Текст книги "Мамин мозг. Как понять себя, чтобы стать идеальной мамой для своего ребёнка. Научное обоснование нашим тараканам, фишкам и пунктикам"

Я всерьез думала, не затесался ли какой-нибудь прыгун среди предков моего мужа. Иногда дети ночью зовут его, а не меня, а если бы у нас были хвосты, то они наверняка бы в определенные дни переплетали хвосты с ним, а не со мной.

На самом деле, впрочем, люди генетически ближе к наземным африканским приматам вроде макаки-резуса, которые – как и большинство млекопитающих – растут, вообще не зная отцов. И как бы мы, люди, ни радовались присутствию и помощи отцов, в каком бы долгу мы ни были перед ними за приготовленный на гриле сыр и прогулки с колясками, холодному взгляду эволюциониста это безразлично. Эволюцию интересует только одно: кто умрет, а кто выживет. По подсчетам ученых, присутствие бабушки при воспитании ребенка больше способствует его выживанию, чем присутствие отца, причем это наблюдается у самых разных народов[164]164
  Rebecca Sear and Ruth Mace, “Who keeps children alive? A review of the effects of kin on child survival,” Evolution and Human Behavior 29, no. 1 (January 2008): 1–18.


[Закрыть]. Некоторые заходят даже дальше, заявляя, что отцы вообще неважны для выживания ребенка.

Где-то в глубине души, наверное, даже самые нарочито просвещенные мужчины это подозревают. В качестве рождественского подарка я подписала мужа на журнал, созданный специально для «трудолюбивых бобров», пап-рыцарей в сияющей фланели, которые любят приключения, но в то же время верны семье, носят густые бороды, но душа у них нараспашку, и, конечно, все поголовно играют на гитаре. Он назывался Kindling Quarterly («Домашний очаг: ежеквартально»), и в нем печатали статьи о папах – рок-звездах и «Путешествиях по Стамбулу с ребенком».

Журнал продержался до закрытия всего шесть номеров.

* * *

Итак, отцовский опыт, конечно, преображает мужчин, но он даже до сих пор остается всего лишь одним из вариантов, от которого можно более или менее спокойно отказаться. Тем не менее ветреные, капризные человеческие отцы все же играют одну ключевую роль в родительстве.

Они необходимы для создания матерей.

Даже если на следующий же день после зачатия будущий отец возвращается на сайты знакомств, именно он запускает химический процесс, который заставляет женщину отдать свое тело нерожденному ребенку, а потом безраздельно влюбиться в младенца. Папы (или, по крайней мере, папины гены) – это скрытая сила, прячущаяся за материнским преображением. Эта странная тайная драма разыгрывается в человеческом органе, на который не то, что не обращают внимания – чаще всего его просто выбрасывают в мусор: в плаценте.

С тех времен, когда египетские фараоны публично возили свою плаценту с собой, надев на длинный шест, этот орган постепенно терял и терял репутацию. Египтяне считали, что плацента – это вместилище души, и, как выяснилось, они были не так уж и не правы[165]165
  Roberto Romero, “Images of the human placenta,” American Journal of Obstetrics and Gynecology 213, no. 4, suppl. (Oct. 1, 2015): S1–S2.


[Закрыть].

Плацента – это не просто жизненно важное, пусть и короткоживущее, приложение к плоду, с помощью которого зародыш ест, облегчается и дышит. Это еще и «колдун», запускающий ключевые гормональные перемены в материнском организме и поставляющий некоторые из главнейших ингредиентов, из которых состоит мама.

Тем не менее об этом «алхимике беременности» не говорится ни на одном из многочисленных пропагандистских плакатов для новоиспеченных мамочек, висящих в коридоре моей женской консультации. Наука о плаценте находится в зачаточном состоянии даже по сравнению с другими, не слишком-то активно изучаемыми областями «науки о мамах», хотя причина здесь вполне оправдана: плаценту животных изучать до безумия сложно. Самки часто съедают ее, в основном – посреди ночи, сразу после родов. Для животных она, наверное, является эквивалентом бутылочки игристого в роддоме. Одна исследовательница, занимающаяся плацентами, рассказала, как получает образцы у голодных мам-мартышек: она обменивает их на маршмэллоу, судя по всему, единственное лакомство, считающееся более вкусным.

Харви Климан, врач и ученый из Йельского университета, вот уже четыре десятилетия находится на переднем крае, – а у плаценты, этого липкого комка, есть края, если знать, где искать, – исследований плаценты. А еще он фотограф-любитель. Некоторые из его любимых «портретов» плаценты, в основном – микроскопические фотографии тканей, больше напоминающие произведения абстрактного искусства, украшают стены его офиса в Нью-Хейвене, всего в паре миль от моего дома. В одном из углов стоит спиральный мобиль[166]166
  Конструкция с движущимися элементами, которую устанавливают над кроваткой ребенка для привлечения внимания и развития зрения. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] с бумажными журавликами – или, возможно, учитывая его профессию, аистами.

На его столе стоит стимпанковая[167]167
  Стимпанк – направление в научной фантастике, вдохновившее появление стиля в искусстве, для которого характерны элементы конструкций времен изобретения парового двигателя: рычаги, вентиляторы, шестеренки и прочие детали механизмов середины XIX века. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] скульптура, состоящая из нескольких лампочек, микроскопа и пластикового человеческого черепа, приделанного к деревянному ящику. Климан называет ее «сундуком для идей». Когда ему нужно творческое вдохновение, он включает самую яркую эдисоновскую лампочку на полную мощность.

– Мужчины не могут сотворить жизнь, так что мы должны сотворить хоть что-то, – говорит он.

И что же сотворяют мужчины?

Плаценты.

Климан показывает мне семейную фотографию со свадьбы одной из своих дочерей-близнецов, а потом ловко переключается на изображение их плаценты.

– Вот, это Рейчел и Мишель, – улыбается он.

На фараоновском шесте, конечно, плаценту близняшек никто не носил, но Климан хранил ее у себя три года, пока один из сотрудников лаборатории случайно не устроил уборку в его шкафу. Собственно, почему он не должен ее хранить? Это его произведение. Дочерей выносила жена Климана, но вот двухместная плацента принадлежит ему.

– Большинство людей считают, что плаценту создает организм мамы, чтобы кормить ребенка, – говорит он. – Нет ничего более далекого от правды.

Знаменитая серия экспериментов, проведенная в 1980-х гг., объясняет, почему[168]168
  Anne C. Ferguson-Smith and Deborah Bourc’his, “The discovery and importance of genomic imprinting,” eLife 7 (Oct. 22, 2018): e42368; Raeburn, Do Fathers Matter? 46–66.


[Закрыть]. Ученые давно считали, что мать и отец дают ребенку ровно по половине генов, поровну деля каждую черту. Поскольку плацента – это внешний орган плода с идентичной ему ДНК, должно срабатывать то же правило.

Только вот оно не срабатывает. Соединив два набора материнских генов в мышиной яйцеклетке, изумленные генетики увидели, что она развилась в практически полноценный плод с очень маленькой плацентой.

 При формировании плаценты в ход идут в основном отцовские гены, а материнские – подавляются. Это явление называют геномным импринтингом.

А вот удвоенные папины гены дали чахлый зародыш, но зато плацента была огромной, здорового розового цвета. (Такая путаница иногда случается у людей естественным путем, когда сперматозоид оплодотворяет яйцеклетку, не имеющую ядра: получается так называемый «пузырный занос», представляющий собой огромную плаценту, наполненную чем-то похожим на жутко-красную гроздь винограда).

Именно малоизученная плацента впервые навела ученых на след интригующего явления – геномного импринтинга. Мамы и папы действительно делят пополам большинство характерных черт, – например форму мочки уха, – давая ребенку по одной копии своих генов. Однако менее чем в 1 проценте нашего генетического кода вклад одного родителя подавляется, а гены второго родителя контролируют химические сигналы – это и называется «импринтингом»[169]169
  Marco Del Giudice and Jay Belsky, “Parent-Child Relationships,” in Salmon and Shackelford, Oxford Handbook, 74–76.


[Закрыть].

Импринтинг происходит и в других частях организма, но опыты на животных-моделях показали, что в плаценте содержится необычно большое количество генов, подверженных импринтингу, – и большинство из них получено от отца[170]170
  Xu Wang et al., “Paternally expressed genes predominate in the placenta,” PNAS110, no. 26 (June 25, 2013): 10705–10; Courtney W. Hanna, “Placental imprinting: Emerging mechanisms and functions,” PLoS Genetics 16, no. 4 (Apr. 23, 2020): e1008709.


[Закрыть]. Такие экстремальные генетические эксперименты возможны, скорее всего, потому, что этот орган живет очень недолго. Ему нужно прожить всего девять или десять месяцев, а вот почкам или поджелудочной железе – раз в сто дольше.

Биологи считают геномный импринтинг в плаценте своеобразным перетягиванием каната между матерью и отцом[171]171
  T. Moore, “Review: Parent – offspring conflict and the control of placental function,” Placenta 33, suppl. (Feb. 2012): S33–S36; David Haig, “Maternal – fetal conflict, genomic imprinting and mammalian vulnerabilities to cancer,” Philosophical Transactions of the Royal Society 370, no. 1673 (July 19, 2015): 20140178.


[Закрыть]. Возможно, вы считаете своего партнера верным товарищем по оружию, парнем, который лежит под одеялом вместе с вами, с нетерпением ожидая первого судьбоносного посапывания. Но, если верить взглядам некоторых эволюционных биологов на зачатие, то изначально вы были врагами, сошедшимися в смертельной битве в вашем животе.

Эта концепция «утробы как купола грома» понравилась мне быстрее, чем вы могли бы подумать, учитывая дружелюбную натуру моего мужа. Еще в колледже он приехал на сорок пять минут раньше, чтобы отвезти меня на наше первое свидание: соседи по комнате разыграли его, переставив часы, пока он принимал душ. Это неловкое дополнительное время, которое мы провели вместе, дало мне шанс получше изучить странного парня с семинаров по английскому в ярком свете потолочной люстры в моей комнате в общежитии. Я внимательно вгляделась в лицо, прятавшееся под бородой (на всякий случай – бороду он отпустил не во время симпатической беременности, а в знак траура после того, как ему отказала другая девушка из нашей группы).

И я узнала это лицо.

– Это ты, – сказала я.

Оказалось, что несколько лет назад мы уже встречались на чемпионате штата по дебатам среди старшеклассников. Я так и не смогла забыть невыносимые одинаковые вязаные жилетки, в которые были одеты он сам и его партнер по дебатам, особенно из-за того, что они выиграли. (Я, впрочем, победила будущего супруга по тезисам, хотя, конечно, их никто особо не считал). Наши команды затем снова встретились у алтаря: партнер мужа по дебатам стал его шафером, а моя партнерша, – естественно, моя лучшая подруга Эмили, – подружкой невесты.

Мы, конечно, с мужем замечательно ужились, но сопернический аспект в наших отношениях иногда всплывал, – например, в спорах, когда именно заводить детей. Я в принципе была согласна с этой идеей – в списке того, что я хотела бы сделать в жизни, значилось и «родить ребенка», – но на практике я старалась отложить ее в как можно более долгий ящик, по большей части потому, что мне нравилось пить пиво и закусывать его эфиопской едой и есть буквально горы сырого теста для печенья, которое наверняка кишело убивающими плод бактериями, а еще потому, что я уже сменила достаточно подгузников, когда подрабатывала бебиситтером, и относилась к этому очень серьезно.

– Ты вообще знаешь, что в этих подгузниках? – однажды прошипела я во время стычки в мексиканском ресторане, уже выпив несколько коктейлей «Маргарита». – В них какашки!

Я резко ткнула вилкой в темно-коричневый соус моле[172]172
  Острый соус из нескольких видов перца, традиционный для мексиканской кухни. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], в котором плавали мои энчилады[173]173
  Тонкие лепешки из кукурузной муки, в которых завернута некая начинка, традиционное блюдо мексиканской кухни. – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

В конце концов, он победил – или, как я предпочитаю формулировать, я великодушно сдалась, по большей части потому, что неправильно понимала природу материнского инстинкта. Ну да, придется десять месяцев посидеть без коктейлей, но, конечно же, материнство дастся мне легко. В конце концов, все рожают, и ничего, а я не просто «все» – черт возьми, я ведь даже выиграла тот школьный чемпионат по дебатам, хотя муж и утверждает, что только потому, что он распустил свою команду, чтобы сосредоточиться на школьной газете. Нет, серьезно – неужели это может быть трудно?

И я наконец-то решила порадовать мужа, дать ему возможность стать отцом, а себе – матерью. (Очевидно, той самой круговой диаграммы я еще не видела).

Но, как говорят нам научные данные о плаценте, по-настоящему титанические схватки между нами в тот момент лишь начались.

* * *

Поскольку я сама так ни разу и не увидела этого хлюпающего архитектора моей судьбы – все три плаценты, полученные от мужа, забрали и выбросили во время кесарева сечения, – Климан устроил мне экскурсию в лабораторию, куда как раз поступила свежая плацента.

Все еще теплая плацента лежала, растопыренная, рыхлая и вдавленная, на столе, больше всего напоминая ярко-алый омлет или выброшенную на берег красную медузу, которую мои дети тыкали палкой. Но на самом деле это один из самых необычных органов млекопитающих, который у разных видов имеет самые невероятные структуры.

Несмотря на мех и прочие украшательства, внутри млекопитающие почти одинаковы. Печень гиппопотама похожа на огромную человеческую печень, а желудок тушканчика – на наш желудок, только в миниатюре. А вот плацента – настоящий оборотень. У некоторых видов плаценты похожи на резиновые ленты, у других – на комнаты с мягкими стенами, у третьих – на потертые простыни, наброшенные на бугристую мебель. В утробе, как говорят, наша плацента больше всего напоминает еврейскую кипу.

Некоторые ученые считают, что, подобно самому процессу импринтинга, это невероятное разнообразие служит еще одним доказательством того, что плацента – настоящая зона боевых действий, где мать и отец постоянно наносят друг другу удары, перерисовывая карту. Любовь, – на самом деле, поле боя.

Женщина, – допустим, я, – внутри которой крутится оплодотворенная яйцеклетка, еще не превратилась в восторженную мамочку. До этого еще далеко. Ее иммунная система пытается защитить резервы организма и, возможно, даже вообще прервать беременность. С технической точки зрения, «беременность – это огромная, огромная проблема для женщины», как выразился Климан. Это большой риск и расход питательных ресурсов, и первая реакция женского тела – сопротивление: лишь небольшая часть всех беременностей заканчивается родами, в основном потому, что иммунная система пробует все возможные хитрости, чтобы уничтожить плаценту в первые недели после ее формирования.

Тем временем отец – неважно, сидит он рядом с вами и в четвертый раз пересматривает «Игру престолов» или уже сбежал куда-нибудь в Кокомо[174]174
  Пляж на западном побережье острова Кюрасао в Карибском море. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], – сражается за вашу беременность с помощью своего аватара – плаценты.

Это хаотичный, но мощный процесс, объясняет Климан, умело переворачивая «омлет»; с его пальца свисает сгусток крови. Материнская часть плаценты в том месте, где она прикрепляется к стенке матки, действительно выглядит хаотично, а вот со стороны плода плацента гладкая, упорядоченная и даже в чем-то странная.

– С какой силой ни скручивай, сдавить сосуды не получится, – говорит он, дергая за пуповину. Прочная, словно швартов на паруснике, она исчезает где-то в центре плаценты.

Я всегда считала, что пуповина – это спасательный трос, который я бросаю своим детям, но на самом деле это чуть ли не полная противоположность. Плацента напоминает абордажный крюк, который зацепляют за тело матери. Этот крюк разветвляется на все более мелкие крючья – кровеносные сосуды, которые переносят питательные вещества от матери к плоду. Площадь поверхности созревшей человеческой плаценты – почти 80 квадратных километров[175]175
  Hrdy, Mother Nature, 434.


[Закрыть].

Хотя плаценту еще называют «последом», на самом деле она начинает формироваться очень рано, уже на пятый день после зачатия, отпочковываясь от едва заметного комка зародышевых клеток под названием «бластоциста». И практически сразу эта ведомая папиными генами клеточная фракция устраивает государственный переворот.

Обычно яичники получают сигнал на выработку прогестерона из гипофиза – железы, скрытой глубоко в мозге женщины. (Когда выработка прогестерона останавливается, начинаются месячные). Но в первые же дни беременности плацента отпихивает мозг женщины в сторону и перехватывает управление, посылая сигналы прямо в яичники и требуя все больше и больше прогестерона, так что месячные, предотвращающие беременность, так и не наступают.

– Плацента говорит: «Знаешь что, а давай попробуем по-моему, – говорит доктор Климан, подражая, насколько получается, голосу плаценты. – Просто уберем твою голову, все равно все будет нормально».

Другие мамины части тела тоже постепенно убирают в сторону. Даже яичники после девятой недели уже, в общем-то, не требуются, потому что к этому времени плацента уже берет дело в свои «пальцы» (так Климан называет ветвистую внутреннюю структуру органа, уходящую далеко в женский организм). Плацента начинает гнать прогестероновый самогон прямо в собственных тканях вместе с компонентами эстрогена, так что вы можете даже удалить яичники, а беременность все равно пойдет своим чередом.

– Это примерно как шаттл, который взлетает с мыса Канаверал, а потом, через десять секунд в воздухе управление перехватывают из Хьюстона, – объясняет мне Климан. – Плацента – это Хьюстон. Беременность с помощью плаценты перехватывает всю операционную систему матери.

Тем временем плацента усиливает у мамы чувство голода и жажды, а плацентарные гормоны перекрывают ей доступ к собственному сахару в крови. Я три беременности постоянно ела пад тай[176]176
  Блюдо тайской кухни из обжаренной рисовой вермишели с овощами и ароматным соусом. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], даже не подозревая, что он проходит где-то в стороне от моей печени и кормит плаценты моего мужа. Еще плацентарные гормоны готовят молочные железы к кормлению, создавая задел на будущее, когда ребенок будет получать питательные вещества из молока, а не из крови.

Вся эта драма между мамой и ребенком происходит отчасти из-за одной из главных проблем с беременностью, проходящей внутри организма: отцы у млекопитающих никогда не могут быть на сто процентов уверены, что детеныши действительно от них. Так что вместо того чтобы обеспечивать ребенка снаружи, тратя время и силы, отцы придумали способы обеспечить его изнутри.

 Плацента начинает формироваться на 5 день после зачатия. И вскоре полностью переключает на себя все гормональные процессы, посылая сигналы на выработку прогестерона, например, напрямую в яичники, минуя мозг.

И поскольку мужчина не может быть на сто процентов уверен и в том, что получит новый шанс сделать вам ребенка, в его биологических лучших интересах – максимально разграбить ваше тело прямо сейчас и получить из него самого большого и здорового карапуза, какой получится. Несмотря на добрые блестящие глаза, несмотря на то, что он всегда приносит домой вашу любимую зерновую кашу, его гены хотят полностью вас разорить.

Под микроскопом Климан показывает мне кусочек стенки матки, который для невооруженного глаза выглядит, как тонкая долька ветчины. Призрачным белым курсором он показывает, как некоторые плацентарные клетки («Они очень агрессивны», – объясняет он) покидают собственно плаценту и поселяются в тканях матери, накидываясь на ее артерии, словно изголодавшиеся волки.

Эти агрессивные клетки, похожие на маленькие черные горошинки на красивых розовых материнских тканях, «поднимают паруса» после нескольких первых недель беременности; мне они напоминают тысячу кораблей, которую греки отправили за Еленой. Их, впрочем, намного больше тысячи. Сотни миллионов плацентарных клеток врезаются в плоть каждой беременной женщины. И они используют такую военную тактику, какой восхитился бы даже Агамемнон.

Окружив сочную маленькую мамину артерию, они набрасываются на ее стенку и – этот процесс, пожалуй, знаком очень многим матерям – превращают упругие мышцы в розовую кашицу; это первый шаг к присвоению маминой кровеносной системы.

Артерия ослабевает, потом расширяется: когда-то она была почти невидимой невооруженным глазом, а теперь превращается в трубку шириной почти с десятицентовую монету. Маленький ручеек превращается в огромный и, даже можно сказать, рукотворный Панамский канал, переносящий кровь матери из матки через плаценту к плоду.

Обычно в матку поступает около 5 процентов крови женщины. А вот на поздней стадии беременности из-за вмешательства плаценты эта цифра составляет 25 процентов – настоящий океан крови, которым кормят развивающегося ребенка; при этом собственной крови у него не больше, чем в маленькой баночке с газировкой.

Что интересно, у людей, возможно, плаценты самые агрессивные среди всех млекопитающих. Наши плаценты запускают больше инвазивных клеток, чем даже плаценты других приматов, за возможным исключением шимпанзе и горилл, наших самых близких родственников, – человекообразных обезьян. Это говорит в том числе о том, что наша вампирская плацента, возможно, необходима для питания другого органа, характерного именно для человека.

– Плацента играет огромную роль в развитии человеческого мозга, – говорит Джулианна Резерфорд, исследовательница плацент из Иллинойсского университета (та самая, которая обменивает плаценты на маршмэллоу). – Мозг – это очень требовательный орган, на него тратится крайне много ресурсов, а откуда брать эту энергию? Должен быть некий энергетический переход, и его обеспечивает инвазивность плаценты и площадь ее поверхности.

Дополнительный приток крови, судя по всему, является еще и причиной послеродовых кровотечений у женщин. У большинства других млекопитающих такого нет, но вот у людей около 10 процентов рожениц страдают от кровотечения, и это главная причина материнской смертности по всему миру – от кровотечения до сих пор умирают 125 000 женщин в год (хотя переливание крови спасает намного больше в нашу эпоху продвинутой медицины); это сопутствующие жертвы боевых действий, которые, сами того не подозревая, совершенно безжалостно ведут отцы, чтобы обеспечить своим отпрыскам максимальный комфорт[177]177
  Elizabeth Abrams and Julienne Rutherford, “Framing postpartum hemorrhage as a consequence of human placental biology: an evolutionary and comparative perspective,” American Anthropologist 113, no. 3 (Sept. 2011): 417–30.


[Закрыть].

Климан показывает мне последний слайд, на котором розовая маточная ткань, кажется, хаотично распадается. Я даже не совсем понимаю, что мы видим. Он объясняет: это приращение плаценты, стадия placenta percreta. Организм матери не смог сдержать натиска своего возлюбленного. Если плаценту предоставить самой себе, она прорастает сквозь матку, а иногда даже в соседние органы, например, в мочевой пузырь.

– Я видел немало подобных случаев, – говорит Климан с не характерной для себя мрачностью. Теперь я понимаю, что мы рассматриваем образец, взятый у умершей женщины.

* * *

Но плацента не просто ворует питательные вещества, чтобы вырастить большой мясистый мозг для потомства какого-то случайного парня, и пользуется для этого нашими матками, грудями и кровеносными сосудами. Она еще и вызывает любовь к беспомощным папиным отпрыскам.

Ей нужен и наш мозг тоже.

Механизмы, с помощью которых цунами из плацентарных гормонов готовит женский разум к уходу за детьми, сложны и пока еще плохо изучены, хотя известно, что в процессе важную роль играют прогестерон, эстроген и другие гормоны. Тем не менее, как бы именно ни творилась эта магия, ученые подозревают, что гены, полученные путем импринтинга от отца, направлены на максимальное усиление материнской любви.

Одна британская лаборатория недавно опубликовала страшноватую статью о том, как плацента может дотянуться своими хлюпающими пальцами вплоть до мозга[178]178
  H. D. J. Creeth et al., “Maternal care boosted by paternal imprinting in mammals,” PLoS Biology 16, no. 7 (July 31, 2018): e2006599.


[Закрыть]. Розалинд Джон и ее команда из Кардиффского университета сосредоточились на гене PHLDA2, который обычно ограничивает количество гормонов, вырабатываемых плацентой, сдерживая тем самым отцовскую силу. Используя генетически модифицированных мышей, ученые решили проверить, что произойдет, если отключить мамину копию гена, снять ограничения выработки гормонов и, так сказать, вывести папины намерения на чистую воду – позволить плаценте вырабатывать «вещества любви», сколько ей вздумается.

Дополнительные плацентарные гормоны выплеснулись в кровеносную систему мамы-мыши и пропитали ее мозг. А после того как родились мышата, мамы, получившие особенно большую дозу гормонов, проводили больше времени за кормлением и вылизыванием новорожденных. Ученые даже сумели обнаружить изменения в двух участках мозга, особенно важных для материнского ухода. Оказалось, достаточно увеличить количество плацентарных гормонов – и, соответственно, влияние отца, – чтобы улучшить поведение матерей.

Джон считает, что эти данные могут являться одним из ключей к загадке появления сильных материнских чувств.

– Если бы кто-нибудь разбудил вас в четыре утра, плачущий, кричащий и перемазанный какашками, в обычных условиях вы были бы недовольны, – говорит Джон. – Но вот новоиспеченная мама почему-то говорит: «О, ты проснулся, я буду за тобой ухаживать».

Сказать по правде, новоиспеченная мама не то, чтобы счастлива. Но она согласна все это делать – из-за плаценты и питательной, иммунологической и поведенческой революции, которую устроили внутри женщины отцовские гены.

В каком-то смысле, становясь отцом, мужчина заодно производит на свет и мать ребенка.

* * *

Звучит все это очень похоже на стокгольмский синдром[179]179
  Любовь жертвы к своему агрессору. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Иммунную систему матерей угоняют, организм лишают питательных веществ, а мозг заставляют восхищаться новорожденным ребенком – и в некоторых случаях даже требовать новых детей.

Ибо после рождения первой дочери муж обнаружил, что ситуация диаметрально изменилась: в разговорах о новых детях уже он вдруг начал призывать к осторожности, а вот я была готова к следующему малышу буквально в любой момент. Если отцы действительно создают матерей, то он создал настоящее чудище-мамище.

Но отцовский натиск – это не единственный фактор, участвующий в создании мам. Плацента и ее гормоны покидают организм сразу после родов, так что их временным присутствием невозможно полностью объяснить преображение длиною в жизнь, которое мы переживаем, материнские «радиоактивные осадки», которых со временем становится лишь больше.

Наши собственные системы тоже принимают в этом участие. Мамы делают себя и сами.