Текст книги "Мертвец"

Не знаю, то ли от усталости, то ли от капусты – тушёная капуста замечательное снотворное, лучше сгущёнки, я уснул. Проспал, наверное, час, днём всегда недолго спишь.

Проснулся от негромкого разговора. Оглядел вполглаза комнату. В комнате никого не было, разговаривали на крыльце. Я медленно, чтобы не скрипнули пружины, выкрутился из койки, аккуратно продвинулся к двери, выглянул.

На ступеньках сидели Упырь и Сенька. Сенька продолжал пребывать в парадном виде, только пиджак снял. Он что-то рисовал в блокноте, объяснял, обводил руками наш небогатый горизонт.

Я прислушался.

Судя по всему, Сенька вправлял Упырю бизнес-проект. По организации первого в области и в Нечерноземном регионе кладбища домашних животных. Причём не абы какого, а европейского класса. С VIP-боксами, с охраной, с подсветкой – одним словом, солидное кладбище для солидных людей, то есть для солидных животных солидных людей.

Интересно, где он его организовывать собирается? Неужели в нашем городишке? Вряд ли. Солидных людей у нас маловато.

Я стал слушать дальше и выяснил, что кладбище домашних животных должно образоваться всё-таки в областном центре – там целевая группа наличествует. Много достаточно богатого народу, которому жалко своих тузиков и ромуальдов на помойку в обувных коробках выкидывать.

– Я всё просчитал, – излагал Сенька, – клиенты у нас будут. Во-первых, там собачий питомник всероссийского значения, во-вторых, конный завод, в-третьих, Золотое кольцо. А иностранцы очень любят, чтобы их твари были не кое-как похоронены, а в значительных местах. Мы сможем выйти, таким образом, на международный рынок…

Упырь слушал, кивал серьёзно, будто на самом деле собирался заняться кладбищенским бизнесом. Я представил Ипатьевский монастырь в лучах заходящего солнца, представил маленькие аккуратные могилки возле древней стены, безутешных американцев и немцев, траурный звон… И как-то страшно стало, подумал я, что у брата моего может и в самом деле что-нибудь получиться.

Я неосторожно наступил на половицу, она скрипнула, оба поглядели на меня. Я спросил:

– Ну что, Сенька, сдох у Шахова пёс?

– Что?

– Собака Шахова сдохла, спрашиваю?

– Нет пока, – вздохнул Сенька, – крепкая, тварюга, попалась. Но скоро сдохнет, я в этом не сомневаюсь… Ладно, мне пора, много дел. Отдыхайте.

Сенька многозначительно кивнул Упырю и направился в большой дом.

– Что он тебе предлагал? – спросил я.

– Кладбище организовать. Для домашних животных…

– Я бы на твоём месте не соглашался. Это он говорит так, что для домашних животных. А на самом деле первым закопает тебя.

– Да?

– Да. Псих, я же тебе говорил. Закопает тебя для тренировки. Сколько времени?

– Пять скоро. Я прочитал, кстати, книжку.

– Когда это успел?

– У меня быстрочтение. Я в такую развивающую школу ходил, нас там учили всё делать быстро. У нас был парень, так он читал так – поглядит на страничку и уже всё, прочитал. У него было непосредственное восприятие действительности, минуя понятийный аппарат, он сразу воспринимал всё. То есть если он видел кучу рассыпанных спичек, то он сразу говорил, сколько их, как в «Человеке дождя», только он был не дурак, а вполне нормальный…

– У меня есть отличная книга, – попытался я его остановить, – называется «ЦРУ против СССР», я тебе рекомендовал…

– Да что ты говоришь! А у нас нет библиотеки. Отец против книг, он считает, что книги набирают пыль и вообще держать книги – этот пошло. Поэтому у нас все книги в компьютере, библиотека целая, сорок тысяч томов, там чего только нет, даже книги про охоту на Аляске, там на Аляске такие здоровенные утки водятся, и у них розовое мясо…

Я снял с полки «ЦРУ протии СССР» и сунул Упырю, думал, может, он уйдёт, но он не ушёл. Он сидел у меня почти четыре часа, почти до самого вечера. Он рассказывал про техники быстрого чтения и техники дальновидения, когда безо всякого вооружённого глаза можно зрить вдаль и всё видеть, что полагается. А потом сразу начинал про технику ниндзей, когда те безо всяких приспособлений взбираются по совершенно гладкой стене…

Упыря вдруг переклинило на всякие сверхвозможности, и в этот вечер я узнал о сверхвозможностях много. Как научиться задерживать дыхание на семнадцать минут с помощью особых упражнений для брюшного пресса, как печь специальные пироги – ешь и не толстеешь, напротив, килограммы влёгкую тают. Как научиться дистанционному нокауту – концентрируешь в области солнечного сплетения энергию чи, а потом высвобождаешь её разом, и противник падает в бессознательность. Как овладеть секретами предвидения будущего – для этого достаточно научиться чувствовать лептонные потоки. Как искать клады с помощью лаврового листа – его надо варить в лунной воде, а затем подвешивать на паутину, собранную в равноденствие. Как сварить обычные макароны так, чтобы из них получилась взрывчатка. И даже как прыгать с парашютом без парашюта, просто так, используя внутренние левитационные возможности.

Когда солнце село, я знал столько, сколько не нужно было знать. Упырь говорил и говорил, а потом неожиданно замолчал, будто вспомнил про что-то важное. И ушёл, оставив меня в глубоком дистанционном нокауте.

А ночью мне всё это ещё и снилось.

Глава 9
Афрокостромич

В этот раз Вырвиглаз зашёл. Свистеть не стал, проявил персональность. Я проснулся, а в старом кресле сидит Вырвиглаз.

У меня в доме нет замков – у меня нечего красть, поэтому зайти может любой придурок. Например, Вырвиглаз. Я испугался, что этот гопник всё узнал и прибежал первым. Поглумиться, порадоваться, оказать, так сказать, всяческую поддержку.

Но он ничего не узнал, как только я увидел его рожу, так мне сразу стало хорошо-хорошо. Потому что по физиономии у Вырвиглаза распространялся здоровенный фонарь. Насыщенного фиолетового цвета. Я бы сказал по-другому – вся гадкая рожа его представляла один большой синяк. Настоящее произведение искусства, мастер работал.

– «Я упала с молотилки, тормозила головой?» – поинтересовался я. – Что случилось-то? Переговоры зашли в тупик?

– Баторцы, – одним словом объяснил Вырвиглаз.

Понятно. Вообще-то мы с баторцами нормально живём. Они далеко, это раз, потом они всё-таки сироты, как-то с ними не прикалывает бодаться, это два.

Гораздо больше проблем с линейщиками – ну, с теми, кто за железкой живёт. С этими драки постоянно случаются. По разным поводам, а чаще без, так, по традиции. Иногда по-крупному дерёмся, но это редко. А с баторцами и вообще всё тихо. Немелкие конфликты всегда случаются, но это не в счёт. А тут так Вырвиглаза разукрасить…

– Ты похож на… Даже не знаю, на кого ты похож.

– Жабы… – Вырвиглаз пощупал разбитую рожу. – Как теперь…

– Ерунда, – успокоил я его. – Наденешь бандану, наденешь чёрные очки побольше, никто не заметит. Как, кстати, влетел?

– Круто, – ответил Вырвиглаз и принялся рассказывать.

Дело было так.

Шёл Вырвиглаз к себе. По улице Тимирязева. Улица эта – самая криволокотная, пыль, песок, живут одни пенсионеры, а половина домов пустует. На перекрёстке с улицей Кирова Вырвиглаз остановился, чтобы попить из колонки. Под той самой берёзой, где повесился Лёнюшка. Тупо, но наш народ почему-то верит, что в этой колонке вода полезная. Наверное, потому, что Лёнюшка был хорошим дядькой, алкоголиком. Поэтому каждый, кто тут проходит, пьёт воду.

Вот и Вырвиглаз. Стоял, пил водичку, оздоровлялся. А потом увидел, как со стороны телевышки тянутся баторцы.

Летом всегда так. У нас в городе две школы и одно ПТУ, больше никаких учебных заведений нет. Те, кто хочет высшее образование получить, те уезжают, все остальные – или работать, или в ПТУ, в табуретку, на слесаря-табуретчика. У батора нет средств лишние головы держать, поэтому всех, кому стукнуло четырнадцать, переправляют в ПТУ. В общагу. И они переносят туда свои вещи по улице Тимирязева, это самый короткий путь.

Баторцев было много, человек тридцать. Такая скучная процессия, она волоклась со стороны телестанции, пыля, обливаясь потом, ругаясь, вызывая у окрестных собак приступы бешенства. Надо бы Вырвиглазу пройти себе дальше, спокойно, никого не трогая. Но Вырвиглаз не смог удержаться. Он прислонился к самоубийственной берёзе, дождался, пока процессия приблизилась, и сказал:

– Привет, жабы, в новое болото ползёте?

В обычной обстановке баторцы вряд ли отреагировали бы, а теперь они были усталы и злы. И они немножко Вырвиглаза поколотили. Он пытался спасаться на берёзе, однако берёза не помогла, скорее навредила – баторцы метко швырялись камнями. А один швырялся уж очень, очень метко и всё стремился попасть в лицо.

Одним словом, Вырвиглаз был бит.

И, судя по виду, жаждал мести.

– Ну и что? – спросил я. – У тебя есть пара килограммов пластида? Взорвём их крольчатник? Или давай так, мы заберёмся к ним на кухню, и ты им в макароны высморкаешься. Или ещё что-нибудь ужасное совершишь! Это будет мощно! Или вот так…

Я сделал серьёзное лицо.

– Вот. Сделаем так. Пойдём в лес, там у них в лесу есть кедровая роща… ну, где их дошкольная группа воздушные ванны принимает, фитонцидами дышат. Я буду прикрывать тылы, а ты, значит, выскочишь на поляну со зверскими криками, подбежишь к ним и хорошенько их изобьёшь! Как?

– Ты что, издеваешься, что ли? – принялся надуваться Вырвиглаз. – Ты что это?!

– Ну да, группа – это чересчур, тут ты прав, сделаем так. Ты подкараулишь в лесу какого-нибудь сопляка из дошколят, изобьёшь его как следует…

– Тебе что, кикиморы сегодня снились?! – спросил он.

– Ладно, Вырвиглаз, я шучу. У тебя, видимо, есть план?

Вырвиглаз промолчал.

– Вообще-то у меня сегодня отработка, – сказал я. – И у тебя, кстати, тоже.

Вырвиглаз на секунду задумался.

– Пару дней можно и забить, – хрюкнул он. – По уважительным причинам. Все так делают.

– Ну, если только…

Тут я вспомнил, что никакой отработки нет, есть суровые трудовые будни на подсеке.

– Я на подсеку устроился, – сказал я. – Так что до обеда всё равно не получится.

– В рабство записался? – презрительно облизался Вырвиглаз.

– Ага, в рабство… Какое рабство? Чего лажу порешь? Меня Синицын на коленях умолял…

И тут я вспомнил про Упыря.

Я велел Вырвиглазу идти к колодцу, достать воды и опустить в неё морду – должно помочь. Немного. Вырвиглаз отправился к колодцу, а я подтянул телефон, подкрутился, нашёл в справочнике номер и набрал.

Трубку не брали долго, потом подошли. Сам Упырь.

– Да? – сказал он полусонным голосом.

– Привет, Денис. Узнал?

– Узнал! А я как раз хотел тут тебе позвонить, напомнить, что мы ведь совсем…

– Тут дело есть, – я перебил Упыря. – Не хочешь поучаствовать?

– Хочу! – Я почувствовал, как Упырь там просиял.

– Ну, тогда я тебя записываю. Сразу после рубки дров отправляемся. Ты как?

– Хорошо…

Я повесил трубку. День вроде как обещал быть удачным. Хорошо, когда день начинается с разбитой морды Вырвиглаза. Доброе предзнаменование. Вот той весной у Вырвиглаза врос ноготь на ноге, так хорошо врос, капитально, Вырвиглаз даже ходить не мог. Лежал на койке, стенал, а в больницу по причине трусости не спешил. Отец его как раз в рейсе был, некому Вырвиглаза было вразумить по ушам. И вот он так лежал, лежал, а потом задумал помирать. Созвал своих приятелей, то есть меня, и завещал им всё самое ценное. Разную дрянь, одним словом. Какие-то поцарапанные кассеты и необитаемый террариум.

А потом у него так нога разболелась, что его на операцию положили. Таджибов был в командировке, и Вырвиглазом занимались какие-то практиканты. К тому же был конец месяца и наркоз закончился. Видимо, мучился Вырвиглаз хорошо – всё лето после того случая было нормальным. Может, и сегодня повезёт?

В окне показался Сенька.

– Там твой друг утопился, – лениво сообщил он. – У него родственники есть? Скажи им, что я всё сделаю по высшему разряду…

Это заветная Сенькина мечта – кого-нибудь по-настоящему похоронить, я говорил. Но пока к нему не обращаются, не воспринимают всерьёз. Сенька страдает. Он готов хоронить бесплатно, за свой счёт, но… Народ у нас косный.

– Плохо, что он здесь сдохнуть решил, – рассуждал Сенька, – там пруд есть, пусть бы в нем топился, а теперь будут говорить, что это я подстроил, а мне такая репутация…

Но я не слушал, я бежал к колодцу – а вдруг не врёт?

Вырвиглаз висел на большом ведре, бессильно, по-балерински, опустив руки. Похоже было, что на самом деле утонул. Ещё не хватало. Я кинулся спасать этого гада, но когда я подбежал близко, этот придурок вытряхнулся из ведра и завопил.

Шутка такая.

– Весело, – сказал я. – Долго придумывал?

– У меня возникла отличная идея, – Вырвиглаз отряхнулся, – как отомстить этим жабам…

– Ну?

– Отличная идея. – Вырвиглаз огляделся.

Увидел горох, направился к нему, принялся жрать вместе со стручками.

– Они купаются на карьере, – рассказывал он сквозь зелёный сок, – ну, ты знаешь, возле бетонки который. Они будут купаться, а мы подкрадёмся и украдём у них одежду. Как?

– Колоссально. А в чём месть?

– Как в чём? Баторцы обратно через лес в одних плавках пойдут. И босиком. Круто обдерутся, жабы.

– А если они по бетонке пойдут?

– А всё равно придурками будут выглядеть. Слушай, у тебя ничего пожрать нет?

– Окрошка. Там, на кухне, на полу.

– Нормально… А я гляжу, ты тоже с кем-то побуцкался?

Вырвиглаз указал глазом на мой разбитый кулак.

– Да так, поскользнулся.

– Ага, – соскалился Вырвиглаз, – поскользнулся. Я сам так жабски всё время поскальзываюсь.

Вырвиглаз замер, громко рыгнул и, счастливый, устремился в дом.

Окрошка протухла ещё вчера. Стала склизкой и серой, я не осмелился её есть. А Вырвиглаз – это человек с железным желудком, так что вполне вероятно, что он и не отравится. И вообще, кому сейчас легко?

Я вылил ведро на картошку, достал ещё воды, умылся. Поискал земляники. Земляника ещё белая. Но её и белую можно есть, я потянулся к ягоде, но из кухни послышался посудный гром, и я поспешил внутрь.

Вырвиглаз сидел на стуле и прямо из кастрюли рубал окрошку, доедал уже, ложка гремела по дну. А брякнула крышка, упала в сковородку.

– Классная окрошка, – чавкая, сказал Вырвиглаз. – Редиска сладкая, я люблю такую. Маманьке привет.

Сильно пахло кислятиной.

– Это Сенька делал. А редиску… ну, сам понимаешь, на кладбище…

Это Вырвиглаза ничуть не смутило.

– Значит, фосфору много. – Он оставил ложку и принялся хлебать прямо из кастрюли, через край. – Фосфор, он мозги укрепляет. А братец твой жаба…

Надо тоже было перекусить, я намазал на чёрный хлеб вишнёвого варенья, сжевал. Вырвиглаз тоже покончил с окрошкой, облизался, как сытый жирный пёс.

– Спасибо.

– На здоровье. Значит, так. Ты в час нас жди возле стадиона. Оттуда и отправимся. Понял?

– Не жаба. Ещё пожрать есть?

– Вали давай. – Я подтолкнул Вырвиглаза к выходу.

– А можно я у тебя посплю?

– Нельзя.

Вырвиглаз ничего не сказал, просто удалился. Я отправился на работу.

Упырь ждал меня недалеко от коммунхоза. Стоял под акацией и старался изготовить свистульку. Под ногами у него зеленела целая горка стручков, свистулька не получалась.

– Привет. – Упырь протянул руку.

– Привет. – Я продемонстрировал ему пузыри на ладонях и от рукопожатия уклонился, в мозолях тоже бывает польза.

– А куда мы после работы пойдём?

– Так, – неопределённо ответил я, – нарисовалась одна проблемка. Надо кое с кем разобраться. Не, если ты не хочешь, можешь не ходить…

– Почему, я хочу. Я как раз свободен.

– Вот и хорошо. Пойдём работать, машина уже приехала.

Мы загрузились в машину с флибустьерами и отправились рубить тростник. И сегодня Упырь старался. Таскал кусты. Складывал их в аккуратные охапки. Не щадил себя, аж тошнотно становилось. Все четыре часа. Потом сразу на стадион.

Стадион был пустынен. На трибунах скучало множество ворон, на противоположных трибунах валялся Вырвиглаз, чёрное пятно на выбеленных скамейках. Правда, вблизи его узнать было трудно – в осенней шапочке и в тёмных очках какого-то гламурноватого фасона, видимо, надел то, что попалось под руку, я даже подумал, что это табуреточник прибыл пересдавать какие-нибудь там зачёты и экзамены.

Мы подошли, но Вырвиглаз не поднялся, так и продолжал валяться.

– Это Вырвиглаз, – представил я. – Человек-амфибия.

– Привет, – доброжелательно ухмыльнулся Упырь.

– Познакомься, Вырвиглаз, – сказал я. – Это Денис.

Вырвиглаз поглядел на меня вопросительно. Сквозь очки. Но со скамеек не поднялся. Я совершенно не представлял, как объяснить наличие в нашей компании Упыря, поэтому сказал:

– Короче, это Денис. Он пойдёт с нами.

– С чего бы это вдруг? – осведомился Вырвиглаз.

– Он ненавидит баторцев, – брякнул я.

Я поглядел на Упыря.

– Да, – кивнул он, – ненавижу очень.

Вырвиглаз сел.

– Ненавидишь баторцев, значит? – спросил он.

– Угу.

Вырвиглаз протянул руку. Знакомство состоялось.

– Я тоже баторцев ненавижу, – сказал Вырвиглаз. – Редкие жабы. Такие твари. Где-то я тебя видел…

Он снял очки. Синяки расплылись и распространились практически на всю Вырвиглазову рожу, так что он стал похож на негра. Афрокостромича. Я подумал, что вряд ли это одни камешки, которыми обкидали его ловкие баторцы, наверняка тут и руками поработали. А Вырвиглаз постеснялся сказать, что ему разбили морду по-простому.

– Здорово! – восхитился Упырь.

– Да уж… – вздохнул Вырвиглаз. – Теперь год заживать будет.

– Прикладывай аккумулятор, – посоветовал я.

– Чего?

– Аккумулятор прикладывай. От синяков помогают свинцовые примочки. Приложи аккумулятор, эффект будет зрим.

Вырвиглаз задумался, потом выдал:

– А если к камазовскому аккумулятору прикладываться? У отца на фуре здоровенные аккумуляторы, настоящие танки. Если к ним прислониться?

– О! Тогда эффект будет грандиозным!

Вырвиглаз бережно потрогал рожу.

– Ладно, пойдём, – сказал он. – Обед закончился, эти жабы как раз скоро вылезут, а тут и мы.

И мы отправились в сторону леса.

От стадиона до батора недалеко, километра полтора, наверное. А там ещё до карьера с километр. Летом все баторцы загорают на карьере, это их излюбленное место. Мы, городские, на карьер не суёмся. Не из-за того, что баторцев опасаемся, а из-за тубера. Все баторцы – носители, я уже говорил. И в карьере полным-полно палочек Коха. А на фиг нам эти палочки?

Сначала мы шагали по нормальной человеческой дороге, потом Вырвиглаз свернул в лес, сказал, что надо идти по нехоженым тропам, в противном случае рискуешь нарваться на баторскую засаду. Идея была довольно здравая, только вот пока мы добрались до карьера, я два раза влетал в какие-то канавы, раз пять вляпывался в на редкость крепкую паутину, а Вырвиглаз умудрился попасть ещё круче – в барсучью нору. Это украсило наше путешествие, Вырвиглаз стал орать, что сейчас его укусит бешеный барсук или бешеная лисица, летом их много, но Упырь сказал, что это не барсучья нора, а скорее всего змеиная…

Ну, а потом мы всё-таки дошли.

Глава 10
Муравейник

Карьер был круглым и красивым. Вода, по берегу жёлтый песочек, сразу за песочком начинали расти сосны, у противоположного берега зеленел камыш. Мы расположились под ёлками, Вырвиглаз достал из рюкзачка верёвку и полбинокля. Хотя баторцев и без бинокля было отлично видно. Немного штук. Человек пять загорало, один устроился с удочкой рядом с камышами. Мирная картина, кукушка кукует.

– Говорят, что карьер – это тоже провал, – сказал Вырвиглаз. – Только его песком затянуло.

– Провал? – спросил Упырь. – Что такое «провал»?

Глаз Вырвиглаза недобро блеснул.

– Ты чего-нибудь про Биармию слыхал? – заговорщически спросил он.

– Ну так… Кое-что…

– Так вот, слушай. Когда гунны пришли, они выдавили всех на северо-восток, ну, разных хазаров там, других жаб. А чудь…

– Кто?

– Чудь, ну, то есть биармийцы коренные, они сразу просекли, что с хазарами им общего языка никак не найти, и решили сгаситься. Уйти в землю. Ну, это так фигурально называется, в землю. На самом деле целая страна переселилась в разветвлённую систему глубоких пещер. Со стадами, кузницами, банями, ярмарками, целиком, короче. И теперь под землёй существует целая цивилизация – реки, озёра, города – и везде чудь. А наши провалы – это часть подземной страны, вентиляционные отверстия. Кстати, у провалов в тёмные ночи можно их увидеть – они выходят собирать грибы, ягоды, ну и другую полезную вещь. И ещё. Многие чудские женщины выходят на поверхность в поисках мужа, а поскольку они очень красивы, то недостатка в мужьях нет. Вот мой прадедушка был женат на чудской женщине.

Так, началась мифогизация. То есть неприкрытое враньё. Хотя провалы такая штука, про которую врут все кому не лень.

Вообще, конечно, провалы – дело опасное. Каждый год кто-то туда проваливается, в милиции даже есть специальный комплект оборудования – этих провальщиков доставать. А если корова исчезает или какая-нибудь мелочь вроде козы или собаки, то уж ясно, где искать, животных как тянет туда. И хотя провалы и огорожены колючкой, но она давно сгнила, и все, кто хочет, спокойно туда пролазят. Да и территория слишком большая – всю не обмотаешь. Одно хорошо – далеко идти. И никаких тропинок, никаких дорожек. Предыдущий мэр хотел к провалам провести более-менее проезжую дорогу, но Озеров не разрешил, сказал, что тогда провалы утратят всю привлекательность. И провалы оставались дикими. Но всё равно в них кто-то да проваливался.

Считается, что они и людей притягивают. Тянут, как говорит моя бабушка. Хочется к ним подойти и прыгнуть вниз. Не знаю, меня лично не тянет.

А многих других тянет.

Вырвиглаз брехал:

– …отец дал ей в приданое серебряного оленя весом в три пуда, прадед его продал и купил целое стадо коров. В начале прошлого века мы были самыми крупными скотопромышленниками во всём Поволжье!

Вырвиглаз надулся от гордости, будто он был не давним отпрыском скотопромышленников (в чём я сильно сомневался), а прямым потомком по крайней мере князей Голицыных.

– А мой дед умел руду искать с помощью зуба мудрости. И он нашёл однажды чудотворное кадило…

И пошло, и покатилось. Помимо чудотворного кадила были ещё и другие чудесные артефакты из материальной культуры чуди. Все эти вещи передавались в семье из поколения в поколение и неоднократно выручали предков Вырвиглаза в самых напряжённых жизненных ситуациях, но потом были утрачены в исторических бурях.

Такого беззастенчивого вранья я уже давно не слышал. Вырвиглаз с отцом недавно к нам приехали, так что никакого отношения ни к провалам, ни к чуди он не имел и иметь не мог.

– Так ты что, типа чудь? – поинтересовался я, чтобы хоть как-то унять этот вральский оползень.

– Я биармиец! – с гордостью произнес Вырвиглаз. – Потомок викингов! Потомок… Да что мне с тобой спорить? Ты вот сколько раз на провалах был? А я четыре.

– Сколько? – не удивился я.

– Четыре раза, – с самым невозмутимым видом подтвердил Вырвиглаз. – Забавное место, такое, знаете…

– Ты там был четыре раза?

– Четыре или пять, я уже не помню. Два раза мы с отцом ходили, ондатру бить…

– Ондатру?

– Ну да. Там ондатры на провалах как жаб, её можно на шапки сдавать. И красиво там. Такая природа… заповедная. Женьшень растёт.

Я даже язык чуть не прикусил – брехня была неправдоподобной до невероятности. Видимо, это и сам Вырвиглаз осознал. Однако идея женьшеня его увлекла, и он принялся врать дальше.

– Женьшень, – повторил он, – не такой большой, как в Китае, но зато более целительный. Женьшень, золотой корень, омег, другие полезные растения. Мы с отцом два рюкзака набили…

– А ондатр куда положили? – перебил я.

– Куда-куда, на кукан, – не растерялся Вырвиглаз.

– За жабры?

– Что за жабры? За какие ещё жабры, у ондатр жабр не бывает. И вообще, ондатр мы потом набили, а сначала женьшеня набрали.

– И его можно свободно собирать? – спросил Упырь. – Ну, женьшень?

– Сколько угодно, – заверил Вырвиглаз. – Только места надо знать. Ну, и жертву правильную принести.

– Жертву?

– Угу, – мрачно кивнул Вырвиглаз. – Тамошнему духу. Там живёт дух-хранитель, и ему принято давать разные подношения. А если не дашь, то обязательно заблудишься, ногу сломаешь или… Мы вот с отцом петуха чёрного закололи.

Упырь глядел на Вырвиглаза с восхищением, вдохновлённый Вырвиглаз продолжал:

– Но это не помогло, нас там два дня водило.

– Водило?

– Ага. Ну знаешь, как леший водит? Только круче. Еле выбрались оттуда, но зато потом женьшень продали и купили две дублёнки.

– А ондатры? – спросил я.

– Ондатры ондатрами, мы их потом сдали в Костроме… При чём здесь ондатры, я про лешего говорю! Про провального духа то есть. Короче, если пойдёте на провалы, обязательно берите с собой чёрного петуха…

– Зачем нам на провалы? – Я плюнул. – Нам и тут хорошо…

– Только меня не зовите, я с вами не пойду, я уже насмотрелся. Лес дуровой, а между сосен какие-то глаза…

– Глаза? – настороженно спросил Упырь.

– Глаза. Я же говорю, там дух…

– Да-да, – сочувственно покивал я. – Дух-с… Дух, это так… Я знаю, ты, старина, на желудок слаб, но этого не надо стесняться, вот взять Америку…

– Ты что, жаба, давно в пятачило не получал? – злобно осведомился Вырвиглаз.

– Спокойно, Вырвиглаз, без нервов, – остановил его я. – Тебе нельзя волноваться, желудок может и предать…

– Странно, – негромко сказал Упырь, – эти ребята… баторцы, они ещё появились. Новые пришли…

Мы вернулись к карьеру.

Баторцев на самом деле прибыло. И прибывало. Они выходили из леса и тащили на себе надутые камеры от грузовиков, камеры пружинили и глухо звенели. У воды баторцы сбросили их на песок и принялись подкачивать крякающим насосом.

– Зачем они это надувают? – спросил Упырь.

– Ну ты и баран, – хихикнул Вырвиглаз. – Самая глубина в центре, а возле берега один ил и головастики. Поэтому они с камер и купаются. На это весь наш расчёт.

– То есть?

Вырвиглаз указал пальцем на воткнутые в песок рогатки. На рогатках была развешена одежда. Я подивился продуманности Вырвиглазова плана – и про рогатки знает, и про камеры, наверняка не первый раз тут зависает.

Баторцы тем временем накачали камеры до звона, связали их в подобие плота и спустили на воду. Вырвиглаз приложил к глазу полбинокля.

– Ну и коряги, – сказал он через минуту. – Девчонки коряги, парни доходяги, все ребристые, как караси…

– Да они ещё маленькие, – возразил я.

– Всё равно коряги. Правду говорят, что баторские девки сплошь коряжистые…

– Ты что, сюда баб пришёл рассматривать?

– Да я не на баб смотрю, я на пацанов смотрю, ищу…

– Узнаёшь кого-нибудь? – спросил я. – Кто тебя по морде бил?

– Не-а… Да какая разница кто. Надо это… выскакивать и… Короче, я не могу…

Вырвиглаз повернулся в мою сторону.

– И что ты на меня смотришь? – спросил я. – Я не пойду. У тебя же не нога повреждена, а рожа. Ты же не рожей ходишь?

– Они меня издали заметят, – довольно невразумительно сказал Вырвиглаз.

Я, в свою очередь, поглядел на Упыря.

– Что? – не понял тот.

На это я и рассчитывал.

– Точно! – обрадовался Вырвиглаз. – Знаешь, в нашей компании такая традиция – каждый новоприбывший должен… показать себя. Ну, проявить себя, понимаешь?

Опять враньё. Никакой такой традиции у нас нет. И самой компании у нас тоже нет.

– Понимаю, – вздохнул Упырь.

– Теперь ты должен пойти туда. – Вырвиглаз указал на карьер. – И осторожно стянуть их одежку и обувь. Чтобы эти жабы не заметили только. Ясно?

– Ясно.

– Ну, давай, иди. А мы тебя поддержим.

Вырвиглаз подтолкнул этого дурня. Упырь скрючился и в полусогнутом состоянии стал подкрадываться к пляжу. Осторожно, как африканский охотник в прериях, копья не хватало. Он двигался, расставив треугольные локти, ненормально изогнув спину, лица его не было видно, но я мог поспорить, что сейчас он здорово походит на хорька. Это было видно и по шее, и по локтям, и по затылку – хорёк, пробирающийся в курятник.

Опасная личность, особенно если со спины, дайте томогавк.

Вырвиглаз на Упыря не смотрел – зажмурившись и приложив к другому глазу обломок бинокля, он наблюдал за баторцами на плоту, ничего больше не замечал. А я видел. Как с другой стороны, со стороны кладбища, появилась компания взрослых баторцев, лет по пятнадцать которым было, опасных уже ребят. Упырь их не замечал, сосредоточившись на проветривающихся тряпках. Но и они его не замечали, болтали о чём-то, смеялись, кидались шишками.

Вырвиглаз глядел на тех, кто на плоту.

Упырь и баторцы уверенно и неотвратимо, как пароходы в тумане, шли на пересечение.

Я молчал.

– А вон та ничего, – вдруг сказал Вырвиглаз, не отрываясь от бинокля. – Вон та, постарше которая. Правда, швабра, доска кривая, но волосы длинные, я люблю, когда волосы длинные. Ты любишь, когда волосы длинные?

– Что? – не понял я.

– А я уважаю, – не обратил на меня внимания Вырвиглаз. – Чтобы космы и чтобы такая была… жилистая. Крепкая. Вон та коряга как раз подходит… А это что?

Вырвиглаз перевёл подзорную трубу на Упыря.

– Блин! – Вырвиглаз аж подпрыгнул. – Ты что, не видишь?

– Что не вижу?

– Баторцы! Старшаки!

Вырвиглаз заёрзал, затем позвал:

– Эй! Эй, ты!

Упырь не слышал. Продвигался. Ещё шагов двадцать, и баторцы его заметят.

– Стой, жаба! – засипел Вырвиглаз громче.

Упырь замер.

– Как его зовут?!

– Денис.

– Ден! – начал громко шипеть Вырвиглаз. – Ден, назад! Назад давай!

Упырь услышал. Он приподнял голову и тут же залёг, и, чуть выждав, принялся пятиться назад. Не оборачиваясь.

– Давай! Давай! – шептал Вырвиглаз.

Взрослые баторцы скатились на пляж и располагались теперь на песочке. Я им даже слегка позавидовал – будут теперь до вечера лежать, расслабляться, счастливые. И ни работы им, ни Вырвиглаза – нельзя, тубер не терпит физических и нервных перегрузок.

Подполз Упырь.

– Там эти… – объяснил он. – Пришли…

– Припёрлись, жабы. – Вырвиглаз плюнул в сторону карьера. – Обломилось. Ну ладно, в другой раз.

Он перевернулся на спину, стал грызть губы. Казалось, он был немного разочарован.

– Что дальше будем делать? – спросил Упырь.

– Ходить отсюда, – сказал я хмуро, – что ещё тут делать…

Я уже представлял. Вот вернёмся домой, я снова лягу на койку, а Упырь будет торчать рядом. Торчать, глядеть белёсым глазом, дрожать худым кадыком, рассказывать про «ЦРУ против СССР», время будет тянуться, бесконечность – это восьмёрка на боку, так сказал один мальчик.

– Да, надо уходить, – согласился Вырвиглаз. – Жабы победили.

Вырвиглаз сел.

– Пойдём, – он свернул верёвку, – пока пойдём. А вернёмся в воскресенье или в субботу лучше. Или в пятницу. Я на ту досковитую запал слегонца… И тебе, Леденец, подберём кочерёжку. И тебе, Дениска. Ты каких девок любишь?

– В смысле? – не понял Упырь.

– Ну как «в смысле». Вот мне волосатые нравятся, тощие и белобрысые, Леденец… не знаю, какие ему нравятся, он тип мутный. Мутант, короче. А тебе? Как тебе баторки?

– Я не знаю…

– А мне баторки самое то. Это ничего, что у них туберкулёз, надо просто жареную собачатину есть, тогда тубер не прилипнет…