Текст книги "Бабье царство. Русский парадокс"

Петр Второй, в отличие от предыдущих Царей, короновался не в традиционной татарской шапке XIV века, так называемой «шапке Мономаха», а в короне европейского образца.

В Москве во время коронации произошла долгожданная встреча бабушки Евдокии, которую вновь именовали Царицей (прав оказался казненный предсказатель Досифей!), с любимым внуком, которого она впервые увидела.

Показав обязательную радость, Петр остался холоден к незнакомой старухе, она была ему скучна, безразлична и быстро надоела. Евдокия почувствовала равнодушие внука и навсегда уединилась в Новодевичьем монастыре.

Евдокии будет суждено умереть после внука. И, вспоминая свою жизнь, она скажет: «Благодарю тебя, Господи, за то, что дал познать истинную цену величия земного и счастья земного».

Древняя знать, правившая теперь в Совете, не захотела возвращаться в постылую «немецкую столицу» – в город на болоте. Петру рассказали о том, как любил матушку-Москву его несчастный отец. И после коронации двор, Император, правительственные учреждения остались в Первопрестольной. Столицей «де факто» вновь стала Москва, а императорской резиденцией – великолепный дворец, который построил великий дед для своего любимца швейцарца Лефорта. Лефортовский дворец был создан в европейском стиле: громадная зала приемов в 300 метров, десятиметровые потолки, комнаты, обитые кожей и драгоценной парчой, корабельная зала, увешанная картинами морских сражений, с люстрами в виде кораблей.

В Москве Петр продолжал пропадать на любимой охоте днем и опасно веселиться по ночам. Он появлялся на заседаниях Верховного Тайного Совета, несмотря на все просьбы Долгоруких. Некоторые послы, как утверждала насмешливая молва, не смогли вручить ему верительные грамоты – Император был занят, носился с ружьем по полям и лесам. Научившись говорить тоном властелина, он не терпел теперь возражений и делал всё, что хотел.

Но пока юный Император усердно развлекался, а Меншиков строил избу в Березове, кто занимался страной? Об этом говорят письма посланников – людей со стороны: «Все в России в страшном расстройстве… денег никому не платят, и Бог знает, до чего дойдут финансы; каждый ворует, сколько может… Жалоб бездна». Саксонско-польский посланник, племянник Франсуа Лефорта, говорил в 1728 году: «Непостижимо, как такой обширный механизм может действовать без всякой помощи и усилия со стороны… Огромная машина пущена наудачу; никто не думает о будущем…» По его словам, корабль этот носится по воле ветра, а экипаж и капитан спят или пьянствуют. Привыкший к немецкому порядку саксонец не понял страны. Корабль без руля и ветрил – плохое сравнение. Россию можно было сравнить с полем под паром, которое отдыхало после бесконечных насилий и опытов земледельца… Страна с трудом переводила дух после Петровских реформ, собиралась с силами перед новыми опытами власти, которые не замедлят последовать.

И символом передышки стало уничтожение Преображенского приказа с его пыточными камерами. Как оказалось – на самое короткое время.

Между тем захватившие власть Долгорукие начинают в точности повторять… судьбу погубленного ими Меншикова!

Пока главный корыстолюбец доживает свой век в Березове, казну грабят они. Долгорукие забирают часть конфискованного богатства Меншикова, захватывают звания и должности. Девятнадцатилетний Иван – обер-камергер, генерал, кавалер высших орденов Александра Невского и Андрея Первозванного… Цесаревна Елизавета уже жалуется юному Императору на Долгоруких – они запретили выдавать ей деньги из казны, как когда-то запрещал Меншиков.

Пока Мария Меншикова, героиня прежнего свадебного проекта, угасает в Березове, Долгорукие повторяют прежний проект! Теперь вместо Марии – Екатерина Долгорукая. Она становится царской невестой. Она тоже старше жениха – ей восемнадцать, но ему уже четырнадцать. Екатерина – также красавица и также любит совсем другого. Согласно придворной сплетне, она уже переспала с ним. Но в отличие от Марии Меншиковой, которая страдала от навязанной роли, Екатерина Долгорукая рвется к власти.

Несчастный Петр совсем не жаждет жениться. Ему нравятся бурная жизнь в Москве и ночные похождения с Иваном. Как писал князь Щербатов: «Можно сказать, что честь женская не менее была в безопасности тогда в России, чем от турков в завоеванном городе».

Петр вновь заговорил о том, что не собирается жениться раньше двадцати пяти лет. Тем более что придворная сплетня угодливо донесла имя любовника невесты – австрийского посланника Мелиссимо.

Но от Долгоруких не уйдешь! Екатерина, в отличие от гордой Марии, девушка решительная, а отец Алексей и брат Иван – опытные сводники. Отрок, плохо умеющий пить, быстро попался – переспал с красавицей. И после этого счел себя обязанным жениться на соблазненной сестре любимого друга.

Чтобы укрепить его решение, Иван объявил, что, в знак их нерушимой дружбы он тоже женится. Его невеста – Наталья Шереметева, дочь прославленного полководца, покойного графа Шереметева (в чьей постели когда-то оказалась кухарка Марта, она же Императрица Екатерина Первая). Ей пятнадцать лет, и она – самая богатая и самая красивая невеста России. Друзья – Император и фаворит – решили жениться в один день.

В Лефортовском дворце состоялось обручение подростка-Императора. И тень Березовских узников присутствовала при этом.

Все было, как при сватовстве Марии Меншиковой. Невеста так же прибыла в сопровождении родственников и знатнейших дам Империи. Правда, карета ее с царским гербом и короной, въезжая во дворец, задела короной верхнюю перекладину ворот. Корона слетела! Эту примету запомнили все. Впрочем, при сватовстве Марии Меншиковой дурных примет не было, но чем все кончилось!..

Как и при обручении Петра с Марией, в зале находились все члены Верховного Совета. Присутствовали три фельдмаршала – Голицын, Трубецкой, Брюс, все князья Долгорукие и весь генералитет. При входе в залу невесту Екатерину встречала Цесаревна Елизавета… Была и новость. Вместе с Елизаветой невесту встретила вчерашняя обитательница Шлиссельбургского каземата – бабка жениха, Царица Евдокия.

В огромной зале приемов, как и тогда, жениха и невесту приветствовал окруженный архиереями и архимандритами все тот же любимец Великого Преобразователя Феофан Прокопович. Он и начал торжественное богослужение, как уже делал это два с лишним года назад. Только невеста тогда была другая…

Но Мария напомнила о себе… Известие о смерти прежней невесты пришло в Москву как раз в эти дни. «Еще одно дурное предзнаменование», – шептал двор.

Василий Лукич Долгорукий, который два года назад славил обручение Петра с Марией Меншиковой, теперь славил обручение Петра со своей родственницей Екатериной Долгорукой.

Он обратился к невесте: «Вчера я был твой дядя, нынче ты – моя Государыня, и я буду всегда твой верный слуга. Позволь дать тебе совет: смотри на своего августейшего супруга не только как на супруга, но как на Государя, и занимайся только тем, что может быть ему приятно…»

Екатерине надели на руку кольцо, как прежде Марии Меншиковой, и она, как Мария, была объявлена Императорским Высочеством. Долгорукие также позаботились о щедром содержании Екатерины. Верховный Совет послушно ассигновал 50 тысяч рублей.

Но «слово царское изменчиво» – так говорит наша пословица. И вскоре вернулся слух: Император опять не хочет жениться. Петр виделся с Остерманом, и у него было совещание вельмож, недовольных засильем Долгоруких… Дочь великого Петра – Елизавета – жаловалась собравшимся на притеснения. В это время уже гулял слух, что Долгорукие заключат ее в монастырь… С Иваном Долгоруким красавица разошлась, и защитить ее было некому.

Но как обидеть любимого друга? Ведь обе свадьбы уже объявлены! Подросток-Император, поколебавшись, не смог ничего придумать… и окончательно решил жениться!

В эти дни в Москве был церковный праздник – Великое водосвятие.

После троекратного погружения креста в иордань (прорубь, пробитую во льду Москвы-реки) божественным наитием свершается освящение воды. Вода становится святой… После Водосвятия в честь великого праздника состоялся парад гвардии. Парад возглавлял фельдмаршал Василий Долгорукий. Войска маршировали к иордани. В ледяной воде, ставшей святой, купались удалые москвичи. Ждали юного Царя. Петр опоздал на Водосвятие, но на парад поспел. Чтобы окончательно рассеять слухи о нежелании венчаться, он по просьбе друга Ивана Долгорукого приехал на церемонию в карете с невестой. Как верный рыцарь-паж, Петр стоял на запятках в этот очень морозный день…

Вернувшись в Лефортовский дворец, юный Император почувствовал недомогание. Уже к вечеру он слег в постель. И вскоре на теле его появились грозные следы – оспа…

Истощенный бурной жизнью, отрок-Император умирал в Лефортовском дворце. Несчастливым оказался этот дворец для своих хозяев. При деде через три недели жизни здесь умер Лефорт. И вот теперь умирал новый хозяин. Будучи еще в сознании, он повелел вернуть из ссылки меншиковских детей…

У кровати подростка-Императора, кутаясь в толстый бархатный халат на меху, сидел Остерман. Он неусыпно находился рядом с умиравшим воспитанником – сторожил. Ему нетрудно было догадаться, что захотят сотворить соратники, князья Долгорукие, из Верховного Тайного Совета.

Много раз у кровати умирающего появлялся фаворит Иван Долгорукий. Пытался говорить с другом, но тщетно. Петр только бредил. Кроме приказов запрягать сани – везти его к умершей любимой сестре, – фаворит ничего не услышал. Остерман сочувственно вздыхал, но от кровати не отходил. И поменяться с Иваном у постели воспитанника отказался.

В ночь смерти несчастного Петра в дом Алексея Долгорукого, отца фаворита, съехались все князья Долгорукие. Забыв обычные распри, они лихорадочно решали, что делать – кого посадить на опустевший трон. В третий раз за пять лет престол ждал нового повелителя…

Писать русскую историю исследователям очень помогает тайная полиция. Впоследствии, при будущей Императрице Анне Иоанновне, она называлась Тайная канцелярия розыскных дел. Это ведомство придет на смену Преображенскому приказу. Пыточные камеры – неоценимые источники истории России. Позже в Тайной канцелярии, в пыточном застенке, у обезумевшего от пыток Ивана Долгорукого и его младшего брата Александра выбьют описание этого воистину исторического ночного совещания Долгоруких.

Первая мысль собравшихся Долгоруких была естественна: сделать Царицей невесту Екатерину Долгорукую. И ведь красиво получалось – была Екатерина Первая, теперь – Вторая. «Но та была жена», – возразил фельдмаршал Василий Долгорукий.

И началась дискуссия.

«Ну и что? Разве не мог покойный отдать страну невесте? Ведь существует указ Государя Петра Первого о престолонаследии, и его никто не отменял. Кому захочет Государь – тому и отдаст Империю». «Но тогда должно быть императорское завещание», – парировал фельдмаршал. «Завещание напишем», – предложил князь Алексей, самый могущественный из Долгоруких, отец Ивана, фаворита, и Екатерины, невесты Императора.

И Василий Лукич, блестящий дипломат, начал было писать лжезавещание, но потом бросил: «Чего писать, если подписать не сумеем. Там Остерман стережет умирающего, чует…» И тогда Иван сообщил удивительное: он может подписать за Петра. Они не раз баловались с другом-Императором, и Иван подписывал указы вместо него.

Он тут же показал свое искусство – продемонстрировал Петровскую подпись. Вышло отлично. Но фельдмаршал Василий Долгорукий отнесся к подделке брезгливо. «К тому же, – пояснил он, – гвардия не примет Императрицей невесту». «Так ты ж у них полковник, прикажи», – удивился Василий Лукич. «Не послушают или, того хуже, убьют…»

Фельдмаршал по-прежнему был против затеи, но завещание они все-таки составили, и Иван удачно подписал его за Царя. Решили: как только монарх умрет, огласить его «последнюю волю» на заседании Верховного Тайного Совета, где будет решаться, кого звать на трон!

В это время пришла весть из дворца: скончался!

Четырнадцатилетний Царь умер в тот самый день, когда должны были состояться две свадьбы – его и друга Ивана. Так Петр Второй во второй раз и уже навсегда ускользнул от нелюбимой невесты.

Но это была не просто смерть очередного Царя. С кончиной Петра Второго пресеклась мужская линия династии Романовых. Остались только женщины…

Узнав о смерти друга, Иван, выхватив шпагу, побежал по комнатам, крича: «Да здравствует Екатерина Вторая!» Но ему велели замолчать.

На следующий день в Лефортовском дворце собрались члены Верховного Тайного Совета – решать судьбу Царства. Кроме Верховников, на заседание были приглашены два фельдмаршала – Михаил Голицын и Василий Долгорукий. Таким образом, на заседании абсолютно доминировала древняя знать – Долгорукие и Голицыны.

Поначалу дело казалось ясным. Они поцеловали крест – дали клятву покойной Екатерине Первой соблюдать ее завещание, согласно которому в случае смерти бездетного Петра Второго на престол должна была вступить старшая из дочерей Петра и Екатерины, Анна. Но черноволосая, тоненькая красавица Анна умерла от чахотки в Голштинии – наследие петербургского климата. Правда, в браке с герцогом Голштинским она успела родить мальчика. Новорожденному Карлу Петеру Ульриху было на тот момент два года. И сын Анны становился первым кандидатом. Вторым кандидатом, согласно завещанию Екатерины Первой, являлась ее младшая дочь – красавица Елизавета. Но кто же исполняет волю покойников! Дочерей Екатерины в качестве претендентов на трон члены Совета отвергли с самого начала. Саму тему потомков Великого Петра от брака с Екатериной сразу закрыл князь Дмитрий Михайлович Голицын.

Дмитрия Голицына, несмотря на его консервативные взгляды, уважал наш Преобразователь. Ибо князь был одним из немногих неподкупных. Петр ставил его во главе ведомств, связанных с деньгами: Камер-коллегии – главного финансового ведомства, и Коммерц-коллегии, покровительствующей торговле. В Сенате он заведовал финансовыми вопросами. После смерти Петра поддержал Екатерину – правда, в обмен на звание члена Верховного Тайного Совета.

Сейчас князь Дмитрий Михайлович был непреклонен. «Завещание худородной обсуждать не будем. И ублюдков Петровых обсуждать не будем». Обе Цесаревны, Анна и Елизавета, как мы помним, были привенчаны, то есть рождены Екатериной до брака, и долгое время считались незаконными – «выблядками», как грубо именовал таких народ. Голицын прибавил: «И также завещание, приписываемое Петру Алексеевичу, обсуждать не будем. Оно подложное».

Василий Лукич попытался ответить с негодованием, но Голицын повторил жестко: «Подложное!»

Долгорукие более возражать не осмелились.

С этого момента князь Дмитрий Голицын возглавил обсуждение. Он сказал: «Но мы можем рассмотреть старшую линию, то есть потомков Царя Ивана Алексеевича». И присутствующие поняли: это выход! Хотя потомков мужского пола у Царя Ивана не имелось, но зато женский пол был представлен щедро – три дочери! И все благородных кровей – рождены Иваном от московской боярыни.

Начали перебирать этих дочерей. Старшая, Екатерина, была выдана Петром за герцога Макленбургского. Она слыла сварливой, обладала ужасающим характером, за что получила прозвище «Дикая герцогиня». Ее отвергли, не обсуждая.

Младшая, Прасковья, отпадала (морганатический брак с генералом Дмитриевым-Мамоновым лишал ее трона).

Зато имелась средняя, Анна! Она была хорошо известна при дворе – мужеподобная, огромного роста, большеглазая, с одутловатым смуглым лицом, большим животом и большой грудью. И немолодая. Одним она казалась уродливой, другим, благодаря росту и неторопливой походке, – величественной, но никто не мог назвать ее красивой. «Престрашного зраку [вида. – Э. Р.] девица», – сказал о ней современник.

Петр выдал ее за курляндского герцога. Но тот умер. Прошло уже двадцать лет ее вдовства. Теперь ей было тридцать семь. Она вечно нуждалась в деньгах. Во множестве писем из Митавы, столицы Курляндского герцогства, она жалобно просила помочь дядюшку-батюшку Петра и тетушку-матушку Екатерину: «Принуждена в долг входить, но, не имея чем платить, кредиту не будет нигде иметь». Когда деньги совсем кончались, она приезжала в Петербург и месяцами жила там на скудном иждивении прижимистого дядюшки Петра…

Верховники понимали, каким великим благодеянием станет для Анны предложенная корона. И как она будет покорна и благодарна им. Все дружно прокричали: «Виват!» Так они радовались, осуществляя знакомую идею, – посадить на трон «не способнейшего, но удобнейшего». Хотя именно так сделал недавно Меншиков – и что получил! Но, слепые и беспамятные, они занимались тем же – сажали на трон удобнейшую.

Однако История – не добрая учительница, она злая надзирательница. И беспощадно бьет, когда не понимают ее уроки.

Итак, поняв, кого посадят на трон, члены Совета решили воспользоваться своим выбором в полной мере. Именно тогда князь Дмитрий Михайлович Голицын произнес ключевую фразу, которая должна была переменить всю жизнь России. Он сказал: «Предложив ей корону, хорошо бы нам и себя полегчить. – И пояснил не понявшим его слов соратникам: – Воли себе прибавить…» Он был уверен: перезрелая неудачница на все пойдет, только бы получить корону. «Сначала, может, и пойдет. Но потом ее не удержим», – сказал все тот же скептик фельдмаршал князь Василий. «Удержим. Заставим клятвенно подписать Кондиции [условия. – Э. Р.] и этими Кондициями удержим», – возразил Дмитрий Михайлович.

Так удобно для власти изложит эту историю будущее следствие. На деле уверен, разговор был серьезнее, обстоятельнее. Потомок древнейшего рода князь Голицын изложил давнюю мечту русского боярства – устранить самодержавную власть. Точнее, вернуть будто бы уничтоженный Романовыми некий договор…

Это было старое предание, в которое знать очень хотела верить. Если вы возьмете «Записки» крупнейшего русского генеалога князя Петра Долгорукого, прямого потомка наших героев, то увидите – князь пишет определенно: «Самодержавную власть Романовы присвоили!» Все случилось в 1613 году на Земском Соборе, где после Смуты избирали на царство нового Царя. Но уже во время обсуждения кандидатур дворянская верхушка будто бы выдвинула главное условие избрания – «ограничение царской власти, до той поры абсолютной». Определив задачу, стали подыскивать подходящего Государя с не слишком сильным характером. То есть искали не способнейшего, а удобнейшего, чтобы не опасаться нарушения договора, который должен был подписать избранник. Поэтому и остановились на совсем юном, шестнадцатилетнем, Михаиле. Его отец Филарет находился в польском плену. «Будь Филарет в это время в России, Михаил никогда не был бы избран, ибо буйный и жестокий характер Филарета внушал опасение», – писал Долгорукий. Но Филарет был далеко. Более того, боярин Федор Иванович Шереметев, женатый на княжне Черкасской, племяннице Филарета, предъявил его письмо, в котором сам Филарет советовал Земскому собору ввести ограничение самодержавной Государевой власти. Письмо породило тогда всеобщее воодушевление, и юный Михаил был избран (впоследствии это письмо будет объявлено апокрифом). По восшествии на престол Михаила Романова с большой Государственной Печати был снят титул «Самодержец». Но уже в 1624 году этот царский титул восстановили – силами Патриарха Филарета. Вернувшись в Россию после заключения мира с Польшей, он быстро восстановил абсолютную власть Царей. Мелкопоместное дворянство получило за это великую плату – продолжение желанного крепостного права. Получив крепостных рабов, они согласились забыть о первоначальной грамоте, и была составлена новая подложная грамота об избрании Михаила Романова…

Один экземпляр этой грамоты «об избрании на московское царство Михаила Романова» хранится в Российской Государственной библиотеке (музейное собрание номер 218), а другой – в Оружейной палате… Долгорукий утверждает, что эта грамота поддельная, составлена неумело – с ошибками. И потому на документе, датируемом 1613 годом, оказались подписи бояр – князей Дмитрия Пожарского, Ивана Черкасского, Григория Ромодановского. Но они, как пишет Долгорукий, не были боярами в 1613 году. Тогда Ромодановский был окольничим, а Иван Черкасский – стольником. Они стали боярами после участия в избрании Романова – в награду за него.