Текст книги "«За други своя…». Хрестоматия православного воина. Книга о воинской нравственности"

Сам Велизарий всех тех, которые выступали против него, убивал одного за другим. В такой опасный момент особенно ярко проявилась любовь к нему его копьеносцев и щитоносцев: все, окружив его, проявили такую доблесть, какой, думаю, до этого дня не проявлялось ни к какому иному человеку. Выдвинув свои щиты перед военачальником и его конем, они принимали все стрелы на себя и отражали нападавших, отталкивая их от Велизария. Так вся эта схватка была направлена на одного человека. В этом тяжелом столкновении из числа готов пало не меньше тысячи человек, и при этом все это были люди, сражавшиеся в первых рядах; пали многие лучшие из близких к Велизарию, в том числе его телохранитель, совершивший много славных дел против врагов. Велизарию же в этот день выпала такая счастливая судьба, что он не был ранен и не был даже поражен стрелой, хотя вся битва была направлена на него одного.

(Прокопий. Война с готами. Кн. 1, 18)

Проявляй великодушие к побежденным

Любая война когда-нибудь кончается. Тогда вчерашние противники вспоминают, что они люди, которые должны все же как-то уживаться друг с другом. И чем меньше крови пролито, тем проще и безболезненнее протекает процесс возвращения к мирной жизни. Тем прочнее мир и долговременнее добрососедские отношения. Тем меньше пострадавших от посттравматического синдрома в рядах победителей и побежденных, которые сеют плевелы ненависти, гнева, осуждения и раздражения среди соотечественников подчас спустя годы и десятилетия после окончания войны. Милосердие Велизария к жителям Неаполя, взятого штурмом в 536 г., имело целью вдобавок продемонстрировать побежденным величие духа победителей, убедить их, что они достойны властвовать над народами, потому как способны властвовать прежде всего над собой.

Когда все уже было в полном порядке, у Велизария явилась мысль, что если войско проникнет в Неаполь с боем, то и людям придется погибнуть и, кроме того, случится все остальное, что обычно бывает с городом, взятым врагами. Тотчас, послав за Стефаном[59]59
  Неаполитанец, игравший роль посла в переговорах между Велизарием и гражданами Неаполя.


[Закрыть], он сказал ему следующее: «Часто видел я взятые города и по опыту знаю, что там происходит: всех способных к войне мужчин убивают, женщин же, которые сами просят о смерти, не считают нужным убивать, но подвергают их насилию и заставляют переносить всякие ужасы, достойные всяческого сожаления. Дети, лишенные пропитания и свободного воспитания, должны в силу необходимости становиться рабами и при этом рабами людей, самых для них ненавистных, руки которых они видели обагренными кровью своих родителей. Я не говорю уже, дорогой Стефан, о пожаре, которым уничтожаются все богатства, весь блеск и красота города. То, что испытали раньше взятые города, это, я как в зеркале вижу, придется испытать и Неаполю. И я скорблю и за город и за вас самих. Против него мною сделаны такие приготовления, что он не может быть не взят. Я вовсе не радовался бы, если бы такая судьба постигла древний город, искони имевший жителями христиан и римлян, особенно когда я являюсь главным начальником римлян: ведь у меня в лагере много варваров, потерявших убитыми у этих стен своих братьев и родственников; если бы они взяли город с боем, я не был бы в состоянии сдержать их гнев. Поэтому, пока в вашей власти выбрать и сделать то, что будет для вас лучше, примите более благоразумное решение и постарайтесь избежать несчастия. Если же оно вас постигнет, как этого надо ожидать, то по всей справедливости обвиняйте не вашу судьбу, но собственную волю». С такими словами Велизарий отпустил Стефана. Стефан выступил перед неаполитанским народом, обливаясь слезами, и с плачем и стенаниями он сообщил им все, что услыхал из уст Велизария. Но, видимо, не суждено было неаполитанцам стать подданными императора, не испытав жестокого наказания: неаполитанцы не испугались и не высказали желания сдаться Велизарию.

…Неаполь был взят с боем. Тут произошло страшное избиение. Все, охваченные гневом, особенно те, у которых брату или родственнику суждено было погибнуть в битве под стенами, избивали всякого попадавшегося им навстречу, не щадя возраста; врываясь в дома, они обращали в рабство детей и женщин, грабили; особенно отличались массагеты, которые не чтили даже храмов и многих бежавших туда захватили в плен, пока Велизарий, повсюду проходя, не запретил таких насилий и, созвав всех, не произнес следующей речи: «Так как Бог дал нам стать победителями и достигнуть столь великой славы, отдав в наши руки город, который до сих пор считался неприступным, то и нам необходимо не быть недостойными такой милости, но человеколюбивым отношением к побежденным показать себя по справедливости одолевшими их. Не проявляйте к неаполитанцам бесконечной ненависти и вражду к ним не продолжайте за пределы войны. Ведь никто из победителей не продолжает ненавидеть побежденных. Убивая их, вы не освобождаетесь на будущее время от неприятелей, но будете наказывать смертью своих же подданных. Поэтому дальше не делайте этим людям зла и не давайте своему гневу полной свободы. Ведь позорно оказаться победителями своих врагов и явно быть слабее своего гнева. Все их богатства да будут вам наградой за вашу доблесть, но жены с детьми да будут возвращены их мужьям. Пусть побежденные поймут на самом деле, каких друзей лишились они по своему неразумию».

Сказав это, Велизарий отдал неаполитанцам женщин и детей и всех остальных пленных, не испытавших никакого насилия, и примирил с ними своих воинов. Так пришлось неаполитанцам в один этот день сделаться пленниками и вновь получить свободу.

(Прокопий. Война с готами. Кн. 1, 9-10)

Уважай подчиненных

Направленный императором в 541 г. против персидского царя Хосрова, увенчанный лаврами громких побед Велизарий тем не менее начал с того, что предложил высказаться на военном совете своим не столь известным соратникам. Византийский полководец в отличие от Александра Македонского и Юлия Цезаря не столько ставил целью эмоционально «заразить» командиров, превратив в проводников своего гения в массах воинов, сколько стремился воспитать их как сознательных соработников главнокомандующего. Это характерная черта христианского мировоззрения византийских военачальников, отнюдь не стремившихся к обожествлению собственной личности, чем неизбежно заканчивали величайшие полководцы античности.

Замечательны слова Велизария о том, что воин должен действовать, имея в виду принести как можно больше действительной пользы делу, не прикрываясь фиговым листком приказа старшего начальника, в опасении возможной ответственности. Нет лучше способа открыть неисчерпаемый источник личной инициативы подчиненных, чем выказать им уважение и доверие.

Велисарий, прибывший в Месопотамию, стал отовсюду собирать войско, а сам послал кое-кого в персидские пределы на разведку. Желая здесь отразить врагов, если они вновь вторгнутся в землю римлян, он приводил в порядок и обмундировывал своих солдат, бывших по большей части голыми и невооруженными и приходивших в ужас при одном имени персов. Возвратившись назад, лазутчики утверждали, что никакого вторжения врагов в настоящее время не будет. Хосров[60]60
  Хосров I – шахиншах, правивший с 531 по 579 гг. При нем государство Сасанидов достигло наивысшего могущества.


[Закрыть], занятый войной с гуннами, пребывает где-то в другом месте. Услышав об этом, Велисарий решил тотчас со всем войском вторгнуться во вражескую землю. Василевс между тем, написав послание, велел им как можно быстрее вторгнуться в землю врагов.

Собрав всех военачальников, Велисарий сказал следующее: «Я знаю, что все вы, соратники, испытаны во многих войнах, и собрал я вас сюда не для того, чтобы, напомнив об этом или сказав слова поощрения, устремить ваш дух против врагов (думаю, что вы не нуждаетесь в словах, побуждающих к отваге), но чтобы, посоветовавшись между собой, мы скорее бы решили, что, по нашему мнению, лучше и выгоднее для дел василевса. Война обычно идет успешно, в первую очередь, благодаря рассудительности. Необходимо, чтобы те, кто держит совет, были в своем суждении совершенно свободны от страха и почтительности. Ибо страх, поражая тех, кого он охватил, не дает возможности разуму выбрать лучшее решение, почтительность же, скрывая то, что показалось лучшим, ведет к высказыванию противоположного мнения. Поэтому, если вам кажется, что великий царь или я уже приняли решение относительно настоящих дел, то пусть ничто подобное не приходит вам на ум. Ибо он, находясь далеко от происходящих событий, не в состоянии согласовать дела с обстоятельствами. Поэтому нет ничего страшного, если, пойдя против его решения, мы сделаем то, что окажется полезным его делу. Я же лишь человек, и, прибыв сюда из западных стран после долгого отсутствия, могу не заметить чего-нибудь важного. Так что следует вам, не опасаясь ничуть моего мнения, прямо сказать то, что принесло бы пользу и нам самим, и василевсу. Вначале мы прибыли сюда, соратники, чтобы помешать совершиться какому-либо вражескому вторжению в наши земли. Теперь же, поскольку наши дела оказались лучше, чем мы надеялись, можно нам посовещаться относительно вторжения в их землю. Поэтому будет справедливо, я думаю, чтобы, собравшись для этого, каждый сказал бы, ничего не утаивая, что ему кажется лучшим и выгодным». Так сказал Велисарий.

(Прокопий. Война с персами. Кн. 2, XVI)

Прямодушие – спутник мужества

Мужество полководца проявляется не только на поле боя. Едва ли не труднее для человека, привыкшего к открытой схватке, противостоять прямым, честным словом трусливой интриге, гнездящейся в чертогах власти. Тот, кто оказывается способным на это, один стоит целого войска, внушая не только страх, но и уважение врагу, заставляя его подозревать неведомые замыслы и расчеты в простой решимости выполнить свой долг до конца.

Когда, воспользовавшись тем, что войска империи были заняты борьбой с готами в Италии, персидский царь Хосров I в очередной раз вторгся в 542 г. в Сирию, только огромный моральный авторитет Велизария и его «малой дружины», который не могли не признавать даже его противники, спас положение.

…Хосров вознамерился вести войско прямо в Палестину, чтобы разграбить все тамошние сокровища, особенно же те, которые имелись в Иерусалиме. До него доходили слухи, что страна эта исключительно плодородна, а у жителей ее много золота. Все же римляне, как военачальники, так и солдаты, совершенно не думали выступать против него или оказывать препятствие его походу, но, заняв, где кто мог, укрепленные места, считали, что достаточно охранять их и спасаться самим.

Узнав о нашествии персов, василевс Юстиниан вновь послал против них Велисария. Двоюродный же брат василевса Юст, спасшись бегством, находился в Иераполе. Услышав, что Велисарий едет к ним и находится уже неподалеку, он написал ему письмо, которое гласило следующее: «Опять, как ты и сам, наверное, знаешь, Хосров двинулся походом на римлян, ведя с собой войско больше прежнего. Куда он задумал идти, пока еще неясно. Мы лишь слышали, что он где-то поблизости и что он не причинил вреда ни одному местечку, но все время продвигается вперед. Приходи к нам как можно скорее, если только ты в состоянии скрыть свой путь от вражеского войска, с тем, чтобы ты на пользу василевсу был цел и невредим и вместе с нами охранял бы Иераполь». Так гласило письмо.

Велисарий не одобрил того, что было написано. Он прибыл в местечко Европ, расположенное на реке Евфрат. Разослав оттуда во все стороны гонцов, он начал собирать войско, разбив здесь свой лагерь. Военачальникам же Иераполя он ответил следующее: «Если бы Хосров двинулся на других, а не на подданных римлян, то ваш план был бы удачным и в высшей степени обеспечивающим безопасность. Ибо для того, кто может, оставаясь в покое, быть избавленным от бед, было бы большим безумием идти навстречу ненужной опасности. Но если теперь этот варвар, уйдя отсюда, решится напасть на какую-нибудь другую, подвластную василевсу Юстиниану область, причем дивно цветущую, но не имеющую никакой военной охраны, то знайте, что в таком случае лучше всего доблестно погибнуть в бою, чем уцелеть без боя. Ибо это справедливо бы было назвать не спасением, а предательством. Приходите как можно скорее в Европ, где я, собрав все войско, надеюсь поступить с врагами так, как Бог даст». Когда военачальники увидели доставленное послание, они воодушевились и, оставив Юста с немногими солдатами охранять Иераполь, все остальные вместе со всем войском явились в Европ.

Хосров, узнав, что Велисарий со всем римским войском расположился лагерем в Европе, больше уже не решался идти дальше, но послал к Велисарию одного из царских секретарей, снискавшего за свой разум большую славу, с тем, чтобы он выведал, что представляет собой этот полководец… Явившись к Хосрову, тот дал ему совет как можно скорее отступать. Он сказал, что встретился с полководцем самым мужественным и самым мудрым из всех людей, что он видел таких воинов, каких раньше никогда не видел, и что больше всего его поразили их дисциплина и прекрасный внешний вид. Убежденный этим предостережением, Хосров решил отступать…

Римляне же восхваляли Велисария. В самом деле, этот подвиг заслуживает удивления и похвалы. В то время как римляне были перепуганы и скрывались все по своим укреплениям, а Хосров находился в самом центре Римской державы, этот полководец, спешно прибыв из Визáнтия с небольшим числом спутников, разбил свой лагерь против лагеря персидского царя, и Хосров, сверх всякого ожидания устрашившись то ли счастья, то ли доблести Велисария, а возможно, и обманутый какими-либо его военными хитростями, уже не решился идти дальше и ушел, на словах стремясь к миру, на деле же – бежал.

(Прокопий Кесарийский. Войны с персами. Кн. 2, ХХ-XXI)

Нечестие наказуемо

История похода франков и союзных им алеманнов в Италию, завершившееся битвой с византийцами при Капуе в 554 году показывает, к чему ведет на войне разнузданность, нечестие, оскорбление храмов и святыни. Одновременно рассказ Агафия Миринейского заставляет задуматься, как важно воину соблюдать осмотрительность и умеренность во всем. Заметим, что соперник Велизария на полководческом поприще знаменитый Нарзес (478-573 гг.) также строго соблюдал порядок и дисциплину в войске, не делая никаких поблажек и скидок на «народные обычаи».

В это время варвары медленно продвигались [вперед] и на своем пути все грабили и опустошали. Далеко обойдя город Рим и всю его округу, они двигались дальше, направо имея Тирренское море, а налево перед ними расстилались скалистые берега Ионического залива. Когда же они пришли в Самниум – так называется страна, то там разделились на два отряда. Бутилин с большим сильнейшим войском отправился к Тирренскому побережью, опустошил большую часть Кампании, вступил в Луканию, а затем вторгся в Бруттиум и дошел до самого пролива, который разделяет остров Сицилию и Италию. На долю же Левтариса, ведущего остальное войско, выпало разграбление Апулии и Калабрии… И те, кто были природными франками, проявляли большое почтение и благочестие по отношению к святыне, так как, я уже сказал, они имели правильное представление о божестве[61]61
  В 496 г. при короле Хлодвиге I франки приняли христианство.


[Закрыть] и почитали те же святыни, что и римляне. Все же алеманнское[62]62
  Алеманны (от герм. alle manner – все люди) – союз германских племен, в конце V в. располагавшихся на территории современной южной Германии и западной Австрии. В описываемое время алеманны были язычниками.


[Закрыть] племя – у него другие верования – грабило храмы беспощадно и лишало украшений, похищая священные сосуды, многие золотые кропильницы, кубки и сосуды для хранения благовонных курений и все, предназначенное для совершения священных таинств, превращало в собственное имущество. Но им и этого было не достаточно. Они разрушали крыши священных храмов и подрывали основания. Кровью орошали святыни и оскверняли посевы, так как везде были разбросаны непогребенные трупы.

Но немного спустя их постигло возмездие. Одни погибли на войне, другие от болезни, и никто не осуществил своих надежд. Несправедливость и пренебрежение к Богу всегда пагубны и должны быть избегаемы, особенно же во время войн и сражений. Ибо защищать отечество и отечественные учреждения, противиться стремлениям их разрушить, всеми силами отражать врагов – справедливо и высоко благородно. А те, кто ради наживы и безрассудной ненависти, без всякой разумной причины, нападают на соплеменников, обижают тех, от кого они сами не получали никакой обиды, то поистине безумны и преступны, не знают правды и не боятся мщения божества. Поэтому их ожидает великое возмездие. Предприятия их кончаются полными, непоправимыми катастрофами, если даже некоторое время они и кажутся преуспевающими. Так было и с варварами Левтариса и Бутилина…

Немного спустя вспыхнувшая болезнь – чума – истребила множество [людей]. Одни считали, что плохой воздух является причиной этой болезни; другие полагали, что, пройдя длинный путь в обстановке беспрерывных военных действий, они внезапно перешли к изнеженному образу жизни и причиной считали перемену обстановки. Истинную же и основную причину бедствий они совершенно не понимали. Она же заключалась, как я думаю, в их несправедливости и в том, что они бесчеловечно надругались над божескими и человеческими законами. Сам вождь представил яркое доказательство, что его постигла божественная кара. Он оказался помешанным и бесновался открыто, как безумный и одержимый. Он находился в беспрерывном движении, испуская тяжелые вопли. То он падал на землю головой ниц, то на один, то на другой бок, выпуская изо рта обильную пену. Глаза стали страшными и отвратительным образом перекошенными. Несчастный дошел до такого безумия, что не удержался от кусания собственных членов. Кусал зубами руки и, разрывая тело, пожирал его наподобие животного, проливая кровь. Таким образом, пожирая себя и понемногу слабея, он погиб жалким образом. Умерли во множестве и прочие. Эпидемия отнюдь не уменьшалась, пока не погибли все… Но огромное большинство, мучимое горячкой, погибало в здравом уме. Некоторые были сильно разбиты параличом, другие страдали от головной боли, третьи от сумасшествия. Разнообразны были посланные им болезни, но все они вели к смерти. Такой гибельный конец имел поход Левтариса и тех, кто за ним следовал.

Пока это происходило, Бутилин, другой вождь, опустошив почти все городки и укрепления до Сицилийского пролива, немедленно начал обратный поход быстрейшими переходами прямо на Кампанию и Рим. Ибо он услышал, что Нарзес и многочисленные императорские войска собираются там. Он решил не медлить и не странствовать дольше, но, выстроившись всем войском походным порядком, рискнуть покончить все сразу, так как отнюдь не малая часть и его войска была поражена эпидемией и погибла. Так как лето кончилось, и начиналась осень, виноградники были отягчены плодами. Они же за недостатком другого продовольствия (мудрой предусмотрительностью Нарзеса все было уничтожено), срывая виноградные гроздья и выдавливая руками сок, наполняли себя перебродившим вином, собственноручно изготовляя вино с приятным запахом. Через это они страдали от сильного расстройства желудка, и часть их умерла немедленно. Были, однако, и выжившие.

Прежде чем болезнь охватила всех, [франки] решили дать сражение во что бы то ни стало. Поэтому, придя в Кампанию, он [Бутилин] расположился лагерем недалеко от города Капуи на берегах реки Касулина[63]63
  Современное название реки – Волтурио.


[Закрыть]. Разместив там войско, он окружает его сильным валом, полагаясь на природу местности. Река, протекая от него справа, казалось, служила вместо укрепления, чтобы кто-нибудь не напал с той стороны.

Устроив все так, он полагал, что все требуемые обстановкой приготовления им сделаны, как будто от кого зависело начать битву и как будто сражение обязательно начнется не раньше, чем он этого пожелает. Он еще не знал случившегося с братом в Венеции, хотя удивлялся, что тот не посылает ему войска согласно договоренности, хотя и подозревал, что тот не медлил бы так долго, если бы с ним не случилось какого-нибудь крупного несчастья. Тем не менее он считал, что и без него он одержит победу над неприятелем, намного превосходя его численностью. Оставшееся у него войско исчислялось больше чем в тридцать тысяч вооруженных людей. Римские же силы с трудом в тот момент доходили до восемнадцати тысяч.

Поэтому и сам он имел прекрасное настроение и всему войску объявил, что в предстоящем сражении будут решаться немаловажные дела, но «или будем обладать Италией, ради чего и пришли, или же бесславно умрем». Бутилин не переставал ободрять массу этими и подобными словами. Они же [воины Бутилина] преисполнились надеждой и приготовляли оружие, как каждому хотелось…

Когда Нарзес узнал об этом, то римский полководец тотчас вывел все войско из Рима, разбил лагерь недалеко от врагов, откуда можно было слышать все и рассматривать укрепления. Когда таким образом оба войска могли видеть друг друга, начались с обеих сторон построения войск в боевом порядке, расстановка караулов, бодрствование и смотр воинских рядов полководцами. Надежда и страх, различные перемены настроения и всякие неожиданные страсти, которые могут появиться у готовящихся к решительному сражению, поочередно охватывали то одних, то других.

Все италийские города находились в волнении и колебались, не зная, к какой стороне примкнуть. В то же время франки грабили и открыто вывозили из них продовольствие. Когда Нарзес это заметил, он решил, что это его бесчестит, и негодовал, что у фуражиров врагов есть возможность так свободно разъезжать по ближайшей местности, как будто они не видят никакого врага. Он решил в дальнейшем не позволять этого и препятствовать всеми силами. Харангис, родом из Армении, являлся римским таксиархом, был чрезвычайно храбр и благоразумен и, когда нужно, охотно шел на опасности. Этому Харангису Нарзес приказывает напасть на водителей повозок и причинить им вред, какой только сможет, чтобы они никогда больше не осмеливались перевозить сено. Тот немедленно повел за собой немногих всадников из своего отряда, захватил все повозки, а возчиков убил.

Когда это случилось, франков тотчас, естественно, охватило смятение и они схватились за оружие. Кипя от гнева и неистовствуя, они не могли сдержать себя, но стали чрезмерно смелыми и дерзкими, решив, что больше нельзя оставаться бездеятельными и медлить, а нужно тотчас же вступить в сражение, хотя алеманнскими прорицателями им было сказано, что не должно в этот день вступать в сражение, в противном случае пусть знают, что они все погибнут без остатка. Я же думаю так, что если бы битва произошла на следующий день или позднее, то они потерпели бы то же, что случилось с ними в тот день. Перемена дня не помогла бы им избегнуть возмездия за свое безбожие. Произошло ли это так или действительно алеманнские предсказатели каким-то способом проведали будущее, как бы то ни было, это для многих оказалось не пустым и не напрасным.

Итак, народ франков был охвачен воинственным порывом и уже взялся за оружие. Нарзес также вооружил римлян и вывел из лагеря на середину между двумя лагерями, где нужно было их построить в фалангу. Во время движения войска, когда стратиг сел на коня, ему объявили, что некий герул[64]64
  Герулы – древнегерманское племя, нередко воевавшее в качестве федератов (наемников) в византийском войске.


[Закрыть], не из рядовых и неизвестных, но очень знатный, умертвил жестоко одного из своих служителей за какое-то упущение. Тотчас, сдержав поводьями коня, он приказал вывести убийцу на средину, считая неблагочестивым вступать в сражение, прежде чем преступление не будет наказано и искуплено. Допрошенный им варвар признался в своем преступлении. Он не только не запирался, но, наоборот, говорил, что позволено господам делать со своими рабами, что они пожелают, чтобы и другие знали, что они получат то же, если не будут выполнять свои обязанности. Он не только не раскаивался в своем преступлении, но был дерзок и заносчив и, казалось, даже гордился этим. Нарзес приказал оруженосцам умертвить этого человека. И он умер, пораженный мечом в пах. Толпа же герулов, как свойственно варварам, была обижена, негодовала и решила воздержаться от сражения. Нарзес же, искупив таким образом скверну преступления и мало заботясь о герулах, двинулся в расположение войска и объявил во всеуслышание, что кто желает быть участником победы, пусть следует за ним. Так он был уверен в Божьей помощи, что спешил на дело, как бы уже предрешенное.

Нарзес же, дойдя до места, где должно было произойти сражение, тотчас выстроил и расположил войско в фалангу. Всадники были рас ставлены по краям с обеих сторон, вооруженные копьями и легкими щитами, мечами и луками, некоторые имели сариссы. По краям же стояли люди, которым было приказано на короткое время укрыться в чаще леса и, когда нападут враги, внезапно броситься на них из засады и теснить с обеих сторон. Все же промежуточное пространство занимала пехота. Передовые, одетые в панцыри, доходящие до ног, и имея весьма прочные шлемы, образовали сомкнутый отрой. Все же легко вооруженные стрелки и пращники оставались позади, ожидая благоприятного момента для стрельбы.

Бутилин… послал войско на неприятеля и все шли с воодушевлением прямо на римлян, но спокойно и в порядке, ободренные известиями, с шумом и песнями, как будто надеясь истребить одним ударом все им противостоящее. Форма их боевого порядка была подобна клину и походила на дельту. Передняя его часть, которая заканчивалась острием, была плотна и закрыта со всех сторон щитами. Можно сказать, что они своим построением напоминали голову свиньи. Фаланги же с каждой стороны, построенные в глубину по сотням и по лохам и как можно больше протянутые вкось, постепенно отдалялись друг от друга и заканчивались, охватывая большое пространство, так что промежуток между ними оставался пустым и видны были ряды голых спин воинов. Они стояли, отвернувшись друг от друга, чтобы противостоять неприятелю, но сражались в безопасности, прикрытые щитами. А тыл защищали стоящие в противоположном ряду.

Когда варвары с громким криком и воем в быстром натиске ворвались в ряды римлян, то они прорвали первые шеренги и добрались до пустого пространства. Герулы еще не появились и потому передовая часть варварского войска, прорвав передние ряды, убив немногих, проникла до задних рядов, а некоторые продвинулись и дальше, как бы желая захватить и римский лагерь. Тогда Нарзес, повернув незаметно [в сторону неприятеля], удлинив фланги и установив фалангу, как называют тактики, на «переднее загибание», приказал конным стрелкам с обеих сторон поочередно осыпать стрелами спины врагов. Они легко это сделали.

Франков поражали со всех сторон. Римляне, поставленные на правом крыле, поражали их с этой стороны, а находившиеся на левом крыле – с другой. Варвары оказались не в состоянии ни избежать стрел, ни ясно различать, откуда они несутся. Так как они стояли против римлян и видели только то, что было перед глазами, и сражались врукопашную против стоящих перед ними гоплитов, то всадников-стрелков, как расположенных в тылу, не видели, и поражались не в грудь, а в спину и не могли понять, откуда их постигла беда.

В это время герулы, приблизившись к месту сражения, наткнулись на врагов, прервавших боевой строй и выдвинувшихся вперед. Тотчас же, столкнувшись с ними в рукопашном бою, они начали сражение.

Франки как бы оказались пойманными в сеть и истреблялись повсеместно. Ибо строй их был совершенно разорван и они наталкивались толпами друг на друга, не зная, что делать. Римляне же истребляли их не только стрелами, но набрасывались на них тяжело и легко вооруженные, бросая дротики, пронзая копьями и рубя мечами. Всадники, сомкнув фланги, окружили их и отрезали отступление. Те, кто избежал мечей, настигаемые преследователями, бросались в реку, где тонули и погибали. Везде были слышны вопли погибавших жалким образом варваров. Сам вождь Бутилин и все его войско были истреблены поголовно. И никто из германцев не возвратился в отечество, за исключением пяти человек, ускользнувших каким-то образом. Осталось неизвестным, понесли ли и они наказание за несправедливость, и покарало ли и их верховное правосудие. Итак, бесчисленное множество франков, алеманнов и прочих, которые присоединились к ним, было уничтожено целиком. А из римлян погибло только восемьдесят человек, именно те, кто принял первый натиск врага.

Такая блестящая, замечательная, сопровождавшаяся таким решительным результатом победа нелегко могла быть достигнута кем-либо в прежние времена. Но если где-либо прежде и другие претерпели подобное бедствие, то найдешь, что и они погибли из-за своей неправды. Ибо Датис, сатрап Дария, когда явился в Марафон[65]65
  Сражение при Марафоне (490 г. до н. э.) произошло между персидскими войсками царя Дария I (правил в 522-486 гг. до н. э.), возглавлявшимися сатрапами Датисом и Артаферном, и греческим войском под руководством стратега Мильтиада, в котором преобладали афиняне.


[Закрыть] с персидским войском, думал ниспровергнуть Аттику и всю Грецию. Причину похода нельзя было признать ни хорошей, ни справедливой. Царь Дарий, как кажется, не удовлетворялся громадным пространством Азии, считал недопустимым, если не поработит и Европу. Поэтому-то мидяне и потерпели сокрушительное поражение…

А этот пресловутый Ксеркс и ксерксовы полчища[66]66
  Поход персидского царя Ксеркса (правил в 486-465 гг. до н. э.) в Грецию состоялся в 480 г. до н. э.


[Закрыть]! Каким образом он мог быть побежден греками[67]67
  Персидская армия потерпела моральное поражение от греков в битве у Фермопил (480 г. до н. э.) и в сражении при Платеях (479 г. до н. э.). Флот персов был разбит в сражении у м. Саламин в 480 г. до н. э.


[Закрыть]? Разве не потому, что был и заносчив, и несправедлив, и пришел для порабощения тех, от которых сам не получил никакой обиды? Полагаясь только на численность своего войска и на боевую готовность, он никогда не поступал благоразумно. Они же, поступая должным образом, сражались за свою свободу, не упуская ничего из того, что они были в силах сделать, но желая и выполняя все должным образом. Катастрофу Никия и Демосфена, все бедствия в Сиракузах[68]68
  Сицилийская экспедиция афинских полководцев Никия и Демосфена (415-413 гг. до н. э.) в ходе Пелопоннесской войны (431-404 гг. до н. э.) закончилась полной катастрофой.


[Закрыть] – как можно объяснить все эти события? Только неблагоразумием и несправедливостью. Чего желали афиняне, оставив у ворот врагов, а сами намереваясь сражаться как можно дальше и напасть на Сицилию? Можно перечислить многие другие зародыши неблагоразумия и несправедливости и показать, как они были гибельны для зачинщиков. Но об этом, я полагаю, достаточно сказано.

Тогда римляне (нужно снова возвратиться к рассказу) тела собственных убитых похоронили должным образом. Разорив укрепление и захватив все там находящееся, они были обременены добычей. Распевая песни и украсив себя венками, в прекрасном порядке, сопровождая полководца, они возвратились в Рим. Можно было видеть обширнейшие пространства вокруг Капуи, пропитанные кровью, а река, переполненная трупами, вышла из берегов. В то же время римлянам было возвещено о случившемся с Левтарисом и всеми его людьми. Тогда граждане и воины еще больше водили хороводы и устраивали праздники, как будто уже не боясь ничего враждебного и намереваясь жить в мире и спокойствии.

Когда враги, своими нападениями беспокоившие Италию, были там повсеместно уничтожены, то [римляне] уже не верили, что на их место могут прийти другие. Так мыслила толпа, она не привыкла здраво взвешивать вещи и легко впадает в праздность и обо всем судит по тому, что ей приятно и желательно.