Текст книги "История с продолжением"

В прихожей зазвонил телефон. Лин выразительно посмотрел на Пятого и снова принялся помешивать геркулес. Пятый прислушался.

– Нет… Павел Васильевич, я не… да нет же! – в голосе Валентины звучал страх. – Вы неправильно… Павел Васильевич…

Пятый резко встал и быстро вышел в прихожую. Валентина с ужасом посмотрела на него. Он еще несколько секунд прислушивался к писку мембраны, а потом решительно взял у испуганной Валентины из рук трубку.

– Номер пять, «тим» номер восемь, предприятие «три», – четко сказал он. Из кухни высунулся Лин и лицо его в секунду приобрело точно такое же выражение, как у Валентины. Пятый смотрел в стену, прямо перед собой. Трубка снова что-то пискнула. – Нет, это не так. Вас дезинформировали. Да, я действительно не ел. Но вы и сами превосходно знаете, что мы не едим мясо, а в баланду на протяжении двух недель добавляли костную муку. Что?… Да, естественно. Все в порядке. До свидания, Павел Васильевич.

Он положил трубку на аппарат, отступил на шаг – и тут силы оставили его. Лин едва успел подхватить друга, Валентина бросилась к ним. На шум из комнаты выскочил Гаяровский.

– Что происходит? – спросил он, помогая Лину посадить Пятого на пол.

– Он отмазал Валентину Николаевну, – пояснил Лин. – Позвонил Павел, а тут…

– А что он тут делал? – резонно спросил Вадим Алексеевич. – Ему лежать положено, а не расхаживать по квартире.

– Он пришел сказать, что не будет есть. А потом позвонил…

– Давайте-ка его отнесем обратно, а потом выясним все, что требуется, – подытожил Гаяровский. – Я так чувствую, есть ему сегодня – не судьба.

После того, как Пятого снова уложили, все собрались на кухне. Валентина нервно курила, Гаяровский раздраженно крошил хлеб, а Лин, сидя на подоконнике, потихонечку обдирал зеленые перья у луковицы, росшей в пакете из-под молока. Он бы ободрал ее всю, но вмешалась Валентина. Она треснула Лина по руке и велела прекратить. Лин прекратил.

– Так, ребята, – Гаяровский бросил корку хлеба на стол и решительно хлопнул по колену ладонью. – Слушайте меня. Этого неврастеника, – он махнул рукой в сторону комнаты, – не раздражать и не пугать ни в коем случае. Понятно?

– То есть? – прищурилась Валентина.

– То есть соглашаться, не злиться, потакать, обхаживать и так далее. Если он от такой ерунды на пол валится – что ждать дальше? Нервы у него совсем ни к черту…

– Дай Бог каждому такие нервы, – покачала головой Валентина. – Павел Васильевич…

– …тебя бы не съел, – закончил за нее Гаяровский. – Однако у тебя от одного его голоса колени затряслись. А этот, рыцарь печального образа, сумел всех разом оправдать. Ладно. Так, слушайте меня. Пятого будить два раза в сутки, утром и вечером, заставлять вставать, есть. Заставлять, вы поняли? Но мягко. Никаких криков, ругани, и прочего.

– А если он меня пошлет? – спросил Лин с интересом.

– Пообещай, что непременно пойдешь, но только после того, как он, к примеру, встанет. Понял? Соглашайся. Сегодня его не трогаем, обойдемся капельницей, пусть выспится, а вот завтра надо будет приложить все усилия к тому, о чем я только что сказал.

– Ладно, я попробую, – ответил Лин. – Чего уж тут сложного.

– Ну и чудно, – кивнул Гаяровский. – Всегда бы так.

– Вадим, ты с Аллой помирился? – спросила Валентина.

– Помирился, не волнуйся. Сейчас домой поеду. Да, и вот еще что, чуть не забыл. Постарайтесь по возможности не повторять сегодняшние глупости. Особенно ты, Валя. Ну что это такое, право! – Гаяровский возмущенно всплеснул руками. – «Графиня изменившимся лицом бежит к пруду». А ну, быстро изобрази улыбку! Давай, давай. Вот так. И ты, рыжий, тоже. Теперь приклейте эти улыбки к вашим лицам и не снимайте как минимум неделю.

– Мне через неделю – в «тим», – мрачно напомнил Лин, снова примериваясь оторвать от луковицы очередное перо. – Я, конечно, постараюсь…

– Вот и постарайся. И оставь в покое этот лук, у меня уже глаза слезятся!…

* * *

За стеной явно был день – слишком много шумов, сливающихся в один, неразличимый, но постоянный. Невнятные голоса, смех, где-то газует, выдираясь из сугроба на асфальт, машина. Лает собака, кричат дети… Да, конечно, это день, ночью звуки совсем другие, они меняются с наступлением темноты, становятся какими-то робкими, неправильными. Словно боятся нарушить чей-то давным-давно установленный запрет.

Пятый еще несколько минут лежал неподвижно, собираясь с силами, потом открыл глаза и приподнялся на локте. Огляделся. Точно, слух его не обманул. Сквозь неплотно задернутые шторы пробивалось солнце. Скоро будет весна, подумал он, уже сейчас это чувствуется. Вроде бы только что была осень – и уже февраль. Не хочу так быстро жить, но ничто на этом свете не зависит от моего желания…

Где-то на кухне он различил голоса Валентины и рыжего. Надо было вставать. Интересно, долго он спал? Наверное, нет, раз еще не стемнело. Пятый оделся, с удивлением заметив, что рука стала болеть меньше, и пошел на кухню. Хотелось пить, он все еще чувствовал себя разбитым, но ему явно стало лучше, чем было до обморока. «Наверное, они мне еще что-то укололи, – подумал Пятый, подходя к двери. – Надо спросить, что. Удачная штука – после нее спать не так сильно хочется».

Когда он вошел на кухню, Валентина и Лин разом замолчали, словно их выключили. Пятый с недоумением посмотрел на них и обнаружил, что они оба почему-то улыбаются. Пятый подошел к столу, сел и снова, нахмурившись, посмотрел на них. Эта немая сцена с улыбками нравилась ему все меньше и меньше.

– Что случилось? – спросил Пятый, нахмурившись. – Вы не заболели?…

– Да нет, что ты, все хорошо, – заверила лучащаяся счастьем Валентина. – Чайку?

– Я сам налью, спасибо, – вежливо ответил Пятый.

– Сиди-сиди, тебе вредно, – неопределенно проговорила Валентина, улыбаясь еще шире. Пятый пожал плечами. – Сколько сахара?

– Две ложки… Валентина Николаевна, в чем дело? – снова спросил Пятый. Доселе молчавший Лин сел напротив него, заговорщицки подмигнул и спросил:

– А поесть?

– Я же тебе сказал, что не хочу, – недоумение Пятого росло с каждой секундой. – Лин, ты что, память потерял? И почему вы все время улыбаетесь, как ненормальные?!

– Про то, что ты не хочешь есть, ты сказал вчера. А поскольку сегодня уже сегодня, приходится мне у тебя опять спрашивать – чем завтракать будешь?

– Как – сегодня? – до Пятого, наконец, дошел смысл Линовой фразы. – Я спал…

– Ты проспал сутки, – Валентина поставила перед Пятым чашку.

– Так, приехали, – подытожил Пятый. – Ладно. Теперь объясните мне толком, что за эти сутки с вами случилось?

В прихожей зазвонил телефон. Валентина с несколько поблекшей улыбкой посмотрела на Лина. Тот на секунду сделал страшные глаза и тихо прошептал:

– Графиня…

Валентина улыбнулась как могла широко и упорхнула за дверь. Пятый проводил ее взглядом и покрутил пальцем у виска. Лин встал, обошел стол, сел перед Пятым на корточки и снизу вверх посмотрел ему в глаза.

– Я тебе честно скажу, – начал он. – Вся эта комедия – затея Гаяровского, который считает, что у тебя снесло крышу…

– Отчасти он прав, – кивнул Пятый. – Но в этом нет ничего принципиально нового.

– Принципиально новое есть, – не согласился Лин. – Это он приказал Валентине и мне ходить с идиотскими улыбками и убеждать тебя, что все отлично. Понял?

– Так… и она послушалась? – в голосе Пятого звучало безмерное удивление, брови его взлетели вверх.

– Ты сам видел, – развел руками Лин. – Мало того, она выбила для тебя двухнедельное освобождение, вчера лично съездила к Павлу Васильевичу подписать бумаги, а потом до ночи выпытывала у меня, что тебе больше всего нравится из еды.

– Ситуация… – задумчиво сказал Пятый. – И что ты ей сказал?

– А я забыл, – пожал плечами Лин. – Или просто не знал, как выяснилось. Со мной все более ли менее ясно – хлеб со сгущенкой, сыр, можно орехи, и всего этого желательно побольше. За первую неделю пребывания в больнице я, не смотря на свои нервы, поправился на четыре кило.

– Это хорошо, – серьезно кивнул Пятый. – Теперь ты весишь сорок килограмм. Или больше?

– Да перестань, надоело! Значит так – сейчас сиди спокойно, кивай почаще, делай вид, что все отлично и ешь то, что дадут. Можешь похвалить. Это допускается.

– Спасибо, что предупредил, рыжий, но мне кусок в горло не лезет, – покачал головой Пятый. – Что толку есть в таком состоянии?

– Пятый, брось! Это от лекарств, пройдет – и все наладится. Ты, главное, попытайся, а потом поглядим. Ладно?

– Я постараюсь, рыжий. Так, садись за стол, Валентина идет.

Валентина, снова сияя улыбкой, вошла в кухню.

Другой

Пятый

– Но Валентны же нету… – Лена потерянно оглянулась вокруг себя, – что теперь делать?…

– Что-нибудь, – Лин положил Пятого на койку и устало присел рядом. – Ты же медик, ты должна знать… Ну кто кроме тебя разберется?

– В чем? – не поняла Лена. – Что вообще такое произошло?

– Я не знаю. Стало плохо – и все.

– Когда? – не поняла Лена.

– Ой, Господи… Ну, его привели из “девятой” в зал. Нас с ним поставили на тележку, мы ее потащили, а потом он вдруг свалился. И все. Больше ничего такого не было…

– Да… – протянула Лена. – Ну он хоть говорил что-то до того, как упасть?

– Лена, это же зал! – возмутился Лин. – Какой – говорил?! О чем ты?! Там же, если хоть слово скажешь, прибьют на месте!… Кстати, мне пора, я и так тут сижу слишком долго, – Лин тяжело поднялся, с трудом распрямляя спину. – Постарайся потом мне сказать, в чем дело. Или сама спустись, или передай через кого-нибудь, ладно? Сможешь?

– Я попробую, – неуверенно ответила Лена. – Только… Лин, я же не знаю, что делать! Правда!… Подожди, Лин…

– Не могу. Лена, у тебя пока один клиент, и если ты не хочешь, чтобы их стало двое – отпусти меня, ради Бога.

– Ребят, чего у вас тут такое? – в медпункт вошел Юра, огляделся. – О, вся компания в сборе… Случилось что-то? – спросил он, указывая на Пятого.

– Не знаю, – ответила Лена. – Юр, ты на каком “тиме” сейчас стоишь?

– Я Колю замещаю, на “двойке”, – ответил Юра. – Половина надсмотрщиков гриппует, людей не хватает.

– Валентина тоже на больничном, – покивала Лена. – А рыжий вон принес Пятого… и я не знаю, что делать…

– Лена, Юра, я пошел, – решительно сказал Лин. – Иначе меня Андрей убьет не в переносном, а в самом прямом смысле этого слова.

– Иди, – приказал Юра. – Я к тебе завтра зайду, проверю. Или послезавтра. Как выйдет.

Лин кивнул, дверь за ним закрылась. Лена и Юра подсели к Пятому, потом Юра с недоумением пожал плечами и воззрился на Лену.

– По-моему, он в обмороке, – глубокомысленно заметил Юра. – Или нет?

– То, что он без сознания, я и так вижу, – в голосе Лены звучала растерянность и сомнение. – Но из-за чего?…

– А ты его смотрела?

– Пока нет, сейчас погляжу. Я же не Валентина, это она все сразу понимает, а я так не могу…

– А ты делай все, как она, – посоветовал Юра.

– Я не о том, – Лена вытащила стетоскоп, присела возле Пятого. – Сердце вроде нормально… Может, он просто устал?… Юр, но его же нельзя тут оставлять на ночь одного в таком виде. Мало ли что…

– А чего оставлять? – удивился Юра. – Машина есть, давай домой.

– Ко мне не получится, у меня мама с братом приехали на три дня, – виновато сказала Лена.

– Тогда ко мне, чего мне – жалко, что ли? Держи ключи, а я его понесу. Ты сумеешь открыть двери?

– Наверное.

– Пошли, – Юра легко поднял Пятого на руки. – Я так и так домой собирался, у меня смена кончилась… Ленок, придержи дверь, а то я его ногами могу приложить. Ага, спасибо, котик… порядок. Угораздило же его, болезного… Лена, ты где там?

– Я сейчас, медпункт закрою… все, пошли.

* * *

На улице было холодно. День, серый и по-зимнему унылый, еще едва перевалил за полдень, но уже начало темнеть. Декабрь, дни коротки. Лишенный листьев лес казался нарисованным на голубовато-сероватом фоне снега. Двор предприятия был почти пустым, не считая охранника на вахте.

– Вы куда этого тащите-то? – с подозрением спросил он, указывая на Пятого. – Освобождение есть?

– Валентина выйдет и даст. У нас печати нет, – объяснила Лена, пока Юра нес Пятого к своим “Жигулям”.

– Нельзя без освобождения, – заартачился охранник и заступил Лене дорогу. – Идите назад!

Юра аккуратно посадил Пятого возле машины и, подойдя к охраннику вплотную, тихо сказал:

– Заткнись, козел. Если он помрет, то тебя, суку, отвечать заставят. Понял? А если мы его увезем – то нас. Дошло, недоделанный?

– Идите, – мрачно ответил охранник. – Но я ничего не видел.

– Хорошо, – согласился Юра. – Лен, иди открывай, чего стоишь?

* * *

Ехали медленно. Обледенелая дорога и ранняя темнота не позволяли двигаться быстрее шестидесяти километров в час, да Юре, признаться, и не хотелось ехать быстрее. Он сильно устал за смену, “тим” был чужой, непривычный, уже двухмесячный и поэтому – вялый. Постоянно приходилось его подбадривать, не было времени присесть и хоть немного отдохнуть самому. Юра боялся, что, чего доброго, можно после такой смены и уснуть за рулем. А тут еще и Пятый, как снег на голову. Если бы не Ленка, Юра бы в жизни не согласился на подобное мероприятие, но Юре нравилась эта девушка и он сам предложил помощь. Для себя он сказал – я не этому помогаю, а ей. По джентельменски. На секунду ему даже стало смешно – он, и вдруг… Ладно, прорвемся.

– Ленок, ну чего там у вас? – спросил Юра.

– Так же, – ответила она. – Юр, мы скоро приедем?

– Теперь уже скоро, – ответил он. – Устала?

– Немножко… Юра, а ты один живешь?

– Да. Иногда друзья заходят, а так – один. Лена, у меня там бардак, так что заранее приготовься и не обращай внимания.

– А у тебя хоть белье чистое есть? – спросила Лена после секундного молчания.

– А зачем? – не понял Юра.

– Как – зачем? – удивилась Лена. – Его надо помыть, уложить по-человечески… Валентина так всегда делает…

– Ладно, посмотрим, – Юра осторожно завернул во двор, подогнал машину вплотную к крыльцу. – Я его понес, а ты закрой машину. Сумеешь?

– Да, наверное…

– Ты потом все дверцы подергай, проверь. Я тебя у двери подожду, я на первом живу.

– Ага, ладно. Юр, ты иди, я найду. Ты его сразу в ванную отнеси, не жди меня.

Юра подхватил Пятого на руки и чуть не бегом скрылся в подъезде. Лена закрыла дверцы, тоже подошла к двери и вдруг, повинуясь внезапному наитию, остановилась и прислушалась. Тишина. Пошел снег, крупный, влажный и Лене на секунду почудилось, что она слышит в этой тишине как снежинки падают на землю. Какой-то тихий шелест, шепот, жалоба снега на то, что полет закончился, что теперь заставят лежать и молчать… Город уходил в вечер, в метель. Лена вздохнула и тоже вошла в подъезд.

* * *

– Да… я такого беспорядка давно не видела, – констатировала Лена, войдя в комнату. – Ну, Юра…

– Да ладно тебе, ерунда какая, – отмахнулся тот. – Я пошел его мыть, а ты поройся в шкафу, поищи. Там где-то были простыни и пододеяльник.

Комната Юриной однушки мебелью не изобиловала. Диван, шкаф, в углу – телевизор и видеомагнитофон, угол завален кассетами. Совершенно неуместно смотрелась хрустальная богатая люстра, которая валялась в другом углу – Юра ее купил, но вешать пока что не собирался. Комната была завалена бутылками из-под пива и водки, они торчали почти что отовсюду – из-под шкафа, дивана, тумбочки с телевизором. В комнате было грязно, пол явно давно не мыли. Стены обшарпаны, обои засалены, местами порваны… запустение.

– Где искать? – спросила Лена. – В каком отделении?

– Я не помню, – отозвался Юра. – Я туда месяц не лазил.

Лена все-таки нашла то, что хотела, и нашла быстро. Справедливо рассудив, что человек реже пользуется верхними полками шкафа, она и начала свой поиск именно с них. Лена перестелила кровать, немного растащила в стороны бутылки – они хотя бы перестали звенеть под ногами. “Помыть бы еще пол, – подумала она. – Да, наверное, и нечем”.

– Лен, пойди сюда! – позвал из ванной Юра.

– Что такое? – спросила Лена, входя.

– У него башка разбита, – объяснил Юра, – а волосы густые, вот мы и не заметили. Я стал мыть и увидел. Вон, гляди…

Лена нагнулась к Пятому, Юра отвел тому волосы в сторону и Лена увидела, что совсем свежая гематома захватывает висок и уходит куда-то выше. Левая рука и ключица тоже оказались расшибленными. Били явно палкой. И было совершенно ясно, кто это мог сделать.

– Андрей, – подтвердил Ленину догадку Юра. – Кретин… Больше некому.

– Юр, надо Валентине позвонить, – Лена осторожно ощупывала ключицу. – Мне что-то не по себе…

– Звони, – пожал плечами Юра.

– Нет, погоди. Давай его положим, а потом вместе, ладно? А то она будет так ругаться…

– Понесли. Лен, придержи ему голову повыше. Я видел, как у нас ребята от такого же… эх, ладно… проехали. Ты там постелила?

– Да, давно уже. Юра, найди полотенце, надо что-то холодное приложить.

– Сейчас, принесу…

Пятого уложили на Юрин диван, Лена сделала ему импровизированный компресс, укрыла. Казалось, он спал, но Лена уже поняла, что это не так. Звонить Валентине не хотелось, но пришлось.

– … и чего? Лена, расскажи толком… понятно… ага… в обмороке? Давно? Как – не знаешь?… Дура. Да, ты. Бери ручку, пиши, что надо купить. Пошлешь Юрку в аптеку, а сама будешь работать… и не реви мне там, ясно?… Так… но-шпа, анальгин, нашатырь, можно примочку свинцовую, что еще?… Какие таблетки? Ты одурела? Только в ампулах!… шприцы, две штуки. Вату, пачку… погоди, не торопи, дай подумать… Как – не купит?… У него есть документы, ему продадут… да, в любой… дефицит, говоришь?… Это для кого как… пусть купит сердечное… от недостаточности… и валидол… все записала?… Теперь так. Приведешь в себя, посмотришь, как и что… помнишь признаки сотрясения?… А что там еще можно помнить… вот-вот… правильно, зрачки… координация, речь, зрение… потом позвонишь мне… ты сказала – слева синяк? Это плохо… как – почему?… Там такое было, что не приведи Господь… ты же видела шов… все, делай, что сказано, потом доложишь. И не вешай нос, Логинова…

Лена тяжело вздохнула и пошла в комнату.

– Юр, езжай в аптеку, – сказала она. – Тут список от Валентины. Она велела показать документы… ну, пропуск твой и удостоверение, и сказала, что тебе все продадут. И поскорее. Хорошо?…

– Волнуется? – спросил Юра.

– По-моему, очень, – ответила Лена. – Он не очнулся?

– Нет. Сама видишь – лежит как лежал. Ладно, я сейчас быстренько, аптека рядом. Я даже машину брать не буду, пешком быстрее. Лен, сообрази пока что чайку, хорошо? А еще лучше поищи кофе.

– А есть? – с надеждой спросила Лена. – А то я какая-то сонная…

– Должен быть. Все, жди.

…Юра действительно вернулся быстро, они наскоро выпили по чашке кофе и пошли в комнату. Юра вытащил из сумки лекарства.

– Давай, колдуй, – сказал он. – Хватит ему так валяться.

Лена кивнула, отломила кончик ампулы с нашатырем. Намочила ватку. Юра заметил, что она то ли стесняется, то ли просто боится, поэтому сказал:

– Давай я попробую. А ну-ка…

Он немного приподнял Пятому голову, похлопал его по скулам ладонью, сунул под нос нашатырь.

– Просыпайся, разлегся тут… Эй, восьмой “тим”, подъем, смена!… Убью на месте!… Сейчас живо в “девятую” отправлю тех, кто не встал!… И жрать не дам до пятницы…

Пятый дернулся, приоткрыл мутные глаза, сразу же сморщился от боли. Он попробовал было подняться, опираясь на левую руку, но тут же, вскрикнув, едва не свалился с дивана – рука подвернулась. Юра помог ему сесть.

– О, черт… – простонал Пятый. – Это надо было так…

– Спокойно. Тревога ложная. Чего вы там не поделили с Андрюхой? – спросил Юра.

– Не знаю… у него спроси… Лена? – Пятый удивленно огляделся вокруг. – Где мы?…

– У меня дома, – ответил Юра. – Ты чего дрожишь? Холодно, что ли?

– Нет… я не знаю… мне что-то плохо… – Пятый поднял руку к голове, снова поморщился.

– Что-то, – проворчал Юра. – Лен, ты не стой, ты давай делай, что надо. Я же не знаю, что там положено.

– Пятый, посмотри на меня, – Лена присела рядом с ним на корточки, – открой глаза нормально и посмотри… да подними ты голову, наконец!…

– Зрачки разные, – констатировал Юра. – Эй, башкой стукнутый, тебя тошнит или нет? Колись, а то пол мыть заставлю.

– Да… Я не успел сказать…

– Ну точно, сотрясение, – Юра помог Пятому лечь обратно и поднялся. – Пойду за тазом, мало ли… Блядь!… Да что ж ты делаешь-то!… Твою мать… Лен, иди убирай.

– Сейчас, погоди. Дай тряпку, это вода, я все вытру… Набери Валентине, ладно? – Лена села рядом с Пятым, потрясла его за плечо. – Опять… Юр, он, по-моему, в обмороке. Я сейчас новую ампулу открою, только пол вытру…

– Погоди, не торопись. Давай-ка его на бок положим, а то его может начать рвать и он задохнется, – приказал Юра. Лена кивнула. – Эх, жизнь поганая… я так спать хотел, а тут… все, я звоню. Иди, следи за ним, может очнется.

На этот раз обморок был коротким, Пятый пришел в себя через несколько минут сам, без помощи. Лена помогла ему лечь поудобнее и пошла к телефону – Юра дозвонился до Валентины. Ее указания были коротки:

– Два кубика но-шпы, два анальгина, всем одеться и ждать меня. Я сейчас буду.

– А что такое? – не поняла Лена.

– Как – что? – удивилась Валентина. – Срочно в больницу. Это не шутки. Я сейчас звонила Гаяровскому, он сегодня не работает, но нас примут, скажи спасибо. Не давайте ему вставать. Все, пока. Я мигом.

* * *

Гаяровского на месте не было. Хорошо, что он успел созвониться со своим сменщиком, и поэтому их приняли быстро – почти сразу после того, как они приехали. Идти сам Пятый не мог – снова отключился, поэтому им дали каталку.

Сменщик Вадима Алексеевича сначала не понравился Валентине – уж больно он был любопытен и назойлив.

– Рассказывайте подробно, что произошло, – потребовал он первым делом, когда каталку завезли в приемное.

– Упал, – не подумав брякнула Валентина. Врач в это время как раз осматривал Пятого, бегло, как могло показаться на первый взгляд невнимательно. Но, как позже выяснилось, это только показалось.

– Да?… – притворно удивился врач. – Это надо же… Это откуда же надо было так художественно упасть?…

– В смысле? – не поняла Валентина.

– А в том смысле, что ключицу при падении так ни в жизни не разобьешь. Только если умудриться провалиться в какую-нибудь дырку головой вниз. Да и Вадим мне тут указаний надавал, конкретно – проверить на предмет побоев. Врать нехорошо, вам никто не говорил?

– Говорили, – неохотно призналась Валентина. – Ну ладно, вы правы. Его действительно ударили по голове. И по руке тоже. Палкой. Вы это хотели услышать?…

– В принципе да. Ладно, проехали. Так, что у меня тут записано? – врач вытащил из кармана бумажку, очки и на секунду замер, вглядываясь в текст. – Вадим просил рентген… хорошо. Сейчас – на рентген, голову – две проекции, грудная клетка – тоже две… и, соответственно, ключица. Все, поехали.

– А зачем грудь надо делать? – удивилась Валентина.

– Меня предупредили про туберкулез и приказали подстраховаться, – объяснил врач. – Лечение разное, половину препаратов при открытой форме нельзя давать, вы же понимаете… Кстати, кто из вас при нем будет?

– Давайте я, – вызвалась было Лена, но Валентина ее осадила.

– Тебе еще детей рожать, незачем светиться лишний раз. Я послежу. Только фартук дайте…

– Это без вопросов. Он давно без сознания? – спросил врач.

– Нет, в принципе. Он периодически в себя приходит, но ненадолго. Последний раз в машине очнулся, минуты на три. Мы его дома кололи…

– Что уже делали?

– Анальгин и но-шпу, по два кубика внутривенно. Его рвало.

– Ясно, – врач кивнул. – Давайте, в ритме вальса. А то мне что-то дыхание не нравится, а я до снимков не смогу сказать, из-за чего это.

– А почему?…

– Угнетенное оно, пока не ясно, почему. То ли туберкулез, то ли, что хуже, мозговые явления из-за удара. Плохо, что попали по старому трепанационному шву. Как бы чего не вышло…

– Простите, как вас зовут? – спросил Валентина.

– Сергей, – кивнул тот. – А вы – Валя. Угадал?

– Вадим вас предупредил, – усмехнулась Валентина. – Сергей, я хотела спросить… Как вы думаете, это, – она махнула рукой в сторону Пятого, – серьезно? Или нет?…

– Скорее всего нет, – ответил тот. – Обычно я не ошибаюсь. Но на всякий случай проверим.

– Проверим, – согласилась Валентина. – Поехали.

…На снимках ничего особенного не оказалось. Отек был, но все обстояло гораздо лучше, чем думала Валентина.

– Так, – Сергей рассматривал снимки, – две пятипроцентные глюкозы, эуфиллин десять внутривенно, можно еще два кубика сульфокамфокаина.

– А натрий нельзя? – спросила Валентина.

– Не стоит. Пока последим, посмотрим. Это все-таки сотрясение, мало ли что…

* * *

Пятый проспал сутки, он очнулся только под вечер следующего дня. За этот день его успели дважды свозить на снимки, накачать глюкозой еще раз и наколоть кучей препаратов.

Открыв глаза, он обнаружил, что лежит на боку, что рука его привязана к кровати, потому что стоит капельница, и что рядом с его кроватью сидит ни кто иной, как Юра. Пятый немного поднял голову – боль почти прошла – и осмотрелся. Он ухитрился проделать все это незаметно, поэтому немного напугал Юру, спросив:

– Слушай, сколько времени?

– Мать моя женщина… – сквозь зубы процедил тот. – Нет бы поздоровался сначала… Восемь вечера. Ты как?

– В порядке… скоро снимут? – спросил Пятый, приподнимая голову. – Мне отсюда не видно.

– Почти пустая. Я пойду, позову сестру, – Юра встал, потянулся и добавил: – Да, достал ты нас…

– Прости. Слушай, кто это прикололся?… Почему меня на бок положили?

– Врач велел, – пожал плечами Юра. – Ты жрать хочешь?

– Пока нет, спасибо. Как получилось, что ты тут оказался? – Пятый осторожно положил под голову руку, повернулся к Юре. – Ты, по-моему, не особенно заинтересован в том, чтобы я был жив…

– Ленка попросила, – неохотно ответил Юра. – Вообще, это не твое собачье дело, Пятый. Надо – и оказался. Сейчас вернусь.

Сестра, которую привел Юра, сняла Пятому капельницу, потом пришел врач, осмотрел, разрешил осторожно вставать, ходить, но с едой пока что подождать – не кончилось действие какого-то очередного препарата. Когда все ушли, Пятый сел на кровати, накинул на плечи халат и спросил:

– Юр, как ты относишься к тому, чтобы пойти покурить?

– Я-то положительно, но тебе, по ходу дела, нельзя, – ответил тот.

– Тогда я просто постою с тобой, пока ты куришь, – твердо сказал Пятый. – Ко всему прочему наш разговор не для этого места, верно?

– Верно… погодь, какой разговор? – опешил тот.

– Тот, о котором ты подумал, – со вздохом ответил Пятый, вставая. – Идем.

…На лестнице никого не было. Окно выходило на больничный двор, поэтому тут, на площадке, было тихо. И темно – лампочки горели через одну. Широкий лестничный пролет недавно вымыли – пахло хлоркой, сыростью. Пятый подошел к окну, оперся ладонями о подоконник. Оттепель… лужи на далеком асфальте внизу, отсвет фонарей в воде, город… Слишком далеко, не дотянуться… не войти…

– Юра, дай мне сигарету, – попросил он едва слышно.

– Тебе вроде нельзя, – заартачился тот, но Пятый просто подошел к нему, вынул сигарету из пачки, закурил.

– Нельзя, но надо, – сказал он. – Давай, Юра, говори. То, что хотел сказать.

– Ты о чем? – спросил тот с деланным удивлением. – Я чего-то не въехал.

– О Лене, – напомнил Пятый. Он сел на ступеньку лестницы, затянулся. – Ну, давай. Я жду.

– Черт возьми… Ладно. Пятый, скажи честно – у вас с ней что-то было?… – спросил Юра, прищурившись.

Пятый встал, подошел к нему вплотную и Юра поразился выражению его лица – за секунду оно изменилось неузнаваемо. Таким презрением Юру не окатывали еще никогда в жизни. Пятый смотрел на него почти брезгливо.

– Ты в своем уме? – спросил он. – Ты за кого меня принимаешь?

– Но мог же… – протянул Юра. – Я понимаю, любовь там, всем сердцем, и все такое, но… ты не…

– Каким сердцем из двух, Юра? – ехидно спросил Пятый.

– А у тебя два?… – ошарашено спросил тот.

– Да, два, – ответил Пятый. Он стоял очень прямо, но Юра видел, что Пятый держится из последних сил, – и легкие другой формы, и зрачки вертикальные, и ребер не хватает нижних, и зубы восстанавливаются за месяц, и борода не растет, и мысли я умею читать. Ясно? Я другой, Юра. Я чужой. Как тебе это пришло в голову?…

Он отвернулся от Юры, отошел на шаг и тяжело опустился на пол. Юра помог ему подняться и кое-как добрести до лестницы.

– Отдай сигарету, – потребовал он, когда Пятый сел, привалившись здоровой рукой к стене.

– Иди к черту, – устало ответил Пятый.

Юра вынул у него из пальцев сигарету и выбросил в форточку. Пятый проводил ее полет безучастным взглядом и снова посмотрел на Юру. Тот жадно курил, глубоко затягиваясь, словно боялся, что Пятый точно так же, как и он до того, отнимет сигарету и выбросит её в ночь…

– Сам иди… – ответил Юра. – Я же не слепой – вижу, как ты на нее смотришь. Вот и подумал, что у вас любовь… а она мне нравится, Ленка. Надоели бляди, понимаешь… А она чистая…

– Понимаю, – одними губами ответил Пятый.

– Тебе плохо, что ли? – спросил Юра. – Пойдем в палату, от греха подальше…

– Не надо, все в порядке… Любовь… Какая, к черту, любовь?… – спросил Пятый. Юра не ответил. – Мало того, что я чужой… я умру скоро, неужели тебе не ясно?…

Они сидели друг напротив друга, скрытые темнотой, но Юра чувствовал, что Пятый смотрит на него – пристально, внимательно…

– Может, я и понимаю, – уклончиво ответил Юра. – Но Ленку ты не трогай.

– Я не собирался, – Пятого вдруг повело, он покачнулся, едва успел опереться о стену, чтобы не упасть. – Ты дурак, Юра…

– Но ты же ее любишь!… А я…

– Мне достаточно будет сознавать, что ее любишь ты. Но учти – если ты что-то с ней сделаешь не так – я тебя на том свете достану. – Пятый дышал тяжело, в его голосе зазвучала угроза. Юра опешил – он никогда не слышал от Пятого такого тона.

– Потише, – тоже с угрозой сказал Юра. – Вот если ты себе воображаешь, что можешь мне еще и указывать, что делать, а что нет, то ты сильно ошибся. Ты ей всю жизнь искалечишь, понятно?

Пятый не ответил. Он поднял голову и посмотрел Юре прямо в глаза, но тот не отвел взгляда. Так они сидели несколько минут, не двигаясь, словно пытаясь читать друг у друга в душах. Темнота заполняла собой пространство между ними. Темнота и молчание. Первым заговорил Юра.

– Слушай, мы, по-моему, говорили про одно и то же… – несмело начал он.

– Какой маразм, – подтвердил Пятый. Он говорил слабо, еле слышно. – Сидят два идиота и защищают друг перед другом одну и ту же девушку… Я двадцать лет не был в таком глупом положении… Остановись, хватит… – он оскалился от боли, резко вздохнул, приложил ладонь ко лбу. – Больно, черт… Ладно. Юра, мы друг друга поняли? Или еще что-то осталось?… Тогда говори, и поскорее. Хорошо?

– Осталось… Ты точно решил… – Юра осекся, выжидающе посмотрел на Пятого.

– …то, что я на нее не претендую? – спросил тот с легким сарказмом. Юра кивнул. – Точно. Я не хочу ломать ваши жизни. Ни ее, ни твою. Я и так достаточно… наломал. Уж поверь мне.