Текст книги "Последняя жена"

9. Ребекка

Ранее

Мы получили похожую травму.

Пол стал первым человеком в моей жизни, который знал, насколько все может быть плохо. Он понимал, что некоторые события в жизни нельзя оставить незамеченными или стереть из памяти. Он также понимал, как эти события могут угнетать человека, особенно если они произошли в его детстве. И когда мы рассказали друг другу о том, что нам довелось увидеть, я заметила, как Пол расцвел. Несмотря на все происшедшее, я была заинтригована. Практически одержима им. Я была так же влюблена в его печальную историю, как и в свою собственную.

И хотя наши печальные истории были во многом схожи – в возрасте двенадцати лет мы стали сиротами, собственными глазами увидев смерть родителей, затем попали в приемные семьи, посещали психиатров, оказывались в окружении множества подозрительных взрослых, – главное отличие между нами заключалось в том, что у Пола жизнь началась счастливо. Ему повезло стать одним из тех немногих счастливчиков, в чьих семьях царили взаимная любовь и забота. И ему просто не повезло, что он все это потерял.

Я подумала – а возник бы у нас обоюдный интерес, если бы мы не почувствовали друг в друге эту одинаковую боль? Пусть мы даже и не осознавали, что взаимное притяжение первоначально возникло именно из-за этой боли. Мы всего раз или два обсудили печальные истории своей жизни, не углубляясь, разумеется, в подробности. Нам не нужно было долго разговаривать, чтобы понять: собеседник не хочет вспоминать об этой боли.

Когда мои родители ругались, я обычно пряталась в шкафу в коридоре и подглядывала в щелку за тем, что происходило в спальне. Думаю, у меня тогда мелькала мысль, что я смогу вмешаться, если родители зайдут слишком далеко. Я часто засыпала в этом маленьком шкафу, среди зимних пальто, подтянув колени к груди. Я куталась в пуховик и сильно затягивала шнурки капюшона, чтобы не слышать крики.

Когда мои родители ругались сильнее обычного, я думала о том, что никогда не выйду замуж, что, когда вырасту, буду избегать мужчин, которые способны настолько сводить с ума. Это казалось так просто. Если бы кто-то разозлил меня и привел в бешенство, я бы убежала от него подальше. Очень разумно.

Став старше, я вывернула эти разумные мысли наизнанку. Если у меня не ладилось с людьми, я отказывалась понимать, что всему причина именно их плохое поведение, и начинала думать, что я сама во всем виновата. И дружеские, и любовные отношения длились недолго. Я притягивала людей, которым было важно не то, какой я человек, а то, какие чувства они испытывают рядом со мной. Естественно, мы быстро расставались.

В конце концов я пришла к выводу, что никто никогда не захочет жениться на мне. Во мне сломалось что-то важное. В течение многих лет психотерапевты говорили мне, что моя самооценка практически рухнула из-за того, что я видела, как мои родители обращались друг с другом, еще до той ночи, когда они умерли. Может, доктора и не ошиблись, но я перестала слушать советы, как устранить поломку, и просто приняла себя такой, какая я есть.

В ночь, когда мои родители умерли, они поссорились из-за драгоценностей. Мой отец взял обручальное и помолвочное кольца моей матери и продал их. Для нее это было настоящее горе. Когда мать перестала плакать, она принялась забрасывать отца неприятными словами и острыми предметами, а отец все это возвращал обратно. Удивительно, как много хрупких вещей у нас оставалось… И, конечно же, ситуация стала просто опасной.

* * *

Обменявшись грустными историями жизни, мы стали совершенно по-новому смотреть друг на друга. Отношение Пола ко мне изменилось. Он стал нежным и окружил меня заботой. Конечно, секс не ушел из наших отношений, но на первое место в них вышло что-то более глубокое. Я почти перестала чувствовать, что приходится делить его с другой, и ко мне пришло ощущение, что мы предназначены друг для друга. Его брак стал для меня всего лишь еще одним препятствием, мешавшим нам жить вместе. Я отказалась от скептицизма в пользу надежды.

– Я хочу построить дом, наш общий дом. Я хочу, чтобы мы спроектировали его с нуля и построили вместе. – Он никогда не был эмоциональным, и я оценила серьезность его слов.

– Я тоже этого хочу, – ответила я. И я тоже говорила всерьез.

Мы сидели в его машине на проселочной дороге в Колд-Спринг-Харбор, одном из мест, куда мы сбега́ли, когда он выезжал на осмотр перспективных участков. Формально он все еще был женат, но только формально.

– Дай мне руку, Маду.

Я не ожидала этого. Серьезно. Я, конечно, надеялась, но не более, и, разумеется, никогда даже не просила об этом.

Для него это обручальное кольцо мало значило в наших отношениях. Пол знал, что оно важно для меня, хотя я об этом и не говорила. И такая прозорливость с его стороны очень много значила для меня. Я о многом не могла попросить, хотя желания у меня, конечно, были, – а Пол обо всем просто догадывался. Как только он надел кольцо мне на палец, я впервые почувствовала, что заслуживаю иметь все, что хочу получить от жизни.

Каким-то образом это украшение на моей руке стало спасением от всех моих страхов в любви. Мой потенциал стать чем-то бо́льшим, чем просто грустной историей, оказался подарен мне вот так – завернутым в золото и украшенным бриллиантом. Кольцо стало доказательством моей значимости. Пол был совершенно очарован моим восторгом и от кольца, и от предложения.

Как только оно оказалось на моем пальце, я поклялась никогда не снимать его надолго без особой необходимости. Я знала, что, если сделаю это, чары разрушатся.

Позднее

Я проснулась с ощущением злости и почувствовала, что заболела. Я лежала ничком на диване. Когда я засыпа́ла, за окном была ночь, а сейчас мне в глаза больно бьет яркий свет. Мои глаза привыкают к свету, и сны о нерушимых замках стираются из памяти. Мои кисти выглядят странно. Они, безусловно, мои, поскольку прикреплены к моим запястьям и рукам, но что-то все же не так.

Я сняла обручальное и помолвочное кольца в приступе ярости, охватившей меня вчера ночью. Как только я сняла их, чтобы положить обручальное кольцо рядом с другими, для сравнения, на коже в знак протеста появилось воспаление. После этого я ничего не помню.

Флакон с обезболивающим лежит на боку. Там осталась только одна таблетка, но мне до нее не дотянуться. Как только я это понимаю, у меня начинает ныть плечо. Я вижу часть кухни. Свежий воздух из открытого окна наполняет всю квартиру. Я не помню, что оставляла дверь открытой. Когда пытаюсь поднять голову, стараясь увидеть больше, невыносимая боль пронизывает мой позвоночник. Я кладу голову обратно на декоративную подушку.

– Пончик! Иди сюда, мальчик.

Я жду стука когтей по кафелю. Этот звук так же необходим для моего комфорта, как и вода.

Тишина. У меня ужасное предчувствие.

Я быстро поднимаюсь и одновременно хватаю таблетку. Я сбрасываю подушки с дивана и нахожу среди них свой телефон.

Невероятно, но я получила сообщение в нашей группе от тренера о том, что сегодня вечером будет обряд прощания с Сашей. Слишком быстро. Велосипед справа от меня останется пустым в ее честь. Это последнее, что я хочу делать, но по множеству причин я обязана пойти. Отвечаю: «Я приду».

Кажется, на кухне все стоит на своих местах. Я достаю бутылку газированной воды из холодильника и очень быстро выпиваю холодную жидкость. Смотрю в окно и сразу же отвожу взгляд. Утреннее солнце больно бьет по глазам. Я включаю плиту и наливаю воду в чайник.

Когда свисток на чайнике сработал, я поняла, что полностью отключилась. Я заливаю пакетик чая каскадом кипящей воды. С улицы в дом снова залетает порыв ветра, и я закрываю дверь с москитной сеткой, оставляя стеклянную дверь открытой, чтобы насладиться свежим весенним воздухом.

Мой телефон на стойке вибрирует. Номер скрыт, и я отклоняю вызов. Через минуту звонит стационарный телефон. Я поднимаю трубку, говорю «алло», но в ответ тишина. В последнее время такое происходит часто. Я начинаю звонить Полу, но останавливаюсь.

Взглянув на безымянный палец, лишенный украшений, я иду к раковине, чтобы проверить мыльницу: во-первых, я всегда кладу кольца туда, когда мою руки, а во-вторых, раковина в двух шагах, так что взгляд невольно падает прямо на нее. Мое свадебное колечко лежит там в одиночестве. При мысли о том, что мое кольцо с бриллиантом проскользнуло в слив на кухне и уплыло в море, у меня сжимается сердце. Но слив надежно заткнут пробкой – и она точно была на месте, когда я вчера вернулась домой.

Я надеваю на палец простое золотое кольцо, которое выглядит странно без своего спутника. Из укромного места в шкафу я достаю очередной флакончик с таблетками. Наверное, я потеряла кольцо вчера ночью. Я обыскиваю каждую комнату в доме, хоть и понимаю, что мои поиски не увенчаются успехом.

Мой телефон снова вибрирует.

Я прохожу контроль в аэропорту. Все хорошо?

Я собираюсь ответить, когда вижу, что поводок Пончика висит на вешалке рядом с дверью. Ничего конкретного я не помню, но знаю, что совершила что-то плохое. И отвечаю:

Все прекрасно. Люблю тебя.

Настолько спокойно, насколько позволила моя растущая паника, я выхожу через черный ход и говорю себе, что Пончик наверняка спит под ивой в тенистой части двора. Логика и привычный порядок действий подсказывают мне, что я выпустила его прошлой ночью в безопасное место. Но во дворе все так же пусто, как и раньше. Я пытаюсь убедить себя, что широко открытые ворота передо мной – просто оптическая иллюзия. Но как только я подхожу ближе, отрицание очевидного становится невозможным. Разницу между слегка открытыми и полностью распахнутыми воротами даже не стоит обсуждать.

– Пончик!

Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, и сдерживаю их. Ситуация ухудшается с каждым мгновением. Я отчаянно хочу вернуть себе ту жизнь, которая была до вчерашнего дня, когда у меня были работа, деньги и муж. Когда у меня было полно таблеток. И кольцо на пальце. И когда я знала, где моя чертова собака. Когда солнце выходит из-за тучи, в траве, в паре метров от меня, что-то сверкает. Надежда тут же придает мне сил. Я иду на свет этого маяка. Наклоняюсь и поднимаю эту вещь.

Не веря своим глазам, я смотрю на серебряный жетон в форме косточки, не привязанный сейчас ни к ошейнику, ни к собаке, и тут меня пронизывает не по сезону холодный ветер.

Кажется, прошлой ночью мы оба потеряли что-то важное.

10. Пол

Ранее

Некоторые люди просто не понимают, когда что-то заканчивается.

Едва мы с Ребеккой добрались до машины после встречи с Шейлой, как у меня запищал телефон. Я даже не успел собраться с мыслями перед этой бурей, но, как только телефон начал вибрировать, я каким-то образом догадался, кто именно посылает мне сообщения.

Разумеется, я скинул номер Шейлы в черный список, но мне пришла целая куча сообщений с неизвестного номера, который мог принадлежать лишь одному человеку. В этом я был уверен.

Уэс, как и всегда, послужил мне идеальным алиби. Меня все еще трясло от недавней встречи, и я переживал, что мог невольно раскрыть эту ситуацию Ребекке. Я чувствовал, что изменился после инцидента, и не сомневался: моя очень проницательная жена что-то заметила, пусть даже и подсознательно. Поэтому, когда я вытащил телефон из кармана и Ребекка спросила, все ли в порядке, у меня, по крайней мере, хватило ума обвинить Уэса и перспективу появления новой недвижимости на рынке. Характер сообщений, заполнивших экран моего телефона, был, разумеется, совсем иным.

Была рада увидеть тебя сегодня. Хорошо выглядишь.

Какая красивая у тебя жена! Вы просто прелестная пара!

Черт возьми, она выглядела такой счастливой. Бедняжка. Должно быть, она понятия не имеет, за кого вышла замуж.

Вы и впрямь стоите друг друга.

И на этом сообщения прекратились.

* * *

Всегда считая себя довольно ловким обманщиком, я тем не менее чувствовал, как ложь, подобно токсинам, вытекает из меня. Вернувшись в тот день домой, я провел весь вечер между кабинетом и верандой, пытаясь убедить жену во лжи, в которую я изо всех сил сам пытался поверить, чтобы лучше продать ее. Я устроил целое представление: притащил на веранду ноутбук, позвонил Уэсу, чтобы сверить с ним данные, и отчаянно нес прочую профессиональную чепуху, которую только мог придумать. К счастью, погода в тот зимний день выдалась очень теплой, хотя благодаря адреналину, курсировавшему в моем теле, я все равно не чувствовал холода. Я помню все это, будто смотрел на себя со стороны. И как только я повесил трубку и закрыл ноутбук, Ребекка крепко обняла меня.

– Целый день с этими махинациями возишься. Ох и загрузил тебя работой Уэс!

– Да, он и правда слишком переживает за эту сделку. Все уши мне сегодня прожужжал. Прости, детка. – Не припомню, чтобы меня когда-либо так мучила жажда.

– Хм. – Ее взгляд, казалось, пронизывал меня насквозь.

– Что стряслось?

Черт возьми, успокойся, приятель. Вдох… выдох…

– Да так, ничего.

Нет, что-то не так. Определенно что-то важное.

– Кажется, ты думаешь о…

– Я просто…

Пауза явно затянулась, и я уже не могу терпеть.

– Я просто думаю, что это не в его стиле. Уэс всегда выглядит таким спокойным и собранным.

Черт.

– Я знаю, это странно. Обычно он ведет себя иначе. Но это просто нереальная сделка. – Я изо всех сил пытаюсь удержать ее взгляд несмотря на то, что в глаза мне как будто песку насыпали. Больше всего я хочу просто моргнуть. – Но, знаешь, он обычно так спокоен перед клиентами. За закрытыми дверями он может вести себя совершенно иначе.

Ты переигрываешь. Хватит болтать!

– Гм… – Похоже, она обдумывает мои слова. – Ясно.

Как только день сменился вечером, я наконец смог освободить свою голову от этих дурацких мыслей и достаточно расслабиться, чтобы почувствовать себя в обычном состоянии – ну или почти. К этому моменту я уже написал Уэсу и попросил его позвонить мне как раз во время приготовления к обеду. В тот вечер, вызвавшись взять на себя обязанности по готовке, я решил оставить свой телефон на стойке: когда у меня будут заняты руки, Ребекка увидит, как на экране высветится имя позвонившего мне Уэса. Мой план сработал идеально, и на мгновение я подумал, что все позади.

Но затем нахлынула следующая волна сообщений.

Пол, ты действительно выглядел счастливым сегодня. Я рада за тебя. Без обид, ладно?

У меня в самом деле только приятные воспоминания о нас. Давай оставим все как есть.

Давай не будем будить спящую собаку, лживый ты пес! А пока наслаждайся сном вместе со своей женой.

Я не помню, чтобы я хотя бы притронулся к еде, которую приготовил в тот вечер. Во мне кипела ярость, затмевающая все остальные чувства. Я изо всех сил пытался удовлетворить любопытство Ребекки по поводу сделки, которую Уэс якобы навязал мне утром, но мне никак не удавалось собраться с мыслями, и лучшее, что я смог придумать, это собрать в одну кучу характеристики других домов, проданных мной ранее. Я так сильно погрузился в размышления, что даже не смог понять, поверила ли Ребекка всему тому, что я ей наплел.

Следующее, что я помню, это секс. Такого чертовского голода я не испытывал к своей жене целую вечность. Внезапно я снова очнулся. Она прикусила мне мочку уха и, стянув с меня брюки, начала ласкать меня рукой. То, что последовало, было порывом дикой животной страсти. Я помню, как свирепо набросился на нее, как будто мог изгнать любовницу, овладев женой. Я помню, как ужаснулся, поймав себя на этой мысли, и осознал, как основательно я уступил безрассудной несдержанности. Но то, что я помню яснее всего и что до ужаса напугало меня, – это взгляд Ребекки. Взгляд, который вдохновлял меня, придавал мне уверенности, наслаждался болью и жестокостью и всем этим безумием. Клянусь, в тот момент я уловил вспышку чистой ненависти, скрывающуюся в ее глазах, но и понятия не имел, на кого она направлена.

В ту ночь она спала как убитая.

Убедившись, что Ребекка уснула, я схватил с тумбочки телефон и выскользнул из спальни в коридор. От меня пахло сексом, я был одурманен и полубезумен. Не нужно мне было отвечать на ее сообщения, но я больше не мог сдерживаться.

Заметил, что на тебе не было кольца. Он наконец-то бросил тебя, истеричка?

Как только я нажал «отправить», у меня поднялся адреналин. Меня едва не стошнило, голова закружилась. Мне даже пришлось прислониться к стене, чтобы не свалиться на пол. Казалось, я прождал ее ответа несколько часов.

Почему ты так уверен, что это он меня бросил?

* * *

На следующее утро я проснулся первым. Выскользнув из кровати, я спустился вниз, чтобы поставить кофейник. Я выпустил Пончика во двор и наполнил его миски едой и водой. Затем нашел свой телефон и прочитал сообщение от Уэса: он спрашивал, все ли прошло хорошо вечером. Отправив ему ответ, я подключил телефон к адаптеру, чтобы зарядить батарею, прежде чем впустить Пончика обратно. Пес бросился прямо к миске, и я воспринял это как намек, что пора начинать мыть посуду, оставшуюся после вчерашнего ужина.

Пока я чистил кастрюли и ставил их на сушилку, я снова вернулся мыслями к событиям прошлого вечера. Картинки мелькали у меня перед глазами, как будто отредактированный на скорую руку ролик. Как только я начал уходить в себя, телефон завибрировал, вернув меня обратно в кухню. Я потянулся за ним, ожидая ответа от Уэса. Но то, что я получил, окончательно выдернуло меня из остатков воспоминаний.

С нового номера Шейлы пришло множество изображений. После минутного колебания я открыл сообщения и увидел фотографии, сделанные ею, когда мы были вместе. Там были мои фотографии с собакой на пляже, фото собак, бегающих вместе по ее двору, и правдоподобно невинное ее селфи со мной на заднем плане.

Однако снимок, который привлек мое внимание, оказался для меня неожиданностью. Он был сделан в ее доме после нашего секса: я шел в ванную – полностью обнаженный. Моего лица, к счастью, видно не было, но я, конечно, узнал себя и со спины. Как только я увидел это фото, у меня перехватило дыхание. Мой взгляд неосознанно устремился к лестнице, чтобы убедиться, что Ребекка не спустилась в самый неподходящий момент.

Мои мысли начали путаться. Что этой сумасшедшей от меня надо? Зачем отправлять мне фото и почему именно сейчас? Она же давно их сделала. Муж? Нет, исключено. Может, увидев нас вместе, она головой двинулась? Боже, как низко она пала! И кого захочет потянуть за собой?

Пока я обдумывал все эти новости, мой телефон снова завибрировал. Я открыл единственное сообщение от нее – последнее, после чего она замолчит навсегда.

Ты сам застелил себе ложе.

* * *

Я разумный человек и считаю таковыми большинство людей. Хотите заставить разумного человека вести себя нерационально? Просто поместите его в ситуацию абсурда – и дело в шляпе. Определенные цепочки событий, уже пришедшие в движение, практически невозможно остановить. И существуют границы, нарушив которые, человек неминуемо разрушит собственную жизнь.

Насколько я понимаю, у Ребекки на самом-то деле никогда не было выбора.

11. Ребекка

Ранее

Он придумал для меня ласковое прозвище почти в самом начале отношений.

Через пару месяцев после знакомства, на мой день рождения, он привел меня на романтический пикник в маленький очаровательный садик в Сагапонаке. Сад пустовал, так как это была середина рабочего дня. Мы сидели рядышком на покрывале, в тени массивной ивы, попивали бурбон из клетчатого термоса и наблюдали за скакавшими по траве птицами. Мы молчали; я прижималась к нему, пока наше желание обладать друг другом не возросло до такой степени, что мы больше не могли ему сопротивляться. Мы занялись любовью, погрузившись друг в друга и в ароматы весенних цветов.

Когда мы уходили, я обратила внимание на название сада – «Маду», написанное на табличке у входа.

– «Маду»? Хм… «Моя голубка»… Как мило!

– Это ты милая! – Он прижался ко мне сзади и обнял.

– А ты знал, что голýбки выбирают партнера на всю жизнь? – Я продолжала читать, чувствуя его дыхание у себя на шее, отчего каждая клеточка моего тела трепетала. – Я всегда считала, что голубки – обычные голуби, только покрасивее.

– Ты моя прекрасная голубка. Моя Маду.

Я покраснела. Я и не думала, что он может быть таким романтичным. Мне это понравилось. Он повернул меня к себе. Захлестнувшее меня счастье отразилось на его лице, как в зеркале.

– Я тебя люблю, Маду, – наконец произнес Пол – в первый раз.

– Я тоже тебя люблю. Навсегда.

* * *

После того как Пол стал работать с Уэсом, мы не говорили о пропасти между нами. Мы просто жили с этим чувством, молча надеясь, что оно исчезнет так же незаметно, как и появилось. Так и произошло – ну, почти так.

Получив свои первые шестизначные комиссионные, он зарулил в дом с таким радостно-торжественным видом, как будто участвовал в параде. «Вот, моя голубка», – плотоядно улыбнулся он мне, как будто собираясь вкусить некий восхитительный запретный плод. Я еще не успела привыкнуть к этой версии Пола – слишком долго я имела дело с предыдущей, депрессивной и совершенно не ухоженной.

Он сидел на диване и наблюдал за мной, а я ходила по кухне, чувствуя на себе его пристальный взгляд. Его внимание не раздражало меня, просто я нервничала: было приятно и в то же время странно понимать, что я вызываю в муже не только досаду.

– Маду! – Это прозвучало скорее как приказ, а не утверждение. Я взглянула на него. – Иди сюда. – Он похлопал по дивану рядом с собой.

Я сомневалась. Я так долго сомневалась и уклонялась, что у меня уже выработался рефлекс. Наконец я подошла к Полу, села рядом с ним, и он тут же притянул меня к себе.

– Я скучал по тебе. – Он страстно поцеловал меня. Забавно, каким необыкновенным может оказаться поцелуй – после стольких обыкновенных.

– Где же ты был?

– Я не знаю, но не далеко. – Он замолчал. – Ты тоже уходила.

– Я знаю.

– Это не повторится. Только ты и я.

– Навсегда.

И мы снова влюбились по обоюдному согласию. Снова стали заниматься любовью, как подростки, которым бьют в голову гормоны. Наша кровать превратилась в святилище. Было так приятно тонуть друг в друге, и я умышленно подавила раздражение от того, что чего-то все равно не хватало. Мы искали утешения друг в друге, маскируя более крупные разногласия, и находили его: немедленное удовлетворение от занятий любовью заставляло нас забыть обо всем.

Я чувствовала себя защищенной. Пол вновь стал заботиться о моем благополучии, но теперь делал это с куда большей нежностью. По утрам он провожал меня до машины, открывал мне дверь и смотрел вслед. Он забрасывал меня СМС, спрашивая, как у меня дела. Посылал мне по электронке романтические письма, полные жарких признаний. А если он приходил домой с работы раньше, то встречал меня у двери, преисполненный такой радости и облегчения, как будто немного боялся, что я не вернусь.

Он начал держать меня за руку на людях. Мне это нравилось. Он совершенно неожиданно прижимал меня к себе и крепко обнимал, а еще держал мое лицо в ладонях, когда целовал. Я замечала, как он долго и задумчиво смотрит на меня, но Пол всегда отрицал это. Между нами очень многое оставалось невысказанным, однако это только щекотало нам нервы. Мне нравилось быть его тайной, а он стал моей.

* * *

Всем хочется верить, что они обладают интуицией и видят невидимое, что они непременно заметят, как море тихо отступит, прежде чем поднявшаяся волна с силой обрушится на берег, уничтожая все на своем пути. Телами мы снова были вместе, но единения душ не случилось. Меня все время мучило неясное беспокойство. Даже в постели, где мы вообще превращались в единое целое, как и прежде, я все равно чувствовала: что-то здесь не так. Как будто глубоко-глубоко внутри сидела красивая, но зазубренная стекляшка.

Однажды ночью, за несколько недель до того, как все выяснилось, я внезапно проснулась, охваченная тревогой. Пол храпел у меня под боком, утомленный особенно бурным актом любви. Я подумала, а потом произнесла вслух: «Даже в кровати все изменилось». Пол пробормотал: «Я тоже люблю тебя», – и отвернулся.

Вот тогда-то я все поняла. Я просто решила не обращать внимания до тех пор, пока решение не будет принято за меня.

Позднее

Без Пончика или Пола в доме все кажется чужим. Учитывая, что сегодня я немного не в себе, возможно, все и правда чужое. Гнев, охвативший меня после предательства Пола, уже начал ослабевать, и меня окутала густая пелена депрессии. Наша постель все еще манит меня, обещая утешение, если я заползу под одеяло и сдамся, – но пока я в состоянии противостоять этому искушению. Я даже могу понять, что, наверное, именно так чувствовал себя Пол, когда его бизнес прогорел.

Затаив дыхание и уставившись на открытую дверь, я сижу за кухонным столом. По спине у меня катится пот. Мне кажется, что я несколько часов бегала по дому, но выясняется, что прошли считаные минуты. Я знаю: если сидеть слишком долго, у меня пропадут последние душевные силы, поэтому я встаю и начинаю двигаться. И машинально, не глядя, тянусь к своим кольцам.

Я пытаюсь избавиться от беспокойства о Пончике и заменить его желанием наказать Пола. Лишить Пола собаки – таков был один из пунктов короткого перечня способов разнести его жизнь вдребезги, кусочек за кусочком, но осознание того, что я совершенно не помню, как именно я поступила с собакой, тяжким грузом ложится мне на плечи. Я бы никогда не причинила Пончику боль. Ведь так?

Теперь мое воображение перебирает множество ужасных судеб, и я с трудом сдерживаю рвущийся наружу крик. Беспокойство – не та эмоция, которой я придавала много значения в своей жизни, но сейчас я волнуюсь о слишком многих вещах. Я должна не мерить шагами кухню, а искать нашу собаку. Я должна искать свое кольцо. Я должна позвонить Полу. Но я могу сосредоточиться только на поиске таблеток.

Действие опиатов проходит приблизительно через восемь часов (и тогда же начинается ломка), а с того времени, как я приняла последнюю дозу, прошло уже примерно шесть часов, и чувство тревоги начинает вступать в свои права. Совсем плохо мне станет только завтра, но, когда меня ломало в прошлый раз, ощущения были настолько ужасные, как будто я умудрилась отравиться и подхватить сильный грипп одновременно. И это только физические ощущения!

Тщательно обшарив все тайники в доме, я решила, что самый многообещающий вариант – поискать дозу в салоне машины, но не нашла ни одной завалявшейся таблетки: ни на полу, ни между сиденьями. Тревога стала перерастать в отчаяние. До Марка дозвониться невозможно. Саша вообще числится без вести пропавшей. Я знаю, что нужно сделать. Нужно иди туда, где мне меньше всего хочется сейчас оказаться. Я проверяю, лежат ли спортивная одежда и кроссовки на заднем сиденье – там, куда я их бросила два дня назад. Кажется, с тех пор прошла вечность.

Я слышу лай, а потом вижу, как Пончик из незнакомой машины бежит ко мне через газон. Машина ускоряется, и я мельком замечаю волосы и размытое пятно вместо лица – нет, я ошиблась, это не может быть тот человек, о котором я подумала. Все вокруг ускоряется, как будто кто-то включил перемотку вперед, и кажется, что я могла бы взлететь, – такой мощный выброс адреналина устраивает мне организм. У меня начинаются галлюцинации. Я закрываю глаза, опускаюсь на траву и успокаиваюсь, обнаружив под собой твердую землю. Ничего страшного, я всего лишь немного утратила чувство реальности. Когда я наконец нахожу в себе силы оглянуться, машина уже умчалась слишком далеко, чтобы можно было что-то подтвердить или опровергнуть. Я обнимаю Пончика, и наши сердца лихорадочно стучат в унисон.

Телефон, который я, оказывается, сжимаю в руке, вибрирует.

Не только ты умеешь открывать чужие замки́.