Текст книги "Тайны Марии-Луизы"

Анрио поклялся, что во что бы то ни стало доберется до императрицы или умрет.

– Дело не в том, чтобы умереть, а чтобы вручить эти письма моему брату и регентше, пробившись через неприятельские линии, и вернуться обратно в главную квартиру, где вы можете еще понадобиться мне!

Анрио безмолвно поклонился в ответ. Император недолюбливал болтливости в таких делах, где требовалась только преданность.

Затем Наполеон продолжал:

– Бесполезно, а, может быть, даже и опасно пробираться в сам Париж, так как измена кишит в моем дворце и окружает императрицу и Римского короля. Я предупредил императрицу, что вы будете ждать ее в таком месте, где никто ничего не заподозрит, у парижской заставы, около ресторанчика, который содержится неким Лятюйем.

– А, дядюшкой Лятюйем, у заставы Клиши? Знаю, ваше величество.

– Там вы встретите императрицу. Она тайно проберется в этот ресторанчик, где вы сможете на свободе выполнить ваше поручение. Ступайте, полковник, и да хранит вас Бог!

С этими словами Наполеон протянул руку молодому офицеру, и тот с радостью и почтением пожал ее.

Затем Наполеон позвонил лакею и с удовольствием погрузился в приготовленную для него ванну, пробормотав:

– В Эльзасе и Лотарингии я освобожу Францию. А разбив врагов, я явлюсь в Реймс, чтобы короновать там сына!

VI

Совещание, обнаруженное ла Виолеттом в большом кабинете ресторанчика дядюшки Лятюйя, подходило к концу.

Собравшиеся там люди не сходились, быть может, во взглядах и намерениях; но их объединяла общая цель: воспользоваться несчастьем родины, вражеским нашествием, удалением Наполеона, слабостью его брата Жозефа, безразличием Марии‑Луизы, всеобщим равнодушием, усталостью парижан, желанием отдыха, выраженным маршалами, чтобы свергнуть императора и противопоставить ему новый образ правления.

О Бурбонах в то время не было еще и речи, и реставрация их казалась немыслимой; вопрос о возвращении лилии на французское государственное знамя официально возник гораздо позднее, а пока что таился в умах заговорщиков-роялистов.

На этом сборище иуд председательствовал Талей-ран, который с непоколебимым хладнокровием руководил прениями присутствующих.

Среди последних, как совершенно точно ла Виолетт перечислил Екатерине Лефевр, находились: архиепископ Прадт, бывший эмигрант, осыпанный милостями Наполеона и сделанный им императорским духовником; Луи, бывший член парижского парламента, пожалованный Наполеоном баронским титулом и назначенный им государственным казначеем; герцог Дальберг, немецкий барон, осыпанный Наполеоном золотом;. Фуше, плутовством пробившийся в люди и старавшийся в данном случае не прогадать от измены и извлечь как можно больше личной выгоды от перехода на сторону той или другой партии; и наконец – барон де Витролль, побывавший у русского императора и пробравшийся сквозь цепь наполеоновских войск, а потому привезший самые свежие новости о намерениях последнего.

К нему-то и обратился Талейран, спрашивая его мнение.

– Вы настаиваете на том, что Наполеон пропадет, если в столице окажется серьезно организованная партия, готовая лишить его власти?

– Я уверен в этом. Я объехал весь восток, Шампань, Франш-Контэ, Лотарингию. Крестьяне воодушевлены до последних пределов – они повсеместно хватаются за оружие. Если Бонапарту удастся объединить, организовать и направить всю эту массу патриотов в тыл союзной армии, то последним не выбраться из Франции. В Лотарингии или Франш-Контэ их ожидает могила!

– Значит, согласно вашему мнению, следует помешать Наполеону стать во главе партизан этих областей? Но как сделать это?

– Лишить его Парижа!

– Парижане, – сказал архиепископ Прадт, – только и желают, чтобы их избавили от Наполеона, но им надо помочь в исполнении этого желания. Ах, если бы союзники пробрались в долину Сен-Дени!

– Они могут появиться там через несколько дней, – заметил герцог Дальберг, – для этого достаточно, чтобы Наполеону пришлось принять сражение, которое не допустило бы его появления в столице.

– Главное, нужно чтобы столица не защищалась, – заметил Фуше, – а этого нетрудно добиться!

– Можете ли вы сообщить нам, на чем зиждется ваше предложение о возможности лишить Париж желания защищаться? – осведомился Талейран.

– О, в данном случае я пользуюсь простыми сопоставлениями, – уклончиво ответил улыбавшийся Фуше. – Во всяком случае, нетрудно будет найти такое лицо… например, одного из маршалов, который согласится подписать капитуляцию.

– Но его надо сначала найти! – сказал Талейран.

– Мне кажется, что я уже нашел его. Но главное вот что: допустим, что капитуляция подписана. Что же потом? И какую судьбу готовите вы Наполеону? Заставите ли вы его отречься от короны? Но в таком случае кого вы предполагаете сделать его наследником? Будет ли продолжено регентство?

– Я предполагаю, что Наполеон должен отречься в пользу Римского короля. В течение детства нового императора можно будет использовать мирное время и сделать много хорошего для страны.

– Восстановить принцев! – сказал барон Луи.

– И религию тоже! – прибавил архиепископ Прадт.

– Регентство не годится для этой страны, господа, – воскликнул герцог Дальберг. – Империя, достигшая вершины могущества, не может удержаться на ней, если попадет в женские руки. Ребенок не может с достоинством нести корону и меч, брошенные Наполеоном. На этот военный трон, который, благодаря союзникам и нам, скоро станет вакантным, можно посадить только солдата.

– Можете ли вы предложить нам такого военного, кандидатура которого на вакантный престол оказалась бы приемлемой? – кисло-сладким тоном спросил Талейран.

Втайне Талейран был приверженцем регентства, которое должно было быть провозглашено после отречения Наполеона. Вице-президент совета, первый сановник империи, он рассчитывал стать настоящим правителем государства, действуя от имени малолетнего Римского короля. Поэтому он враждебно относился к мысли, в данном случае выраженной герцогом Дальбергом, и хотел заставить герцога высказаться подробнее, чтобы поймать его на деталях и доказать неисполнимость такого плана.

Герцог Дальберг продолжал:

– Я стою на той точке зрения, что только военный может наследовать трон Наполеона, и притом такой военный, который пользуется симпатиями наших освободителей и имеет доступ к монархам-союзникам. В то же время необходимо, чтобы он пользовался славой хорошего воина, чтобы его прошлое не отпугивало старых республиканцев, людей, бредящих равенством, подозрительно относящихся к древней родовой аристократии и способных пойти на вооруженное восстание, только чтобы не допустить реставрации прежней монархии. Господа, в ком же вы встретите такое счастливое сочетание заслуг и качеств, как не в славном князе Понтекорво, ныне наследнике шведского трона, великом воине современности, маршале Бернадотте?

– Не произносите так громко этого имени, дорогой герцог, – поспешно сказал Талейран. – Нас могут услышать!

И он указал пальцем на перегородку, напоминая заговорщикам, что Мария‑Луиза находится поблизости. Фуше, до сих пор пользовавшийся услугами тайных агентов, узнал о появлении императрицы в этом ресторанчике и сообщил об этом заговорщикам, которых несколько обеспокоила близость регентши, так как они не знали истинных чувств императрицы к Наполеону и предполагали, что она привязана к своему супругу.

Тогда заговорил де Витролль:

– То, что вы говорите о шведском принципе, господа, в отношении его воинской славы, – вполне правильно. Но прочить его на французский престол равносильно признанию в полном непонимании момента. Ведь и Наполеон стал невыносим для народа только потому, что последний устал от войн и требует покоя. Ему абсолютно не нужен государь-воин. Маршал, подобный Бернадотту, поставленный во главе французской нации, будет постоянной угрозой миру. Он не преминет пожелать отделаться от европейской опеки. Мирные принцы из рода Бурбонов гораздо более соответствуют идеалу правителя, необходимого для настоящего, далеко не воинственного настроения страны. Кроме того, хотя шведский принц и дал ценные доказательства своей верности и преданности союзникам, за что последние и вознаградили его шведским троном, но князь Понтекорво, несмотря ни на что, все-таки останется Бернадоттом. Он олицетворяет собой по происхождению ту армейскую демократию, которой так боятся все государи. Ведь он тоже является детищем революции. Он только усилит спутанность нравственных понятий, воцарившуюся в народных умах благодаря устранению от трона законных государей; его воцарение будет новым ударом по догме престолонаследия, соблюдать которую всецело в интересах союзных монархов. Бернадотт не дает нам никаких гарантий, не обеспечивает ни малейшей безопасности. Точно так же, как он изменил Наполеону, он изменит и монархам, даровавшим ему трон. Пусть он лучше останется в Швеции, где он никому не опасен. Я имел счастье докладывать все эти соображения его величеству императору Александру, который вполне согласился с моим взглядом на вещи. Из разговора с его величеством я вывел заключение, что союзные монархи, с которыми нам необходимо считаться, так как без них мы ничего не можем сделать, будут косо глядеть на избрание Бернадотта. Господа, нам не остается ничего другого, как обратиться к Бурбонам.

– Белое знамя слишком непопулярно; ведь это было штандартом Вандеи и знаменем эмиграции! – заметил Фуше, вспоминая о своем былом якобинстве.

Совещание грозило перейти в спор. Талейран поспешил вернуть спорящих к действительности.

– Да оставим, господа, в покое кандидатов и цвета знамени, – сказал он, – в настоящий момент нам необходимо заняться регентшей и ее сыном. Что нам с ними делать?

– Присутствие Марии‑Луизы и ее сына вблизи войск и среди солдат национальной гвардии, из которых многие сильно экзальтированны, представляет собой большую опасность, – заметил архиепископ Прадт.

– Пребывание сына Наполеона в Париже является препятствием к принятию решения совместно с союзниками, – прибавил Дальберг.

– Надо во что бы то ни стало избавиться от наследника империи и его матери! Но мирно, без насилия… – сказал Витролль.

Смущенный ропот присутствующих последовал за этим замечанием.

– Раз мы все согласны в необходимости будущего отъезда императрицы и ее сына, – продолжал Талейран, – отъезда, который даст возможность народу свободно высказать свои истинные чувства и пожелания, а нам предоставит свободу действий и переговоров с союзниками в целях наилучшего обеспечения мира и спокойствия в стране, то мне кажется, что мы должны посоветовать ее величеству удалиться из Парижа. Для передачи ей этого совета у нас, к счастью, имеется преданный помощник, пользующийся громадным влиянием на ее величество.

– А кто это? – осведомился Витролль.

– Граф Нейпперг. Я попросил его содействовать нам, и он обещал мне сделать все, что в его власти, чтобы помочь нам в том предприятии, которому сочувствует, между прочим, также и его августейший повелитель, император австрийский.

– А когда можно будет повидать этого Нейпперга? – осведомился архиепископ Прадт.

– Он может сию же минуту очутиться среди нас, если вы желаете этого.

Заговорщики поспешили заверить Талейрана, что они с радостью увидят в своей среде этого неожиданного соучастника.

Через несколько минут появился Нейпперг.

Его посвятили на скорую руку в курс тех совещаний, которые происходили до него, высказали обоснования необходимости удаления Марии‑Луизы под тем предлогом, будто она с сыном подвергается слишком большой опасности, оставаясь в столице во время ужасов осады и, быть может, даже и гражданской войны. Потому его просили использовать все свое влияние на Марию-Луизу, чтобы убедить ее как можно скорее оставить с сыном Париж.

Нейпперг улыбнулся и заявил собравшимся, что более приятной для него миссии не могло бы быть. Он уже говорил с императрицей об этом. Достаточно будет, по всей вероятности, еще раз обратиться к ней с уговорами уехать из Парижа, чтобы она уступила.

Заговорщики рассыпались в комплиментах и любезностях по адресу возлюбленного Марии‑Луизы; ему обещали признательность Франции, которая будет обязана ему своим миром и спокойствием.

Нейпперг поклонился и сказал с выражением жестокой ненависти:

– Не благодарите и не хвалите меня, господа! Не для вас и не для Франции работал я. Я борюсь против человека, я хочу свалить Наполеона. Я уже вижу, что он готов упасть, и хочу всеми своими силами ускорить его падение. Я глубоко ненавижу его и уже двадцать лет подготавливаю его гибель. Я не перестану преследовать его до тех пор, пока не увижу его мертвым или пока его не сошлют и не заключат узником на каком-либо острове, с которого он не будет в силах убеждать.

– На остров! – воскликнул Талейран. – Ей-богу, это такая мысль, о которой мы даже и не подумали. А ведь Наполеону было бы очень недурно окончить таким образом свою карьеру. Он родился островитянином – так почему бы ему и не кончить островитянином, поселившись на каком-нибудь острове вроде Корсики, Капри или Эльбы?

– Все это слишком близко, – мрачным голосом заявил Нейпперг. – Я хотел бы, чтобы он попал в мои руки; тогда я отправил бы его на какой-нибудь необитаемый остров необъятной Атлантики или на остров Святой Елены…

– Ну, а пока что он находится в Шампани, – заметил Фуше, – и может обрушиться на вас в какую-нибудь неделю. С горсточкой гренадеров, оставшихся ему верными, этот человек способен наделать больших и страшных дел. Подумайте об этом и подумайте о себе, господа! Если Наполеон вернется победителем, то что станет с нами!

– Союзные государи, – мягко заметил Прадт, – заверили меня, что в случае, если грядущие события изменят нашим надеждам, нам, которые действуют согласно с ними, бояться нечего. Для каждого из нас найдется теплое местечко, мне это твердо обещали!

Такая гарантия заставила разгладиться лбы заговорщиков, сильно смутившихся при словах Фуше.

Прадт вооружился бутылкой шампанского, откупорил ее, налил бокал, подал его Нейппергу, налил себе и, передавая бутылку своему соседу, герцогу Дальбергу, сказал:

– Пустите по кругу! Светлые надежды, поданные нам господином Нейппергом, заслуживают того, чтобы мы выпили за выполнение наших проектов!

Все сдвинули бокалы, наполненные пенящимся вином, и звонко чокнулись.

– За здоровье наших законных государей! – сказал Витролль.

– А также и за наших державных союзников! – добавил сейчас же Дальберг.

– Господа, не забудем императрицу-регентшу! Разве же благодаря господину Нейппергу она не является в данный момент нашей самой мощной союзницей? – сказал архиепископ Прадт с жестом священника, простирающего ковчег с мощами над головами молящихся.

– За мир и благоденствие народов! – пробормотал еле слышно Талейран.

– Господа, прежде всего следует выпить за наше собственное здоровье, – насмешливо сказал Фуше, – потому что не следует забывать, что эта игра может стоить нам головы. А вы, господин Нейпперг, не выражаете никаких пожеланий, не пьете ни за чье здоровье? Неужели вам нужно подсказывать? Ну, ладно! Я пью за будущую отсылку Наполеона на один из тех островов, где вы так милостиво собираетесь выстроить ему последний дворец!

Нейпперг чокнулся с Фуше и холодно сказал:

– Я пью за смерть Наполеона на самом далеком острове, на самой мрачной голой скале, какая только может отыскаться в мире!

Архиепископ Прадт налил себе еще бокал вина и пробормотал с удовлетворением в голосе:

– Пути Господни непостижимы, и уже неоднократно Его десница пользовалась любовью женщины, чтобы поразить пороки и раздавить гордость!

Вдруг во дворе послышался стук копыт быстро скачущей лошади, заставивший вздрогнуть всех собравшихся.

VII

– Офицер от Наполеона! – воскликнул Фуше, бросившийся к окну.

– Уж не авангард ли это его? – пробормотал архиепископ Прадт.

Все заговорщики, за исключением Талейрана, не терявшего обычного спокойствия и хладнокровия, в ужасе вскочили с перекошенными от страха лицами; им показалось, что это скачет целая кавалерийская дивизия, и они ждали, что с минуты на минуту раздастся ненавистный крик «Да здравствует император!».

Некоторые из них уже взялись за шапки и направились к двери.

Но Нейпперг, сохранивший полное спокойствие, остановил их движением руки и очень быстро успокоил.

– Этот курьер из императорской квартиры, – сказал он, – без сомнения, несет нам великолепные новости. Успокойтесь, господа, и благоволите дать ему время вручить письма той, которой они адресованы.

– Значит, этого курьера ждали? – осведомился Талейран.

– Да, только два человека и знали о данном ему поручении и месте, где таковое должно было быть выполнено. Это я и… еще одна дама, имя которой разрешите мне не называть.

Все кивнули головой в знак сочувствия, уважая скромность Нейпперга и стараясь не показать, что они понимают, кто эта дама.

Нейпперг продолжал авторитетным тоном:

– Это я, господа, просил князя Беневенто собрать вас здесь, в этом ресторанчике, так как никому не придет в голову, что подобное место избрано для важного совещания. Я знал, что этот офицер, везший депеши Наполеона, находится в пути, и подумал, что нам было бы важно познакомиться с их содержанием. Не так ли, князь?

Талейран, к которому была обращена эта фраза, ответил:

– Действительно, после ценных сообщений господина Нейпперга я взял на себя миссию созвать всех вас на импровизированный завтрак в ресторанчике, чтобы можно было, не боясь нескромных ушей, заняться государственными делами и обсудить события, которыми чревато будущее. Вы советовали не объявлять о приезде курьера, так как его могло что-нибудь задержать в дороге или же он мог получить в пути приказание вернуться. Я поступил сообразно вашим желаниям. Но теперь, граф Нейпперг, я сделал все, и вы возьмитесь за дальнейшее. Курьер, везомые им депеши, ответ, который он должен будет передать тому, кто его послал, – все это уже ваше дело.

И князь Беневенто снова замкнулся в своей маске безразличия и равнодушия.

– Было бы страшно интересно узнать содержимое этих депеш! – заметил вполголоса Фуше.

– А еще интереснее, быть может, прочесть ответ, который последует на них! – в тон ему прибавил барон Витролль.

– Я уже подумал об этом, господа! – ответил Нейпперг. – Существует некий дворянин, с которым я познакомился в Англии и сошелся на почве общей ненависти. Возможно, что его имя известно кое-кому из присутствующих: это граф Мобрейль. Он предложил мне свои услуги, чтобы работать против Наполеона. Я воспользовался его помощью. Это отважный человек, который ни перед чем не отступит, чтобы дойти до цели.

– Я знаю этого графа Мобрейля, – перебил его Фуше. – В моих воспоминаниях о деятельности по министерству полиции ему уделено несколько очень интересных заметок. Это такой человек, который действительно пойдет на все. Но вы заявляете нам, что он обещал представить письма, написанные Наполеоном императрице, а это чертовски трудно! Кроме того, как я предполагаю, он обещал доставить вам также и ответ?

– Да, и ответ также!

– Тем не менее, насколько я знаю, – это тоже из моих воспоминаний старого полицейского, – сказал Фуше, – императрица никому, даже тем, кто связан с нею узами самой тесной интимности, – при этих словах Фуше насмешливо посмотрел на Нейпперга, – не доверяет тайны писем, получаемых от императора или отправляемых к нему. Если граф Мобрейль действительно принесет нам эти депеши, которые должны заключать в себе безусловно важные секреты, судя по месту, избранному для приема курьера, то он покажет себя таким ловким, что я могу только поздравить вас с приобретением столь дельного помощника!

В этот момент раздался тихий стук в дверь.

Нейпперг пошел открыть.

На пороге показался Мобрейль. Он был очень бледен. Его правая рука была засунута, словно в перевязь, в отверстие расстегнутого жилета. Галстук, жабо и кружево были забрызганы свежей кровью. Он подошел и, поздоровавшись кивком головы, достал левой рукой из-под редингота бумаги.

– Читайте! – сказал он слабым голосом, бросив бумаги на стол. – Поскорее читайте! – Затем он бросился на стул и пробормотал: – Я задыхаюсь… Пожалуйста, стакан воды!

Вот каким образом Мобрейлю удалось овладеть письмами Наполеона, доставку которых императрице последний поручил Анрио.

Анрио выехал из Реймса после первого курьера, посланного императором с извещением о скором прибытии второго. Он ехал с таким расчетом, чтобы избежать цепи неприятельских войск, для чего ему пришлось сделать большой крюк. Ему удалось проехать сквозь занятые неприятелем деревни, не подвергаясь ни допросу, ни досмотру. Он добрался до последнего перегона и уже видел перед собой высоты Монмартра, когда на дороге вдруг вырос человек, одетый в широкий извозчичий кафтан. Этот человек крикнул ему:

– Вы полковник Анрио?

– А вам какое дело? – ответил тот, давая лошади шпоры и держа наготове пистолет.

– Я от госпожи Алисы.

Имя жены, произнесенное этим человеком подозрительного вида, успокоило Анрио насчет враждебных намерений незнакомца, но вселило в него тревогу за жену. Какая беда грозила Алисе? Что такое могло случиться с нею, если ее имя упоминает какой-то придорожный бродяга?

Анрио остановил лошадь и со стесненным сердцем повернулся к человеку, который сказал ему:

– Меня послала к вам госпожа Алиса. Дама, с которой вы должны были встретиться в ресторанчике дядюшки Лятюйя, по важным, но не известным мне основаниям, не имеет возможности прибыть на условленное для свидания место.

– И что же? – спросил Анрио, по-прежнему оставаясь настороже.

Незнакомец продолжал:

– Не имея возможности по некоторым соображениям, о которых вы можете догадываться, принять вас у себя на дому, эта дама предлагает вам отправиться не в ресторан дядюшки Лятюйя, а в гостиницу «Золотое солнце», расположенную в Лафурше, на перекрестке дорог Клиши и Сен-Дени.

– Я могу остановиться в этой гостинице; но для чего это? – спросил Анрио, недоверие которого уменьшалось. – Если ваше сообщение верно, что я найду там?

– Вы встретите там свою супругу, и она сообщит вам то, что поручила ей передать дама, к которой вы имеете письмо. Больше я ничего не знаю. Я исполнил данное мне поручение, больше с меня нечего и спрашивать. Счастливого пути, полковник. Анрио. Не забудьте: гостиница «Золотое солнце» в Лафурше.

Не успел Анрио прийти в себя от удивления, как незнакомец, отскочив в сторону, скрылся в узком проходе между стенами, куда всадник не мог бы последовать за ним.

Пустив медленным шагом лошадь, Анрио задумался.

Появление такого странного вестника могло удивить, но было вполне объяснимым. Очевидно, ему было известно о прибытии Анрио. В таком случае он мог быть послан только самой императрицей.

Ведь незнакомец знал, что он проедет по этой дороге, что он является курьером к императрице; очевидно, во избежание измены, о которой возникли подозрения, необходимо было принять эти меры предосторожности.

Ведь во дворце Тюильри императрица не только не была свободна в своих действиях, но и не могла быть спокойной от шпионов. На окружавших ее лиц положиться было нельзя. Император знал все это и потому-то избрал местом передачи депеш ресторан Лятюйя. Но мало ли что могло помешать Марии‑Луизе прибыть туда!

И мало-помалу все сомнения Анрио рассеялись. Мысль об Алисе окончательно уничтожила последние опасения. Ведь ее должен был встретить он в названной незнакомцем гостинице «Золотое солнце». Дорогая Алиса! Как любил он ее! Как он страдал от необходимости быть с нею в разлуке! Но с какой безумной радостью прижмет он теперь ее к своему сердцу! О, как добра императрица: ведь она могла выбрать для сообщения своей воли другую придворную даму, а она послала Алису! Какой счастливой случайностью являлась невозможность для императрицы прибыть в ресторан Лятюйя. Он сможет теперь на свободе увидеться со своей славной женушкой, он сможет выказать себя любящим супругом, не нанося ущерба службе.

Окончательно успокоившись и не сомневаясь более в правдивости слов человека, остановившего его по дороге, Анрио дал поводья своему Фебу. Погладив лошадь по шее, он сказал ей, словно бы животное могло понять его:

– Живее к «Золотому солнцу», Феб! Мы едем к твоей доброй хозяюшке, Алисе!