Текст книги "Полное собрание стихотворений в одном томе (сборник)"

Итог

 
Да, вы со мною были нечестны.
Вы предали меня. И, может статься,
Не стоило бы долго разбираться,
Нужны вы мне теперь иль не нужны.
 
 
Нет, я не жажду никакой расплаты!
И, как ни жгут минувшего следы,
Будь предо мной вы только виноваты,
То это было б полбеды.
 
 
Но вы, с душой недоброю своей,
Всего скорее, даже не увидели,
Что вслед за мною ни за что обидели
Совсем для вас неведомых людей.
 
 
Всех тех, кому я после встречи с вами,
Как, может быть, они ни хороши,
Отвечу не сердечными словами,
А горьким недоверием души.
 

1973

Женский секрет

 
У женщин недолго живут секреты.
Что правда, то правда. Но есть секрет,
Где женщина тверже алмаза. Это:
Сколько женщине лет?!
 
 
Она охотней пройдет сквозь пламя
Иль ступит ногою на хрупкий лед,
Скорее в клетку войдет со львами,
Чем возраст свой правильно назовет.
 
 
И если задумал бы, может статься,
Даже лукавейший Сатана
В возрасте женщины разобраться,
То плюнул и начал бы заикаться.
Картина была бы всегда одна:
 
 
В розовой юности между женщиной
И возрастом разных ее бумаг
Нету ни щелки, ни даже трещины.
Все одинаково, – шаг в шаг.
 
 
Затем происходит процесс такой
(Нет, нет же! Совсем без ее старания):
Вдруг появляется «отставание»,
Так сказать, «маленький разнобой».
 
 
Паспорт все так же идет вперед,
А женщину вроде вперед не тянет:
То на год от паспорта отстает,
А то переждет и на два отстанет…
 
 
И надо сказать, что в таком пути
Она все больше преуспевает.
И где-то годам уже к тридцати,
Смотришь, трех лет уже не найти,
Ну словно бы ветром их выметает.
 
 
И тут, конечно же, не поможет
С любыми цифрами разговор.
Самый дотошнейший ревизор
Умрет, а найти ничего не сможет!
 
 
А дальше ни сердце и ни рука
Совсем уж от скупости не страдают.
И вот годам уже к сорока
Целых пять лет, хохотнув слегка,
Загадочным образом исчезают…
 
 
Сорок! Таинственная черта.
Тут всякий обычный подсчет кончается,
Ибо какие б ни шли года,
Но только женщине никогда
Больше, чем сорок, не исполняется!
 
 
Пусть время куда-то вперед стремится
И паспорт, сутулясь, бредет во тьму,
Женщине все это ни к чему.
Женщине будет всегда «за тридцать».
 
 
И, веруя в вечный пожар весны,
Женщины в битвах не отступают.
«Техника» нынче вокруг такая,
Что ни морщинки, ни седины!
 
 
И я никакой не анкетой мерю
У женщин прожитые года.
Бумажки – сущая ерунда,
Я женской душе и поступкам верю.
 
 
Женщины долго еще хороши,
В то время как цифры бледнеют раньше.
Паспорт, конечно, намного старше,
Ибо у паспорта нет души.
 
 
А если вдруг кто-то, хотя б тайком,
Скажет, что может увянуть женщина,
Плюньте в глаза ему, дайте затрещину
И назовите клеветником!
 

1973

Кольца и руки

 
На правой руке золотое кольцо
Уверенно смотрит людям в лицо.
Пусть не всегда и счастливое,
Но все равно горделивое.
 
 
Кольцо это выше других колец
И тайных волнений чужих сердец.
Оно-то отнюдь не тайное,
А прочное, обручальное!
 
 
Чудо свершается и с рукой:
Рука будто стала совсем другой,
Отныне она спокойная,
Замужняя и достойная.
 
 
А если, пресытившись иногда,
Рука вдруг потянется «не туда»,
Ну что ж, горевать не стоит,
Кольцо от молвы прикроет.
 
 
Видать, для такой вот руки кольцо
К благам единственное крыльцо,
Ибо рука та правая
С ним и в неправде правая.
 
 
На левой руке золотое кольцо
Не так горделиво глядит в лицо.
Оно скорее печальное,
Как бывшее обручальное.
 
 
И женская грустная эта рука
Тиха, как заброшенная река:
Ни мелкая, ни многоводная,
Ни теплая, ни холодная.
 
 
Она ни наивна и ни хитра
И к людям излишне порой добра,
Особенно к «утешителям»,
Ласковым «навестителям».
 
 
А все, наверное, потому,
Что смотрит на жизнь свою, как на тьму.
Ей кажется, что без мужа
Судьбы не бывает хуже.
 
 
И жаждет она, как великих благ,
Чтоб кто-то решился на этот шаг,
И, чтобы кольцо по праву ей,
Сняв с левой, надеть на правую.
 
 
А суть-то, наверно, совсем не в том,
Гордиться печатью или кольцом,
А в том, чтоб союз сердечный
Пылал бы звездою вечной!
 
 
Вот именно: вечной любви союз!
Я слов возвышенных не боюсь.
Довольно нам, в самом деле,
Коптить где-то еле-еле!
 
 
Ведь только с любовью большой навек
Счастливым может быть человек,
А вовсе не ловко скованным
Зябликом окольцованным.
 
 
Пусть брак этот будет любым, любым:
С загсом, без загса ли, но таким,
Чтоб был он измен сильнее
И золота золотее!
 
 
И надо, чтоб руки под стук сердец
Ничуть не зависели от колец,
А в бурях, служа крылами,
Творили бы счастье сами.
 
 
А главное в том, чтоб, храня мечты,
Были б те руки всегда чисты
В любом абсолютно смысле
И зря ни на ком не висли!
 

1973

Статистика души

 
Подлец, что прикинулся человеком,
Сумел оболгать меня и надуть,
А мне говорят: – Наплевать, забудь!
Зло ведь живет на земле от века!
 
 
А мне говорят: – Не печалься, друг,
Пусть в горечи сердце твое не бьется,
На сотню хороших людей вокруг
Плохих и с десяток не наберется!
 
 
А, впрочем, тебя-то учить чего?! –
Все так, но если признаться строго,
То мне десяти негодяев много,
Мне лишку порою и одного…
 
 
И, если быть искренним до конца,
Статистика – слабый бальзам от жала.
Когда пострадаешь от подлеца,
То цифры, увы, помогают мало!
 
 
И все-таки сколько б теперь нашлось,
По данным, хороших людей и скверных?
Не знаю, как цифры, но я, наверно,
Ответил бы так на такой вопрос:
 
 
Все выкладки – это столбцы, и только.
Но, если доподлинный счет вести,
То скверных людей в этом мире столько,
И честных людей в этом мире столько,
Сколько ты встретишь их на пути!
 

1973

Веронике Тушновой и Александру Яшину

 
Сто часов счастья,
чистейшего, без обмана…
Сто часов счастья!
Разве этого мало?
 

В. Тушнова

 
Я не открою, право же, секрета,
Коль гляну в ваши трепетные дни.
Вы жили, как Ромео и Джульетта,
Хоть были втрое старше, чем они.
 
 
Но разве же зазорна иль позорна
В усталом сердце брызнувшая новь?!
Любви и впрямь «все возрасты покорны»,
Когда придет действительно любовь!
 
 
Бывает так: спокойно, еле-еле
Живут, как дремлют в зиму и жару.
А вы избрали счастье. Вы не тлели,
Вы горячо и радостно горели,
Горели, словно хворост на ветру.
 
 
Пускай бормочет зависть, обозлясь,
И сплетня вслед каменьями швыряет.
Вы шли вперед, ухабов не страшась,
Ведь незаконна в мире только грязь,
Любовь же «незаконной» не бывает!..
 
 
Дворец культуры. Отшумевший зал.
И вот мы трое, за крепчайшим чаем.
Усталые, смеемся и болтаем.
Что знал тогда я? Ничего не знал.
 
 
Но вслушивался с легким удивленьем,
Как ваши речи из обычных слов
Вдруг обретали новое значенье,
И все – от стен до звездного круженья –
Как будто говорило про любовь!
 
 
Да так оно, наверное, и было.
Но дни у счастья, в общем, коротки.
И, взмыв в зенит и исчерпав все силы,
Она, как птица, первой заплатила
За «сто часов» блаженства и тоски…
 
 
А в зимний вечер, может, годом позже
Нас с ним столкнул людской водоворот.
И, сквозь беседу, ну почти что кожей
Я чувствовал: о, как же непохожи
Два человека – нынешний и тот.
 
 
Всегда горячий, спорщик и боец,
Теперь, как в омут, погруженный в лихо,
Брел, как во сне, потерянный и тихий,
И в сердце вдруг, как пуля: «Не жилец!..»
 
 
Две книги рядом в комнатной тиши…
Как два плеча, прижатые друг к другу.
Две нежности, два сердца, две души,
И лишь любовь одна, как море ржи,
И смерть одна, от одного недуга…
 
 
Но что такое смерть или бессмертье?!
Пусть стали тайной и она и он,
И все же каждый верен и влюблен
И посейчас, и за чертою смерти!
 
 
Две книги рядом, полные тепла,
Где в жилах строк – упругое биенье.
Две книги рядом, будто два крыла,
Земной любви – живое продолженье.
 
 
Я жал вам руки дружески не раз,
Спеша куда-то в городском трезвоне,
И вашу боль, и бури ваших глаз –
Все ваше счастье, может, в первый раз,
Как самородок, взвесил на ладони.
 
 
И коль порой устану от худого,
От чьих-то сплетен или мелких слов,
Махну рукой и отвернусь сурово.
Но лишь о вас подумаю, как снова
Готов сражаться насмерть за любовь!
 

1973

«Ничья»

 
Зал. Напряженное ожиданье.
На сцене безмолвный суровый бой.
Склонились гроссмейстеры над доской.
Идет турнирное состязанье.
 
 
Игра все опаснее накаляется.
Вот тут-то бы драться и побеждать!
И вдруг перемирие предлагается.
Оно с удовольствием принимается,
Обоим не хочется рисковать.
 
 
Конечно, манера у всех своя,
Но как-то, увы, жидковато все же:
Сегодня ничья, и завтра ничья,
И послезавтра нередко тоже…
 
 
«Ничья» – безусловно же, это слово
Противно для подлинного бойца.
Бойцы даже в шквальном огне готовы
Бороться смело и до конца.
 
 
«Ничья» – это жить без особых бед,
Ничем себя сложным не озаботив.
«Ничья» – это, в общем, и «да» и «нет»,
«Ничья» – это вроде и «за» и «против».
 
 
Не знаю, важны ли вопросы эти,
А шахматы все же игра к тому ж.
Да слишком уж много на белом свете
Вот этих ничейно-несмелых душ!
 
 
В политике, в дружбе, любви, труде,
Где надо, не труся, принять решенье,
Ничейные души везде, везде
Ищут ничейного округленья.
 
 
Ну честное слово, вот так и кажется,
Что обтекаемая душа
Не ходит по жизни, а просто катится,
Как мячик, удобно и не спеша.
 
 
И хочется мне без дискуссий злых
Упрямо и радостно с разворота
Забить этот «мяч», словно гол в ворота,
И все! И уже никаких «ничьих»!
 

«Эх, жить бы мне долго-долго!..»

 
Эх, жить бы мне долго-долго!
Но краток наш бренный век.
Увы, человек не Волга,
Не Каспий и не Казбек.
 
 
Когда-нибудь путь замкнется,
И вот на восходе дня
Город мой вдруг проснется
Впервые уже без меня.
 
 
И критик, всегда суровый
(Ведь может же быть вполне),
Возьмет да и скажет слово
Доброе обо мне.
 
 
И речи той жаркой градус
Прочтут и почуют люди.
Но я-то как же порадуюсь,
Если меня не будет?
 
 
И чем полыхать на тризне,
Сердечных слов не жалея,
Скажите мне их при жизни,
Сейчас мне они нужнее!..
 

1974

«Нужные люди»

 
С грохотом мчится вперед эпоха,
Жаркое время – а ну держись!
Что хорошо в ней, а что в ней плохо?
Попробуй-ка вникни и разберись!
 
 
И я, как умею, понять пытаюсь.
Я жить по-готовому не привык.
Думаю, мучаюсь, разбираюсь
И все же порою встаю в тупик.
 
 
Ну что же действительно получается?!
Ведь бьется, волнуется жизнь сама!
А люди вдруг словно порою пятятся
От чувства к расчетливости ума.
 
 
Ну как мы о ближних всегда судили?
– Вот этот – добряга. А этот – злой.
А тот вон – ни рыба ни мясо, или
Бесцветный, ну попросту никакой!
 
 
Теперь же все чаще в наш четкий век
Является термин практично-модный.
И слышишь: не «добрый» иль, скажем, «подлый»,
А просто: «нужный вам человек».
 
 
И в гости, как правило, приглашаются
Не те, с кем близки вы и с кем дружны,
Не люди, что к вам бескорыстно тянутся,
А люди, которые вам «нужны».
 
 
Когда же в дом они не приходят
(Начальство, случается, любит шик),
Тогда их уже в рестораны водят
На рюмку, на музыку и шашлык.
 
 
Но этак же может и впрямь пригреться
Манера все чаще менять друзей
На «нужных», на «выгодных» нам людей,
Чужих абсолютно уму и сердцу.
 
 
Да разве же стоит любая туша,
Чтоб совесть пред нею валять в пыли?!
Нельзя, чтобы люди меняли душу
На всякие бизнесы и рубли!
 
 
И если самим не забить тревогу,
Идя вот таким «деловым» путем,
То мы ж оскотинимся, ей-же-богу!
Иль просто в двуличии пропадем!
 
 
И может быть, стоит себе сейчас
Сказать прямодушнее строгих судей,
Что самые нужные в мире люди
Лишь те, кто действительно любит нас!
 

1974

Виновники

 
В час, когда мы ревнуем и обиды считаем,
То, забавное дело, кого мы корим?
Мы не столько любимых своих обвиняем,
Как ругаем соперников и соперниц браним.
 
 
Чем опасней соперники, тем бичуем их резче,
Чем дороже нам счастье, тем острее бои,
Потому что ругать их, наверное, легче,
А любимые ближе и к тому же свои.
 
 
Только разве соперники нам сердца опаляли
И в минуты свиданий к нам навстречу рвались?
Разве это соперники нас в любви уверяли
И когда-то нам в верности убежденно клялись?!
 
 
Настоящий алмаз даже сталь не разрубит.
Разве в силах у чувства кто-то выиграть бой?
Разве душу, которая нас действительно любит,
Может кто-нибудь запросто увести за собой?!
 
 
Видно, всем нам лукавить где-то чуточку свойственно
И соперников клясть то одних, то других,
А они виноваты, в общем, больше-то косвенно,
Основное же дело абсолютно не в них!
 
 
Чепуха – все соперницы или вздохи поклонников!
Не пора ли быть мудрыми, защищая любовь,
И метать наши молнии в настоящих виновников?!
Вот тогда и соперники не появятся вновь!
 

1974

О славе Родины

Нашим недругам

 
Сколько раз над моей страною
Била черным крылом война.
Но Россия всегда сильна,
Лишь крепчала от боя к бою!
 
 
Ну, а если ни злом, ни горем
Не сломить ее и не взять,
То нельзя ли в лукавом споре
Изнутри ее «ковырять»?
 
 
И решили: – Побольше наглости!
Для таких, кто на слякоть падки,
Подливайте фальшивой жалости,
Оглупляйте ее порядки.
 
 
Ну а главное, ну а главное
(Разве подлость не путь к успеху?!),
На святое ее и славное –
Больше яда и больше смеха!
 
 
Пусть глупцы надорвут животики,
Плюнув в лица себе же сами!
И ползут по стране ужами
Пошловатые анекдотики.
 
 
До чего же выходит здорово,
Не история, а игра:
Анекдотики про Суворова,
Про указы царя Петра.
 
 
Тара хтит с уес ловье праздное
И роняет с гнилым смешком
То о Пушкине штучки разные,
То скабрезы о Льве Толстом.
 
 
И, решив, что былое пройдено,
Нынче так уже разошлись,
Что дошли до героев Родины,
До Чапаева добрались.
 
 
Будто был боевой начдив,
Даже молвить-то странно, жаден.
Неразумен-то и нескладен,
И, смешнее того, – труслив.
 
 
Это он-то – храбрец и умница!
(Ах ты, подлый вороний грай!)
Это гордость-то революции!
Это светлый-то наш Чапай!
 
 
И не странно ль: о славе Родины
Не смолкает визгливый бред,
А о Фордах иль, скажем, Морганах
Анекдотов как будто нет…
 
 
Впрочем, сколько вы там ни воете
И ни ржете исподтишка,
Вы ж мизинца его не стоите,
Даже просто его плевка!
 
 
Что от вас на земле останется?
Даже пыли и то не будет!
А ему будут зори кланяться!
А его будут помнить люди!
 
 
И в грядущее, в мир просторный
Будет вечно, сражая зло,
Мчаться вихрем он в бурке черной
С острой шашкою наголо!
 

1974

Осенний разговор

 
Сентябрьских деревьев медь
Ничто уже не разбудит.
О том, чего нет и не будет,
Бессмысленно сожалеть.
 
 
А мы-то считали с вами,
Что стоит нам только встретиться,
Как тотчас же между нами
Чудо-огонь засветится.
 
 
Взлетит он задорно-ярко,
Холодную тьму дразня,
И будет нам жарко-жарко
Вдвоем у того огня.
 
 
Когда ж распахнутся сроки
И руку сожмет рука,
То разом нас будто токи
Пронижут наверняка.
 
 
Да, видно, в тумане где-то
Иная взошла звезда.
У счастья свои ответы,
И людям его секреты
Неведомы никогда.
 
 
Все было: закат и вечер,
И ласточек суетня,
Но не было в этой встрече
Ни тока и ни огня…
 
 
Смешно иногда случается:
Ты ждешь, что ударит свет,
А встреча не получается
И радости нет как нет.
 
 
И фразы звенят, как льдины,
И оба вы холодны,
Хоть нет никакой причины
И нету ничьей вины.
 
 
Но разве виновны люди,
Что вместе им не гореть.
О том, чего нет и не будет,
Бессмысленно сожалеть.
 

1974

Озорные строки

 
Не хочу никакого дела!
Даже вынуть газету лень…
До чего же вдруг надоело
Жить по правилам каждый день!
 
 
Те же радости, те же муки,
Те же хлопоты и труды,
Те же встречи, улыбки, руки…
Даже лещ, одурев от скуки,
В небо прыгает из воды.
 
 
Даже лошадь порой кидается
В удалой, сумасшедший бег,
Пес и тот с поводка срывается…
Я ж тем более – человек!
 
 
Пусть начетчик-сухарь всклокочется,
Укоряя или грозя.
Только жизнь не по кругу ж топчется,
И порой вдруг до злости хочется
Всех «не надо» и всех «нельзя»!
 
 
Завтра буду я вновь припаянным
К домоседской моей тиши,
Завтра буду ужасно правильным,
Хоть икону с меня пиши!
 
 
А сегодня – совсем иное,
А сейчас, на закате дня,
Все веселое, озорное
Сыплет искрами из меня!
 
 
Вон таксист прогудел отчаянный
Не вернуть меня, не найти!
Удираю от жизни «правильной»
По «неправильному» пути!
 

1974

Разные мерки

 
Престранно устроена жизнь человечья:
Ведь только на дружбе земля стоит,
А мир разделяют противоречья,
А мир все сражается и бурлит.
 
 
Спорят ученья и спорят страны,
Спорят министры, перстом грозя,
Спорят влюбленные неустанно,
Спорят знакомые и друзья.
 
 
Спорят? Ну что же! «Во всяком споре
Рождается истина». Так считается.
Но только всегда ли она рождается
И все ли хотят ее? Вот в чем горе.
 
 
Обычно, на клин отвечая клином,
Никто и не думает уступать.
Но в чем же в конце-то концов причина
И как эту истину отыскать?
 
 
Мне кажется, суть не в накалах страстных.
Ну разве же истина враг страстям?!
А в разных оценках, в мерилах разных:
Побольше себе, а поменьше вам.
 
 
Разные мерки, разные мерки –
Речка и море, сумрак и свет.
Разные мерки, как разные дверки:
В одну ты проходишь, в другую – нет.
 
 
Возможно ли правды всерьез добиться,
На разных колесах катясь вперед?
Такая странная колесница
Будет упрямиться и кружиться,
А прямо не двинется. Не пойдет.
 
 
Не так ли частенько и мы бесплодно
Ссоримся, требуем и кипим,
Но то, что себе разрешим охотно,
Другому и в мыслях не разрешим.
 
 
Другие же часто еще похлеще:
В то время, как с яростью нас корят,
Себе позволяют такие вещи,
Каких нам и в старости не простят!
 
 
Вот где, пожалуй, источник бед.
Трижды лукавые разные мерки.
Разные мерки, как разные дверки,
Где «да» – одному, а другому – «нет».
 
 
И чтоб не терзать себе души травмами,
Есть средство светлое, как салют:
Стоит лишь сделать все мерки равными
И жить будем, честное слово, славно мы,
Все разногласия пропадут!
 

1974

Круговорот природы

 
В природе смена вечна и быстра:
Лягушка поедает комара.
 
 
Гадюка тоже пообедать хочет,
Гадюка на лягушку зубы точит.
 
 
А где-то еж, отчаянный в бою,
Сурово точит зубы на змею.
 
 
Лисица, хитромудрая душа,
Сощурясь, точит зубы на ежа.
 
 
А волк голодный, плюнув на красу,
Порою точит зубы на лису.
 
 
Лишь люди могут жить и улыбаться,
Поскольку людям некого бояться.
 
 
Но, видимо, судьба и тут хохочет:
А люди друг на друга зубы точат!..
 

1975

О трескучей поэзии

 
Когда «модерняги» пишут стихи –
То всех оглушают бредовым криком,
А кто-то их слушает с умным ликом,
Мол, мы понимаем и мы не глухи.
 
 
Бедняги, ну что вы себя терзаете,
Как будто иной и дороги нет?!
Неужто вы что-нибудь потеряете,
Сказав, что бессмыслиц не понимаете,
Что вопли есть вопли, а бред есть бред?!
 
 
Что громкая, пестрая суесловность –
Как «голый король» для наивных глаз,
И что модерновость – давно не новость
И все это было уже сто раз!
 
 
Признайтесь, что сердца согреть не может
Набор из бахвальски-трескучих строк,
Что втайне вам в тысячу крат дороже
Есенин, Твардовский, Светлов и Блок.
 
 
И кто б ни грозил вам порой мечами,
Не бойтесь мнения своего.
Держитесь как львы. И увидите сами,
Не будет за это вам ничего!
 

1975

Позднее счастье

 
Хотя чудес немало у земли,
Но для меня такое просто внове,
Чтоб в октябре однажды в Подмосковье
Вдруг яблони вторично зацвели!
 
 
Горя пунцово-дымчатым нарядом,
Любая роща – как заморский сад:
Весна и осень будто встали рядом,
Цветут цветы, и яблоки висят.
 
 
Весна и осень, солнце и дожди,
Точь-в-точь посланцы Севера и Юга.
Как будто ждут, столкнувшись, друг от друга
Уступчивого слова – проходи!
 
 
Склонив к воде душистые цветы,
В рассветных брызгах яблоня купается.
Она стоит и словно бы смущается
Нагрянувшей нежданно красоты:
 
 
– Ну что это такое в самом деле!
Ведь не девчонка вроде бы давно,
А тут перед приходами метели
Вдруг расцвела. И глупо и смешно!
 
 
Но ветер крикнул: – Что за ерунда!
Неужто мало сделано тобою?!
При чем тут молода – немолода?
Сейчас ты хороша как никогда,
Так поживи красивою судьбою!
 
 
Взгляни, как жизнь порою отличает:
В пушисто-белом празднике цветов
Багряный жар пылающих плодов…
Такого даже молодость не знает!
 
 
Тебя терзали зной и холода,
Кому ж, скажи, еще и погордиться?!
Вглядись смелее в зеркало пруда,
Ну разве ты и вправду не царица?!
 
 
Так прочь сомненья! Это ни к чему.
Цвети и смейся звонко и беспечно!
Да, это – счастье! Радуйся ему.
Оно ведь, к сожаленью, быстротечно…
 

1975

«Адам» и «Ева»

 
В сирени тонет подмосковный вечер,
Летят во тьму кометы поездов,
И к лунным бликам тянутся навстречу
Закинутые головы цветов.
 
 
Над крышами, сгущая синеву,
Торжественно горят тысячелетья…
Раскинув крылья, утомленный ветер
Планирует бесшумно на траву.
 
 
Ты рядом. Подожди, не уходи!
Ты и зима, и огненное лето!
А вдруг уже не будет впереди
Ни этих встреч, ни этого рассвета?!
 
 
Прости, я знаю, чушь и ерунда!
А впрочем, страхи и тебя терзают.
Ведь если что-то дорого бывает,
Везде и всюду чудится беда.
 
 
Но коль сердец и рук не разомкнуть,
Тогда долой все тучи и метели!
Эх, нам сейчас с тобой бы где-нибудь,
Обнявшись, прямо с палубы шагнуть
На землю, не обжитую доселе!
 
 
Но «шарик», к сожаленью, обитаем
И вдаль и вширь по сушам и морям.
Но мы – вдвоем и веры не теряем,
Что все равно когда-нибудь слетаем
К далеким и неведомым мирам.
 
 
И вот однажды, счастьем озаренные,
Мы выйдем на безвестный космодром,
И будем там мы первыми влюбленными
И первый факел радостно зажжем.
 
 
Пошлем сигнал в далекое отечество
И выпьем чашу в предрассветной мгле.
Затем от нас начнется человечество,
Как от Адама с Евой на Земле…
 
 
Адам и Ева – жизнь наверняка:
На сотни верст – ни споров, ни измены…
Горят, пылают всполохи вселенной…
Все это так и будет. А пока:
 
 
В сирени тонет подмосковный вечер,
Летят во тьму кометы поездов,
И к лунным бликам тянутся навстречу
Закинутые головы цветов.
 
 
Пропел щегол над придорожной ивой,
Струится с веток сумрак с тишиной…
А на скамейке, тихий и счастливый,
«Адам» целует «Еву» под луной.
 

1975

Электрокардиограмма

 
Профессор прослушал меня и сказал:
– Сердчишко пошаливает упрямо.
Дайте, сестрица, мне кардиограмму,
Посмотрим-ка, что он напереживал.
 
 
Маленький белый рулон бумаги,
А в нем отражен твой нелегкий путь.
Зубчики, линии и зигзаги –
Полно, профессор, да в них ли суть?!
 
 
Ведь это всего только телеграмма,
Но телеграммы всегда сухи.
А настоящая «сердцеограмма»,
Где все: и надежда, и смех, и драма,
Вот она – это мои стихи!
 
 
Откройте любую у них страницу –
И жизнь моя сразу к лицу лицом:
Вот эта военной грозой дымится,
А та сражается с подлецом.
 
 
Другие страницы – другие войны:
За правду без страха и за любовь.
Ну мог ли, профессор, я жить спокойно,
Как говорится, «не портя кровь»?
 
 
И разве же сердцу досталось мало,
Коль часто, горя на предельной точке,
Из боли и счастья оно выплавляло
Все эти строчки, все эти строчки.
 
 
Итак, чтоб длиннее была дорога,
Отныне – ни споров, ни бурных встреч.
Работать я должен не слишком много,
Следить за режимом умно и строго,
Короче, здоровье свое беречь.
 
 
Спасибо, профессор, вам за внимание!
Здоровье, конечно же, не пустяк.
Я выполню все ваши указания.
Куренью – конец, говорю заранее.
А жить вот спокойно… увы, никак!
 
 
Ну как оставаться неуязвимым,
Столкнувшись с коварством иль прочим злом?
А встретившись где-нибудь с подлецом,
Возможно ль пройти равнодушно мимо?!
 
 
Любовь же в душе моей, как всегда,
Будет гореть до скончания века.
Ведь если лишить любви человека,
То он превратится в кусочек льда.
 
 
Волненья? Пусть так! Для чего сердиться?
Какой же боец без борьбы здоров?!
Ведь не могу ж я иным родиться!
А если вдруг что-то со мной случится,
То вот они – книги моих стихов!
 
 
Где строчка любого стихотворенья,
Не мысля и дня просидеть в тиши,
Является трассой сердцебиенья
И отзвуком песни моей души!
 

1975