Текст книги "Вторая заповедь, или Золотой венец прокуратора"

Из стенограммы заседания А. М. Лиги

Бродячий философ оказался душевнобольным…

…Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль.

…померещилось ему, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец…

…мысли понеслись короткие…«Погиб!.. Погибли!»

И какая-то совсем нелепая… о каком-то бессмертии…

М. Булгаков «Мастер и Маргарита»

– Дорогие друзья! Ввиду того, что многие части рукописи Булгакова отсутствуют в романе…

– Тебе-то откуда это известно, Сергеич?

– Иначе бы они не были тайно извлечены из архива писателя и так же тайно переправлены… за рубеж, Егор Алексеевич!

Так вот, поскольку мы с вами не имеем возможности прочитать строки этих отсутствующих в романе текстов, то постараемся же самостоятельно сделать некоторые выводы из того, что мы конкретно имеем – из печатной официальной версии романа «Мастер и Маргарита».

Перед нами готовое произведение! Художественное – с сюжетом, диалогами и действующими персонажами. Так не будем додумывать и предполагать, а главное – гадать, что мог подразумевать сам М. Булгаков в тех или иных главах! Или… что мог бы или не мог написать его герой Мастер.

Поверьте, что такой предвзятый подход к литературе способен не только извратить сам смысл произведения, но и создать ложную неоправданную версию как сути самого романа, так и причин, которые побудили писателя так представить давнюю древнюю сакральную легенду.

А нечаянная неумышленная компрометация автора романа ну никак не входит в наши творческие задачи!

– Красиво начал, Сергеич! Свежо предание… да только я тебе ни в жиссь не поверю! Это чтобы ты да не начал философствовать и предполагать всякое там разное?!

– С вашего разрешения я закончу свою мысль, Егор Алексеевич! Итак, перед нами, коллеги, литературный труд, а не очередная авторская версия Завета, друзья! Прошу вас хорошенько помнить об этом и не забывать…

– Ну-ну, продолжай! А там… посмотрим!

– …не забывать даже в минуты нашего сложнейшего литературно-художественного расследования!

– Верно, Сергеич! А не то… дай Жорику хоть само Евангелие, так он и его сумеет перекроить под свою идею!

– С нашим коллегой журналистом случилось именно то, что так часто бывало со многими из тех, кто пытался чересчур глубоко погрузиться в смысловые глубины романа. Сам текст этого произведения и ощущение присутствия в нем неких мистических тайн и недосказанности так овладевали влюбленными в этот шедевр страстными поклонниками, что явь и небыль переплетались в их сознании в нескончаемый сумбурный «бег по кругу»!

– Ну что, журналист, так кто из нас «шизик»-то, выходит, в оконцовке?

– Александр Сергеевич?!.

– Ну-с, друзья, после наших долгих размышлений и всевозможных догадок, какой бы мы могли с вами сделать вывод из всего вышеизложенного? Начнем с вас, Георгий! Прошу, излагайте!

– Право… после всего этого потока критики в мой адрес мне даже как-то неловко что-либо утверждать…

– Смелее, мой друг!

– Давай, Жорик, не тушуйся! Коли заварил кашу – так тебе ее и расхлебывать, масон ты наш заштатный!

– Хорошо… итак, опуская многочисленные «московские» эпизоды произведения и рассматривая лишь «палестинскую» линию сюжета, мы можем вполне доказательно предположить, что…

– Не тяни резину! Короче!

– …предположить, что вся непонятная и совсем не евангельская версия событий давно минувших лет объясняется и предопределена… страхом.

– Трусостью?

– …страхом Пилата за свою карьеру и даже… за свою жизнь! Он малодушно утверждает смертный приговор Иешуа, но при этом еще и пытается спрятать это свое малодушие за странными попытками вмешаться в казнь обреченной жертвы.

– Ну, что ж, господин журналист, предположим, что вы правы. Но скажите, а почему у Прокуратора Иудеи вообще возникла мысль личного участия в судьбе «благого» учителя?

– Симпатия?

– Возможно. А может быть, простой страх остаться без бродячего знахаря, умеющего мгновенно снимать невыносимые головные боли Наместника? Тоже вполне вероятно! Так что же, все эти перечисленные нами причины и побудили Пилата к тому, чтобы…

– А может быть, Пилата мучили угрызения совести за то, что он обрек на смерть невинного человека…

– Кто это там еще в адвокаты метит? Ты, Ванюша? Эко сказанул: совесть замучила?! Да ну?! Господь с тобой, поэт! До этого он, его прокураторское благородие, вешал и казнил чай не одну тышшу! А тут – засовестился?! Не-ет уж! Я таковских-то начальничков, ох как хорошо знаю. У них у всех заместо совести знаешь, что повырастало? Вот то-то и оно, брат!

– Я вспомнил, вспомнил! «Бессмертие, мысль о бессмертии», Александр Сергеевич!

– Ну, наконец-то прозвучало главное! Похвально, коллега! Но почему такие странные мысли возникли в голове высочайшего представителя Рима? Что там такого важного услышал он в речах допрашиваемого Учителя?

– Наверное, это слова Иешуа о возможных скорых изменениях в мире?

– Вы хотите сказать, что утверждение бродячего раввина о том, что старая власть кесарей рухнет, подвигла Пилата на столь странные приготовления?

– Но Иешуа еще был страстно убежден в том, что на смену ей придет Новое Царство! Царствие Храма Новой Веры!

– Ох, смешные же вы оба, как я погляжу на вас! Сергеич, ты еще спой песню «Мы ждем перемен!» Пилат-то этот, чай, не дурнее нас был?! Коль хочешь, допустим, переменить что – так тут уж не петь надобно, а заняться серьезной подготовкой! Ленин чему учил? Все верно: планированию! «Вот тебе – первое, второе… ну и на верхосытку – компот!» Понятно ли объясняю, историки? Замыслил Пилат… перестройку! Да еще какую капитальную!

– М-да… выходит так, Георгий, что такая внутренняя убежденность Иешуа передалась даже Прокуратору? А это было возможно?

– Ну, наверное. Если ему вдруг пришла кем-то внушенная мысль о возможном «бессмертии»?! И даже не один раз…

…Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютою ненавистью…

…Но ты его не погубишь!

…Защитит его Бог! Услышит нас всемогущий кесарь, укроет нас…

…Не мир, не мир принес нам обольститель народа…

И ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить за тем, чтобы он смутил народ, над верою надругался…

М. Булгаков «Мастер и Маргарита»

– Ну, а я о чем?! Все, по-моему, и вытанцовывается! Этот Прокурор Палестинский двух зайцев за уши поймал!

– Каких таких зайцев, Егорша?

– Каких?! Первосвященнику «козью морду» состроил – это тебе раз! А два – бессмертие свое обстряпал!

– А вот это, друзья мои, нам и придется еще доказательно обосновать!

– Александр Сергеевич! А в лице Учителя он, Пилат, по-видимому, предугадал вероятного пророка новой веры?!

– Да, тут в романе, конечно же, есть многие необъяснимые на первый взгляд моменты…

Например, автор использует в тексте слово «арабы»?!

– И что с того, профессор?

– Да там у них кругом арабы, Сергеич! Ну, не монголы же? Ну, что ты в самом деле?!.

– Все, конечно же, так, друзья. Хотя я не был бы столь уверенным в том, что монгольский… тюркский след абсолютно отсутствует в истории Ближнего Востока.

– Но только не в нулевых годах нашей эры, Александр Сергеевич!

– Не отвлекай Сергеича, журналист! Давай объясняй, тюрколог ты наш, чем тебе арабы в романе не по нраву пришлись?

– Коллеги, слово араб – Ар-Раб, стало использоваться в мире для обозначения определенной группы населения Востока лишь со времени написания… Корана, то есть только с седьмого века! Вот именно, те племена, которые использовали это восточное письмо священных текстов, могли быть причислены к «арабскому» этносу. По сути, это слово и означает: «большинство». Ведь большая часть населения Ирана, Северной Африки и огромного пустынного полуострова Аль-Джазира Аль-Арабийя как раз и приняли учение Пророка! Странно, что писатель Булгаков использовал именно это не современное описываемой эпохе слово…

– А ничего странного и нет, Сергеич! Это же не учебник истории! Ну, попутал малость… и что с того?

– Да, скорее всего, это просто случайная нелепица и описка, Егор Алексеевич.

Итак… перед Пилатом, как полагаете вы, стояла не просто Жертва. Перед ним виделся будущий Пророк, духовный предтеча храма новой веры. Во всяком случае, именно так выразился о грядущем сам Иешуа!

– Сергеич, уж если даже куст загорелся рядом с бродягой!

– Не куст! А столб пыли!

– Вот-вот, а я о чем?! Значит, получается, что «Возгорелось знамение»! Вот вам, философы, и факт Божьего Провидения налицо!

– И этот факт не ускользнул от внимания Прокуратора, коллеги!

– Вот! Видать тогда-то, с того самого момента все и закрутилось да завертелось в голове у Латинца!

– Что же получается, Александр Сергеевич? Теперь мы с вами можем предположить, что у Пилата начал вызревать вполне честолюбивый план?! Уж если даже ему померещилась своя собственная голова на плечах… Нового Пророка-арестанта?!

– Да еще и в золотом венце! «На чужом горбу в рай», так, что ли, выходит?

– Весьма интересная версия, мой друг! Выходит так, что Всадник всерьез мог воодушевиться не только идеей, но возможной подготовкой некоего своего «проекта» и даже подбором его участников: Пророком-жертвой, а также влиятельным невольным участником и радетелем справедливости…

– Самим собой, что ли?

– Именно, Егор Алексеевич! А еще – Летописцем, оформляющим весьма личный и непростой историко-литературный «апостиль» подо всей возможной комбинацией Пилата!

– Ученик Левий Матвей, Александр Сергеевич?!

– Он, он самый и есть, Жорка! Хотя, какой же он, мужик иудейских кровей, «летописец», к лешему? Ведь он все не так записывал да не то, что учитель ему говаривал.

– А если представить, что… именно такой «летописец» и был нужен Прокуратору? Но мы вполне вправе предположить, что по этой самой причине «неким силам» пришлась по душе и рукопись самого Мастера, героя произведения М. Булгакова! Ведь учитель Иешуа представал перед возможными читателями «свидетельств» Левия истинным Пророком! И с присущими Пророку «деяниями».

– Которых вроде как и не было даже вовсе. Ведь Иешуа сам признавал это…

– И деяниями и речами, Егор Алексеевич!

– А еще, Александр Сергеевич, эти «сны» Пилата о том, что Мир навсегда запомнит неразлучную пару – Иешуа и Понтий Пилат! И это также было «засвидетельствовано» горемычным Мастером! Одного «летописного» подтверждения Левия показалось недостаточно? И наш Мастер также являет нам свой… особый авторский «апостиль»?!

– Думается мне, дорогие коллеги, что мы еще вернемся к теме о том, кто на самом деле представил нам так называемый своеобразный и очень личностный «апостиль» тех эпохальных событий. Мастер или, возможно… совсем-совсем другой персонаж…

Но это мы обсудим позднее. А вот ответьте мне, пожалуйста, на вопрос: не были ли эти «сны» на самом деле… авторским намеком на потаенные желания Прокуратора, воплощенные позднее в реальность, Георгий?

– Ну, навроде как выруливаем потихоньку в верном направлении! Верно, профессор?

– Кстати, друзья, вы будете удивлены, но одно из направлений христианства причислило Пилата к… лику святых! Ну, разумеется, не нашего Прокуратора, и вовсе не из романа «Мастер и Маргарита»!

– Вот тебе раз, литературоведы вы мои больничные!

– И еще… а всех ли участников возможного «плана» Пилата мы перечислили, никого не забыли упомянуть?

– Воланда-Сатану?!

– Афрания?

– Конечно же, коллеги! Ох, уж этот странный персонаж Воланд! Он же – Магистр, он же Иллюзионист и много-много кто еще!

– Он еще и Дьявол! И он же Афраний, профессор!

– И к тому же Конспиратор, тудыть его…

– Короче, личность, способная изменять и свою внешность, и временные границы, и даже место своего пребывания мгновенно!

– Переделос… предело… слоцироваться! Точно: Сатана он и есть!

– Так, может, на этого Афрания-Воланда Пилат и делал ставку в деле реализации своих тщеславных планов, друзья историки? Или… совсем даже наоборот: Воланд сумел использовать самого Прокуратора в «своих» интересах, зная о таком чрезмерном тщеславии своего патрона?

– Других кандидатур на такую «дьявольскую» должность я больше и не вижу…

– Вот он-то все и обустроил!

– А в итоге план Пилата – Афрания вполне удался! Ведь окрыленный внезапной догадкой Мастер, перед самой своей смертью освободил душу Римского Всадника от угрызений совести, не так ли?

– Какая-то… конспирология, Александр Сергеевич, получается?! Выходит, что сам Мастер все же пришел к пониманию поступков Пилата и даже… к оправданию его сомнительных средств по достижению поставленной цели?!

– У вас имеются другие объяснения всего этого, Георгий?

– Ты еще скажи, что сам Дьявол и «благословил всю эту братию»?!

– Где кончается Зло и начинается Добро, горячее вы сердце, Егор Алексеевич? «Нам не дано предугадать, как Слово наше отзовется…» Так, кажется?

– «Есть многое на свете, друг Егорша…»

– Ну, пошло-поехало! Хорош грамотность свою показывать! Понял я… что к чему! Типа: не нашего простого ума дело?

– Не совсем так. Не вашего, Егор Алексеевич, а именно нашего – не такого простого, но и совсем-совсем немудреного…

– А действительно, профессор… Александр Сергеевич, Воланд в романе кстати…

– И совсем не «кстати»!

– Воланд все время пытается, по какой-то понятной одному ему причине, обратить наше читательское внимание на вечные «две стороны медали»! На такие диаметрально разные последствия вроде бы однозначно понятых человеческих поступков…

– Да, Георгий, вы правы! Мы, живущие в этом мире, порой не можем не только осознать суть многих событий, слов и поступков, но даже приблизиться к их разгадке! Хотя… так получается, что к разгадке одной «тайны» мы все же смогли приблизиться вплотную, не так ли, коллеги?

– Ну, вот и сказке конец, Сергеич.

– Наверное, мы с вами все-таки смогли поставить жирную точку в нашем литературно-следственном эксперименте! А вы, Иван? Вы согласны с нашими аргументами и выводами?

– Ну, поэт, не дрейфь! Отвечай Сергеичу прямо – подписываешься под наш вердикт писателю Афанасьичу?

– Я… я слушал вас всех очень внимательно и полностью бы с вами согласился… если бы не…

– Чего там «если бы да кабы», Ваньша?

– …если бы не назойливое активное участие в этой литературной мистерии этого самого… Воланда.

– Так и нам самим от него ох, как тошно, Ванюша!

– Понимаете ли, друзья, ведь мы с вами живем не в мире книг и книжных благих пророчеств, а в реальном живом человеческом муравейнике. С войнами, бедами, радостями и разочарованиями. В мире высоких надежд и… веры.

Как же часто человечество воздвигало в разные эпохи эти храмы! И каждый раз эти храмы были… новыми. Но лишь до тех пор, пока какие-нибудь тщеславные прокураторы и всесильные иллюзионисты опять не решались на новые опасные эксперименты и не начинали в который раз возводить новые строительные леса, укладывая в основу фундамента своих архитектурных проектов все новые и новые жертвы…

– Прошу вас, Иван, успокойтесь!

– Ванюша, ну что ты в самом деле так расстроился? Это, наверное, все погода и давление, дружище! Погода и Луна! Ишь ты, смотри-ка, какая яркая да круглая!

– Поверьте, Иван, что новые эксперименты разных там… Воландов нам не угрожают. Во всяком случае, при нашей с вами жизни!

– Вы твердо уверены в этом, Александр Сергеевич? Дайте нам свое честное слово, профессор!

– Конечно же, коллеги, я просто убежден в этом! Ведь еще не окончен старый, начатый тысячу лет назад претенциозный опыт…

– Какой, какой опыт?

– Вполне себе смелый и циничный! И до конца этого эксперимента остается еще очень и очень много работы… работы тяжелой, недухоподъемной и…

– Короче, дьявольской, что ль? Ну, ты и объяснил!

– Мы с вами не политологи, а историки и в некотором роде даже… литературоведы!

За сим будем считать наше сегодняшнее заседание «А. М. Лиги» законченным! Да, господин журналист, вы обещали захватить для нас свежих газет. Ну, что там нового в мире? Я имею в виду… как там, на внешнеполитическом фронте, так сказать? Неразбериха событий последних лет заставляет меня подозревать, что и тут без Воланда явно не обошлось?

– Очень смешно, профессор…

– Смотри, Жорик, как бы коленки со смеху не…

– Прошу без пошлостей, Егор Алексеевич! Вы правы, может быть, все совсем не так весело, но поверьте мне, что и абсолютно не грустно!

Такова жизнь, дорогие мои друзья! Нет ничего нового на этой земле. Все повторяется по кругу!

– И ныне и присно?

– И во веки веков, Сергеич?

– Разумеется, коллеги! Аминь!

– Мы теперь будем всегда вместе, – говорил ему во сне оборванный философ-бродяга, неизвестно каким образом вставший на дороге всадника с золотым копьем.

– Раз один – то, значит, тут же и другой!

Помянут меня, – сейчас же помянут и тебя! Меня – подкидыша, сына неизвестных родителей, и тебя – сына короля-звездочета и дочери мельника, красавицы Пилы.

– Да, уж ты не забудь, помяни меня, сына звездочета, – просил во сне Пилат. И заручившись во сне кивком идущего рядом с ним нищего из Эн-Сарида, жестокий прокуратор Иудеи от радости плакал и смеялся во сне.

Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»

Глава
Афраний – Воланд, Левий, Пилат и… Святый Дух

– Благодарю вас за все, что сделано по этому делу… – тут прокуратор вынул из кармана пояса, лежавшего на столе, перстень и подал его начальнику тайной службы, – прошу принять это на память… Команде, производившей погребение, прошу выдать награды.

Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»

«Очень многие из тех, кто внимательно читали роман „Мастер и Маргарита“, точно угадали самого Воланда в образе Афрания. Этому послужило и описание какой-то „странной“ вневременной и вненациональной принадлежности главы тайного ведомства при Прокураторе. То ли подчиненного Пилату сотрудника, а может, даже и некоего резидента Рима в Палестине…

А еще от внимания читателей не ускользнул эпизод с перстнем! Перстнем, который не единожды упоминается автором романа: то, надетым на палец Воланда, то – как подаренный Афранию за удачно выполненное задание.

Вообще-то обряд ношения особых перстней был широко распространен в отдельных тайных сообществах. Перстень – это и знак принадлежности к ордену и… ступень, которую занимает адепт в иерархии этого порой тайного общества.

Широко известен тот факт, что Александр Сергеевич Пушкин носил масонский перстень уровня… Пророка, Провидца! У поэта имелось даже несколько перстней: с изумрудом, сердоликом, украшенных при этом еврейскими буквами. Однако я полагаю, коллега, что это было все же старое сирийское письмо, памятуя о сакральных традициях членов тайных лож. То же самое, которым был выполнен текст пресловутой переписки хазарского царя Иосифа с сановником Кордовского халифата Хасдаем ибн Шафрутом в десятом веке. Вы будете немало удивлены, мой друг, когда узнаете о том, что восточные арабские летописцы называли такое письмо хазарским или… русским! От обратного прочтения слова Сурия! Шокированы? Что ж, и это не плохо. И проливает свет на многие, казалось бы, никак не связанные между собой события!

Я готов даже принять версию того, что Понтий Пилат, будучи сам высокопоставленным иерархом высшего Римского ордена, действительно вручил подобный перстень – знак отличия – с камнем Афранию. И как брату по единому общему союзу, Пилат достает этот тайный знак из напоясного кошелька и вручает тайному помощнику. Мне даже интересно: а у кого еще мог бы быть такой же необычный и ценный перстень?

Неужели у правдивого летописца-пассионария? У самого Левия Матвея?»

«Ночные беседы с Профессором», записки Журналиста

Из стенограммы заседания А. М. Лиги

– Вы, друзья, спрашивали меня о причинах некоторых исторических несостыковок или даже кажущихся «случайных описок» в романе «Мастер и Маргарита»…

Да, таковые, увы, имеются в романе! Да вот, хотя бы то, что Иешуа на допросе показал, что владеет арамейским языком, латынью и греческим! Как и все?! Создается ощущение того, что автор романа просто по ошибке позабыл еще один язык, характерный для населения данной местности, как нас уверяют историки?! Или… какие-то странные скульптуры дворца в Ершалаиме, которых быть не должно, если следовать логике и канонам древней веры. Хотя…

– Знаешь, профессор, ты разговор-то в сторону не уводи! Мы здесь и сейчас приносим окончательный наш приговор книжке о Мастере!

– Что выносим, Егорша? Кому и зачем?

– Дорогой Егор Алексеевич! Мы с вами не вправе выносить никакого приговора персонажам романа. Даже не слишком симпатичным: Пилату и Воланду!

– Кому? Пилату-то? Да кто он вообще по жизни? Какой-то мелкий наместник в крохотной Палестине! Сам затеял нечистую возню и при этом все стрелки хотел перевести на спецслужбы, на Афрания-Воланда! И при этом: перстенек ему особый в руки – бац! А если, дескать, что не так пойдет, так извините, мол, моя хата с краю! Я его сразу раскусил, Иуду!

– Егор Алексеевич, перестаньте валить все в одну кучу, ей-богу! Пилат – он не Иуда, а даже наоборот, Антииуда! Тьфу ты, вы меня совсем запутали!

– Запутать можно только того, Сергеич, у кого в голове имеется отсутствие ясной мысли, так-то!

– Все, Егор, проехали, угомонись! Ты сам и сбиваешь Александра Сергеевича!

– Ничего подобного, историки! Я просто вам объясняю факт того, что этот вашблагородь Пилат по всему надеялся, что его переводом в Рим назначат после всей свистопляски с арестантом! В столицу империи, да еще и на хлебную должность! Вот…

– Доля истины в ваших предположениях явно имеется, Егор Алексеевич! Но тут… Прокуратор чуть было сам не попал впросак, как вы любите выражаться! Ведь удивительным образом Прокуратор в итоге явился… марионеткой своего странного, чересчур активного «подчиненного», не так ли, друзья?

– Да, Александр Сергеевич! Этот Воланд…

– Попил он кровушки из своего начальничка, сатана!

– Но в конце романа, именно Дьявол и воплотил планы и мечты Прокуратора в жизнь!

– В загробную жизнь, Жорик! Это ты верно подметил! А перед этим еще и мучил его почем зря. Мариновал-то он его сколько времени? Века!

– И осуществить задуманное помог ему… в том числе, наш перевоплотившийся в сказочного героя горемычный Мастер?!

– Друзья, Михаил Булгаков прямо пишет, что и награждать и возвышать в мир света – это прерогатива лишь только одних… Воландов, темных могущественных фигур!

– Дьяволов, профессор?

– Короче, «лиговцы» вы мои! Я ведь все это лишь к тому говорю, чтобы мы сами в мелочах да деталях не утонули, как в сугробе. Ведь с твоими подробностями, Сергеич, тут такого «насобирать» можно, что и не принесть и не вынесть не будет никакой возможности. И тогда у нас опять как у Жорика-журналиста получится «полна ж… бочка огурцов»!

– Вы имели в виду… целый жбан всяких недоказуемых версий, Егор Алексеевич?

– Ага… ее – жбан значит…

– А ведь по сути, если разобраться, вы правы! Хоть это и трудно сделать, но нам надо держаться основной, главной линии…

– Повестке дня нашего сегодняшнего собрания, Сергеич! Это ты в самую точку сказал!

– Так, может быть, пора закругляться на сегодня, друзья? Мне еще в издательство надо заскочить успеть…

– Успеешь, Жора! Негоже это – дело на полпути оставлять! Мне вот, ребятушки, портсигар у Сатаны шибко приглянулся, допустим! Ну, тот, что с бриллиантовым треугольником…

– С символом магического кристалла, Егор Алексеевич? Что ж, я могу понять вас. Вы, наверное, хотите перекурить?

– А что, разве нет? Уже час толкуем и без перекура?!

– Терпи, Егорша! Литературоведение – тяжкий труд! А ты… ты погрызи семечек, прошу… держи!

– Друзья мои, уж если тождество Афрания и Воланда для нас перестало быть тайной, то тогда и разговор Воланда с Левием Матвеем в Москве – это, по сути, беседа двух знакомых прежде людей!

– Ты еще скажи: «близких друзей»!

– Ну, нет… конечно же. Но… персонажей, которых объединяет некий общий секрет!

– Александр Сергеевич, а если представить себе совсем уж почти невозможное: предположить, что Афраний, рапортуя о том, как ловко он выполнил приказы Пилата, рассказал ему не всю правду…

– А ведь я ждал, ждал от вас этого вопроса, господин журналист! Рано или поздно вдумчивый и внимательный читатель вынужден озвучить и такую «невероятную» версию истории погребения учителя! И вполне вероятно, что тогда вечером в грозу все происходило совсем-совсем иначе! Интересно, а что Афраний утаил от наместника? И тут у читателя могут возникнуть удивительные эпатажные подозрения. Я уверен, что и у этой версии найдется немало сторонников…

– А сам Пилат? Он все-таки догадался об этом… позже?

– Вполне вероятно, Георгий! Памятуя о том, как сложно, туманно и двусмысленно выражают Пилат и Афраний свои мысли…

Хотя, правды ради, обязан признаться вам, друзья мои, что в свое время по здравому размышлению я был вынужден отказаться от рассмотрения такого невероятного витка развития сюжета романа. Абсолютно не объясняющая сути всего произошедшего версия! И при этом полностью перечеркивающая саму основную логику произведения. По сути, тупиковый путь или псевдофилософский лабиринт без всякой возможности выбраться из него. Георгий, надеюсь, вы верно поняли мои слова?

– Разумеется, профессор! «Карфаген должен быть разрушен». Не так ли, Александр Сергеевич? Но при этом они… эти двое, как бы… прекрасно понимают друг друга?!

– Ага! И при этом еще и перемаргиваются! У меня, профессор, есть один вопрос к тебе: вот как ты думаешь, эти черти-заговорщики… они такой же перстень орденский Левию подарили или нет? Кино-то я не успел досмотреть…

– Думаю все же, что перстень – это вряд ли, Егор Алексеевич.

– Егорша, они ему вместо перстня подарили… Рай!

– Ага! Рай ли?! Короче, я и говорю: выходит так, что все же заслужил он награду за свои «богоугодные» дела…

Масоны – они и есть масоны! Ни одного словечка по прямому сказать не могут. Все у них – недомолвки да ужимки! А делов натворили таких, что и вовек не разгрести!

– Что там век, Егор Алексеевич?! Тысячелетие!

– Александр Сергеевич, профессор! Вы знаете, меня очень удивило версия «знатоков» романа о том, что Воланд долгие века содержал Прокуратора в заточении, в фантастическом, забытом всеми, мрачном пространстве. Непрощенного, потрясенного и потерявшего самого себя человека!

– Бросьте, Георгий! Ну, в самом деле, мы все давно уже были обязаны понять, как соткано полотно романа «Мастер и Маргарита». Ведь это – театр! Театр, в котором существует совсем не одна, а несколько сцен! И где здесь искаженные зеркальные отражения, а где параллельные вымышленные миры Мастера (?) или самого Михаила Булгакова – мы вольны лишь догадываться!

– Ну, вот! Вот же она – чистая шизофрениада и есть, Сергеич!

– Ну, наконец-то, Егорша! Теперь ты понимаешь, почему я так озаглавил наш первый сборник?

А еще, Александр Сергеевич, эти многочисленные сценические подмостки повествования мне напоминают… открытые одновременно вкладки на компе!

– На… компьютере? Ну, вам виднее. А в принципе – сравнение весьма корректное.

М-да… так вы говорите: «шизофрениада», Егор Алексеевич? Именно! Шизофрениада, да! Но только на первый взгляд, мой легковерный товарищ и коллега, Егор Алексеевич!

– А чё, у тебя и волшебные очки имеются в припасе? Какой такой взгляд еще может иметься на всю на эту…

– Все зависит, коллеги мои, от того, как вы воспринимаете эту описанную Булгаковым «палестинскую» историю, рассказ.

– Об Иисусе Христе, профессор?

– Да нет же! И не об Иисусе, а герое Иешуа! Как вы считаете, в конце концов, кто написал страницы о Пилате? Чью рукопись мы с вами сейчас изучаем и пытаемся давать оценки?

– Мастера?

– Воланда?

– Булгакова?

– Вот и определитесь, наконец! Давайте по порядку! Писатель Михаил Булгаков описал нам историю того, как некий «Мастер» долго и трудно писал роман о Пилате…

– Вдохновившись собственными догадками и смутными сомнениями…

– Вот именно! А какие строки «палестинской» трагедии принадлежат перу самого Мастера, а какие Воланду? А может, в итоге… и не тому и не другому? Ведь статус литературного душевнобольного может скрыть от нас, читателей, фигуру совсем иного персонажа…

Итак, друзья, вы уверены, что на самом деле можете назвать эти сакральные главы романа и при этом определить конкретное авторство каждой из них?

– Конечно, Александр Сергеевич, и тут все совсем не так просто. Помните, как Мастер спрашивал у Ивана Понырёва там, в палате: дескать, что поведал Ивану сам Воланд… на Патриарших? И чем закончился этот рассказ о Пилате? Выходит, что все-таки Мастер мог и не знать до конца всего плана?

– Вот теперь-то вы и сами можете представить себе, что было известно, а что нет, нашему скромному писателю в черной шапочке с вышитой на ней буквой «М», друзья.

Итак, наш Мастер, с подавленной тонкой душевной организацией, начинает огромную работу над своим романом. И в результате он озадачился труднейшим вопросом: как ему оценивать поступки героя Пилата? Как отнестись в итоге ко всему, что произошло в те приснопамятные времена? Осудить или освободить Римского Прокуратора от обвинения потомков? Не зная при этом многих мелких подробностей тех событий!

– А сам он, Пилат, тем временем – сиди и мучайся на какой-то планете! Да и еще с собакой!

– Ну, уж я не знаю, кто там «сидел на Луне», Егорша! Однако из слов профессора я понял одну важную мысль: Мастер наконец-то после долгого размышления смог вынести единственно верный приговор…

– Пилату?

– Нет, вовсе не ему! А лишь образу, фигуре… исторической или выдуманной легендарной личности!

– Все правильно, господин журналист! Именно так и необходимо отнестись к этим последним главам романа. Сам мистический Воланд или даже логика развития событий в нашем мире уже долгие века как бы требуют от нас ответа на сложнейший морально-этический вопрос. И этот вопрос обращен не только к Мастеру, но и ко всем нам, человечеству: «Ну, что… господа, вы до сих пор считаете, что много-много лет назад свершилось чудовищное гнусное преступление? Подумайте, люди!»

– Конечно же, Александр Сергеевич! Но с важной поправкой: на этот вопрос, скорее всего, должны ответить только те, кто прочел роман «Мастер и Маргарита»! И согласуясь при этом с невольными туманными намеками самого автора на непростые судьбы его героев!

– А разве я выразился иначе? Разумеется, этот логический вопрос обращен к читателям, и только к читателям художественного произведения!

– Иначе, профессор, вы сильно рискуете быть неверно понятым будущими читателями нашей новой книги! И все же герои романа Михаила Булгакова…

– А может, и сам автор?

– Мастер и даже Воланд выносят свой окончательный вердикт: «Свободен! Свободен!»

– Ну и ладно. Значит, все же мы оказались способны соединить воедино все эти многочисленные «театральные подмостки» романа на одной, вполне реальной сцене!

Ведь многие исследователи до нас судили о романе лишь в рамках этих отдельных…

– Вкладок, профессор?