Текст книги "Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова"

В ноябре 2019 года в Вильнюсе было организовано настоящее шоу: на Замковой горе были найдены останки двадцати человек, среди которых «опознали» Сераковского и Калиновского, и торжественно, с польским почетным караулом и делегациями восторженных «змагаров» под бело-краснобелыми флагами их перезахоронили, провезя через город на лафетах.

Казни М. Муравьёва были крайне селективными: за всё время правления он подписал приговоры на 128 человек, в числе которых были, к примеру, трое казаков, изнасиловавших и убивших еврейку, – вряд ли они могут считаться польскими восставшими. Для сравнения, жертвы польского террора – только к концу 1863 года Третье Отделение насчитало 924 погибших от рук поляков.

Новомученики западнорусские

Современные исследователи занялись установлением имен погибших, часть из которых увековечена на памятных досках, размещенных в Пречистенском соборе в Вильне. Этот список имен начинается с трех замученных священников – отцов Даниила Конопасевича, Романа Рапацкого и Константина Прокоповича, которых, кстати, есть все основания прославить как святых новомучеников.

К православным священникам мятежники относились с особой ненавистью. «Православие – вера собачья», – распинался в своих листовках Калиновский. В обозе отряда Людвика Нарбутта, орудовавшего в пинском уезде, была найдена листовка, изображавшая повешенного священника с таким текстом: «Это ты поп, будешь так висеть, если не исправишься. Если у тебя ещё чешется язык брехать в церкви хлопам бредни, то лучше наколи его шпилькой. А вороны будут насыщаться твоим телом. Ах, какая же это будет позорная смерть».

Убийство священномученика Даниила Конопасевича описано в трогательных стихах в «Братском листке», издававшемся в Минске.

 
Передав прихожанам свое вдохновенье,
В волостную избу их собрал,
И о польском господстве панов объявленье
Снял и в клочья его изорвал.
«Не бывать здесь поляков господству надменному:
Русь не склонит своей головы!
Православную веру ксендзовству презренному
Не дадите в обиду и вы».
Незаметный герой в небогатом селении
Подвиг жизни своей совершил…
Изуверами польскими в злом ослеплении
Был замучен отец Даниил.
На церковном дворе перед сыном малюткою,
Пред любимой женою своей
Был повешен под крики врагов с прибауткою
Православный герой – и ерей.
 

Священномученик Константин Прокопович служил настоятелем церкви заштатного города Суража Белостокского уезда Гродненской губернии. Действовавших в окрестностях мятежников разбила рота русских солдат, и после боя офицеры были радушно приняты и угощены в доме Прокоповича. Ночью с 22 на 23 мая 1863 года повстанцы через окно ворвались в дом священника, «дубинами и прикладами» избили жену, 17‐летнюю дочь и 16‐летнего сына Льва.

Найдя отца Константина, повстанцы бросились к нему, вытащили на двор, «рвали волосы на голове и из бороды, нанесли более 100 ударов ружьями и кольями, толкали во все стороны, бросали на землю и топтали его ногами; потом один изверг выстрелом ещё и ранил его в бок». Наконец, еле живого, окровавленного, истерзанного священника «повесили на тополе в пяти шагах от дома».

Когда перед смертью отец Константин просил дать ему помолиться, повстанцы с издевкой говорили: «Какой твой Бог? Вы не что иное, как собаки, ваша вера тоже собачья, русская; ваш Бог – русский». При этом его не переставали бить, не давая выговорить и слова, и всё время кричали: «Молчи!» Уже с веревкой на шее страдалец успел лишь сказать: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Палачи издевались над священником и после его смерти. Приведя сына к трупу отца, говорили: «Видишь, отец твой висит, как собака; то же и с тобой будет». Повстанцы избили юношу, затем ограбили дом и, уходя, стали выкрикивать: «Теперь у нас не будет схизматиков; теперь у нас настоящая Польша».

Исследователи с сайта «Калиновский медиа» уже насчитали 453 гражданских, убийство которых мятежниками в Западном крае точно верифицировано источниками и которых мы можем назвать поименно – мужчины и женщины, крестьяне и священники, русские, литовцы, латыши и евреи.

Народное правосудие

Любое независимое исследование уничтожает сконструированный А. Герценом и польской пропагандой миф о жестоком «Муравьёве-вешателе», утопившем польское восстание в крови. Репрессии М. Муравьёва были точечным жестким ответом на массовый террор поляков.

Этой жестокости Муравьёв противопоставлял холодную голову и действительное правосудие: «Перечитывая приговоры над мятежниками, – вспоминал барон Андрей Дельвиг, – он входил во все подробности произведенного над ними суда и долго их взвешивал, прежде чем решался их утвердить. Несмотря на это он умел прослыть злодеем-тираном. Впрочем, эта репутация могла содействовать скорейшему усмирению мятежа в Северо-Западном крае».

Задаваясь вопросом: «Был ли жесток МуравьёвВиленский?» знаменитый русский мыслитель Василий Розанов отвечал, ссылаясь на видевшего М. Муравьёва в деле свидетеля: «Его жестокость есть чистый миф, им же созданный. Правда, были меры крутые, как сожжение имения, где, при соучастии его владельца, были предательски вырезаны безоружные русские батраки, но что касается казненных собственно – их было до того мало, что нужно удивляться искусству и мастерству, с каким он избег большого их числа… Но Муравьёв знал характер поляков и захотел навести на них ужас: он окружал каждую казнь величайшею помпой; делал это грандиозно и шумно – так что отдавалось в самых глухих местечках края; поляки прятались и ёжились, слабели и без того в небольшой своей энергии. Он достиг цели: край затих, замер в страхе; след этого страха хранится и до сих пор, сказывается в ненависти к имени Муравьёва…»

Однако рождественским дедом Муравьёв, конечно, не был. Он применял репрессии рассчитано, точно и безжалостно, с предельной эффективностью, добиваясь, прежде всего, общего устрашения.

Н. Имеретинский, вспоминал: «В понятии тогдашних польских интеллигентов всякий москаль был набитый дурак с дикими животными инстинктами, которого можно подкупить стаканом водки или рублем, а если он высокопоставленный, то льстивым словом и вкрадчивым обхождением». Теперь поляки знали, что казнить могут и графа, и офицера, и ксендза. Они поняли, что за жизнь повешенного русского крестьянина может расплатиться головой шляхтич. Когда Муравьёва называли «людоедом», имелось в виду именно то, что он в свои репрессии обрушивал не на «быдло», а на тех, кто считал себя единственно людьми – шляхту.

Одним из самых действенных средств стала организация Муравьёвым народных караулов из крестьян. Собравшись вместе, мужики, объединенные преданностью русскому государю и ненавистью к панам, оказались сильнее польских мятежных банд. С каким рвением белорусские крестьяне отнеслись к подавлению мятежа, показывает следующий небольшой факт. 1 апреля 1866 года гродненский губернатор получил 773 медали для награждения крестьян, участвовавших в караулах. Массовые награждения прошли и в других губерниях.

«Простой народ остался верен русскому правительству и этой верностью заставил обратить внимание на свою национально-русскую старину, на своё право считаться русским не только в силу принадлежности к России, но и по существу – по историческим преданиям, вере, языку и чисто русскому укладу общественной и семейной жизни», – так писал западнорусский публицист Лукьян Солоневич.

Презрение к русским и уверенность в том, что только жизни шляхты имеют значение, улетучивалось у поляков прямо на глазах. Волей-неволей русских приходилось бояться и уважать.

Тем более что Муравьёв бил по карману шляхты. Имения тех, кто помогал мятежникам, безжалостно сжигались. Земли мятежников конфисковывались, а они сами высылались во внутренние губернии России. Все польские помещики Западного края были обложены весьма обременительным денежным сбором в 10 % дохода на содержание русских войск.

Как вспоминал Н. Имеретинский: «Вооруженным шайкам он не придавал особого значения, называл их сволочью и сравнивал с ветвями и сучьями дерева, которые вырубаются, сохнут, падают, но на их месте вырастают другие, и дерево продолжает расти да разветвляться, пока корни его целы. На эти-то корни и обрушился Муравьёв. Первым страшным ударом топора было обложение всех помещиков польского происхождения большим процентным сбором… Русские деньги стали употребляться на русское дело: процентный сбор расходовался на постройку, ремонт и украшение православных церквей, на улучшение быта православного духовенства, на упорядочение администрации, полиции и другие подобные цели, прямо противоположные задачам мятежа».

Вот как Михаил Николаевич вспоминал о произведенном эффекте: «Владельцы упали духом, а крестьяне воспрянули и почувствовали новую жизнь… Для довершения уничтожения возможности формироваться вновь к весне мятежным шайкам среди огромных лесов, покрывающих еще СевероЗападные губернии, приказано было поделать просеки к тем местам, в которых могли удобно укрываться шайки и в случае, ежели помещики сего не исполнят, то предоставить это, по указанию начальства, самим крестьянам. Бόльшая часть просек была исполнена сими последними, и сею мерою в одно время был обеспечен край от могущих вновь появиться мятежников, а крестьяне получили за труды большое количество лесу, и в следующем году бόльшая часть отлично обстроилась, вместо бывших их убогих хат…

Отовсюду я получал от крестьян депутации с благодарственными адресами; везде крестьяне молились торжественно за Государя, даровавшего им свободу, присылали адресы и устраивали часовни и образа во имя Александра Невского, – словом, всеобщее было торжество крестьян, которые вполне передались на сторону правительства и нелицемерно благодарили Государя за все оказанные милости. В крае так ожило русское начало, что везде заговорили по-русски, и православные священники, бывшие в угнетении и в рабском почти порабощении, воспряли».

Казалось бы, над мятежниками была одержана полная победа. Однако М. Муравьёв считал, что главная его работа только начинается. Задача была не в том, чтобы притушить пламя польского мятежа до следующего раза. Задача была в том, чтобы покончить с самой возможностью мятежа. А сделать это можно было только одним способом: раз и навсегда установив Северо-Западный край, современную Белоруссию, как русскую землю, восстановив и укрепив в ней русские начала, сделав ставку на русских.

Страна Муравия

Потушив к началу 1864 года пламя польского мятежа, М. Муравьёв занялся стратегическими мероприятиями, направленными на то, чтобы огонь не разгорелся больше никогда. Суть этих мероприятий состояла в том, что СевероЗападный край был признан русским и в нем официально начала проводиться политика возвышения русской народности. Это выражало давнюю горячую убежденность Муравьёва в том, что «край тот искони русский, мы сами его ополячили». Теперь Михаил Николаевич намеревался провернуть фарш ополячивания в обратную сторону.

Первым из мероприятий была крестьянская реформа. В основу её логики была положена ставка на русского крестьянина в противоположность польскому пану. В отчете императору Александру II Муравьёв писал: «Дело устройства быта крестьян в Западных губерниях и Великороссийских не может быть одинаково. В последних не должно разъединять сословия, ибо помещики и крестьяне суть истинно русские и верноподданные вашего императорского величества, – там должно всеми мерами поддерживать в законных правах все звания и сословия, составляющие могущество и основу России. В Западном же крае наоборот: здесь ренегаты, польские помещики, бывшие прежде того русскими, сделались римскокатоликами и заклятыми врагами вашего императорского величества, России и Православия; под предлогом восстановления отчизны они желали только получить прежние права самоуправства над крестьянами и прочим податным населением, которыми они неограниченно пользовались при Речи Посполитой; здесь одни только крестьяне, сохранившие Православную веру и даже насильственно принявшие римскокатоличество, остались верными сынами России и преданными престолу; их необходимо поднять, возвысить и поставить в совершенно независимое положение от польских панов. Тогда только мы можем бороться с польскою пропагандою, постоянно уничтожать ее и привести в ничтожество».

По инициативе М. Муравьёва правительство ввело в западных губерниях Российской Империи принцип обязательного выкупа крестьянами земли у помещиков. Напомним, практически землю выкупало государство, становившееся кредитором крестьян – правительство израсходовало в СевероЗападном крае колоссальную сумму в 5 миллионов рублей на ускоренный выкуп. При этом выкупные платежи крестьянам были понижены. Выкупные платежи были понижены: в Гродненской губернии с 2 руб. 15 коп. до 67 коп. за десятину; в Виленской – с 2 руб. 11 коп. до 74 копеек.

Вместе с выкупом земли прекращались и любые обязательные отношения между польскими панами и русскими крестьянами. С правами польской шляхты над русскими мужиками было покончено в ускоренном порядке. Михаил Николаевич Муравьёв вспоминал: «С августа 1863 года в тех уездах, где был подавлен мятеж, постепенно назначались русские мировые посредники и члены поверочных комиссий, так что к концу года в большей части уездов были русские деятели по крестьянскому делу, которые и обнаружили всю бездну злоупотреблений и угнетений, которым подвергался несчастный народ русский от польских панов и избранных из среды их посредников».

Для землеустройства края были выписаны русские чиновники и мировые посредники из внутренних губерний. Муравьёв уволил большую часть чиновников-поляков и поставил на их место русских, подчеркивая, что поляки может и «местные» в том смысле, что здесь родились, но в более важном национальном смысле «местными» являются тут как раз русские чиновники. Выходец из Орла находится в Бресте и Гродно на своей русской земле.

Белорусские крестьяне получили при разделе максимум земли, включая ранее безземельных батраков, которых наделили землей за счет конфискованных у панов имений. Усилиями Муравьёва белорусский мужик был выведен из холопства у пана и нищеты, и сделан зажиточным фермером. Поэтому не случайно, что белорусские крестьяне буквально боготворили Муравьёва, которого на свой лад называли «Муравлёвым», его портрет висел практически в каждом доме.

Среди крестьян Западной России возникли целые поверья о сказочной Стране Муравии, где мужику по-настоящему жить хорошо. Эти предания отразились в поэме Александра

Твардовского «Страна Муравия», написанной в своеобразном подражании стихам врага Муравьёва – Н. Некрасова.

 
Ведет дорога длинная
Туда, где быть должна
Муравия, старинная
Муравская страна…
И всем крестьянским правилам
Муравия верна.
Муравия, Муравия!
Хо-рошая страна!..
 

Твардовский сам не мог объяснить, откуда взялась у него эта сказочная Муравия, слишком напоминавшая чудесное Беловодье, которое искали старообрядцы. Вроде бы она заимствована из романа Фёдора Панферова «Бруски». Но, при этом, Твардовский настаивал, что Муравия – не выдумка, крестьяне действительно так говорили, и пытался найти объяснение в слове «мурава».

Разгадка появления этой чудесной страны довольно проста. А. Твардовский вырос в Смоленской губернии, граничившей с западными губерниями, в которых землеустройство проводилось по муравьёвским законам, в пользу мужика, а не барина. В ходе муравьёвских реформ крестьянское землепользование увеличилось в Ковенской губернии – на 42,4 %; в Виленской – на 42,4 %; в Гродненской – на 53,7 %; в Минской – на 18,3 %; в Витебской – на 3,7 %. Чем дальше к западу от Смоленска, тем больше расцветала чудесная, «верная всем крестьянским правилам» Страна Муравия, в которой предпочтение оказывается русскому мужику.

Русификация русских

Для Муравьёва принципиально было важно, чтобы этот мужик не ополячился. Основой русской идентичности в крае было Православие. Михаил Николаевич приобрел двадцать пять тысяч мельхиоровых нательных крестиков за свои деньги и еще 300 тысяч за счет казны, и раздал их крестьянам по приходам. Затем была запущена кампания по всей России, начиная от императрицы Марии Александровны и заканчивая зажиточными купцами и крестьянами: русские люди собирали деньги на кресты для собратьев в западных губерниях.

Вскоре на шеях у белорусов появились два миллиона восьмиконечных крестов как зримое свидетельство их принадлежности к русской православной цивилизации. А за крестами пошли православные молитвенники, картины, посвященные русскому государю и русской истории, православные иконы.

Муравьёв исходил из того, что именно здесь проходит граница между русской и западной цивилизациями и принимал все усилия, чтобы белорусские крестьяне оказались по нужную сторону цивилизационной границы. Для этой цели он запустил кампанию реставрации православных храмов, приведенных политикой польских помещиков в упадок. Храмы начали сооружаться в узнаваемых формах русской православной архитектуры – русском и неовизантийском стилях. За короткий срок были построены 98 новых церквей, отремонтированы 126, перестроены из закрытых костелов – 16.

Эти «муравьёвки» вызывают настоящие приступы истерики и у современных русофобов-«змагаров». Особенно их злят истории, когда закрытые католические костелы переделывались в православные храмы, готические и барочные формы менялись на русский стиль. Причём зачастую перестроенным соборам это пошло на пользу даже в чисто эстетическом смысле.

Важнейшим делом Муравьёва стала образовательная политика. Соратник Михаила Муравьёва Иван Петрович Корнилов, попечитель Виленского учебного округа, прославился афоризмом: «Русская школа сильнее русского штыка».

Уже к 1 января 1864 года открылись 389 народных училищ, где преподавание велось на русском языке. Русские дети наконец-то пошли в русскую, а не в польскую школу.

Начали выпускаться исторические документы, свидетельствовавшие об исконно русском характере этого края, преобразовываться экспозиции музеев, где рассказывалось о древнерусском наследии, а не о Польше. То, что сегодня именуется «белорусской культурой», было открыто именно соратниками Муравьёва как доказательство присутствия русской культуры в Западном крае, в противоположность польской.

Начала формироваться западнорусская интеллигенция, которая давала горячих патриотов России. К числу таких людей принадлежал, к примеру, публицист Лукьян Солоневич, газету которого поддерживал гродненский губернатор П. Столыпин. Его сын, великий русский национальный публицист Иван Лукьянович Солоневич писал: «Граф Муравьёв не только вешал. Он раскрыл белорусскому мужику дорогу хотя бы в низшие слои интеллигенции. Наша газета опиралась на эту интеллигенцию… народных учителей, волостных писарей, сельских священников, врачей, низшее чиновничество».

Всего за несколько лет «ментальная Польша» была из Белоруссии вычищена и заместилась Россией. Муравьёвский поворот имел долгоиграющие последствия – до сих пор чувство единства белорусов и русских гораздо прочнее, чем аналогичное самосознание на Украине. И это прямой результат муравьёвской политики, последовательно основанной на русоцентризме. Восхищавшийся Муравьёвым, Александр III начал применять его опыт в масштабах всей страны и именно эта политика и считается следованием принципу «Россия для русских».

Муравьёвская политика оказала чудотворное воздействие и на самих поляков. Польша не просто перестала бунтовать – началась активная интеграция этнических поляков в русскую культуру, давшая в следующем поколении такие феномены как композитор Игорь Стравинский, или маршал Константин Рокоссовский, оба происходившие из русифицированных польских фамилий. Если бы Российская Империя не была бы разрушена в 1917 году, то, скорее всего, за ХХ век не только белорусы и малоросы, но и значительная часть поляков полностью бы интегрировались в русскую культуру.

Муравьёву удалось опровергнуть главный тезис врагов русской нации: мол, дерусификации в Белоруссии, на Украине, в Казахстане, других странах – это некий естественный исторический процесс, идущий в одном направлении: каждое поколение становится всё менее русским, русский мир и русский народ распадаются на части, говорящие на чужих языках.

Муравьёву удалось показать главное: дерусификация – это процесс не естественный и обратимый. При наличии энергичной воли правительства и энергичной политики, при наличии воли к русскости, все процессы можно устойчиво развернуть в противоположную сторону и достичь устойчивого результата. Несмотря на столетие коммунистической национальной политики, а затем незалежной белорусизации, белорусы остаются русскими и уже никогда не станут поляками.

Если какая-то часть России не-русская, или недостаточно русская, то это не потому, что она от природы такова и таков роковой ход истории, а по небрежению или «многонациональской» идеологии в головах у чиновников.