Текст книги "Нашествие Даньчжинов"

Меня посадили у входа на кошму.

– Он знает о ней, – сказал Духовный Палач. – Он сам догадался, когда был возле нее. – И рассказал о моем замечательном сне.

Толстый старик, Хранитель Подвалов, проткнул меня жестким взглядом. Потом недовольным тоном спросил, что я предлагаю и чего я хочу. Я выложил перед ним каракули свидетелей.

– С помощью большого компьютера несложно выявить общие элементы этих рисунков. На дисплее появится обобщенный рисунок того, что вылетело из зарослей и взорвалось, убив и покалечив многих людей.

– Обобщенный рисунок… – пробормотал толстый старик. – Что это даст?

– Истина – это обобщение. Рисунок будет похож на действительное тело, вылетавшее из зарослей…

– Истина – это другое. Но не будем об этом, – сказал Духовный Палач.

– Продолжай, Пхунг, мы тебя слушаем, – произнес толстый монах. Было непонятно, недоволен он моими словами или, наоборот, его проняло?

Я протянул ему на ладони две сплющенные пули.

– Одна из них вытащена из головы убитого носорога, – это возле КПП, сразу внизу. Вторая извлечена из колоды, которая на мне. Пули одного калибра и, может быть, выстрелы из одного и того же оружия.

– Еще что? – спросил Хранитель Подвалов.

Я ткнул костяшками плечей в хомут.

– Больше ничего. Вывод сам напрашивается. Тэу вооружены современной техникой и оружием. Это не призраки, а люди.

Монахи молчали, глядя на божью коровку величиной с пятак, которая ползла по книге. Красные пятнышки на ее панцире радовали взор.

– Я тебе скажу, Пхунг. Ты, наверное, не знаешь, что я провел много дней во внутреннем созерцании. Однажды ко мне пришли тэураны, чтобы убить меня, но побоялись, потому что я был слит с миром богов. Мои ноздри запомнили запах гнили, исходящий от тэу, мои глаза запомнили отражение в ручье их тел, мои уши запомнили их грубые звериные голоса. Когда я стал человеком духкхи, я собрал память ноздрей, глаз и ушей воедино. Знай, Пхунг, у тэу нет голов, их тела огромны и покрыты черной длинной шерстью, и глаза у них на животе или на груди…

– И что же? – тихо спросил я. – Раз они покрыты шерстью и не имеют головы, вы решили отдать им без борьбы Желтого?

Толстый монах негодующе вскинул голову, Духовный Палач грустно вздохнул.

– Хотя ты много дней уже у нас, Пхунг, ты не понял главного в жизни даньчжинов! – громко заговорил Хранитель, и голос его умчался из кельи, дробясь о колонны и статуи богов. – А главное – Мир и Покой. Два Времени соприкоснулись! И нарушились Мир и Покой. Многие из даньчжинов стали смотреть на Чужое Время с завистью и стали говорить: «Мы поняли, что нужны люди, имеющие свое мнение». Мы начали посылать молодых людей в другие страны, чтобы они научились иметь свое мнение. Но они там гибнут или остаются, что тоже гибель. Те немногие, которые вернулись, были уже плохими даньчжинами, не могли долго жить в мире и покое, стали совершать преступления. И на них надели колодки… Теперь мы поняли: сделали ошибку. Надо вернуться в Свое Время. Пусть тэу убивают Желтого, пусть совершат другое зло… это жертва за наши ошибки. Сделав то, что им надо, они исчезнут. Мы останемся в Своем Времени. Опять наступит Мир и Покой, необходимый для веры даньчжинов.

– А что будет с теми, кто имеет все-таки свое мнение?

– Они уйдут в ваше, Чужое Время, оно для них. А если смогут жить без преступлений в нашем, пусть остаются. У нас нет к ним злобы и ненависти. Лишь бы они нам не мешали. И мы не будем мешать никому.

– Я так понял, что вы, мудрейшие и совершенные, не хотите мешать тэуранам… Вы готовы отдать им все, что угодно…

– Желтого уже не спасешь, – сказал печально Духовный Палач. – Никак. Он один остался. Не размножается. Не уходит.

– А если кто-нибудь попытается спасти Желтого? – спросил я, ерзая на циновке от нетерпения.

– Мы никому ничего не запрещаем. Пусть каждый делает, что хочет. Мы даже попробуем вернуть таким людям души, которые несомненно покинут их, когда они начнут нарушать наши законы.

– А если кто-нибудь убьет тэурана? Вы наденете на этого человека колодку?

Оба старика в замешательстве переглянулись. Все-таки я доконал их. Хранитель Подвалов, поразмыслив, признался:

– В законах даньчжинов ничего такого нет. Мы не знаем, что скажет по этому поводу Совет Совершенных. И все же мне кажется, Пхунг, убийство тэу еще больше нарушит Мир и Покой.

Уходил я от них с тяжелым чувством. Духовному Палачу сказал на прощание:

– По крайней мере, вы можете спасти Машину, которая в Подвалах. Не включайте ее. Тэу сжигают только включенные компьютеры.

Я заложил в лучший из компьютеров типовую программу на выполнение общих элементов из несистематизированного множества. Я получил изображение той штуки, которая вырвалась из джунглей и взорвалась с такими ужасными последствиями. Это был остроносый снаряд с непомерно большим крестообразным стабилизатором. А если учесть, что там была и проволока, к которой я тогда подполз, то получилось, что тэу выстрелил в нас пороховой ракетой, управляемой по проводам.

– Нечто подобное у нас имеется на складе, – сказал потрясенный Говинд. – Может, украли с нашего склада?!

Он сбегал на склад, который находился под штаб-конторой охранников, и принес что-то похожее на четыре дубины в брезентовом чехле. Я определил, что это не совсем то, о чем мы говорили: Говинд принес реактивный гранатомет американского производства, тэу же были вооружены пороховыми управляемыми ракетами вроде «мамбы», «кобры» и прочих змеиных выродков немецкого или французского производства. Говинд успокоился: значит, не с его склада.

Выяснилось, что никто никогда из гранатометов не стрелял, так как даньчжины не любят такое оружие, тем не менее я сказал, что нужно потренироваться где-нибудь в безлюдном ущелье.

– Зачем? – спросил нервозно Джузеппе. – Неужели вы полагаете, что мы пойдем в джунгли? Это же воспримут как бунт, синьор Пхунг! И без того наше положение слишком проблематично! Лично я сижу на пороховой бочке и не знаю, к какой спичке меня присудит Совет Совершенных!

– Они долго будут собираться, – успокоил я его. – И у нас появилась хорошая возможность сходить в джунгли. Хотя бы затем, чтобы отыскать ваш хомут.

– Вы издеваетесь, да?!

– Ничуть, Джузеппе. Хомут мы обязательно найдем, даже если он украшает шею тэурана.

Говинд фыркнул:

– У тэу же нет голов, а значит – и шей. Если они и носят ваш хомут, Джузеппе, то разве только на ноге?

– Да провались все хомуты на свете! – воскликнул Джузеппе, снова заводясь. – Я плевать на них хотел! Это вы, Пхунг, прирожденный раб, можете смириться с хомутом. Вон с каким удовольствием таскаете его!

– Я думаю о душе, дружище. Я ее приманиваю всеми силами.

– Без души как-то легче живется, – пробормотал он. – Вот сейчас я без хомута и без души и чувствую себя превосходно…

Меня огорчили его слова. Все чаще и чаще приходится слышать от разных людей, что без души – легче.

Говинд разглядывал трубу гранатомета. Пощелкал, ногтем по пластмассовому корпусу.

– И с этой техникой ты намерен разогнать тэуранов? – спросил он с сомнением. – Несерьезное занятие, Пхунг!

– Одними этими трубами ничего не сделаешь, – согласился я. – Но есть мысль. Нам нужна Чхина.

– Чхина?! – воскликнули они разом.

– Я не тронусь с места, – решительно заявил Джузеппе.

– Чхина обязательно принесет нам беду, – проговорил Говинд. – Очень неразумно, Пхунг, даже говорить об этом. А если мы хотим решиться на такое…

– Вот именно, друзья. Если мы хотим решиться, в сущности, на бунт, то надо бунтовать до конца, и к черту предрассудки. То, что наговаривают на нее…

– Хочешь сказать, не правда?! – завопил Джузеппе.

– Хочу сказать: надо переосмыслить.

– Переосмысли, Пхунг, а у нас на этот счет нет сомнений. Она приносит беду всем, кто оказывается рядом с нею. И вообще, она женщина…

– Вот именно! – Джузеппе восхищенно пожал ему руку.

Мы поговорили о женском вопросе на Гималаях и вообще в мире. Джузеппе так разволновался, что перешел на «ты».

– Ладно, Пхунг! Если ты в нее влюбился – твое дело. Но не вмешивай нас в свои личные беды!

Говинд бросил с мрачной издевкой:

– Я вижу, тебе Чхина больше нужна, чем мы, чем спасение Желтого!

– Пойдемте! – сказал я. – Пойдемте к ней, не хочу объяснять на пальцах. И вы кое-что сможете увидеть и понять.

Чхина встретила нас приветливо, предложила свежего чая, диких фруктов. Спросила меня с нетипичной для нее любезностью, не болит ли у меня голова.

Мои друзья ждали, что я заведу разговор о Желтом и тэу, но я предложил провести небольшой эксперимент. Чхина должна войти в пустую комнату с завязанными глазами и определить, в каком углу стоит Джузеппе.

– Почему обязательно я? – запротестовал тот. – Вставай сам! Все вышли из комнаты, я встал не в угол, а в простенок, прикрывшись занавеской. Потом Чхина осторожно вошла, выставив перед собой руки, подозревая какой-нибудь подвох. Остановилась посреди комнаты. Джузеппе и Говинд смотрели в раскрытую настежь дверь.

Женщина с минуту стояла, как бы прислушиваясь, потом повернулась в мою сторону, хотя я не дышал и не шевелился.

– Но ты же говорил, что встанешь в углу, Пхунг? Говинд сел на истертом некрашенном пороге.

– Я кажется, понял, – произнес он потеплевшим тоном. – Чхина почувствует, если из зарослей пойдет излучение!

– И это она сможет даже ночью, – сказал я.

– Обалдеть можно! – Джузеппе исполнил что-то вроде чечетки и выругался с восторгом по-итальянски. – Извините. Значит, не надо искать или придумывать аппаратуру! Не надо тащить ее в джунгли на несчастных мулах! Чхина вместо аппаратуры!

– Что-то не совсем понимаю, – сказала она, сдирая с лица повязку. – Вы что-то решили без меня и хотите, чтобы я была как кукла, повернись сюда, повернись туда… А ну, убирайтесь из моего дома!

Мы с трудом успокоили ее, объяснив, что задумали спасти Желтого Раджу.

– Но ведь его не спасти, – проговорила она задумчиво, – все знают. Он никогда не даст потомства.

– Верно, Чхина, мы лишь продлим жизнь Желтого, если нам удастся, – сказал Говинд. – Но если ты не согласишься с нами идти… нам будет намного труднее это сделать.

– Ради Желтого я пойду. – Она посмотрела на меня. – А ради тебя ни за что бы не пошла.

АКЦИЯ СПАСЕНИЯ

Снежные вершины Гималаев еще были черными на фоне просыпающегося неба, когда мы покинули чхубанг. Никто нас не провожал, никто не пытался задержать и образумить. Прекрасно! Мы шли гуськом по висячему раскачивающемуся мосту, и под нами грозно шумела невидимая река. И еще скрипели и скрежетали ржавые цепи. И еще испуганно всхрапывал старый мул, нагруженный вьюками, – только одного и смог раздобыть Говинд. Прекрасное звуковое оформление, радующее души романтиков и бунтарей. Все мы, четверо, не считая мула, ощущали себя романтиками и бунтарями, которые все-таки переступили границу дозволенного, а что будет впереди – полная неизвестность. Но всегда есть оборотная сторона радости. И сейчас тоже: я с каждым шагом удалялся от Подвалов. Ощущал это физически…

Мы шли в темноте, только Говинд впереди время от времени освещал тропу фонариком с зеленым фильтром, свет которого невозможно увидеть на расстоянии десяти шагов.

За Говиндом следовал налегке Джузеппе, – он был плохой ходок, и когда-то его не взяли в даньчжинскую армию из-за «конской стопы». Вот почему он стал не генералом, а лучшим в мире специалистом по хищным кошкам.

Затем шла Чхина, бесшумная, как тень, и ведь несла на себе корзину со своими вещами, не захотела доверять такие ценности «нечистому» зверю мулу. Ну и я следом за ней, налегке, конечно, и просунув пальцы рук в отверстие колоды, чтобы не елозила по ключицам. И, наконец, мул, наша тягловая надежда и опора. Он кряхтел и вздыхал под тяжестью, но добросовестно исполнял свой долг.

Сквозь тяжкие вздохи мула я расслышал невнятное бормотание. Меня будто дубиной ударили по голове. Никто из моих друзей не мог так по-старчески бормотать! Мул – тем более. Я резко обернулся, мул с ходу стукнулся влажной мордой в мою грудь и поддал головой под колоду – и у меня из глаз посыпались искры. Я вскрикнул:

– Тут кто-то есть!

Прибежал Говинд с фонариком – и кого же мы увидели! Премилого старикашку с жутким храмовым именем. Он улыбался, щурясь в зеленом луче. На его извилистом посохе висел тощий узелок с пожитками.

Пораженные таким видением, мы молчали.

– Мне тоже надо туда… – проговорил Духовный Палач с застенчивостью ребенка. – С вами…

– Обалдеть можно! – сказал Джузеппе по-итальянски, но мы его поняли.

Чхине вдруг захотелось вернуться.

* * *

– Я, кажется, утюг не выключила, – сказала она мне в затылок, – честное слово, Пхунг.

– О мудрейший наставник, – сказал я, оправившись от удивления. – Наверное, вам не следует отправляться в столь опасный путь. А поведение мое и другого наказанного будет хорошее, я вам обещаю. Мы не будем убивать тигров, мы будем спасать Желтого.

– И еще мы найдем потерянную вещь, – поддержал Джузеппе.

– Очень хорошо, – обрадовался старичок, – я вместе с вами буду спасать Желтого и искать потерянную вещь.

– Ты только не волнуйся, – сказал я Чхине, – мы что-нибудь придумаем. Или ты напустишь на него головную боль.

– Бесполезно, – сказала она с сожалением, – он ведь совершенный. У него восемь ступеней, а у меня ни одной. Я не смогу. Я лучше вернусь. Мне не по душе, когда совершенный маячит перед глазами.

Мы принялись в три глотки уговаривать ее, а она ломалась, как и многие женщины на ее бы месте, так уж они устроены. Старичок с детским любопытством смотрел на зеленый огонек и прислушивался к нашим словам.

– Не надо меня бояться, – неожиданно заговорил он. – Я не затем, чтобы следить и духовно пытать, я затем, чтобы спасти Желтого.

– Странное дело, мудрейший монах, – ответила на это женщина. – Никто из монахов и совершенных не хочет спасать, а вы почему-то хотите.

– Да, учитель, – подхватил я. – Почему?

– И верно! – воскликнул Джузеппе. – Почему? Старичок обезоруживающе улыбнулся.

– Я ведь старый, мне скоро девяносто лет… И я давно уже достиг восьмой ступени. Но есть маленькое добавление к восьмой ступени, никто не знает, какое. Я думал-думал, потом спросил себя: «А может, спасение Желтого и есть то святое добавление?» Никто на такой вопрос мне ответить не может. Потому я пошел с вами.

– Хорошо, – сказала Чхина с металлическими нотками в голосе. – Я пойду, но если Пхунг женится на мне.

Я потрясенно смотрел на ее зеленое лицо. Все молчали. Наконец Говинд прокашлялся и проговорил мрачным тоном:

– Надо жениться, Пхунг.

– Но почему я? Джузеппе захохотал:

– Ты, Пхунг, уже начал задавать мои любимые вопросы. А что будет, когда женишься?!

– Что будет? – заинтересовалась женщина.

– Будет петь арии из лучших в мире итальянских опер.

– Да ты не бойся, – Чхина грубо толкнула меня в плечо. – Может, я пошутила. – И, помолчав, добавила:

– А может, и нет. Еще не знаю.

За этой перебранкой как-то сгладился неприятный факт появления в нашем отряде Духовного Палача. Поэтому мы двинулись дальше. Упала роса, и я даже через кожу высоких гималайских сапог ощутил ее жгучий холод. А монах и женщина шли босиком! Мне их было жаль.

– Чхина, – сказал я. – Почему бы тебе не обуться? Или у тебя нет подходящей обуви?

Она была тронута моей заботой. Проговорила с нотками благодарности в голосе:

– Ты будешь хорошим мужем, Пхунг.

Мы прошли километров пять, когда в долину Ярамы проскользнул робкий луч солнца, и вскоре донесся хриплый трубный звук – это монахи монастыря приветствовали утро. Джунгли все более оживали и наполнялись птичьими голосами, шорохами, где-то совсем близко от тропы мяукнул камышовый кот, и наш мул излишне нервно навострил уши. Монах похлопал его по твердой холке, успокаивая.

Небо над нами наливалось радостно-тревожной синевой, в которой была разлита и капелька зелени – признак высокогорья. Мы шли то под уклон, то в гору. Краски джунглей вокруг крепчали, постепенно утомляя зрение, притупляя мозг. Я дышал широко раскрытым ртом, не в силах справиться с дыханием.

Добрый старичок тоже устал. Его мокрая от росы тога в очередной раз зацепилась за куст и туго натянулась, обнажив тонкие незагорелые ноги. С озабоченным видом он остановился, аккуратно снял подол с ветки. Внезапно послышался неясный шум, потом – треск раздираемых лиан, будто сквозь джунгли ломился танк.

Мы схватились за оружие. Стена промокших зарослей дрогнула, сбросила разом жемчужные гирлянды, и на нас выскочило окровавленное существо с дико выпученными глазами. Лохмотья кожи висели по бокам. По сути дела, животное было заживо ободрано, поэтому трудно было узнать в нем обыкновенного горала, горную антилопу.

Увидев нас, горал резко затормозил, взрывая копытцами землю. И в тот же миг его догнала рычащая и воющая стая зверей, похожих на лис, и горал исчез в буро-красном лохматом клубке.

Говинд бросился на помощь горалу, улюлюкая и размахивая карабином как дубиной. Но злобные твари уже разорвали горала и, уклоняясь от наших пинков и прикладов, отбегали, глотая кровавые куски мяса. Они исчезли в зарослях, оставив нам скелет антилопы с торчащими ребрами. Их повизгивание постепенно стихло вдали, но мул продолжал испуганно храпеть и трясти ушами, присев на задние ноги. Духовный Палач успокаивал его шлепками по умному лбу.

– Это красные собаки, – сказал Говинд, переводя дыхание. – А точнее, волки. Они редко появлялись здесь, но теперь мы их встречаем все чаще. – Кивок в сторону загрустившего «итальянца». – Он знает.

– Беда для заповедника, если появляются красные волки, – с тяжким вздохом согласился Джузеппе. – Настоящая беда. Они ненасытны, как господин Чхэн.

– Не надо о нем, – поморщилась Чхина.

– Ужасный смысл в этой картине, – продолжал Джузеппе, – ведь они пришли, чтобы занять экологическую нишу королевских горных. Они все пожрут и распугают. И что я заметил: красные волки приходят следом за тэуранами. Тут какая-то закономерность…

Я спросил Духовного Палача:

– Неужели трудно понять, что разные хищники почуяли слабость Даньчжинского Времени?

Старичок взглянул на меня с укоризной и оттолкнул морду мула.

– Человеческий ум понимает не правильно. Надо слушать, что скажут боги.

– Так слушайте быстрее, – недовольно произнесла Чхина. – Не то поздно будет. – И все следом за ней по смотрели на белые ребра горала. Они были очень похожи на человечьи.

После долгого утомительного марша мы остановились на привал возле живописного шумного ручья, который без устали обстреливал брызгами заросли буйных трав. Джузеппе, большой любитель рыбы, пошел искать форель и неожиданно наткнулся на след тигра. Все пришли в возбуждение. После оживленной дискуссии, в которой приняли участие женщина и монах – оба хорошие знатоки природы, пришли к выводу, что это следы двух-трехдневной давности.

Говинд, как-то незаметно взявший на себя командование, быстро распределил роли. Чхину оставили в лагере – варить обед, а я должен был охранять ее и запасы провианта с гранатометом под мышкой. А на самом-то деле мне дали возможность прийти в себя после марша. Хомут высасывал из меня силы, и мне угрожало стать обузой для моих друзей.

Пока в котле весело булькало, мы с Чхиной нарвали несколько охапок шпината и еще какой-то травы, похожей на зверобой. Шпинат – понятно, кладовая аминокислот, и более полезного салата не придумаешь. А зверобой? Даньчжинская женщина задумала воскресить меня этой травкой, готовя, по-видимому, к будущей семейной жизни. Она посадила меня на камень, сказала «не вертись» и начала заливать меня вместе с хомутом жгучим зеленым соком.

– Шея не будет гнить, кровь не испортится, и ты меня будешь любить еще крепче.

Бедная несчастная женщина! Бедный несчастный я! Ведь во мне не было любви к ней.

– Ты детей любишь, Пхунг? – ворковала Чхина, выжимая пучок травы над моей головой, это занятие ей нравилось. – И я люблю. Сильно. Но меня все боятся, и мои мужья боятся. А когда вместо любви страх или еще что-нибудь, то дети получаются уродами. Вот почему у меня до сих пор нет детей.

Ее корявая, но глубокая мысль восхитила меня. Может быть, она походя высказала один из будущих постулатов НМ? И верно: вместо любви – похоть и пьянь или циничный расчет или принуждение – и появляется маленький монстрик, в генах которого ни капли любви, но есть то, что создало его по прискорбному случаю. И шагают такие по жизни, оставляя страшные следы…

– Ты что такой скучный, Пхунг? Я принюхался.

– Кажется, мы остались без обеда. Чхина подбежала к костру, засмеялась.

– Верно, Пхунг! Все пригорело!

Тем временем Говинд, Джузеппе и Духовный Палач шли по следу. Старичок вдруг остановился.

– Я пойду в другую сторону. – Он махнул ручонкой и, подхватив оранжевый подол, полез через кусты.

Говинд и Джузеппе лишь переглянулись. Охотничий азарт погнал их дальше, но след был все-таки старый, а на камнях и вовсе затерялся. Они вернулись на бивак злые и голодные, а тут такой конфуз с обедом. Джузеппе был вне себя.

– Это какое-то свинство!

Чхина пристально посмотрела на него.

– Не надо на меня кричать, итальянец, не то у тебя голова заболит от крика.

Он осекся, но потом снова вспылил:

– Теперь я буду готовить! И никому не доверю!

– Вот и хорошо! – Чхина бросила в него деревянный скребок, которым чистила котел. – Терпеть не могу всякие кухни, кастрюли…

Скребок попал Джузеппе в лоб, набив шишку. Это было в общем-то смешно, однако Джузеппе уже был не в состоянии понимать юмор. Он схватился за охотничий карабин. Говинд и я с большим трудом погасили конфликт.

– Женись ты на ней поскорее, – сказал Джузеппе, остывая. – Почему мы должны страдать из-за твоей нерешительности? Сегодня же, сейчас же немедленно устроим даньчжинскую свадьбу!

– Это не так просто сделать, – вполне серьезно сказал Говинд. – У нас разводов не бывает, а у нее три мужа.

– Я готов их застрелить, – сказал Джузеппе, – честное слово. Их счастье, что они далеко.

Решили отобедать сухим пайком – сухарями, галетами, консервированной колбасой, для старичка распечатали пакет с сухими сливками из ячьего молока. Но он все не появлялся, и мы встревожились.

А старикашка знал, что делать: взобрался на скалу, возвышающуюся над окрестностями ручья, и затаился. Его грязно-оранжевая тога слилась с выжженными солнцем травами, которые росли на скальных пятачках целыми охапками. К дождливому сезону горные джунгли Ярамы перекрашивались в желтое и красное.

Старичок обозревал, не шевелясь, далекое и близкое, а зрение у монахов Тхэ-чхубанга исключительное. Кстати, Хранитель Подвалов восстанавливал именно остроту зрения, когда я увидел его впервые, – с помощью созерцания пламени светильника или утреннего солнца. Об этой древней методике и йоги знают, неизвестно, кто у кого перенял – они у даньчжинов или наоборот.

Духовный Палач разглядывал клубок шевелящихся змей на сухом дереве, суету в кустарнике. Потом заметил на далеком склоне хребта горных антилоп, идущих в высокой траве, – видны были только рога и уши. Потом увидел струйки каменной мелочи, ползущие вниз, – тоже далеко, но принялся терпеливо смотреть луда, на заросшие кустарником скалы. Мелькнула полосатая змея, опять посыпались мелкие камни и куски почвы – журчание ручья не давало возможности услышать звук. Потом над зазубринами скал появилась Летящая Глыба – как ее окрестили даньчжины. Какое-то мгновение она висела на одном месте, затем нырнула за камни. Старичок и вовсе перестал дышать.

Он сидел долго, не спуская глаз с известняковых зазубрин. Он уже слышал наши крики – мы искали его. У него затекли конечности и шея одеревенела… И он дождался своего. Он разглядел ползущего в кустах тигра. Вот он вжался в расщелину и стал невидим. Тотчас над теми кустами появилась Летящая Глыба – зеленая и пятнистая, она абсолютно сливалась с фоном местности, и ее выдавало только движение. Она плавно прошлась над нагромождением скал, и тигр в стремительном прыжке настиг ее в воздухе, сшиб лапой. Вниз к ручью потекла река из каменной мелочи, поднимая завесу пыли. Старичок разглядел, что тигр съезжает на брюхе по этой реке и, прижимая лапами дергающуюся Глыбу, с яростью грызет ее…

Духовный Палач был похож на убегающего от полиции преступника, когда мы увидели его. Он размахивал ручонками и, выпучив глаза, захлебывался словами:

– Там!.. Желтый!.. Летящая Глыба!..

Обед не состоялся. Мы кинулись к тому месту, где тигр отбивался от тэуранских «пылесосов». Ориентир был хороший – высокий столб пыли над зарослями и скалами. Но когда мы достигли этого склона, никого не обнаружили, хотя каменная мелочь все еще сыпалась вниз.

Но следов было много – клочья тигровой шерсти, капли свежей крови, неясные отпечатки лап на сухой почве.

– Скорей! – сдавленно кричал Джузеппе, сжимая в руках карабин. – Надо спасать! Надо что-то делать!

Ясно было, что и тигр, и тэураны где-то неподалеку. Я расчехлил трубы гранатометов.

– Они, наверное, видят нас, – сказал Говинд, чуточку побледнев. – Если видят, то ты, Чхина, должна почувствовать излучение.

Чхина сидела на камне в расслабленной позе, полузакрыв глаза. По ее смуглой коже текли струйки пота, грудь высоко вздымалась.

– Ничего я не чувствую! – сказала она, вытирая лицо ладонями. – Нет их!

– Ты успокойся, – сказал я, – отдышись.

– Их нет! – повторила она раздраженно. – Тебя чувствую, Говинда тоже. И от Духовного Палача теплом бьет… Они убили Желтого и ушли!

– О боже мой! – простонал Джузеппе. – Мои бедные кошечки! Неужели это конец?

Мы разбрелись в разные стороны в поисках следов, и нам опять повезло: Говинд обнаружил четкие отпечатки лап на берегу ручья.

– Живой!.. – Джузеппе не мог больше говорить, сел и заплакал.

Чхина по-матерински потрепала его буйную шевелюру.

– Когда ты так сильно любишь Желтого, ты мне нравишься. Может, вместе с Пхунгом станешь моим мужем, не знаю. Вот перестанешь меня бояться…

Слезы на глазах «итальянца» мгновенно высохли. Я замерил шаг тигра, он был крупнее моего.

– Да, – сказал я. – Это Желтый. И он ранен.

…Тигр привел нас в яму-парильню, в самое сердце джунглей Ярамы. Опять – невыносимая жара. Мы с Духовным Палачом выбились из сил. И самое неприятное – над нами повисли грифы. С каждым днем их число увеличивалось.

– Почему Желтый пришел сюда? – недоумевал Говинд. Он осунулся, редкая черная щетина делала его лицо чужим и зловещим. Пират какой-то, а не Говинд. – Ведь, по всем законам, он должен был уйти в свое родное логово, на свою охотничью территорию. Чтобы зализывать раны…

– Или умереть, – с мрачным видом добавил Джузеппе.

Он тоже зарос, но был похож не на пирата, а на пугало. Или на меня. Ему не хватало хомута на шею – а то мы были бы как близнецы.

– Но его логово далеко отсюда, в горах, – закончил свою мысль Говинд и вопросительно посмотрел на меня, но в моей голове, кроме звона от усталости, ничего не было.

Возле Красных Скал след исчез.

– Он это умеет, – сказал Джузеппе. – Я все удивляюсь, почему он дорожку нам протаптывал, а не пытался улизнуть. Вот и улизнул.

– Пошел по ручьям к озеру или к реке, – сказал Говинд, ложась на траву. – А потом, будьте уверены, вылезет на голые камни, чтобы вода с его меха смыла последние следы – даже собака такой след не берет.

– Это очень умный тигр, – согласился монах, стоя на голове – так он освобождался от хвори и усталости. Правда, ему уже и это не помогало.

Джузеппе нервно дернулся и с мученическим выражением лица признался:

– Ведь я охотился на него… тогда… И уже посадил его на мушку… Догадайтесь, что он сделал?

– Обычно королевские горные бросаются на того, кто в них целится, – сказал Говинд.

– Он громко зарычал, – сказала Чхина, – и ты потерял ружье.

Она держалась лучше всех, хотя и похудела неимоверно.

– Почему ты меня все время подкалываешь, женщина? Кто ты такая?

– Я не подкалываю, я говорю серьезно.

– Он спустил на меня лавину камней! – закричал Джузеппе. – Потом меня долго выколупывали из завала! – Он выругался по-итальянски и посмотрел на монаха. – Извините.

С надсадным кряхтением монах сел в позу лотоса. К его морщинистой лысине сразу присосался огромный слепень. Старичок прогнал его легким взмахом ладошки, стараясь не причинить ему вреда. Слепень перелетел на круп мула, и тот ловко прихлопнул его хвостом. Монах с укоризной посмотрел на мула.

– Выходит, Желтый где-то залег, и надолго? – Я пытался что-нибудь сообразить. – Выходит, нам его не найти, как бы ни искали?

– И неизвестно, сколько он будет отлеживаться, – сказал Говинд. – Ведь тигры лечатся голодом, как монахи

И другие умные люди.

– Да, – повторил с благостным лицом старичок, – это очень умный тигр. Потому еще живой.

Уже темнело, птицы с шумом и гамом устраивались на ночь в кронах деревьев. Уже некогда было искать место для лагеря, и мы остановились на той же поляне, где случилась прошлая трагедия. Говинд вбивал колышки для палатки и вдруг воскликнул:

– Я, кажется, догадался, зачем Желтый привел нас сюда! Он хочет, чтобы мы и тэу перебили друг друга!

Я рассматривал следы возле палатки, похожие на отпечатки автомобильных шин.

– Что это?

– Вертолет, – ответил Говинд. – После нас вертолет лесной охраны вывозил отсюда трупы.

Я осмотрел всю поляну, попытался найти ту проволоку, до которой так и не смог добраться. Земля была влажной, но моих следов не было, а ведь за пять дней они не могли сами по себе исчезнуть! Я же топтался на этом пятачке, хорошо помню! Это говорило о том, что кто-то тщательно уничтожал следы. Но не мои же!

Мы посовещались у костра и пришли к выводу, что сразу после взрыва и стрельбы тэу вышли на поляну взглянуть на трупы или поживиться добычей, а когда сделали свое дело, по обыкновению уничтожили следы.

– Они не оставляют следов, – заметил Духовный Палач. – Всем известно. Они летают над травами, не касаясь их.

Ощущение опасности не оставляло нас. Это здорово действовало на нервы. Уж лучше бы тэу обстреляли лагерь или бросили гранату. Все какая-то определенность…

Я не смог уснуть и вылез из палатки. На часах стоял Джузеппе – ему выпало по жребию. Светила яркая луна, отчего тени под деревьями были непроглядными, наступишь – завязнешь. Стояла мертвая тишина. Даже ночные птицы помалкивали, и духота достигла апогея – с меня текли ручьи пота.

Джузеппе возился у костра, колол большим ножом дрова и складывал в огонь. Я увидел, что он кромсает свой хомут. Нашел, значит, и никому не сказал. Он вздрогнул, когда я подошел.

– Все! Назад возврата нет! – нервно произнес он и так рубанул по доске, что тяжелое лезвие тесака врезалось в землю. – Меня держали здесь мои дорогие кошечки… А теперь их нет, и меня нет… Это все очень печально, Пхунг. Жизнь моя кончилась. Нет любимого занятия, нет профессии, и все, что я написал о королевских горных, – теперь только история. Мы в другой эпохе, Пхунг, где нет места моим дорогим кошечкам, и мне нет места…