Текст книги "Греховная невинность"

Глава 10

Вернувшись в пасторат примерно полчаса спустя, Адам обнаружил, что у него на кухне за столом сидит Колин и грызет яблоко.

Безотчетным движением Адам спрятал за спину корзинку с имбирным пирогом.

– А, вот и ты, кузен, – весело протянул Колин. – Рад тебя видеть. Миссис Далримпл впустила меня в дом. – Он аккуратно положил тонкий огрызок на стол.

Потом откинулся на спинку стула, пошарил в кармане сюртука и принялся доставать фунтовые банкноты, выкладывая их на стол перед Адамом. Одну, вторую, третью, четвертую и наконец пятую.

– Говорят, ты потерял голову и купил имбирный пирог за пять фунтов. А я знаю, что ты не можешь себе позволить швырять деньги на ветер.

Должно быть, Оливия проболталась.

Бросив на кузена свирепый взгляд, Адам поставил на стол корзинку с пирогом.

Колин заглянул внутрь.

– И впрямь похоже на имбирный пирог.

– Все эти люди вроде бы собрались, желая помочь бедным. Их так и распирало от самодовольства, однако ни один не решился проявить милосердие и сделать доброе дело всего за шиллинг. Единодушное осуждение доставляло им такое острое удовольствие… Милые, славные люди, которых я хорошо знаю, наслаждались тем, что мучили свою жертву. Я сделал бы то же самое для любого другого, кто оказался бы на месте этой женщины.

– О, кажется, у нас возникла философская проблема. Священнику есть о чем поразмыслить. Если человек лжет, сам того не сознавая, можно ли считать его слова ложью? И ложь ли это, когда обманываешь сам себя?

– А совершу ли я тяжкий грех, если скажу своему кузену проваливать отсюда ко всем чертям?

Колин рассмеялся.

– Ладно. Возможно, ты действительно сделал бы то же самое для любого другого. В конце концов, не каждый день выставляют на торги имбирные пироги, испеченные бывшими куртизанками, которым удалось выбиться в графини. Грех упустить такой товар. Пять фунтов за него – бросовая цена. Дельце выгодное. Никаким донкихотством тут и не пахнет.

– Хорошо. – Адам сбросил плащ. – Предположим, ты испек имбирный пирог и предложил выставить его на благотворительном аукционе. Вот ты сидишь передо мной, примерный прихожанин, любящий помучить своего кузена, владелец земель и скота. Самый обычный малый, влюбленный до беспамятства в свою женушку. Но это чудесное превращение случилось с тобой не так давно. Когда ты сидел в Ньюгейтской тюрьме, тебе не пришлось терпеть унижение и злые насмешки, никто не смотрел на тебя с ненавистью и презрением. Напротив, ты стал легендой, о тебе слагали песни. Владелец одного кабачка в Лондоне как-то рассказывал мне, что бульварный листок с твоей подписью стоил добрую сотню фунтов. Иными словами, в те времена, когда тебе сопутствовала слава неисправимого гуляки и повесы, жители города дрались бы за право купить твой имбирный пирог. Тебе не пришлось бы сидеть в одиночестве в кольце ледяного молчания, когда довольно всего лишь шиллинга, чтобы избавить тебя от пытки. Знаешь, когда я думаю об этом… дай-ка мне перо! Я напишу проповедь о лживости и лицемерии.

Колин невозмутимо выслушал кузена, согласно кивая.

– Ну, не сомневаюсь, если поискать, найдется немало желающих бросить в меня камень. Уверяю тебя, я никогда не был всеобщим любимцем, да и сейчас вокруг меня полно злопыхателей. Но меня заботит не Ева. Знаю, не мне ее осуждать, верно? Я беспокоюсь о тебе.

Адам помолчал, потом устало, с бесконечным терпением в голосе произнес:

– Что именно тебя тревожит?

Колин открыл было рот, чтобы заговорить, но сжал губы и задумался.

– Ты не мог бы присесть… ненадолго? – осторожно начал он после небольшой паузы.

Адам тяжело рухнул на стул и, сорвав с себя шляпу, швырнул ее на стол жестом картежника, сдающего колоду. Шляпа, точно игральная карта, скользнула по гладкому дереву. Ослабив новый галстук, Адам смерил кузена хмурым взглядом. Колин смущенно повертел огрызок яблока. Казалось, он обдумывает, с чего начать.

– Ты когда-нибудь влюблялся?

– Колин, ради всего святого…

– Со мной это случилось. Потеряв любовь, ты чувствуешь пробоину в душе. Эта боль невыносима. Однажды я думал, что навсегда потерял Мэдлин. Клянусь, те несколько дней стали для меня адом. Мне казалось, что эта рана никогда не затянется.

– Наверное, тебе следовало написать об этом поэму. Добавить еще одну балладу к песне о тебе.

Колин добродушно усмехнулся, сделав вид, будто не заметил сарказма.

– Но, видишь ли, до встречи с Мэдлин у меня было немало женщин. Бог свидетель, немало. А Ева Дагган… как бы тебе сказать… Представь, что ты фехтуешь рапирой, а у нее в руке смертоносная сабля. Не тебе с ней тягаться, друг мой. Она в два счета изрубит тебя на куски.

– О господи! Неужели ты не мог придумать ничего оригинальнее этой кровавой метафоры?

– Послушай меня, Адам. Мужчины теряли из-за нее головы и совершали безумства еще с тех пор, как она впервые показала лодыжки на сцене театра «Зеленое яблоко». Ева Дагган в совершенстве владеет искусством разбивать сердца. Она посвятила этому бо́льшую часть жизни. Эта женщина играет сердцами мужчин, тасует их, точно карты, и отбрасывает, оставляя только крупные козыри. Она не жестока, всего лишь практична. Наверное, всем нам приходится подчас изворачиваться, чтобы выжить. Ее неприглядное прошлое может всплыть в самый неподходящий момент, и тогда не миновать нового скандала. Я сам не раз творил безрассудства из-за женщин, выставляя себя полнейшим болваном. Но ты… не такой. Ты похож на Чейза. У тебя есть внутреннее… достоинство. Авторитетность и властность, которые, подозреваю, достались тебе при рождении. Полезные качества для священника. Ты мне дорог, Адам. Мне будет больно видеть, как эта женщина превратит тебя в посмешище. Я даже думать не хочу, что она заставит тебя страдать.

– Я понимаю. Постараюсь не огорчать тебя.

– Надеюсь на твое человеколюбие.

У Адама вырвался короткий лающий смешок, за которым последовал протяжный вздох.

– Если ты столь высокого мнения о моем достоинстве и солидности, отчего бы не допустить возможность, что я по-прежнему в состоянии судить о людях здраво.

Любопытно, что Колин сравнил Адама со своим старшим братом, капитаном Чейзом Эверси, прирожденным командиром, что тот блестяще доказал во время войны. Колину, младшему ребенку в семействе Эверси, следовало бы знать, откуда в Адаме пресловутая серьезность. Что сделало его осмотрительным, научило внимательности и осторожности.

– Эй, старина, ты только что продемонстрировал опасную наивность. Некоторые женщины подобны метеоритам, от них невозможно отвести взгляд. Ты невольно тянешься за ними, пытаясь поймать. Рассудительность отступает на задний план, уступая место… совсем другим вещам.

– Саблям, – язвительно подсказал Адам и добавил, выдержав паузу: – Фигурально выражаясь, разумеется.

– Да, саблям, – согласился Колин. – Сабли всегда побеждают разум. А насколько мне известно, эта дама умело владеет клинком.

Пальцы Адама сами собой сжались в кулаки, так что костяшки пальцев побелели. «Je voudrais fumer ton cigare».

Ему было неприятно слышать дурное о графине. Что убедительно доказывало правоту Колина.

– Надеюсь, горожане объяснят твои рыцарские подвиги во славу имбирного пирога заботой о благотворительности. Я заплачу за твое безрассудство, но если ты снова потеряешь голову и выкинешь какую-нибудь глупость, не обессудь. Я ничего не обещаю…

– Спасибо за заботу. Но я вовсе не терял головы, – возразил Адам терпеливым тоном, – и не собираюсь делать это в будущем. Видишь ли, мое достоинство и солидность этого не допустят.

Колин усмехнулся.

Все, что он говорил о Еве Дагган, походило на правду. Эта женщина в самом деле пыталась флиртовать с Адамом, желая его смутить. Возможно, когда-то она действительно продавала свое тело за деньги. Но Адам видел леди Уэррен и другой. Видел ее лицо, когда она рассказывала о смерти мужа. Видел ее нервно сплетенные пальцы, когда она призналась, что хочет завести друзей. Видел, как графиня отважно бросилась защищать Маргарет Лэнгфорд с ее печеньем, несмотря на безобразную сцену с имбирным пирогом, показавшую общество Пеннироял-Грин далеко не с лучшей стороны. Вдобавок Адам видел ее красоту и, казалось, каждый раз открывал в ней что-то новое. Все это очаровывало его, оплетало тончайшими нитями, все туже и туже, пока на аукционе…

Безучастно наблюдать, как толпа глумится над ней, было невыносимо.

Колин оказался прав. Адам в самом деле потерял голову.

Возможно, такое случилось с ним впервые в жизни. Это вышло невольно, само собой, – так рефлекторно вскидываешь руку, защищая лицо от удара. Не то чтобы у него завелись лишние пять фунтов.

– Знаешь, Адам, моя матушка гордится тобой. Истинная правда. Она думает, именно ты, возможно, положишь начало новой эре – эпохе респектабельности Эверси. Хотя Женевьева тоже внесла свою лепту в общее дело, умудрившись выйти замуж за герцога. «Подумать только, мой племянник – священник, и вдобавок блестящий проповедник. Мы довольны, что отдали приход ему, хотя желающих занять это место было немало». Матушка не устает это повторять.

– Я очень признателен, – рассеянно обронил Адам.

Он испытывал искреннюю благодарность и знал, что это чувство не оставит его никогда. Но в последнее время Силвейн особенно остро ощущал, что респектабельность тяжелым ярмом давит ему на шею.

Кузены немного помолчали, думая каждый о своем.

– Хочешь знать самое худшее, Колин? – заговорил наконец Адам. – Я солгал.

Колин недоверчиво прищурился.

– Я терпеть не могу имбирный пирог.

На мгновение в кухне повисла тишина.

– Вот и прекрасно, – невозмутимо отозвался Колин. – Тогда я избавлю тебя от него. – Он придвинул к себе корзинку.

Адама охватило абсурдное желание отнять пирог. Но вместо этого он положил в карман пять фунтов, решив отдать их в церковный фонд.

– Расскажешь потом, съедобен ли он, чтобы я мог передать твои слова графине.

– Непременно. И еще, чуть не забыл. Тебе тут принесли кое-что. – Он указал на перевязанный бечевкой сверток, лежавший на серванте. – Посылка от миссис Снит. Наверняка подарок ее племянницы.

Адам развязал бечевку и развернул бумагу. Внутри лежала новенькая вышитая подушка. Посередине в изящной виньетке из васильков красовалась надпись: «Возлюби ближнего своего».

На следующее утро на окраине Пеннироял-Грин показалось старомодное ландо миссис Снит, в котором восседала эта почтенная леди вместе с Евой, мисс Эми Питни и мисс Джозефиной Чаринг. Коляска миновала женский пансион мисс Мариетты Эндикотт и цыганский табор, выехала на изрезанную колеями дорогу, а затем повернула в сторону небольшой долины.

Три женщины устроились напротив графини Уэррен, сидевшей в одиночестве рядом с корзинкой печенья, купленного за десять фунтов. Она так и не попробовала «божественную выпечку» миссис Лэнгфорд. Ева подозревала, что семейство О’Флаэрти найдет печенью лучшее применение.

Ландо остановилось напротив развалюхи, которую только оптимист мог назвать домом. Если бы не дым, поднимавшийся из печной трубы, Ева приняла бы жилище О’Флаэрти за стог сена. Ей пришло в голову, что дом, должно быть, построили вскоре после того, как Вильгельм Завоеватель высадился со своим войском в Англии. С тех пор лачуга почти не изменилась, разве что добавилась труба да несколько окон. Соломенная крыша выглядела так, будто страдала чесоткой. Вытоптанный земляной двор окружала покосившаяся изгородь из высоких жердей и прутьев, кое-где укрепленная почерневшими от времени досками. Местами она развалилась под натиском непогоды, и из земли, словно редкие стертые зубы, торчали обломки жердей. За домом виднелся жалкий обветшалый сарай. Рядом стоял на привязи столь же жалкий дряхлый мул. В отдалении живописной развалиной темнело еще одно строение, служившее, должно быть, амбаром для зерна. Все это убогое хозяйство со всех сторон обступали огромные ветвистые дубы с облетевшей листвой.

По двору бродили одичавшие с виду куры. Временами они останавливались и тыкались клювами в землю, грозно поглядывая на чужаков крошечными бусинками глаз.

– Вы слышите? – прошептала Джозефина.

Дамы притихли.

Ева различила слабый тонкий звук, напоминавший комариный писк.

– Просто мы еще далеко, – добавила Эми Питни. – Подождите, пока подойдем ближе. Это визг. Вот кого Иисусу Навину следовало бы привести к стенам Иерихона. Исход войны решился бы за несколько дней: войско неприятеля задрожало бы от ужаса и обратилось в бегство.

– Их шестеро, – доверительным шепотом поведала Джозефина. Еву несколько озадачило, что дамы перешли на шепот, хотя до дома О’Флаэрти оставалось еще добрых пятьдесят футов. – Возможно, семеро. А может, и восемнадцать. Они никогда не стоят на месте, поэтому сосчитать их невозможно, а мать семейства всегда такая усталая и измученная, что едва способна закончить начатую фразу, вот почему мне так и не удалось добиться от нее ответа. Они носятся по двору как бесноватые. Карабкаются на деревья и на крышу. Прыгают. И кричат. О боже, как они визжат! И повсюду пролито что-то липкое. Варенье и… такое, о чем мне не хочется даже думать.

– Ты вовсе не заходишь в дом, – фыркнула Эми, с презрением глядя на Джозефину. – После того, что случилось во время первого визита.

– Я что-то не вижу, чтобы ты спешила туда войти, мисс Гордячка.

– По крайней мере, я не хнычу, как младенец.

– О, ты бы тоже захныкала, если б один из этих маленьких зверенышей вцепился тебе в прическу и вырвал гребень! У меня тонкие волосы и очень нежная кожа на голове. Хотя тебе-то откуда знать о таких вещах. Все твои волосы ушли в брови.

Девушки ощетинились, готовые броситься друг на друга, как пара кошек. Пунцовые от ярости, они едва ли не шипели, крепко упершись в землю напружиненными ногами.

Ева приготовилась вмешаться, пока в воздух снова не полетели клочья волос.

– Ты здесь только для того, чтобы произвести впечатление на пастора, – с ядом в голосе отчеканила Эми.

Джозефина чуть не задохнулась от возмущения.

– Можно подумать, он смотрит на тебя! Думаешь, ему нужен выводок бровастых детишек?

– У меня хотя бы есть настоящий поклонник.

– Потому что твой папаша купил его для тебя! – Джозефина с шепота перешла на крик.

– Довольно! – рявкнула миссис Снит. – Как можно говорить о пасторе подобные вещи? Он достойный человек с твердыми моральными устоями, ему нельзя вскружить голову всякими легкомысленными глупостями.

Она обращалась к девушкам, но слова ее явно предназначались графине.

– Хотите узнать один из секретов красивых мужчин, дамы? – лениво поинтересовалась Ева. – Мужчин не просто красивых, а ослепительно, ошеломляюще красивых. – Ее спутницы застыли на месте, завороженные заманчивым предложением и слегка испуганные мыслью, что ящик Пандоры вот-вот откроется. – Так скажите мне – да или нет?

Три дамы кивнули в унисон.

Миссис Снит внезапно всполошилась.

– Возможно, вам следует сказать сначала мне, леди Уэр…

– Чш-ш! – бесцеремонно оборвала ее Джозефина, не сводя глаз с графини.

Теперь уже миссис Снит побагровела от негодования.

– Большинство из тех, кто по-настоящему красивы, не могут устоять, когда вы делаете вид, будто вовсе не интересуетесь ими, – заговорила Ева. – Понимаете, они привыкли быть в центре внимания и ждут от вас восхищения. Советую взять на вооружение слово «равнодушная». Мужчины этого сорта находят его неотразимо привлекательным. Видит бог, не следует драться из-за мужчины. Постыдитесь! У каждой из вас достаточно достоинств, чтобы завоевать мужчину, так заставьте его оценить их.

В сущности, Ева сказала чистую правду. Однако она подозревала, что в случае с преподобным Силвейном ее рецепт, возможно, и не годится. Пожалуй, Адам лишь искренне поблагодарил бы Еву, узнав, что юные прихожанки перестали осаждать его по ее совету.

– По правде сказать, леди Уэррен, вряд ли сейчас подходящее время для подобного урока, – с сомнением заметила миссис Снит.

– Ах, миссис Снит, разве не огорчительно видеть, как ваше благородное дело страдает из-за пустячных разногласий между двумя достойными молодыми леди? К несчастью, причиной множества проблем в этом мире являются мужчины. Я совершенно уверена: лишь разумно управляя ими, можно достигнуть мира на земле.

Богатая гамма противоречивых чувств отразилась на лице миссис Снит. Почтенная дама явно перебирала в уме возможные приемы, при помощи которых Ева управляла мужчинами.

– Вы… умеете убеждать, дорогая, – нехотя согласилась матрона. Казалось, она готова подпрыгнуть и закрыть ладонью рот Евы, если той вздумается заговорить о чем-нибудь неподобающем.

– А где отец семейства? Мистер О’Флаэрти? – спросила Ева. – Он дома?

Куры подошли ближе, косясь злыми глазками на непрошеных гостей.

Дамы невольно попятились.

– Джон О’Флаэрти? Если он не в пивной, то, должно быть, валяется пьяный где-нибудь под деревом и храпит. Он нередко пропадает на неделю, а то и на несколько. Никто не знает, где он бродит. Говоря откровенно, это довольно неприятный человек. Думаю, миссис О’Флаэрти и дети его боятся.

Ева не удивилась. Ей был слишком хорошо знаком этот страх.

– Ну, время от времени он все же бывает дома, если в семье столько детей. Они все от него?

Девушки смущенно покраснели, пряча глаза. Потом сделали вид, будто рассматривают свои ноги, облака на небе и деревья во дворе.

– Леди Уэррен, – поспешно вмешалась миссис Снит, – молодым незамужним девицам не подобает…

Ева выразительно закатила глаза.

– О, ради всего святого, откуда, вы думаете, берутся дети?

– Все они точная копия своего отца. Рыжеволосые и горластые. Вопят так, что и мертвого разбудят. Даже младенец. Вернее сказать, в особенности младенец.

Это короткое замечание прибавило мисс Эми Питни уважения в глазах Евы. Но неужели юная леди со строго сведенными бровями и вправду сохла по пастору?

– Мэри О’Флаэрти – порядочная молодая женщина. Она даже не взглянула бы на другого мужчину, – многозначительно изрекла миссис Снит, решив, должно быть, что Еву пора осадить.

– Ну разумеется, – отозвалась Ева. – А порядочным женщинам, как известно, всегда достается заслуженная награда.

Дамы, похоже, не уловили иронии в ее словах.

Мисс Эми Питни откашлялась, прочистив горло.

– Леди Уэррен… мы всеми силами старались помочь О’Флаэрти и искренне верили, что выбрали правильный путь, однако нам это не удалось. Мы думаем, что теперь, возможно, стоит попробовать вам.

Три пары блестящих насмешливых глаз с вызовом уставились на Еву.

Она вгляделась в лица женщин, пытаясь угадать, какое испытание ее ждет, но так и не нашла ответа.

Сказать по правде, за свою жизнь ей доводилось видеть кое-что и пострашнее семейства О’Флаэрти с их многочисленными детьми. Едва ли они представляли опасность. Вдобавок миссис Снит со своими подопечными не отправила бы ее в логово льва. Впрочем, полной уверенности на сей счет Ева не испытывала.

– Я попробую, – весело согласилась она. – Полагаю, мне оказана особая честь.

– Чудесно, – пророкотала миссис Снит. – Как ни досадно, мы забыли захватить еду и одежду для детей, так что мы вернемся за вами через несколько часов.

– Вы… – Ева похолодела. Три женщины нацепили на лица любезные улыбки, старательно изображая простодушие. – Что ж, хорошо. Тогда я, пожалуй, пойду.

Ева медленно и осторожно вошла в покосившуюся калитку. Потом нерешительно остановилась, сделала еще несколько шагов по двору и оглянулась. Дамы радостно помахали ей. Ева расправила плечи, набрала в грудь побольше воздуха и уверенной, летящей походкой направилась к дому, хлеща юбками задиристых кур, которые отчаянно кидались в атаку, словно грабители в темных закоулках Сент-Джайлз, да так и норовили клюнуть мыски ее туфель.

Приблизившись к дому, Ева замедлила шаг. Грязные, закопченные оконца казались непроницаемыми, будто их не мыли годами. А может быть, обитатели дома не желали, чтобы кто-то заглядывал в окна снаружи.

Высокий пронзительный звук… определенно стал громче. Теперь Ева различила в нем смешение голосов.

Когда от дома ее отделяло не больше трех-четырех шагов, Джозефина крикнула:

– И еще… они держат собаку!

В этот самый миг из дома с оглушительным лаем вырвался огромный рыжий пес.

Ева заглянула в раскрытую слюнявую пасть, полную острых белых зубов, и ей показалось, что перед ней разверзся ад.

– Боже милостивый! – пронзительно взвизгнула она.

Ева хотела бежать от неминуемой гибели, но пес метнулся вперед и забросил ей на плечи тяжелые лапы. Ее обдало горячим зловонным дыханием дьявольского зверя. А в следующий миг чудовище высунуло длинный розовый язык и дважды облизало ей лицо от подбородка до самого лба.

Такого Ева стерпеть не смогла.

– Вздумал вольничать со мной?! Да что ты себе позволяешь, грязное… вонючее… животное?! – прорычала она, с силой оттолкнув пса. Тот мягко приземлился на лапы и зашелся восторженным лаем, извиваясь всем телом и хлеща увесистым, точно дубинка, хвостом Еву по ногам. Его глаза горели любопытством: наконец-то во дворе появился кто-то новенький, кого можно обнюхать! Это он и попытался сделать, подскакивая к Еве то спереди, то сзади. Стараясь спастись от его настырного черного носа, она завертелась волчком, словно щенок, гоняющийся за собственным хвостом.

Со стороны изгороди донеслось хихиканье. Потом затренькали колокольчики на конской сбруе, послышался цокот копыт и поскрипывание колес отъезжающей коляски.

Улучив наконец мгновение, Ева запустила руку в корзинку с печеньем. Выхватив одно, она зашвырнула его подальше.

– Принеси! – приказала она псу.

Печенье рикошетом отлетело от ствола дуба и ударило собаку по лбу.

Пес удивленно взвизгнул и попятился, потом уселся, укоризненно глядя на Еву. Он явно не ожидал подобного обращения.

Что ж, по крайней мере, вопрос о сдобном печенье миссис Лэнгфорд разрешился.