая нежная. Через тонкую ткань рубашки он ощущал пылающее тело Генри, слышал биение ее сердца и чувствовал, как от его прикосновения затвердели соски. Громкий стон вырвался из его груди. Он потерял голову. Генри почти задохнулась от нового ощущения. Еще никто никогда не трогал ее грудь. Она и сама никогда не дотрагивалась до нее, если не брать в расчет те случаи, когда принимала ванну. Ей было… необычайно приятно, но вместе с тем она понимала, что Данфорд не должен так себя вести. Ее охватила паника.

– Нет, – закричала она, вырываясь из его объятий. – Я не могу.

Охрипшим голосом Данфорд произнес ее имя. В ответ Генри лишь покачала головой не в состоянии вымолвить ни слова и поднялась с кровати. Она все еще не могла отдышаться, в горле стоял ком. Нет, нельзя допустить этого, даже если все в ней жаждало, чтобы его губы вновь ласкали ее. Поцелуям еще можно найти оправдание. Когда он так трепетно целовал ее, она чувствовала себя умиротворенно, чувствовала, что в этот момент любима и желанна. Ей даже удалось убедить себя в том, что это не грех, и ничего непоправимого не произошло, и она лишь убедилась, что на самом деле не безразлична ему…

Генри взглянула на него. Данфорд поднялся с кровати, глубоко дыша. Она не понимала, что заставило его так поступить. Ни один мужчина никогда не обнимал ее. Все еще пребывая в смятении, она снова взглянула на него. Его лицо казалось измученным.

– Данфорд? – нерешительно позвала она.

– Этого больше не повторится, – резко отозвался он.

У Генри что-то оборвалось внутри, и она вдруг поняла, как страстно ей хочется, чтобы это повторилось снова. Только… только знать бы, что он по-настоящему влюблен в нее, именно это сомнение и заставило ее оттолкнуть его от себя.

– Все… все хорошо, – тихо произнесла она, сама удивляясь тому, что успокаивает его.

– Нет, все плохо, – начал Данфорд, собираясь сказать, что вел себя недостойно, но в эту минуту он так ненавидел себя, что звук собственного голоса был ему противен.

Генри судорожно сглотнула, приняв его грубость на свой счет. В конце концов все прояснилось. Она не нравилась, да и не могла нравиться ему. Неженственная, косноязычная, непривлекательная – словом, дурнушка. Неудивительно, что он пришел в ужас от собственного поступка. Если бы в округе нашлась подходящая женщина, он не обратил бы на Генри никакого внимания. Нет, спохватилась Генри, это не так. Они все равно останутся друзьями, не мог же Данфорд все это время притворяться. Но, к сожалению, он никогда не поцелует ее снова. А сейчас единственным ее желанием было сдержаться и не заплакать, пока она не окажется в своей комнате.