Текст книги "Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова"

Русский генерал глазами француза

Характеристика Кутузова французским «белоэмигрантом» [16]16
  Так в конце XVIII – начале XIX в Европе нередко называли французских дворян, бежавших из Франции после Великой французской революции. – П рим. ред.


[Закрыть] генералом А. Ланжероном (на которую особенно «налегает» группа Пройля), относящаяся к 1811 году, когда Кутузов воевал против турок в Румынии и мастерскими маневрами полностью разгромил турецкую армию при Рущуке и Слободзее и принудил султана к миру, так же, на деле, далека от образа пассивного, нерешительного, не знающего что предпринять человека.

«Сначала он прямо поразил меня своей неутомимой деятельностью, к которой мы совсем не привыкли, но его энергия скоро остыла, и обычная леность, по-прежнему, вошла в свои права», – ни о каком постоянном отсутствии энергии, как видим, речи вести не приходится, а периоды активности и хандры, пожалуй, ещё более выраженные, имелись, к примеру, у князя Потёмкина-Таврического, которого в голову никто никогда не ранил.

«Кутузов участвовал во многих сражениях и получил уже настолько опыта, что свободно мог судить как о плане кампании, так и об отдаваемых ему приказаниях. Ему легко было различить достойного начальника от несоответствующего и решить дело в затруднительном положении, но все эти качества были парализованы в нем нерешительностью и ленью физической и нравственной, которая часто и была помехой в его действиях. Однажды, в битве, стоя на месте, он услыхал издалека свист летящего снаряда; он настолько растерялся, что, вместо того, чтобы что-нибудь предпринять, даже не сошел со своего места, а остался неподвижен, творя над собой крестное знамение», – пишет А. Ланжерон. Здесь очевидно, что француз просто не понял психологии русского генерала – ни личной, ни национальной и приписывает лени и растерянности то, что объясняется христианским смирением и уверенностью религиозно настроенного Кутузова, что без воли Божией ни один волосок с головы не упадет.

«Вставал он очень поздно, ел много, спал 3 часа после обеда, a затем ему нужно было еще два часа, чтобы прийти в сознание». Тут А. Ланжерон противоречит не только многочисленным свидетельствам, что из-за проблем с кишечником Кутузов ел один раз в день, но и самому себе. Постоянно сонный, переутомленный старик у него в то же время выступает как сексуальный гигант с гаремом. Ситуацию с юной Луксандрой Гулиано француз тоже оценил неверно. «Луксандра Гулиано была не простая валашка, а дама из высшей знати, принадлежавшей к прорусской её группировке и этой самой группировкой Кутузову преподнесенная в дар и залог их тесного единения», – отмечает современный автор.

Прямо противоречит действительности утверждение Ланжерона: «Эта же лень его простиралась и на кабинетные дела и для него было ужасно трудно заставить себя взяться за перо». Переписка Кутузова огромна – одни только письма жене и дочери составляют обширнейший корпус документов. Письма, приказы и распоряжения Кутузова только за период командования им Дунайской армией, когда с ним общался Ланжерон, это сотни и сотни документов. При этом случаи, когда письмо составляется другой рукой из-за боли в глазах, оговаривались Михаилом Илларионовичем специально: «Прошу тебя рукою Кудашева (зять М. И. Кутузова), потому, что глаза мои очень утомлены…»

Как Кутузов на самом деле победил Наполеона

Ошибочно и широко распространенное убеждение публики, распространенное в ней «Войной и миром» Толстого и экранизациями этого романа, что Кутузов был пассивен на Бородинском поле, не имея никакой ясной стратегии. Напротив, Бородинское сражение было стратегическим маневром, в котором Кутузов на голову превзошел Наполеона.

Кутузов поставил Бонапарту своего рода ловушку – он построил войска так, что в любой момент русская армия могла отступить. Наполеон больше всего боялся очередного отхода русских. И это лишало французов возможности провести любимый Бонапартом охватывающий маневр, который привел бы только к возобновлению погони. Пришлось атаковать русских в лоб. Правый фланг и центр Кутузова стояли, прикрытые рекой Колочей и возвышенностями. Они был практически неуязвимы. Левый фланг составляла позиция под командой Багратиона, включавшая в себя флеши и Батарею Раевского. И именно этот фланг, находившийся под командой талантливого генерала, мечтавшего сражаться, и начали атаковать в лоб французы.

Фактически всё Бородинское сражение состояло в лобовых атаках французов на русский левый фланг, в которых Наполеон потерял большую часть своей лучшей французской пехоты. Сперва в лесу под Утицей были разбиты дивизии Дессе и Компана, затем при штурме флешей был ранен самый компетентный из наполеоновских маршалов – Давý, что серьёзно повлияло на ход сражения. Маршал Ней, узнав о трудностях у соседей, тоже перенес удар своего корпуса на флеши, тем самым упустив единственную возможность разбить русских, ударив в пустоту между флешами и курганной батареей. На флешах начинается лобовая стычка двух сильнейших армий мира. Не будь Багратион смертельно ранен, день, не исключено, стал бы днем поражения если не лично Наполеона, то его маршалов. Но и без того за ничего не значащие тактические продвижения на поле – скорее даже «сдвигание», чем взятие русских позиций, французы расплатились практически полным выбиванием своей пехоты (Батарею Раевского к концу дня пришлось штурмовать с помощью кавалерии). Наконец, сражение привело к чудовищным потерям Наполеона в офицерском и генеральском составе (соотношение убитых офицеров 480 у французов к 211 у русских, по генералам – 48 у французов к 23 у русских). Такие потери были в ту эпоху практически невозобновимыми.

То есть ещё до оставления Москвы Кутузов нанес Великой Армии Наполеона смертельное ранение, и дальше оставалось лишь выждать, когда враг обессилеет. Уступка столицы как гигантской ловушки была вполне оправданным ходом, тем более что Кутузов, конечно, не планировал в ней апокалиптического пожара – таковой целиком и полностью на совести губернатора Ф. Ростопчина (а самого фельдмаршала откровенно шокировал). М. Кутузову было бы вполне достаточно, чтобы очутившись в Москве, за тысячи километров от надежных баз, подорванная наполеоновская армия начала бы разлагаться. Наполеон был, несомненно, мастером оперативного искусства, Кутузов превзошел его как стратег и уж, конечно, не потому, что эмоционально и интеллектуально отупел после ранений.

До конца своих дней Кутузов находился в отменной интеллектуальной форме, был человеком обширного острого ума и фантастической памяти, что показывает, к примеру, мгновенное опознание им пленного французского генерала Боволье: «В Главную квартиру князя Кутузова в Полотняный Завод близ Калуги князь Кудашев, его зять, привел взятого в плен вскоре после Малоярославца генерала графа Боволье. Услышав фамилию генерала, Кутузов призадумался. – “Не родственник ли вы тех Боволье, которые играли такую выдающуюся роль в вандейской кампании и один из которых подписал письмо к её величеству императрице Екатерине II с просьбою оказать помощь против республиканцев?” – “Письмо это подписано мною в качестве генерал-интенданта и президента высшего совета армии”. – “Это вы и есть! Ну, очень рад, что вы мой пленник: вам будет оказано всё уважение, которого вы заслуживаете”. – Кутузов прибавил, что читал с большим интересом историю вандейской войны. Он много расспрашивал генерала Боволье о французской армии, о Москве, о Наполеоне. <…> Прощаясь с Боволье, Кутузов сказал ему: “Ваш Наполеон – чистый разбойник: я отправил к нему 40 французов, взятых в плен на аванпостах, – он отказался принять их! Мне-то что же с ними делать? Его поведение ужасно. Он нисколько не заботится о нации, которой всем обязан”».

И тот же Кутузов делился с Боволье мнением, что раз Наполеон присылает к нему в ставку дипломатов типа Лористона для переговоров, то с ним нетрудно будет справиться. То есть в 1812 году Кутузов вел всё ту же политикодипломатическую игру, что и в 1805 году. И тут и там он оставил ради выигрыша времени и позиции столицу. Конечно, оставлять собственную столицу – Москву, было куда сложнее, чем чужую – Вену, но никакой вызванной травмой эмоциональной тупости для этого было не нужно. А говорить о трусости или робости фельдмаршала в ситуации, когда для оставления столицы от «лукавого царедворца» требовалось куда больше смелости, чем для сражения под её стенами, и вовсе не приходится.

Таким образом, сенсационная попытка «американских» (на самом деле по большей частью российских и украинских) ученых объяснить особенности стратегии Кутузова в 1812 году последствиями ранения, якобы задевшего лобные доли мозга и вызвавшего соответствующий синдром, должна быть признана совершенно несостоятельной. Ранение под Шумлой 1774 года, когда мозг военачальника теоретически мог быть задет, реконструировано авторами с грубыми искажениями. При этом известное нам поведение Кутузова в период между двумя ранениями никак не подтверждает наличия синдрома лобных долей. Ранение 1788 года так же реконструировано с ошибками и, в любом случае, не могло задеть лобных долей мозга. Привлекаемый для подтверждения наличия синдрома источник – мемуары генерала А. Ланжерона, необъективен и противоречив, к тому же дает материал для прямо противоположных суждений. Роль выдающегося хирурга на русской службе Массо так же преувеличена – он сыграл огромную роль в спасении Кутузова после второго ранения, но к лечению после первого, ставшего настоящим медицинским феноменом, не был и не мог быть причастен.

Российские средства массовой информации, которые распространяют произвольные построения в американском журнале как сенсационный жареный факт, делают это, конечно, не из интереса к родной истории. А напротив, из русофобского желания очернить что-нибудь, что ещё не очернено. Отечественная война 1812 года, как одна из самых ярких страниц национальной истории, конечно, находится у очернителей под постоянным ударом. То публикуются «откровения» актёра Е. Понасенкова, то парамедицинские легенды…

Что поделать – у лакеев нет героев.

Что читать о Михаиле Кутузове:

1) Ивченко, Л. Л. Кутузов. – М.: Молодая гвардия, 2012;

2) Кутузов, М. И. Письма, записки. – М.: Воениздат, 1989;

3) Тюрин, Михаил. Победитель Франции. О ранениях М. И. Кутузова // Калашников. Оружие, боеприпасы, снаряжение. – 2001. – № 3;

4) Шишов, А. Кутузов. – М: Вече, 2012.

Пётр Котляревский
Сорок ран Генерала-Метеора

За несколько дней до смерти в октябре 1851 года шестидесятидевятилетний генерал от инфантерии Петр Степанович Котляревский велел родственникам принести данный в 1826 году рескрипт императора Николая I о присвоении ему звания полного генерала и назначении командующим Кавказской армии в войне против Персии. Царь писал: «Уверен, что одного имени вашего достаточно будет, чтобы одушевить войска, предводительствуемые вами, устрашить врага, неоднократно вами пораженного и дерзающего снова нарушить тот мир, которому открыли вы первый путь подвигами вашими».

«Желал бы излить последнюю кровь на службе твоей, Всемилостивейший Государь, но совершенно расстроенное здоровье, а особенно головная рана, недавно вновь открывшаяся, не позволяя мне даже пользоваться открытым воздухом, отнимает всякую возможность явиться на поприще трудов и славы», – вынужден был тогда разочаровать славный генерал императора.

И вот на пороге смерти Котляревский попросил наряду с монаршим указом принести особую шкатулку, которую всегда держал взаперти, никому не показывая её содержимого. В шкатулке лежало сорок костей, вынутых из его головы. Генерал указал на страшные прижизненные останки себя самого и добавил: «Вот что было причиною, что я не мог принять назначения и служить до гроба Престолу и Отечеству… Это вам останется на память обо мне».

Прижизненная смерть генерала Котляревского (1782–1852) стала частью героического мифа Российского Империи. Искалеченный в ходе победоносного штурма Ленкорани 31 декабря 1812 года (здесь и далее даты по юлианскому календарю), генерал всегда подчеркивал свой статус живого мертвеца. Он заказал себе особую печать: скелет между двух орденских звезд Святой Анны I степени и Святого Георгия II степени.

«Ура – Котляревский! Ты обратился в драгоценный мешок, в котором хранятся в щепы избитые, бесценные, геройские твои кости. Но ты жестокими мучениями своими и теперь продолжаешь ещё служить государю с пользой, являя собой достойный подражания пример самоотвержения воина и христианина» – писал другой русский генерал-инвалид, генерал И. Н. Скобелев (дед М. Д. Скобелева), лишившийся в войнах левой и трех первых пальцев правой руки и всё-таки ставший знаменитым писателем.

Котляревский прославился в 1812 году. Хотя он не был при Бородине, не сражался с французами и не входил в Париж, однако его слава среди современников ничуть не уступала славе героев войны с Наполеоном. Величайший из русских поэтов, заслуженно получивший прозвание «певца империи и свободы», А. С. Пушкин, посвятил в 1821 году герою такие строки в «Кавказском пленнике»:

 
О, Котляревский, бич Кавказа!
Куда ни мчался ты грозой —
Твой путь, как черная зараза,
Губил, ничтожил племена…
Ты здесь покинул саблю мести,
Тебя не радует война;
Скучая миром, в язвах чести,
Вкушаешь праздный ты покой
И тишину домашних долов…
 

В чем же состояли подвиги «генерала-метеора» Котляревского и при каких обстоятельствах он получил свои «язвы чести», с которыми в постоянных мучениях он, однако, прожил сорок лет, пережил и Пушкина и Скобелева и лишь чуть не перешагнул порог восьмого десятка?

По обстоятельствам рождения Петр Степанович Котляревский (родился в 1782 г.) вообще не должен был стать военным. Его отец имел дворянское происхождение, однако был скромным сельским священником под Харьковом и юный Петя, приготовляясь к священническому званию, учился в духовном коллегиуме. Как-то раз на пороге его дома в лютую вьюгу оказался полковник И. П. Лазарев. Задержавшийся из-за непогоды на несколько дней в гостях, военный оценил исключительные таланты мальчика и рекомендовал отцу отдать его на военную службу, что более пристало дворянину. Котляревские забыли думать об этом разговоре с проезжим военным, но однажды на пороге их дома явился вестник, сообщивший, что зачисленного в армию стараниями Лазарева фурьера Котляревского ждут на службе. Так десятилетний Петя оказался унтер-офицером Кубанского егерского корпуса.

В 1796 году при штурме Дербента в ходе Персидского похода, он впервые побывал под пулями, а в 1799 году, 17 лет от роду, молодой адъютант, заведовавший перепиской своего патрона генерала И. Лазарева, оказался фактическим управляющим Грузинским царством. И. Лазарев командовал полком, выдвинутым в Тифлис для поддержания порядка в союзном государстве. Тогда же на Котляревского поступила первая (но не последняя) в его жизни жалоба – русский посланник в Тифлисе доносил, что нахальный адъютант явился к пожилому грузинскому царю Георгию XII прямо в спальню, чтобы потребовать отчета о том, почему срывается снабжение русских войск.

Впрочем, русская военная администрация в Грузии вообще вела себя довольно бесцеремонно. После того как в 1801 году оглашены были указы Павла I, а затем Александра I о присоединении страны к России (такое решение перед смертью принял царь Георгий XII), новый губернатор, грузин по происхождению, князь П. Цицианов, велел генералу И. Лазареву озаботиться высылкой членов грузинского царствующего дома в Россию. В апреле 1803 года И. Лазарев окружил солдатами дом вдовствующей царицы Мариам Георгиевны Цицишвили и потребовал от неё собираться в дорогу. Та начала оскорблять губернатора П. Цицианова, своего дальнего родственника. Лазарев схватил её за ноги и попытался стащить с тахты и тогда разгневанная женщина сразила его ударом кинжала в грудь. Услышавший шум адъютант Котляревский ворвался с саблей наголо и ранил царицу в голову, но та осталась жива и прожила до 1850 года, до 1811 года находясь в заключении в Белгородском женском монастыре, а затем проживая в Москве.

Присоединение Грузии имело для России драматические геополитические последствия. Воспитанный католическими миссионерами грузинский царевич Александр, младший брат Георгия, начал длившуюся много десятилетий партизанскую войну против России, возмущая её соседей. Всполошилась Персия, считавшая Грузию своей сферой влияния, и началась русско-персидская война 1804–1813‐го годов. Персию оружием и золотом поддерживала Великобритания, опасавшаяся, что через Кавказ Россия мостит дорогу в Индию. Охотно поддерживали антироссийские комбинации наполеоновская Франция и Османская Империя, с 1806 года так же вступившая против России в войну. Чтобы поддерживать новоприобретенный геополитический анклав в Закавказье, Россия вынуждена была вступить в тяжелейшую длившуюся полвека Кавказскую войну с горцами, угрожавшими коммуникациям на Тифлис по Военно-Грузинской дороге. Так что воевать русским силам в Закавказье приходилось, почти не зная подкреплений, по формуле «сотни против тысяч».

В таких-то условиях и раскрылся в полную силу военный гений «кавказского Суворова» – П. Котляревского, и этим объясняется молниеносная его карьера, удивительная даже для русской армии, не чуравшейся «молодых генералов своих судеб». Большую часть своей боевой биографии Котляревский командовал егерями – они действовали в рассыпном строю, были меткими стрелками и обладали высокой инициативностью, что было особенно важно на Кавказе. П. Котляревский умел воевать не числом, а умением, обрушиваться на противника как снег на голову, бросаться в штыковую; он умел управлять духом своих солдат и ещё больше – солдат противника, которых он умел обмануть и запугать. Осознавая низкий боевой дух персидского воинства, он умел низводить его до полного ничтожества и паники. Взятые им малым числом при ничтожных потерях крепости становились неприступными.

Первую славу и первую рану капитан Котляревский получил в декабре 1803 года при занятии предместий Гянджи, где взбирался на стены, даже не используя лестниц. Раненного в ногу, капитана подхватил рядовой егерь Иван Богатырев, но был немедленно убит пулей в сердце. С поля боя Петра Котляревского вывел молодой граф Михаил Воронцов, который в 1814 году выиграет бой у самого Наполеона, станет губернатором Новороссии и Кавказа, благоустроителем Крыма и создателем Алупкинского дворца, приобретет несправедливую репутацию «гонителя Пушкина» и навсегда останется лучшим другом Котляревского.

В июне 1805 года полковник Карягин и майор Котляревский во главе 600 солдат направились в Карабах, хан которого признал власть России (основная часть территориальных приобретений той войны состояла в принятии русского подданства азербайджанскими ханами). Однако маленький отряд наткнулся на значительные силы во главе с сыном шаха и главным персидским военачальником Аббас-Мирзой. Соотношение сил было 1:50. Укрепившись на кладбище на берегу реки русские потеряли треть отряда убитыми и ранеными. Карягин был ранен в спину, Котляревский – в левую ногу. Особенно позорным фактом стало дезертирство поручика Лисенко, вместе с группой солдат перешедшего на сторону персов. Положение отряда Карягина казалось настолько безнадежным, что число дезертиров достигло 58 человек, то есть десятой части.

Тогда-то Котляревский впервые и продемонстрировал своё изумительное военное искусство. Бросив обоз на разграбление персов, ночью русские налегке, не замеченные врагом, увлекшимся разграблением лагеря, выдвинулись в сторону крепости Шах-Булах. Под командой Котляревского русские егеря с налету взяли крепость, при этом майор был ранен картечью в левую руку. Однако Шах-Булах тоже оказался ловушкой – в нём не хватало продовольствия, ели конину и траву. И тогда новый рывок – в горную крепость Мухрату, при обороне которой численность войск не имела значения. На дороге к Мухрате встретилась канава, которую не могли преодолеть пушки…

«Ребята! – крикнул вдруг батальонный запевала Сидоров. – Чего же стоять и задумываться? Стоя города не возьмешь, лучше послушайте, что я скажу вам: у нашего брата пушка – барыня, а барыне надо помочь; так перекатим-ка её на ружьях». Одобрительный шум пошел по рядам батальона. Несколько ружей тотчас же были воткнуты в землю штыками и образовали сваи, несколько других положены на них, как переводины, несколько солдат подперли их плечами, и импровизированный мост был готов. Первая пушка разом перелетела по этому, в буквальном смысле живому мосту и только слегка помяла молодецкие плечи, но вторая сорвалась и со всего размаху ударила колесом по голове двух солдат. Пушка была спасена, но люди заплатили за это своей жизнью. В числе их был и батальонный запевала Гаврила Сидоров», – так описывает эти события историк кавказской войны генерал В. А. Потто.

Этот подвиг, приукрашенной народной фантазией, превратившей мост из ружей в мост из тел, запечатлен на знаменитой картине Франца Рубо «Живой мост». Снова под командой П. Котляревского (дважды раненого) крепость берется с налету и в ней герои благополучно дожидаются деблокирования их Цициановым.

Вскоре Цицианова предательски убивает брат хана при переговорах о сдаче Баку. Голову русского военачальника отсылают шаху в Персию. Но и при преемниках Цицианова – И. Гудовиче, А. Тормасове, Ф. Паулуччи карьера Котляревского продолжает идти вверх. В 1807 году он подполковник, в 1808‐м – полковник.

В 1810 году ему поручают всего с одним батальоном занять неприступную крепость Мегри, на берегу Аракса, на границе с Персией современного армянского Зангезура. Пройдя недоступными горными тропами Котляревский ошеломительным почти бескровным налетом занимает укрепления Мегри, которые русские теперь смогут оборонять даже с небольшим гарнизонам. Выдвинутая к Мегри персидская армия Ахмет-Хана, сопровождаемая английскими офицерами, вскоре убедилась, что против Мегри в руках русских она бессильна и начала эвакуацию на персидскую сторону Аракса. И вот, когда персидская конница переправилась, Котляревский с отрядом в 500 человек идет в штыковую атаку на персидскую пехоту, за час уничтожив несколько тысяч противников.

«– Ну, ребята, – сказал он, обращаясь к солдатам, – вылезайте из нор! Ночью – поход. Идем с одними штыками, без ранцев и без патронов. Покажем трусам, как надо бить неприятелей. Солдаты ответили дружным “Рады стараться!”, и сами торопили выступлением, опасаясь, чтобы персияне не ушли. О малочисленности отряда никто нимало не заботился, все рассчитывали только на быстроту, внезапность и стремительный натиск. “Идущему вперёд одна пуля в грудь или в лоб, а бегущему назад десять в спину”, – не раз говорил Котляревский своим подчиненным, и подчиненные твердо помнили эти заповедные слова их начальника-героя. Наступила темная ночь. Пятьсот человек, с Котляревским впереди, тихо и осторожно подкрадывались к персидскому лагерю. Они обошли его с разных сторон и вдруг, по условному сигналу, без выстрелов и крика бросились в рукопашную схватку; ужас овладел персиянами. В темноте, кидаясь в разные стороны, они везде натыкались на русские штыки и, спасаясь от них, гибли в Араксе. Русский отряд был так мал, что Котляревский отдал приказание: “Пленных не брать”, – и река скоро была запружена вражескими трупами. “Едва доставало рук, – говорит очевидец, – чтобы исполнить суровое, но необходимое приказание героя”. Весь неприятельский корпус был уничтожен буквально, а Котляревский в этом неслыханном, невероятно геройском деле потерял всего тринадцать человек нижних чинов убитыми и ранеными. Тогда и Тормасов согласился наконец оставить Мигри в своих руках и приказал укрепить её, как можно сильнее. “Мигри так укреплена природой и персиянами, – отвечал на это Котляревский, – что неприступна ни для какого неприятеля, и укрепить ее сильнее уже невозможно”», – так описывает победу под Мегри В. А. Потто.

«Суворовский» военный стиль Котляревского был построен на стремительности скрытных ночных штыковых атак и стремлении поразить неприятеля абсолютной внезапностью и столь же абсолютной безжалостностью. Такой стиль был возможен, конечно, только у героя, чья харизма покоряет солдат и ведет их за собой в абсолютной уверенности в победе. За победу при Мегри он получает своего первого Георгия – 4‐й степени и золотую шпагу «За храбрость». Этот крест генерал всегда ценил более прочих своих наград и носил постоянно.

В декабре 1810 году Ф. Паулуччи, вдохновленный успехом при Мегри, решается поручить Котляревскому взятие крепости Ахалкалаки. Эта крепость была центральным пунктом, связывавшим турецкую и персидскую армии в их замысле вести совместные действия против России. В 1808 году И. Гудович пытался штурмовать её, но потерпел сокрушительное поражение. Егеря Котляревского, снаряженные складными лестницами, прошли среди лютой зимы горными тропами, где не летали даже птицы. «Провидение спасло наш отряд тем, – пишет Котляревский, – что он не был открыт в границах пашалыка». Среди ночи 8 декабря русские обрушились на не ожидавших атаки турок. За полтора часа крепость была взята. За Ахалкалаки Котляревский в 29 лет получает чин генерал-майора.

В 1811 году, преградив сколь военными маневрами, столь и искусной дипломатией дорогу Аббас-Мирзе в Карабах, исправив последствия катастрофы разгромленного персами отряда майора Джино, Петр Степанович был удостоен ордена Святой Анны 1‐й степени и пенсиона в 1200 рублей.

И вот наступил 1812 год, славный для русского оружия не только в центре России, но и на Кавказе. Русские силы в этом крае оказались в исключительно опасном положении. Перехватив роль «лучших друзей Персии» у французов, англичане пичкали Тегеран деньгами, оружием, военными инструкторами, лишь бы навредить России. В марте 1812 года английский посол в Тегеране подписал с Персией договор об антироссийском союзе. В июне 1812 году в Персию прибыл генерал Малькольм с 350 британскими офицерами и унтерофицерами для подготовки персидской армии против России. Шаху доставили 30 тысяч ружей, 12 пушек, сукно для мундиров. Великобритания обязалась выдавать Персии денежные субсидии. Когда началась война с Наполеоном, британцы формально перешли в положение друзей России, на деле же британские агенты продолжили попытки воспользоваться трудностями России, чтобы вытолкнуть её из Закавказья. При армии Аббас-Мирзы осталась часть британских офицеров, а на переговорах с русскими вместо дипломатов шаха почему-то появлялись англичане, причем с самыми решительными провокативными требованиям.

Почти одновременно к русскому главнокомандующему Н. Ртищеву пришли известия, что «Москва, спаленная пожаром, французу отдана»; что взбунтованные грузинским царевичем Александром горцы перехватили военно-грузинскую дорогу, а значит, не будет не то что подкреплений – даже писем; что бунтовщики приближались к Тифлису и отчаянные лезгины уже «джигитовали у Авлабара» (тифлисского предместья в котором жили преимущественно армяне). Наконец, стало известно, что большая армия Аббас-Мирзы заняла союзное России Талышское княжество на берегу Каспия и английские инженеры построили там крепость Ленкорань, а теперь Аббас подошел к Араксу, угрожая вторгнуться на контролируемые Россией земли. Н. Ртищев в такой отчаянной ситуации решил потянуть время переговорами, однако с подачи английских советников Аббас-Мирза сразу взял на них агрессивный тон, требуя от России уступки всех занятых ею с 1800 года земель, включая Грузию.

Противоположную ртищевской стратегию отстаивал П. Котляревский, предлагавший перейти Аракс и разбить персов. Дело дошло до публичной размолвки Ртищева и Котляревского – молодой генерал даже пригрозил отставкой. Он поражал всех своей решительностью. Узнав о неуважении, проявленном карабахским ханом к России и её союзникам, он прискакал в сопровождении лишь одного казака на ханский двор и угрожая правителю плеткой заставил того просить прощения и полностью подчиниться русской власти. Круто осадив лошадь перед самым ханом, Котляревский взмахнул нагайкой над его головой и крикнул по-татарски: «Я тебя повешу!» Созревание мятежа в русском тылу было пресечено на корню.

Н. Ртищев уехал в Тифлис, взяв с П. Котляревского обязательство не переходить Аракс. Однако Петр Степанович это обещание сразу же нарушил. Он послал Аббас-Мирзе провоцирующее послание – тот, угрожая русским, перешел Аракс, потом, одумавшись, эвакуировался обратно. П. Котляревский, получив желанный предлог, начал действовать. Он отправляет Н. Ртищеву письмо, в котором сообщает о намерении разбить Аббас-Мирзу и, тем самым, расстроить все его замыслы: «Сколько ни отважным кажется предприятие мое, но польза, честь и слава от меня того требуют, и я надеюсь на помощь Бога, всегда поборающего российскому оружию, и на храбрость вверенного мне отряда, что если останусь жив, неприятель будет разбит».

Котляревский объявляет по своему отряду «легкий поход», когда солдаты без шинелей берут с собой сухарей на 3 дня и 40 патронов вместо 60, и переправляется через Аракс, предварив предприятие краткой и выразительной речью: «Братцы! Нам должно идти за Аракс и разбить персиян. Их на одного десять, но каждый из вас стоит десяти, а чем более врагов, тем славнее победа. Идём, братцы, и разобьём!»

Утром 19 октября 1812 года, приближающихся русских обнаружил английский капитан Линдсей, не сразу даже осознавший, что это противник. Ещё менее верил в вероятность русского нападения сам Аббас-Мирза. Увидев подходящую татарскую вспомогательную конницу Котляревского, он бросил английскому офицеру фразу: «Это какой-то татарский хан едет ко мне». Когда англичанин обратил внимание сына шаха, что это всё-таки русские, тот презрительно процедил:

«Поросята сами лезут на нож». У Аббас-Мирзы были определенные основания для презрения – его армия насчитывала по разным подсчетам от 15 до 30 тысяч человек, то есть превышала силы Котляревского, имевшего 2221 человек, примерно в десять раз. Русские заняли господствующую высоту, отрезая Аббас-Мирзе пути отхода и ударили с неё в штыки. Русским достался персидский лагерь и легкая артиллерия.

Аббас-Мирза укрепился в Асландузе и той же ночью Котляревский повел свой отряд в новую атаку. Отдан был приказ не брать пленных. В полной тишине русские выдвинулись к персидским укреплениям, а потом с криком «Ура!» ударили в штыки с трех сторон. Среди персов начались хаос и паника, часть их укрылась в укреплении на холме, другие, решив, что там русские – атаковали их и многих перебили. Когда подоспели русские, они перебили оставшихся. Английский майор Кристи, командовавший персидской артиллерией, был ранен в шею, половина его батальона погибла, пытаясь вытащить его с поля боя. Утром майора нашли русские, но он ударил ножом офицера, пытавшегося помочь ему встать, и был в итоге застрелен русским казаком. Только Аббас-Мирза, по счастливой для него случайности, успел бежать в Табриз.