Текст книги "Штрихи к портретам: Генерал КГБ рассказывает"

Я переживаю за А.Г. Лукашенко, когда он срывается, нервничает. В этом – слабость. Политику такого ранга надо уметь сдерживать свои эмоции. Но что поделаешь, у каждого свой характер.

Мне нравятся более взвешенные, спокойные высказывания Лукашенко. Это радует и обнадеживает. Сможет ли он довести реформы и преобразования в республике, как того требует время? Надеемся. Хотя очень сложно, и не все зависит от него.

История отвела ему время. Посмотрим. А чего смотреть? Помогать надо.

КИРИЛЛ МАЗУРОВ

Все, кто лично знал Кирилла Трофимовича Мазурова, отмечают его государственную и человеческую мудрость. Он был тонким политиком и трезвым прагматиком. Его отличали глубокий природный ум, трудолюбие, интеллигентность, большие организаторские способности, исключительная простота и скромность. Он был личностью огромного масштаба. В вопросах воспитания кадров его сравнивали с заботливым, умным садовником: где-то сделает хороший подвой, где-то срежет лишний сучок… Немаловажно разумно разместить в саду деревья, учитывая их совместимость. Заботясь о взрослых насаждениях, не забывать о подрастающих саженцах. Без преувеличения можно сказать, что именно Мазуров вырастил, воспитал, выдвинул сотни высококлассных, талантливых руководителей. И в том, что Петр Машеров состоялся как выдающаяся личность XX века, – немалая заслуга Мазурова. Эти два имени нераздельны в истории Беларуси.

Стоит напомнить основные вехи жизненного пути Кирилла Трофимовича Мазурова: первый секретарь обкома комсомола, первый секретарь ЦКЛКСМБ, первый секретарь горкома партии, первый секретарь обкома партии, Председатель Совета Министров республики, первый секретарь ЦК КПБ, первый заместитель Председателя Совета Министров СССР – член Политбюро ЦК КПСС. В силу своего высокого должностного положения этот человек в прямом смысле решал судьбы многих людей. И решал так, что его вспоминают добрым словом. Я тоже считаю себя учеником и выдвиженцем Кирилла Трофимовича Мазурова.

* * *

Сентябрь 1942 года. В отряде получена радиограмма: вызывает на беседу товарищ Виктор – уполномоченный Белорусского штаба партизанского движения и ЦК.

Из Хоростова до Любанщины дорога не далекая и не близкая, теперь на автомобиле можно за 2–3 часа домчаться. А тогда суток за четверо дошел. По пути – вражеские гарнизоны, случались засады… Однако дошел. Лесные тропы там были мною исхожены еще в 1941 году.

Прибыл в штаб Минского соединения. Доложился по всей форме. Вышел молодой человек, старше меня лет на семь-восемь. В гимнастерке, пилотке, сапогах. Выправка военная. Стройный, подтянутый. На груди медаль «За отвагу». Представился:

– Виктор.

Беседа была обстоятельной. Его интересовало все, что делается на Пинщине, в Старобинском, Житковичском, Краснослободском, Любанском, Стародорожском, Слуцком районах, там, где я провел 1941 и 1942 годы. Людей и обстановку я знал. Обсудили кандидатуры будущих секретарей райкомов комсомола.

Товарищ Виктор – это и был К.Т. Мазуров, секретарь ЦК ЛКСМБ и уполномоченный БШПД. Он с первого дня, вернее, с первых минут, находился на войне. Выходил из Бреста, из окружения, был ранен, контужен. Его фронтовой опыт весьма пригодился партизанам. Сотни километров прошел Кирилл Трофимович по тылам врага в Минской, Пинской, Полесской, Барановичской и Брестской областях. Он внес весомый вклад в организацию всенародного сопротивления оккупантам.

* * *

Ранняя осень 1943 года. Товарищ Виктор прибыл к нам, в западные районы Пинщины, за Днепровско-Бугский канал. Он и сопровождающие его товарищи по пути не раз попадали в засады, огнем из автоматов отбивались от преследования.

Виктор подробно расспросил меня о делах подпольных райкомов комсомола. Не обошлось и без взбучки.

– К тебе претензии со стороны ЦК ЛКСМБ.

– Воюю плохо?

– Нет, в этом нет претензий.

– А в чем они?

– Мало пишешь докладных о работе.

– Главное для меня, товарищ Виктор, воевать, дело делать, а не писать.

– Информирование Центрального комитета – тоже дело. Учти это.

Кирилл Трофимович еще в 1942 году советовал мне:

– Пиши подробный дневник, каждый день пиши.

Как бы все пригодилось теперь, если бы послушался совета! Лишь много лет спустя я понял мудрость этой подсказки.

В другой раз Кирилл Трофимович упрекнул меня:

– Ты почему не прислушиваешься к советам старших?

– О чем вы?

– Ты по-прежнему лезешь в каждый бой. А твое дело руководить подпольем, райкомами, а не в атаку рваться!

У меня сплошное недоумение.

– Да, да. В Пинском соединении – тысячи партизан. Есть кому ходить в бой. Это не 41-й год.

– Увидев, что до меня не доходит, Кирилл Трофимович объясняет по-другому:

– Представь, что ты погиб в бою. С тобой будут утрачены связи, явки и т.п. Начинай все сначала. Пойми, ты отвечаешь не только за себя, а за сотни людей.

Такая вот наука. В общем-то простая. Кирилл Трофимович умел подметить главное, самое существенное и убедить в своей правоте.

* * *

Из глубокого тыла К.Т. Мазуров постоянно писал письма в ЦК ЛКСМБ, посылал донесения в ЦК КП(б)Б, БШГЩ. Теперь все это– архивные документы, которым храниться вечно. Вот строчки из тех посланий:

«Нордман – геройский парень. Однажды надел немецкую форму, подобрал «полицейских» и в роли «коменданта» разоружил несколько гарнизонов…»

«Ребятишки – до конца преданный народ… Дня них партизаны – великие и таинственные герои, и они помогают партизанам чем могут…»

«Организовали в партизанских зонах лесные школы…»

«Вы, наверное, знаете, какой подарок мы преподнесли Родине в честь Октября – взорвали мост на реке Птичь. Рвали хорошо. Я участвовал в этой операции на правах военспеца-консультанта и бойца, участвовал в штурме – было весело, стрельбы было много. Потрепали немцев…»

Участники того боя Николай Симонов и Алексей Каширов рассказывали: партизанские отряды после ночного броска скрытно подошли к хорошо охраняемому мосту на Птичи. На рассвете завязался бой. В какой-то момент штурмовавшие дрогнули. Немцы оправились от шока, наступавшие партизаны попятились. В этот драматический момент товарищ Виктор поднял в атаку автоматчиков. Огнем подавили немцев. Мост был взорван. Решительность, смелость Кирилла Трофимовича определили исход боя. За тот бой и к Герою можно было представить.

Кстати, в 80-е годы Кирилл Трофимович рассказывал мне. Пришел к нему в Кремль Василий Иванович Козлов. Он уже болел неизлечимой болезнью. Пришел и говорит:

– Кирилл, я вот из больницы сегодня выписался, недолго мне жить осталось. Пришел к тебе попросить прощения. Это я порвал твой наградной лист на Героя Советского Союза. Обижен был на тебя за критику…

Вот такие повороты судьбы…

* * *

В феврале 1989 года корреспондент «Советской России» Татьяна Бондаренко в интервью задала председателю Всесоюзного совета ветеранов войны и труда Кириллу Трофимовичу Мазурову и такой вопрос: «…Мазуров, будучи первым секретарем ЦК в Белоруссии, сам водил «Чайку», а рабочий день начинал с рейдов по магазинам, вокзалам, предприятиям?..».

Не знаю, как насчет «Чайки», а вот летом 1954 года, будучи Председателем Совета Министров БССР, К.Т. Мазуров за рулем «Победы», без охраны и помощников приехал в глубинку – в Телеханский район, где в то время я работал первым секретарем райкома партии. Дорога от Ивацевичей до Телехан (46 километров) была, как выражаются танкисты, «земля – небо». На гребле у деревни Козики в дождь ни пройти, ни проехать. Если мне надо было на ГАЗ-69 ехать в Брест, то я просил председателя колхоза выслать в помощь гусеничный трактор. Такая же дорога была и на Пинск.

Кирилл Трофимович как-то добрался самостоятельно, побывал на полях колхозов имени Ленина, Молотова, Жданова, осмотрел посевы, побеседовал с крестьянами. К сожалению, ни меня, ни председателя райисполкома в районе не было – вызвали на областное совещание в Брест.

Кирилл Трофимович зашел в секретарскую хату (старый одноэтажный дом, удобства во дворе). Дома была только наша нянька и хозяйка Прасковья Семеновна, кстати, тоже партизанка. Входит человек:

– Здравствуйте, я – Мазуров.

Заохала, засуетилась бабка, да это же глава правительства. Предложила присесть. Накормила чем бог послал: борщом, яичницей.

На следующий день звонит Кирилл Трофимович мне в райком:

– Что же это получается? Единственный раз приехал к тебе в гости, а хозяина дома нет. Ну, брат, и дороги у вас. Как же вы там живете, как работаете?

– Кирилл Трофимович, во все двери уже стучался, просил, умолял – помогите дорогу построить, невмоготу людям без дороги.

– Давай договоримся: приезжай в Совет Министров с письмом, что-нибудь придумаем.

Через пару недель прибыл я в Совет Министров. Кирилл Трофимович пригласил председателя Госплана Коханова, министра финансов Шатилло, начальника УШОСдора Шарапова:

– Давайте поможем этому хлопцу дорогу построить на Телеханы.

– Все деньги расписаны вперед на всю пятилетку, Кирилл Трофимович.

– Даю вам трехдневный срок. Изыскать возможности.

Через дней десять получил ответ: выделено пять миллионов рублей. По тем ценам это значило, что хватит на пять километров дороги.

Опять поехал в Минск – и в Совмин, к Мазурову:

– Кирилл Трофимович, это же издевательство – всего на пять километров дороги.

– Не горячись, главное – забить первый колышек, а потом вся дорога будет.

Я понимал, что план планом, пятилетка пятилеткой, а у каждого министра, тем более у правительства загашники все же были. На случай крайних ситуаций. Да и пятилетки-то тогда шли с перевыполнением.

В 1955 году я уехал из района на учебу. Дорогу достраивали уже другие. Теперь сто километров от Ивацевичей до Пинска – отличная асфальтовая трасса. Приятно осознавать, что и ты к этому доброму делу причастен.

* * *

Первое серьезное столкновение К.Т. Мазурова с Н.С. Хрущевым произошло тогда, когда ЦК КПБ возразил против расчленения единой партии на две – промышленную и сельскохозяйственную.

Этот абсурд был виден на примере любого района республики. Именно в те годы политический работник, каким был 1-й секретарь райкома партии, превращался в заурядного хозяйственника, завхоза района. Утрачивалось главное – связь партии с народом. Пленумы партийных комитетов, партийные собрания превращались в хозяйственные совещания.

Мазуров и его соратники сопротивлялись этим нововведениям Хрущева. В результате тот ставил вопрос о снятии Мазурова с поста 1-го секретаря ЦК КПБ и освобождении от обязанностей кандидата в члены Политбюро, оскорбительно называл его «негодным руководителем».

Мы, рядовые работники, не все знали об этой острейшей борьбе в верхах. Публичное противостояние Мазурова и Хрущева относится, если не ошибаюсь, к 1960 году. (Это событие заслуживает отдельного разговора.)

Как это было? В театре оперы и балета собрался республиканский актив. Большой президиум – человек пятьдесят, а может и шестьдесят, – во главе с «дорогим Никитой Сергеевичем». На трибуне – докладчик, 1-й секретарь ЦК КПБ К.Т. Мазуров. Доклад – глубокий анализ состояния экономики, перспективы и планы на ближайшее будущее. Докладчик перешел к проблемам сельского хозяйства. В Белоруссии планировали возродить льноводство, традиционную культуру для многих районов. Без хорошего предшественника – клевера – не получишь хорошего урожая льна. Назывались цифры, сколько засеять многолетними травами, картофелем.

Хрущев взорвался, что называется, вскипел:

– Как это так, площадь под кукурузу сокращаете, а под клевер и картошку – расширяете.

И начал подсчет кормовых единиц. Кукуруза – это царица полей, а вы… бульба, клевер.

Мазуров стоял на трибуне, терпеливо ждал, когда кончится поток хрущевских слов.

– Согласен с Вами, Никита Сергеевич, что кукуруза дает рекорд кормовых единиц с гектара. Но она, как правило, не дает высокого урожая на песчаных и подзолистых почвах.

Хрущев с новой силой обрушился на докладчика:

– Посмотрите на него. Это первый секретарь ЦК? Не понимает простых вещей. Заладил: клевер, картофель…

Оборачивается к знаменитому председателю колхоза «Рассвет» К.П. Орловскому:

– Вот мой друг мудрый Орловский скажет, сколько он будет в этом году сеять бульбы, а сколько кукурузы.

Орловский:

– Никита Сергеевич, засеяли в прошлом году 900 гектаров бульбы, в этом будем сеять 1200. Нельзя нам без нее, это второй хлеб.

У Хрущева от возмущения чуть челюсть не отвалилась:

– И это мой друг Орловский. Предал меня…

И продолжил яростно ругать Мазурова.

Кирилл Трофимович – бледный, как полотно (до сих пор помню), стоял за трибуной и молчал.

Хрущев иссяк. Насупился, надулся.

Мазуров спокойно продолжал доклад и свою линию: будем в республике увеличивать посевы клевера и картофеля. Назывались цифры по областям.

Хрущев снова взорвался:

– Ничего не понял Мазуров, какой из него руководитель республики.

И понес… Когда успокоился, Кирилл Трофимович снова продолжал доклад.

Я переживал за него, думал, каким мужеством надо было обладать. Можно было и инфаркт, и инсульт схлопотать на трибуне. Хрущев переключился на морганистов-вейсманистов: «Вы своего земляка, Жебрака, сюда пригласили». Так оскорбительно, по-хамски к выдающемуся генетику и селекционеру Антону Жебраку мог обращаться только невежда в науке Лысенко.

В зал прибежали люди в белых халатах, Жебраку стало плохо, и его увезла «скорая помощь».

Вот такой принародный конфуз случился. Но с тех пор К.Т. Мазуров на Хрущева действовал, как красное полотно на быка.

В 1964 году, после смещения Хрущева, Мазурова избрали членом Политбюро ЦК КПСС и первым заместителем Председателя Совета Министров СССР.

Справедливость восторжествовала, но чего это стоило Кириллу Трофимовичу.

Я не стану рассказывать о примечательном инциденте в Беловежской пуще, когда Хрущев не смог «сломать» К. Мазурова и Т. Киселева. Бросил охоту и уехал из пущи. Об этом уже кто-то писал, да и я лично не присутствовал при этом.

* * *

В 1950 году меня «сватали» на работу в Пинское областное управление госбезопасности. Начальником отдела по борьбе с бандитизмом (отдел ББ).

Первый секретарь обкома партии Петр Алексеевич Тетюшев, узнав об этом, заявил мне:

– Я слышал, что тебя прочат в МГБ. Согласия не даю. Уцелел в войну, а теперь под пули бандитов полезешь? Не пущу.

По старой партизанской дружбе решил посоветоваться с Мазуровым – в то время секретарем Минского обкома партии.

– Как быть? – переспросил он. – Ты уже взрослый, решай сам. Но знаешь, у меня на днях был полковник госбезопасности и слезно просил помочь ему уйти из органов, не может больше…

И я понял, что Мазуров не советует мне переходить в МГБ.

В 1958 году я получил диплом Высшей партийной школы при ЦК КПСС. Зашел в ЦК КПБ к заведующему орготделом Алексею Алексеевичу Смирнову спросить, куда определяют на работу.

– Вчера на секретариате ЦК приняли решение, что ты пойдешь работать к Александру Ивановичу, – ответил Смирнов.

– Кто такой Александр Иванович?

– Председатель КГБ республики Перепелицын.

– А что я там буду делать?

– Это тебе объяснят в комитете.

Буквально через несколько минут я уже был в кабинете Перепепицына.

– ЦК рекомендует вас членом коллегии – начальником управления Комитета госбезопасности.

– Но я ведь не знаю работы. Провалю дело. Чем я буду заниматься?

– Когда зачислим в кадры, тогда и объясним. Вас давно и хорошо знают в республике. Участок предстоящей работы – по вам. Научим, не боги горшки обжигают.

После бессонной ночи звоню в ЦК КПБ А.А. Смирнову:

– Может, не надо в КГБ?

– Не надо тех, кто просится, рвется туда. Если ты возражаешь, то жди Мазурова, он вот-вот вернется из Гомельской области. И решай с ним вопрос.

Да, задачка! Что я скажу Кириллу Трофимовичу? За всю жизнь такого не было. Шел работать туда, где надо было. И не возражал. Как же поступить? Когда-то Мазуров не рекомендовал мне идти на должность начальника отдела ББ. А теперь вот рекомендует.

Есть решение, надо соглашаться.

Так по рекомендации Кирилла Трофимовича стал я чекистом. И проработал в КГБ десятки лет. Как работал? А судите сами: за эти годы из-под моего крыла вышло полтора десятка генералов госбезопасности, в том числе и генерал-полковники, генерал-лейтенанты.

Круто повернул когда-то мою судьбу Кирилл Трофимович.

* * *

Было это в 1972 году в Кабардино-Балкарии. К.Т. Мазуров с супругой Яниной Станиславовной отдыхали в Кисловодске. Поехали на экскурсию на Эльбрус. Провели в горах два дня, а в воскресенье хозяева проводили их до границы Ставропольского края. По местному обычаю у обочины дороги Нальчик – Пятигорск развернули на траве «скатерть-самобранку», а там – баранина, куры, индейки, всякие соленья, коньяки, вина. На отдельном ковре – дорогие подарки: кинжал, рог тура, папаха, традиционная бурка горца, подарки для жены – меха норки и украшения.

Вышли из автомашины, Кирилл Трофимович спрашивает:

– Зачем все это? Мы ведь два часа назад пообедали в горах. Что это за подарки царские? Если это за государственный счет – не приму. Если это за вашу личную зарплату – тоже не приму. Вы же лишили свои семьи зарплаты на полгода.

Хозяева обескуражены… Законы горского гостеприимства предписывают дарить уважаемому гостю самое дорогое.

– Не убеждайте меня, дар не приму. Я – первый заместитель Председателя Совета Министров Союза и всегда препятствую таким замашкам – поживиться за государственный счет.

Наконец Кирилл Трофимович согласился, чтобы ему накинули на плечи традиционную бурку.

– Вот бы такую мне в партизанах или на фронте, – сказал он при этом. – И от снега, и от дождя, и от холода, и от жары. Остальное уберите…

Был я в Кабардино-Балкарии через семнадцать лет после этого случая. Многое уже забылось, а эту историю люди помнят и говорят:

– Вот это был государственный человек! Мазуров преподал нам урок скромности и бескорыстия.

Горная Кабардино-Балкария помнит одного из лучших сыновей Беларуси.

* * *

Ноябрь 1978 года.

Пленум ЦК КПСС.

Члены Политбюро занимают места в президиуме. Среди них – К.Т. Мазуров.

Генсек Л.И. Брежнев открывает пленум. Повестка дня известна, но Брежнев внезапно объявляет:

– Поступило заявление товарища Мазурова с просьбой освободить его от обязанностей члена Политбюро и первого заместителя Председателя Совета Министров…

«Какое заявление? – думает Мазуров. – Не писал же я ничего…»

– Голосуем. Кто за? Единогласно.

Суслов подсовывает Брежневу записку, мол, надо объявить благодарность.

Брежнев:

– Ах, забыл. Объявляю Кириллу Трофимовичу благодарность. Он долгое время работал вместе с нами.

Раздались аплодисменты. Дружные, теплые.

Так Мазурова «уходили» с вершины власти.

Кирилл Трофимович в своей книге «Незабываемое» несколько по-иному пишет о той отставке. Видать, не хотел никого обижать. Я же пишу, как мне самому рассказывал Мазуров, а затем П.М Машеров, другие участники пленума.

* * *

Кирилл Трофимович Мазуров умер в конце 1989 года – в самый разгар антикоммунистической истерии. Похоронили верного сына земли белорусской в Москве на Новодевичьем кладбище. Проститься с ним в Центральный Дом Советской Армии пришли сотни людей. Когда Янина Станиславовна в декабре 1989 года забирала из больницы вещи мужа, она обнаружила среди них блокнот, в котором был наказ Кирилла Трофимовича внуку Кириллу, вступающему в жизнь:

Будь верен Отчизне —

Измены она не прощает…

Будь честен,

Учись и трудись,

Не гоняясь за чином.

Тогда ты и будешь

Великой страны

Гражданином.

Беларусь помнит Кирилла Мазурова. Одно непонятно. В Минске есть проспекты, улицы Машерова, Рокоссовского, Пономаренко, Козлова, Киселева, Лобанка. И это правильно. А проспекта Мазурова почему-то нет. Хотя всей своей жизнью он заслужил, чтобы его именем был назван проспект. И к строительству послевоенного Минска он имел самое прямое отношение.

Минчане с пониманием и благодарностью восприняли бы появление в столице проспекта Мазурова. Это было бы восстановлением исторической справедливости.

Кирилл Трофимович Мазуров не оставил семье после себя ни дач, ни машин, ни сбережений в банках. Но он оставил значительно больше – доброе имя.

ПЕТР МАШЕРОВ

Осенью 1953 года проходил Пленум ЦК КПБ. Заседали три дня. В зале духота, народу – человек 400. Все устали от речей и долгого сидения. Зал приглушенно гудел. Кто слушал вполуха, а кто вполголоса рассказывал анекдоты.

Мы, пинчане, обменивались мнениями.

– Ну чего переливают из пустого в порожнее? Говорили бы о том, что болит. Давайте скажем о своем…

Кто-то, кажется Иван Коростелев – секретарь Ивановского райкома, подзадорил:

– Давай, Эдуард, ты самый молодой.

Я быстро набросал записку в президиум: «Прошу слова». Когда вышел на трибуну, сказал примерно так:

– Товарищ Патоличев в своем докладе убедительно говорил о необходимости воспитывать кадры в духе принципиальности и честности. Мы в районной организации стараемся от этих принципов не отступать. Но давайте посмотрим, как само Бюро ЦК КПБ выполняло на деле эти принципы.

Обращаюсь к президиуму, где сидели члены бюро. А были там люди еще с довоенного состава.

– О какой вашей принципиальности можно говорить, когда вы порой необдуманно выдвигали руководящие кадры, представляли к орденам, высоким званиям? Хотите примеры? Пожалуйста. Алексей Клещев в июле 1941 года был оставлен в тылу врага членом Пинского подпольного обкома КП(б)Б. Но в сентябре он покинул своих товарищей, ушел в родную деревню, отсиделся там, отрастил бороду, затем перешел линию фронта и оказался в комфортабельной «землянке» гостиницы «Москва». Просидел в столице до сентября 1942 года. Потом самолетом забросили Клещева в Пинскую область уже секретарем подпольного обкома партии. Через несколько месяцев ему присвоили звание генерал-майора, а затем и Героя Советского Союза. За что? Немца живого в глаза не видел. Уже через год – в октябре 1943 – снова был в советском тылу. А после освобождения Пинска назначили первым секретарем обкома. Позже стал первым секретарем Полоцкого обкома. «Советская Белоруссия» разделала его как бездарного руководителя. И что же? Через пару месяцев, в 1948 году, читаем Указ Президиума Верховного Совета БССР о назначении А.Е. Клещева Председателем Совета Министров республики. И только в июле 1953 года его освободили, направили на «райские курсы» в Москву, в резерв. Где же ваша принципиальность, товарищи члены Бюро ЦК? А как вы подходили к награждениям? Главный снабженец Белорусского штаба партизанского движения – нарком торговли – ухитрился получить не только орден Ленина, но и орден Красного Знамени, опять-таки не выходя из комфортабельной «землянки» гостиницы «Москва»…

Зал притих, не ожидали такого… Сидели так тихо, что пролети муха – было бы слышно. Для многих участников пленума это было откровением.

К.Т. Мазуров сказал потом второму секретарю Пинского обкома партии В.И. Лузгину:

– Ну не умрет Эдуард своей смертью.

А мне на всю жизнь запомнилась реакция секретаря ЦК ЛКСМБ Петра Машерова. Он подошел ко мне в перерыве – высокий, худощавый, посмотрел, молча пожал руку. Улыбнулся. И – ни слова. Выходит, то, что я сказал с трибуны, было и ему близко. Значит, мы были единомышленниками.

Это подтверждалось потом не раз.

А Пленум ЦК 1953 года, когда я впервые встретился с Машеровым, мне не забыть. Почти полвека прошло, а помнится все, словно вчера это было.

* * *

Петр Миронович Машеров в августе 1955 года стал первым секретарем Брестского обкома партии. А в сентябре я уезжал на учебу в Москву.

– Жаль, что уезжаешь, – сказал тогда Машеров. – Если бы пришел я в область раньше, не отпустил бы. Мы бы еще с тобой вместе поработали.

Все три года учебы Петр Миронович держал в поле зрения нас – брестских студентов: меня, Василия Шваро, Татьяну Дудареву. К Новому году и к 1 Мая мы всегда получали от него весточку – денежный перевод. Для студента, особенно семейного, это многое значило. А как завидовали нам товарищи из других регионов: «Надо же, три года не забывает вас первый секретарь обкома!..».

Судьба распорядилась так, что в сентябре 1958 года после завершения учебы я неожиданно для себя попал на работу в КГБ Белоруссии. Перед секретарем Брестского обкома партии П.М. Машеровым мне было совестно. Я ведь обещал, что вернусь в Брестскую область. А в апреле 1959 года он был избран секретарем ЦК КПБ. Я обрадовался этому. При первой же встрече сказал Петру Мироновичу:

– Камень с моей души свалился, когда Вас избрали секретарем ЦК, вину свою чувствовал все эти месяцы.

– Ну вот, теперь будем работать в Минске. Поручили мне, брат, курировать оргвопросы, кадры и правоохранительные органы. Ценю, что ты искренне переживал. Однако правильно сделали, послав тебя работать в органы безопасности. Не переживай!

10 мая 1965 года напутствовал меня Петр Миронович на руководящую работу в Москву – в Центр. Мы долго беседовали. Тепло попрощались. Оказалось, судьба развела нас надолго.

* * *

Будучи на отдыхе в Кисловодске, Петр Миронович спросил меня как бы между прочим:

– Вернулся бы в Белоруссию?

– Да я по шпалам пошел бы домой.

Разговор на этом закончился. Я тоже деликатно замолчал. И Петр Миронович ничего больше не сказал.

* * *

С 1968 года я работал на Северном Кавказе.

В январе 1970 года со мной беседовал Ю.В. Андропов. Вручая генеральские погоны, Юрий Владимирович сказал:

– Готовься к возвращению в Белоруссию. Будем рекомендовать тебя председателем Комитета…

Проходит месяц, два, три. И председателем КГБ БССР назначают Я.П. Никулкина. До этого его оформляли на пенсию. Ничего не понимаю, и спросить не у кого. Разговор тот был конфиденциальный, присутствовали только В.А. Крючков и

С.Н. Антонов. И только потом мне доверительно сказал Антонов:

– Знаешь, что произошло с твоим назначением?

– Нет, не знаю.

– Когда Юрий Владимирович доложил Брежневу о твоей кандидатуре, тот сказал: «Вы что, не понимаете, что Петро (так Брежнев называл Машерова) подтягивает к себе партизан? Мы же ничего не будем знать, что он там замышляет!».

Мог бы привести и другие факты, подтверждающие настороженность Брежнева по отношению к Машерову.

Знал ли Машеров об этом? Думаю, это для него секретом не было. Но если и не знал, то чувствовал. Ведь он был человеком тонкой душевной настройки.

* * *

Выдающийся математик XX века Андрей Бомбрук утверждал: «Математика приводит в порядок умы. И учит системе доказательств. Человека, который знает математику, труднее провести на мякине. Он сумеет отличить правду от лжи».

Академик не был знаком с Машеровым и не знал, что Петр Миронович был преподавателем математики. Но сказанное им целиком относится к Машерову. Его трудно было «провести на мякине», он умел отличать правду от лжи. Об этих его качествах знали не только в Белоруссии.

* * *

Есть смысл сказать тут и о том, как я оказался на посту председателя КГБ Узбекистана. Выяснилось это, разумеется, позже, спустя годы. Оказывается, Машеров еще раз ставил вопрос о моем возвращении в Белоруссию. Как мог Андропов опять отказать Петру Мироновичу? Причин хаять меня не было. Потому и сделали красивый ход: выдвинули Нордмана, но – в Узбекистан.

Что тут скажешь? Машеров руководствовался добрыми чувствами, а «гореть» в Узбекистане пришлось мне…

* * *

Пять лет я был в почетной, так скажем, командировке в ГДР. Два раза в год приезжал в Союз. Каждый раз меня по-братски встречали в Бресте и Минске. Зная занятость Машерова, не позвонил ему в очередной приезд. Совестно было отнимать у него время. Петр Миронович высказал мне обиду:

– Как же так, был в республике и не позвонил? Прошу тебя, впредь не поступай так.

Больше я себе подобного не позволял. В Минске делал остановку на несколько дней. В гостинице «Октябрьская», а чаще в особняке по Войсковому переулку мне всегда было уютно. В каждый приезд наши беседы с Машеровым были долгими и в высшей степени откровенными.

Последняя наша встреча состоялась за год до трагедии.

В 18 часов позвонил помощник Машерова Виктор Крюков:

– Петр Миронович ждет. Машина за тобой вышла.

Приехал в ЦК. Зашел к Крюкову, подождал, пока от Машерова вышел кто-то из секретарей ЦК. В кабинете сразу после рукопожатия Петр Миронович говорит:

– Поедем-ка в Дрозды. Полина Андреевна наготовила драников твоих любимых. На даче и продолжим разговор.

Лифтом спустились вниз. (Петра Мироновича кто-то из аппарата отвлек по срочному делу.) Стоим с сотрудниками из охраны. Давно знакомые ребята. Во дворе две машины: «ЗИЛ-17» и сзади «Волга» охраны.

– А где, – спрашиваю, – спецмашина сопровождения?

– Она идет у нас впереди метров за 500–600, – отвечает начальник охраны полковник Валентин Сазонкин.

– Как же можно так ездить, да еще в такой туман? Впереди «ЗИЛа» должна быть машина прикрытия.

– Мы не раз говорили Петру Мироновичу, а он – ни в какую. Скажите вы ему, он к вам прислушается.

Сели в «ЗИЛ». Улучив момент, говорю:

– Петр Миронович, непорядок – машины сопровождения впереди нет.

– Ты же знаешь, я не люблю кортежей.

– Да не о кортежах, о безопасности идет речь.

Короче, разговор не получился. Вижу, ушел он от обсуждения этой темы. Но человек я настырный, есть у меня такой грех. Еще раз улучив момент после ужина, я снова взялся за свое:

– Петр Миронович, я очень вам советую изменить порядок сопровождения машины. До добра это не доведет. Разве можно так, да еще при таких туманах? Я бы никогда не позволил такое.

– Я помню, как ты организовывал мою охрану на Северном Кавказе и в Ташкенте. Ты бы мою машину зажал в кольцо.

– В кольцо не в кольцо, а впереди машину поставил бы обязательно. У меня на Кавказе другого выхода не было. Там не было широких минских проспектов. На Кавказе условия более чем жесткие. Но за все годы ни разу не было ЧП, хотя иногда, бывало, на грани ходил, как говорится, по лезвию ножа и не раз хватался за валидол.

– Ну, хорошо, оставим, Эдуард Болеславович, этот разговор.

Человек я заводной, завел разговор о другом, но по сути о том же:

– Вот Вы пристрастились к вертолету и уже два раза садились «на брюхо». Кому это надо?

– Да, но вертолет – дело хорошее. Я в разных точках республики могу побывать за короткое время.

Спор наш слушала Полина Андреевна Машерова. Через лет 6—7 она сказала мне:

– Я до сих пор помню ваш разговор с Петром Мироновичем во всех деталях…

* * *

Самое странное было утром следующего дня. Звоню по вертушке председателю КГБ Я.П. Никулкину (в Белоруссию рекомендовал его друг К.В. Русаков, помощник Генсека, а потом секретарь ЦК КПСС)…

– Яков Прокофьевич, меня беспокоит, как организовано сопровождение машины Петра Мироновича. Так ведь и до беды недолго.

– А чего тебя это беспокоит? Чего лезешь не в свои дела?

Отбрил он меня, наивного, чисто. В ответ говорю:

– Ты не сердись, Яков, за мое неуместное вмешательство, но ты же понимаешь, чем все может кончиться, когда охрана допускает безразличие к требованиям безопасности охраняемого лица. Ты же знаешь решение Политбюро и приказ КГБ СССР. Там четко записано: лично отвечает за жизнь охраняемого начальник КГБ. В данном случае – ты…