Текст книги "Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов"

Интрига царственного эпистолярия

Пора уже, наверное, задаться вопросом: что именно составляет нерв переписки Александра и Марии Павловны, которую «ненавязчиво» дополняют письма к Марии Павловне Елизаветы, постоянно сетующей на обилие корреспондентов у своей невестки, не оставляющих ей собственных сюжетов для общения. Что собственно нового узнаем мы из нее о событиях и делах давно минувших дней?

И здесь следует констатировать, что переписка эта во многом является шифром, ключ к которому подобрать не слишком просто. При чтении ее невольно возникает множество вопросов. Что означает патетика и эмфаза писем Александра и Марии первых лет (более ярко выраженная у Марии Павловны, чуть менее – у Александра)? Являются ли бесконечные признания в любви и верности знаком риторической традиции или же выражают нечто, имевшее жизненную реальность? Ведь порой даже создается впечатление, что из этого каскада фонтанирующих чувств полностью исключен молодой муж. О нем Александр вспоминает, уже написав письмо, и свой привет пишет другими чернилами на полях. Словно то скорее письма возлюбленных, чем брата и сестры. Откуда проистекает эта музеизация памяти, когда вещь другого становится священной, а подарками служат портреты, перчатка, колокольчик (о, дети эпохи сентиментализма!) и даже стальная кастрюль? Откуда это вопиющее противоречие – ощущение семейного счастия и глубокой горести? («Мой Муж все прежний, и в этом отношении мне также желать более нечего! Единственной моей печалью остаются мои воспоминания, но именно они мне и дороги»). И не следует ли здесь искать также и литературные источники?

Еще один вопрос касается феномена протеизма, в принципе свойственного почти любой переписке, но в обмене письмами царственных особ близко смыкающегося с проблемой придворного эпистолярного этикета. Последний, будучи достаточно хорошо известен в своих внешних формах, в глубинных формах бытования изучен очень мало[165]165
  Некоторые соображения на эту тему см. в издании: Briefwecksel zwischen Herzogin Luise Dorothèe von Sachsen-Gotha und Voltaire / Hg. von Bärbel. Raschke. [Deutsch-Französische Kulturbibliothek. Bd. 8]. Leipzig, 1998.


[Закрыть]. И действительно, из публикуемых здесь писем возникает несколько иной образ Александра I, чем тот, что сформирован у нас иными источниками. Но при этом вопрос остается открытым: насколько адекватен Александр тому образу, который создавала в своих письмах Мария Павловна и который он сам создавал в своих письмах к ней? А ведь, судя по переписке, их многое объединяло: он ненавидел перемены и потому уверял ее в неизменности своей любви («…Вы знаете, как я ненавижу изменения. – А потому можете быть уверены, что будете любимы Вашим Александром так же, как были любимы прежде, то есть от всего сердца»). Ср. ответ Марии Павловны: «Вы пишете мне о монотонности Вашего обычного образа жизни; я же этому, любезный Друг, весьма рада, и это – из чистого чувства эгоизма: пока Вы сохраняете свои привычки, я могу всегда, несмотря на свое удаление, знать, чем Вы заняты в течение дня» (письма от 15 января и 17/29 апреля 1805 г.) Другое, что их объединяло, – нелюбовь к светской жизни: «Я заранее сочувствую тому, мой любезный Друг, сколько комплиментов и поздравлений Вам придется выдержать, и заранее боюсь, как бы у Вас от них не побежали по телу мурашки, разве что это благородное свойство исчезает, как только покидаешь Cara patria». Но и Мария Павловна постоянно признается, насколько светская жизнь Веймара мало ее занимает.

Еще одна проблема данных писем, в особенности раннего периода, заключается именно в том, что сколь много в них говорится о чувствах, столь же мало – о впечатлениях и событиях внешней жизни (весь «событийный ряд», напротив, мы находим в переписке с Марией Федоровной как самого Александра, так и Марии Павловны). «Ничего не говорю Вам, добрый мой Друг, об обстоятельствах нынешнего времени. Маменька взяла этот труд на себя. Я же предпочитаю выразить Вам свою привязанность и дружбу, которые исчезнут лишь с моей смертью». Такого рода риторика для писем Александра вообще характерна. А ведь мы знаем, насколько эти годы для него были насыщены событиями. Событийны в высшей степени были ранние годы и для Марии Павловны, сразу же по приезде в Веймар оказавшейся не только в лоне герцогской семьи, но также и окруженной цветом литературного общества Веймара того времени. Но в письмах к брату об этом – всего лишь одно сдержанное и отчасти самоироничное высказывание о «немецких Афинах». Впрочем, и Александр, сам скупой на описания, однажды все же не удержался, чтобы не упрекнуть сестру в лаконизме описаний ее жизни в Веймаре: «Если я и могу в чем-то упрекнуть Ваши письма, то только в том, что Вы недостаточно рассказываете мне о себе; довольны ли Вы, хорошо ли себя чувствуете в этом знаменитом Городе» (письмо от 31 марта 1805 г.).

Настойчиво повторяя в письмах Марии Павловне, как он не любит изменений, в письме от 11 июля 1805 г. Александр все же вынужден признать, что существует и иная реальность: «У нас ничего нового до сих пор не произошло, а Вы знаете, что это единственное, чего я желаю; я ненавижу изменения, однако политический горизонт неприятно омрачается. Вы видите, что я начинаю говорить как человек государственный» (письмо от 1 июля 1805 г.). Так с лета 1806 г. в их переписке начинает все более преобладать политическая тема, основной подтекст которой – необходимость приезда Марии Павловны в Петербург, продиктованная политическими событиями. После их новой встречи в Петербурге зимой – весной 1808 – 1809 г. и периода личного общения стиль их переписки резко – хотя и на недолгое время – меняется. Со стороны Александра возобладают гривуазно-пароди но-галиматийные письма, полный контекст которых, к сожалению, для нас невосстановим. Собственно, одно такое письмо обнаруживается еще и раньше, среди семейных и квазиполитических писем Александра, адресуемых тогда Марии. Написанное из Финляндии на смеси русского и французского языков под впечатлением об известии о новой беременности сестры, оно датируется 20 марта 1807 г. Мотивы этого письма отзовутся и в написанном почти три года спустя, еще более интригующем и загадочном письме от 10 января 1810 г., где Александр, вспоминая зиму 1809 г., проведенную вместе с Марией Павловной, описывает с неясными и подчас гривуазными аллюзиями свое состояние, прошлое и настоящее, но теперь уже на смеси трех языков – французского, русского и немецкого[166]166
  Очевидно, что переход на русский (реже – немецкий) язык в письмах как Марии, так и Александра практически всегда являлся знаком немедленно возникающей доверительности (порой на грани с фамильярностью), но также и аллюзивности, намеком на какие-то только им обоим ведомые обстоятельства.


[Закрыть]:

Quelle cruelle différence de cet hiver à celui de l`année passée. Plus de После развода, plus de conversation sur О сем ou, plus de Миром Господу Помолимся. Tristement la parade finie on s`en retourne chez soi dans sa celule, cette folle gaieté qui faisait avec vous une si agréable diversion à l`ennui des paperasses s`est evanouie et une sorte de mélancolie est venue remplacer en moi ces ballets charmants que je donnais tout seul dans votre chambre. Enfin c`est un changement du tout au tout. Catherinchen mein Kindchen a tout fait о сем qu`il m`est venu un ventre avec un Kindchen dedans. Cela pour cet article chasse de race. Imaginez vous jusqu à 7 fois par jour. C`est admirable et j`ajouterais malheureusement inimitable pour moi, je suis trop vieux pour ce train là! Voilà assez de folie. (перевод см. с. 143 наст. изд.).

В дальнейшем в переписке Марии Павловны с Александром очевидно прослеживаются свои периоды. Это и период их переписки со скрытым, но даже чаще явным политическим подтекстом 1811 – 1815 гг., когда Марии Павловне то и дело отводилась миссия «семейно» представлять точку зрения России в Европе. Это также и краткий, но необычайно интенсивный период обмена резкими письмами в январе 1812 г., когда наследная герцогиня Саксен-Веймар почувствовала себя покинутой и преданной своим братом и в резких, почти несвойственных ей выражениях бросала ему упреки в том, что он оставил ее без своих «инструкций», на которые она всегда полагалась во все важные моменты своей жизни.

Приблизительно с 1815 – 1816 гг. стиль писем Александра заметно меняется. Наряду с письмами, которые он начинает писать по заготовленным трафаретам, от руки вписывая лишь самое необходимое, появляются и другие, порой даже более пространные, чем те, что он писал ранее. В них уже преобладают нескрываемые мистические настроения, которые сестра не слишком разделяет. Он же теперь опасается влияния на Марию Павловну философской и ученой атмосферы Веймара – той самой атмосферы, которую он когда-то приветствовал, называя город немецкими Афинами. Теперь же он видит в ней именно то, что отвлекает от главного. «А Вы, как живется Вам? – вопрошает он сестру. – Я все время немного опасаюсь за Вас, полагая, что чрезмерное рассеяние и Ученые мужи не то, чтобы излишне Вас увлекут, но скорее украдут у Вас много времени, которое Вы могли бы употребить с большей пользой для Вашего сердца. __ Что касается последних, то их знания часто оказываются уничтоженными таким настоящим мраком, что за очень немногими из них я признаю способность быть действительно полезными.__ Я скорее предпочитаю видеть Вас наедине с самой собой пред ликом Господа нашего, чем со всем этим отродьем!» (письмо от 28 апреля /10 мая 1817 г.)

Другим поводом для беспокойства становятся «этеристы, буршеншафты, радикалы», в симпатии к которым Александр также подозревает сестру (письмо от конца мая 1821 г.). Она же, со своей стороны, «впадает» в бытописание, не свойственное ей в молодости, но которое сопровождает извинениями, свидетельствующими одновременно и об отчужденности, и о все еще существующей близости: «Как мухи осмеливаются усаживаться подле Слонов, так и я рассказываю Вам о своих мелочах, которые представляют такой разительный контраст Вашим великим и обширным перемещениям, что если я позволяю себе, вопреки всему, повторение одного и того же, то по крайней мере в основе этого лежит всего лишь одно желание – чтобы Вы имели ясное как день представление обо всех моих делах и поступках…» (письмо от 27 января / 8 февраля 1821 г.).

Французский историк Жюль Мишле открыл в свое время простую, но вместе с тем удивительную закономерность, которую вряд ли замечали до него. Исторический документ, утверждал он, более скрывает, чем раскрывает истину, и потому задача историка заключается не столько в обнаружении документа, сколько в обнаружении того, что в нем сокрыто (принцип, который лег, в частности, в основу его работы «Ведьма»[167]167
  См.: Мишле Жюль. Ведьма. Женщина. М., 2007. См. также коллективную монографию: La Sorcière de Jules Michelet. L’Envers de l’Histoire. Champion, 2004.


[Закрыть]). Так и мы вправе задаться вопросом: что скрывает эта переписка между братом и сестрой, русским императором и наследной герцогиней одного из немецких герцогств, – переписка одновременно предельно эмоциональная и все же, если внимательнее присмотреться, сдержанная, словно ускользающая от постороннего взора и понимания. Что скрывается за намеками и полунамеками, в ней содержащимися и касающимися как сферы политики, так и частной жизни?

Письма Александра I, Елизаветы Алексеевны, Марии Павловны конечно же требуют комментария, как и ее дневниковые записи. И мы старались по мере возможности их давать, хотя далеко не все аллюзии и стоящий за ними контекст могут быть ныне раскрыты. Но настоящим комментарием могло бы стать максимально полное издание той переписки, которая все еще остается очень мало введенной в научной оборот: и в первую очередь переписки Марии Павловны с матерью (Марией Федоровной) и своей гувернанткой мадемуазель Мазеле (два наиболее интенсивных свода писем), а также с братьями, Константином и Николаем, чьи письма нам удалось привести здесь лишь в самом скромном объеме.

Будем же надеяться, что когда-либо эта утопическая мечта осуществится.

В заключение хочу выразить свою благодарность Главному государственному архиву Тюрингии в Веймаре, всегда создававшему самый благоприятный режим для работы с хранящимися в нем материалами, а также Государственному архиву Российской Федерации (ГАРФ), Государственному архиву древних актов (РГАДА), Архиву внешней политики Российской империи (АВПРИ), Отделу рукописей Российской национальной библиотеки и Отделу рукописей Института русской литературы (Пушкинский Дом), материалы которых были использованы для подготовки комментария.

Отдельную благодарность приношу своим немецким коллегам. Виоле Клейн, с которой мы вместе в начале 2000-х гг. готовили немецкое издание дневников Марии Павловны; его материалы я использовала в своем комментарии. И Франциске Шедеви, автору недавно вышедшей фундаментальной монографии о политических взаимоотношениях Веймарского герцогства с Россией, которая участвовала в подготовке французского корпуса переписки Марии Павловны с Александром I. А также помогала своими советами при их комментировании. Их помощь для меня неоценима.

Сердечная благодарность моим русским коллегам, также помогавшим мне своими советами и участием: Е.А. Дьяковой, П.Р. Заборову, Л.Н. Киселевой, К.А. Кумпан, А.М. Конечному, Л.А. Маркиной, В.А. Мильчиной, Е.В. Офицеровой, И.О. Пащинской.

И еще одна – отдельная благодарность – the last but not the least – Фонду веймарской классики (Stiftung Weimarer Klassik), стипендии которого позволили мне работу в веймарских архивах. А также тем, кто в 1990-е и начале 2000-х гг. стоял во главе Фонда – профессору Регине Отто и профессору Лотару Эрлиху. Без их заинтересованного участия эта книга не увидела бы свет.

Екатерина Дмитриева

Переписка императора Александра I с сестрой, наследной герцогиней Саксен-Веймар-Эйзенах; письма к Марии Павловне императрицы Елизаветы Алексеевны (1804 – 1825/1826)

1804 год

МАРИЯ ПАВЛОВНА – АЛЕКСАНДРУ[168]168
  ThHStAW, HA A XXV. R 105 (1804 – 1821). Bl. 99 – 101. На Л. 99 письма надпись: A mon frère Alexandre [Брату моему Александру].


[Закрыть]

24 сентября 1804 года.

Любезный Александр, в то время, как я пишу Вам это письмо, я испытываю еще счастье при мысли, что нахожусь подле Вас, на своей родине и в том же доме, что и Вы[169]169
  …в том же доме, что и Вы… – Марию Павловну провожали в Таврическом дворце, бывшем дворце Г.А. Потемкина (см. с. 293 наст. изд.), превращенном при Павле I в казармы Конногвардейского полка. При Александре I Таврический дворец стал одной из царских резиденций (воссозданием дворцовых интерьеров в Александровскую эпоху руководили в нем К. Росси и В.П. Стасов).


[Закрыть]. Мне хочется оставить Вам на память сувенир; пусть этот бюст[170]170
  Возможно, имеется в виду погрудный портрет Марии Павловны (в те времена бюстами называли иногда также и живописные портреты) работы В.Л. Боровиковского 1804 г. В настоящее время находится в Краснодарском краевом художественном музее им. Ф.А. Коваленко. За сообщение данных сведений приношу благодарность Е.В. Карповой и И.О. Пащинской.


[Закрыть] напоминает вам черты Сестрицы, которая любит Вас более, чем сама в состоянии это выразить. Любезный Братец, только потребность лицезреть Вас еще раз заставила меня послать Вам этот бездушный образ. Я не могла отказать себе в этом удовольствии. Но когда Вы получите данное письмо, какой же несчастной я буду себя чувствовать вдали от Вас! Мысль об этом выводит меня из себя, я не могу ее вынести. Позвольте же мне никогда не стать для Вас чужой, это было бы для меня слишком непереносимо, но я слишком надеюсь на Ваше сердце, чтобы всерьез поверить, что подобное может когда-либо случиться. Любезный Александр, я поручаю Вашему покровительству Принца[171]171
  Принцем (Prince) в окружении Марии Павловны называли ее мужа Карла Фридриха (1783 – 1853), бывшего в ту пору наследным герцогом Саксен-Веймар-Эйзенах.


[Закрыть], будьте по возможности, хотя бы ради меня, добры к нему, я же буду видеть в этом еще одно проявление Вашего доброго отношения ко мне. Я также вверяю себя Вашему попечению, любезный и добрый мой Друг, и верьте, что это – до конца дней моих.

Ваша верная и преданная Сестрица

Мари.

МАРИЯ ПАВЛОВНА – АЛЕКСАНДРУ[172]172
  ThHStAW, HA A XXV. R 105 (1804 – 1821). Bl. 98.


[Закрыть]

26 [сентября 1804 года].

Любезный Александр, от всей души благодарю Вас за Ваше столь драгоценное для меня письмо. Не могу передать всего того впечатления, которое оно на меня произвело. Да, мой любезный и обожаемый Братец, Ваш столь внезапный отъезд привел меня в отчаяние, и я едва смогла справиться со своим горем. Мой любезный и очень любимый Братец, Ваше присутствие всегда было счастьем для меня; оно было для меня поддержкой, и я старалась быть Вам поддержкой во всем, а теперь одна мысль о том, что я не скоро увижу Вас вновь, для меня ужасна. Потом я поняла, что Вы уехали, чтобы не причинять мне дополнительную боль нашим прощанием. Из Ваших писем Маменьке[173]173
  Маменькой и Матушкой (в оригинале: Мaman, ma Mère) Мария Павловна, так же как и Александр, называет вдовствующую императрицу Марию Федоровну (1759 – 1828), которая для своих детей, в особенности дочерей, оставалась непререкаемым авторитетом даже и тогда, когда все они уже покинули императорский дом, сами стали матерями, но не переставали по всем жизненно важным и даже не очень важным вопросам советоваться в письмах с «chère Maman».


[Закрыть] я поняла и то, что Вы это обещали Ей. Благодарю Вас от всего сердца за Ваше доброе намерение. Никогда в жизни мне тоже не забыть этого окна, Вашего волнения и шума отъезжающей кареты, который разбил мне сердце, унося с собой все мои сожаления. Вашу драгоценную перчатку я не оставляла ни на мгновение. И сейчас, когда я Вам пишу, я держу ее подле себя и прижимаю к сердцу, видя в ней залог Вашего возвращения, я не оставляю надежды увидеть Вас вновь. Более я не в силах сказать Вам ничего, любезный Друг, примите в дар эту сумку для бумаг, которая исправно мне служила. Целую Вас тысячу и тысячу раз; не забывайте Вашу верную

Мари.

МАРИЯ ПАВЛОВНА – АЛЕКСАНДРУ[174]174
  ThHStAW, HA A XXV. R 105. Bl. 101 – 102.


[Закрыть]

26 сентября [1804 года].

Нарва.

Любезный Александр! Чем более удаляюсь я от Вас, тем более ощущает мое сердце ПОТРЕБНОСТЬ общаться с вами, мой возлюбленный Брат: окажите же мне величайшую милость – не отвечайте на это письмо, но только не запрещайте мне Вам впредь писать. Мне так радостно сознавать, что мысли мои могут быть заняты Вами, что я могу Вас вспоминать, было бы страшной жестокостью во всем этом мне отказывать. Сегодня я не могла сделать и шага, не испытывая при этом огромной сердечной боли. Отъезд Маменьки был для меня был столь удручающим, что я даже сама не понимаю, как могла вынести этот страшный миг[175]175
  Первое письмо Марии Федоровны к Марии Павловне было написано еще накануне отъезда Марии Павловны с пометкой: «Таврический дворец. 23 сентября, канун отъезда моего любимого драгоценного Дитяти» (ThHStAW, HA A XXV. R 123. Bl. 1 – 4). 8 октября уже из Нарвы Мария Павловна писала матери: «Любезная и дражайшая Матушка, я с превеликим ужасом узнала, прибыв сюда, что Вы почувствовали себя дурно после моего отъезда» (ThHStAW, HA A XXV. R 153. BL. 85 – 87). Об отъезде Марии Павловны и о том, что «до второй станции» ее провожали из Петербурга император (Александр I) и императрица (Мария Федоровна) после службы в Казанском соборе, сообщал также 2 ноября 1804 г. П.А. Николаи графу С.Р. Воронцову (см.: Архив князя Воронцова. Кн. 22. М., 1881. С. 206).


[Закрыть]. Ах, любезный Александр! Вы, который увидит Ее уже завтра, сообщите же мне, как чувствует Она себя и действительно ли Она в добром здравии. Мне сообщили по прибытии сюда, что Она неожиданно почувствовала себя плохо, и я не буду спокойна, пока не увижу письма, написанного Ее рукою. Любезный Александр, Ваше письмо так дорого мне, что я его перечитываю по сотни раз в день. Пиво, которое Вы мне презентовали, и сыр, что я нашла в карете, доставили мне за обедом чрезвычайное удовольствие. Любезный и добрый мой Друг, возможно ли, что Вы сами подумали обо всех этих мелочах, столь моему сердцу важных, поскольку исходят они от Вас. Особое чувство, выразившееся у Вас на лице в тот момент, когда Вы передавали мне пиво, словно передалось мне, я почувствовала так же, как и Вы, мой Александр, – разрешите же мне так Вас называть – я почувствовала, что это может быть в последний раз. Как выразить Вам, что ощущала я, держа Вас в своих объятиях? Как мне хотелось бы, Братец, ощутить это счастье как можно быстрее вновь, но только чтобы на сей раз то была встреча, а не расставание. Как я завидую всем тем людям, которые Вас окружают, тем, кто видит Вас, может приблизиться к Вам, тем, кто Вам служит. Я каждый день молюсь Богу, чтобы он даровал мне однажды возможность доказать всю мою привязанность к Вам. Верьте этой молитве, любезный мой Брат, она исходит из самой глубины сердца…

Я не могу удержаться, любезный Братец, чтобы не послать Вам что-нибудь с дороги. Вот хрустальный сливочник, подарок Мишеля[176]176
  …Мишеля… – Скорее всего, здесь имеется в виду младший брат Марии Павловны великий князь Михаил Павлович (1798 – 1849), которому на момент ее отъезда из Петербурга исполнилось 6 лет. Но возможно, что подарок этот был сделан от его имени.


[Закрыть], которым я уже много лет пользуюсь каждое утро и вечер. Соблаговолите принять его. Это сделает меня очень счастливой. Пользуйтесь им, мой Александр, как пользовалась им я, мне сладостна будет мысль об этом. Любезный мой Друг, как же я благодарна Вам за все те пожелания, которые вы мне адресуете, и за ту дружбу, которой проникнуто каждое слово Вашего письма! Да вознаградит Вас Господь за Вашу доброту ко мне; я же, любезный Александр, еще и еще раз повторяю, что просто не в силах выразить всю ту признательность, которую к Вам испытываю. Ничего не буду говорить Вам о своем путешествии, какая разница, благополучно ли оно протекает или нет, если ради него мне пришлось пережить такие большие утраты. Час, в который вчера мы с Вами расстались, был сегодня, Братец, пережит мною вновь. Не имея ни часов, ни других способов узнать время, я признала роковую минуту, в которую Вы меня покинули, по тому щемящему чувству, кое в этот момент испытала. Принц его ощутил так же, как и я; мы были вместе в карете. Но мне казалось, что я снова у окна, казалось, я снова слышу шум отъезжающей кареты, о Боже! я не в силах продолжать.

Прощайте, мой Александр, целую Вас от всей души и умоляю никогда не забывать Вашу верную

Мари.

Принц так желал и так просил меня поблагодарить Вас еще раз за все Ваши к нему милости, что мне поневоле еще раз пришлось взяться за перо.

АЛЕКСАНДР – МАРИИ ПАВЛОВНЕ[177]177
  ThHStAW, HA A XXV. R 100. Bl. 3 – 3`.


[Закрыть]

27 сентября / 9 октября 1804 года.

Любезная Мари, добрая моя Сестрица, невозможно описать, что происходит сейчас в моей душе. Именно сегодня я почувствовал, до какой степени Вы мне дороги. – Будьте счастливы – да благословит Вас Всевышний, Вы этого достойны. Вспоминайте иногда о Братце, который любит Вас от всего сердца, никогда не забуду я тот страшный миг, когда мне пришлось оторваться от окна, как сладостно было бы мне остаться там еще на несколько мгновений, прижать Вас еще раз к своему сердцу. Но Маменька потребовала, чтобы я не прощался с Вами. Я должен был повиноваться и скажу даже, что мы это хорошо сделали, но я не могу выразить Вам, чего мне все это стоило и насколько сердце мое было разбито. Лишь в нескольких строках этого письма могу сказать я Вам последнее прости, с которым мне так тяжело смириться. Любезный и добрый мой Друг, сохраните мне Вашу дружбу, она очень для меня важна. Прощайте, любезная Мари, любезная Сестрица; еще раз: будьте счастливы, как Вы того заслуживаете, и не забывайте Брата и Друга, который любит Вас от всего сердца.

______

Тысяча пожеланий Принцу, лучшим моим утешением является для меня мысль о том, что он сумеет сделать Вас счастливой[178]178
  …он сумеет сделать Вас счастливой… – Действительно, союз Марии Павловны с наследным герцогом Саксен-Веймарским, продолжавшийся 48 лет, до самой его смерти в 1853 г., имел видимость счастливого. Это признавала и Мария Федоровна, недолюбливавшая зятя (см. с. 15 – 16 наст. изд.) Впоследствии А.И. Михайловский-Данилевский, видевший Марию Павловну и в Веймаре, и во время Венского конгресса, писал: «Она почитается в Германии, сей земле счастливых браков, примерною супругою» (Михайловский-Данилевский А.И. Мемуары 1814 – 1815. СПб., 2001. С. 93).


[Закрыть].

АЛЕКСАНДР – МАРИИ ПАВЛОВНЕ[179]179
  ThHStAW, HA A XXV. R 100. Bl. 5 – 6`.


[Закрыть]

Гатчина, 27 сентября / 9 октября [1804 года].

Я отвечаю на оба Ваших письма, любезнейший мой Друг, моя добрая любезная Мари, и на какие два письма! Ах, любезный мой Друг, та дружба, которой Вы меня одариваете, приносит неописуемую радость моему сердцу; она – единственное мое утешение в настоящий момент: любезный и добрейший Друг мой, как жаль, что сам я не в состоянии выразить всю ту дружбу, какую сердце мое испытывает к Вам! Как отблагодарить Вас по достоинству за всю Вашу нежность, проявления коей я чувствую на себе? Любезная Сестрица, Ваши подарки для меня священны. Этот сливочник и эта драгоценная сумка для бумаг, – то и другое будет служить мне вечно.

Маменька соблаговолила также угостить меня маленьким кусочком миндального печенья, которое Вы ей послали. С каким удовольствием я съел его. Вы спрашиваете, любезный мой Друг, как чувствует себя Маменька. Хвала Всевышнему, я нашел Ее в том добром здравии, какое только позволяет ей Ее состояние. Ах, любезная моя Мари, какая пустота царит сейчас в Гатчине; не могу Вам передать, что я почувствовал, когда мы все собирались у Маменьки, а моей Мари не было среди нас. Обед протекал так, как он протекал и при Вас, и не было мгновения, которое бы о Вас не напоминало, мой любезный Друг. – Так значит, сердце Ваше меня поняло, любезный Друг, когда передавал я Вам фиал с пивом. Никогда в жизни этот миг не сотрется у меня из памяти. Еще раз, моя добрая Мари, простите меня, что я покинул Вас таким ужасным образом, меня самого это заставило страдать даже больше, чем Вас: но что я мог сделать? Маменька потребовала этого от меня перед обедом как жертву, которую я должен был принести ради Вашего здоровья. Мои же намерения были совершенно иными. Я хотел доставить себе последнее удовольствие прижать Вас к своему сердцу, и как же невыносимо тяжело мне было от этого отказаться. Ах, если бы я мог превратиться в собственную свою перчатку, которой Вы с Вашей добротой придаете такое значение[180]180
  Ср. письмо Марии Павловны Александру от 26 [сентября 1804 г.].


[Закрыть]. Ваш портрет постоянно находится подле меня, и мне очень хочется сделать Вам подарок, а почему бы не сделать его, раз уж Вы столь добры ко мне? Это всего лишь колокольчик, но из всех предметов, которые меня окружают, он служил мне дольше всего. Вот уже более десяти лет, как он не покидает мой стол. Он не очень красив, но мое намерение заменит и саму красоту. Прощайте, любезный и добрый мой Друг, любезная моя Мари.

Вспоминайте иногда о Брате, любовь которого к Вам не поддается никакому выражению.

____

Извинитесь за меня, любезный мой Друг, перед Принцем, что сам я ему не пишу, но, слово чести, в этом месяце я словно голову потерял[181]181
  Вся эта фраза вписана Александром позднее, по периметру листа.


[Закрыть].

Вид бедной Като разбил мне сердце[182]182
  Речь идет об одной из младших сестер Александра I и Марии Павловны великой княгине Екатерине Павловне (1788 – 1819). В переписке она фигурирует как Катрин (Catherine) или Катó (Cateau).


[Закрыть].

МАРИЯ ПАВЛОВНА – АЛЕКСАНДРУ[183]183
  ThHStAW, HA A XXV. R 105 (1804 – 1821). Bl. 46 – 47`.


[Закрыть]

Дерпт, среда, вечер.

28 сентября 1804 года.

Любезный и очень мною любимый Братец, я получила Ваше письмо, которое Вы были так добры написать мне из Гатчины. Как важно было увидеть мне строки, написанные Вашей рукой, и как не терпелось услышать, если можно так сказать, звук Вашего голоса, потому что когда я читаю Ваши письма, то мне кажется, что это Вы сами беседуете со мною. Мне так необходимы были, любезный Александр, те слова утешения и дружбы, с которыми Вы обратились ко мне, и которые есть большая услада для моего сердца. По крайней мере, мне кажется, что, как бы далеко ни находилась я от Вас, я живу и, возможно, буду и в дальнейшем жить также и в Вашей памяти; я твердо на это надеюсь, но мне сладостно видеть тому подтверждение также и в ваших письмах. Не могу в полной мере выразить Вам благодарность за драгоценный колокольчик, подаренный Вами; он дорог мне, тысячу раз более дорог, чем я могу это выразить. Когда я его рассматривала, то мне казалось, что я вижу на нем отпечатки Ваших пальцев, и это свидетельство долгой службы, которую он у Вас исполнял, для меня бесценно. Благодарю еще раз от всего своего сердца за это трогательное свидетельство Вашей привязанности. Но как же я далека от Вас, Александр, и как же я все более и более от Вас удаляюсь. Если бы я могла выразить Вам всю пустоту своего сердца, Вы пожалели бы обо мне, любезный Братец! Aх! Не оставляйте меня Вашей дружбой, Вашей драгоценной дружбой, она так мне нужна, без нее я буду чувствовать себя столь несчастной, что сохранить ее мне Вы должны хотя бы из чувства человеколюбия. В первый день моего отъезда через несколько часов после того, как я рассталась с Маменькой, я встретила на дороге скакавших мне навстречу верхом конногвардейцев. Я велела остановить карету и спросила у офицера, который был их командиром, в какую сторону они направляются; он ответил, что в Петербург. Я спросила у него, увидит ли он Вас, он сказал, что увидит, и тогда я попросила его сделать милость передать Вам от меня тысячу самых добрых пожеланий. Конечно, этот человек был мне незнаком, но одна мысль о том, что, возможно, он, любезный Братец, будет иметь счастье видеть Вас, находиться где-нибудь вблизи Вас, заставила меня дать ему это поручение. В предыдущем письме я забыла сообщить Вам об этом. Впечатление, которое произвела на Вас Катрин, совпадает с тем впечатлением, которое производят на меня все Ее письма[184]184
  …впечатлением, которое производят на меня все Ее письма… – Переписка Марии Павловны с Екатериной Павловной также хранится в Тюрингском государственном архиве, однако она относится к более позднему периоду (см.: ThHStAW, HA A XXV. O 29 (1810 – 1811), O 30 (1811), O 31 (1811 – 1814), O 32 (1816).


[Закрыть]. Ее горе удручило меня до такой степени, что я не могу найти себе места. Только Вы один, мой лучший Друг, можете отвлечь Ее и утешить, и мне вряд ли надобно Вам об этом напоминать. Передайте тысячу и тысячу добрых пожеланий моей любезной Невестке, я надеюсь, что сумею ответить на Ее любезное письмо, равно как и на письмо Амели, посланное Ею из Риги[185]185
  Невесткой (Belle-soeur) Мария Павловна называет жену Александра I императрицу Елизавету Алексеевну (1779 – 1826), урожденную принцессу Луизу Марию Августу Баденскую. Амели – ее старшая сестра Катарина Амалия Христиана Луиза Баденская (1776 – 1823), сестра-двойняшка Каролины Баденской (см. примеч. с. 323). Елизавета Алексеевна практически во всех письмах, адресованных Марии Павловне, передает от нее приветы. Приехав в Россию на коронацию Александра I по приглашению Елизаветы Алексеевны в 1801 г., Амалия оставалась подле нее в Петербурге вплоть до 1814 г. (за исключением поездки к матери в 1810 г.). Подоплекой этого затянувшегося визита было желание Амалии, а еще более ее матери Фридерики Амалии Баден-Дурлахской (см. ниже) найти ей жениха при императорском дворе. К петербургскому периоду ее жизни относился неудачный роман с поручиком Кавалергардского полка Петром Львовичем Давыдовым, а также проекты брака (так и не состоявшегося) с эрцгерцогом Карлом Австрийским и герцогом Кентским. При этом в письмах Елизаветы Алексеевны, как и в отзывах об Амалии Марии Павловны возникает несколько иной образ: преданной сестры русской императрицы, без которой та едва ли мыслила свое существование в России.


[Закрыть]. Целую их обeих от всего сердца и вверяю себя их дружбе. Что касается Вас, мой Александр, мой Братец, мой лучший и любезнейший Друг; что сказать мне Вам! Aх! Вы знаете не хуже меня, что мне надобно. Не забывайте меня, любите меня всегда, и Вы позволите мне испытать сладкие минуты посреди одолевающей меня горечи. Еще раз сердечно благодарю Вас за колокольчик, с которым я никогда более не расстанусь, куда бы ни привел меня мой путь. Не забудьте же подарить мне свой портрет, дорогой Александр. Прощайте, целую Вас от всего сердца и объявляю Вам, что прошедшие три дня уже на три дня сократили ожидание того момента, когда я смогу сделать это не на бумаге.

Ваша верная Сестрица и Друг

Мари.

_____

Принц припадает к Вашим стопам.

МАРИЯ ПАВЛОВНА – АЛЕКСАНДРУ[186]186
  ThHStAW, HA A XXV. R 105 (1804 – 1821). Bl. 48 – 49.


[Закрыть]

Рига,

2 октября 1804 года.

По возвращении из церкви и последующего визита, который мне надобно было нанести Дядюшке и Тетушке[187]187
  …Дядюшке и Тетушке… – Дядюшка – Александр Вюртембергский (1771 – 1833), родной брат императрицы Марии Федоровны. Будучи принят в 1800 г. на российскую службу, был назначен шефом Рижского драгунского полка и проживал в период, к которому относится письмо Марии Павловны, в Риге. Тетушка – Антония Саксен-Кобург-Заальфельдская (1779 – 1824), его жена. Впрочем, возможно, что речь идет о другом дядюшке, старшем брате Александра, Людвиге Вюртембергском (1756 – 1817), также поступившем на русскую службу в правление Павла I и определенным в Ригу. Его женой была Генриетта Нассау-Вейльбургская (1780 – 1857).


[Закрыть], я берусь за перо, чтобы написать Вам, мой Александр, мой лучший Друг. Заметьте, что три дня кряду я воздерживалась и не писала Вам, но на четвертый я больше уже не в состоянии продолжать обуздывать свои желания; при этом я утешаю себя тем, что Вы, любезный Друг, и без того читаете множество ненужных писем, мои же письма займут всего лишь небольшую часть времени, им отводимого! Однако, умоляю Вас, отвечайте мне лишь тогда, когда Вы можете это делать легко и без всякого стеснения, мне же только оставьте удовольствие самой беседовать с Вами. Я здесь со вчерашнего утра, въезд мой был очень торжественным, меня осыпали почестями и бесконечно тронули знаками нежного ко мне внимания; всё, что Вы мне рассказывали о Риге, я нахожу совершенно справедливым[188]188
  С июня 1801 г. по указу Александра I Рига стала административным центром Прибалтийского генерал-губернаторства, его первым генерал-губернатором был назначен Сергей Федорович Голицын (1749 – 1810), хозяин знаменитой Зубриловки.


[Закрыть]. Здесь чувствуешь себя непринужденно и без претензий, и я, совершенно изнемогавшая от смущения в Дерпте при виде профессоров и их наук[189]189
  Мария Павловна, говоря о приводивших ее в смущение дерптских профессорах, могла иметь в виду в том числе ректора университета Г.Ф. Паррота, до того приветствовавшего в Дерпте Александра I (см.: Жарова Е.Ю. Император Александр I по воспоминаниям профессора дерптского университета Г.Ф. Паррота // Вестник архивиста. 2016. № 1. Адрес электронного доступа: http://www.vestarchive.ru/podpiska.html). За данную подсказку приношу благодарность Л.Н. Киселевой.


[Закрыть], чувствую себя, наконец, в своей тарелке, словно пребываю в этих краях уже целую вечность. Вчера вечером я была на немецком спектакле и затем ужинала у Тетушки. Вопреки прежним моим намерениям, я вынуждена остаться здесь еще и на сегодняшний день, пойти в церковь и затем на бал. Этим утром в церкви воспоминание о том, что случилось со мной восемь дней назад, все мои потери, мои сожаления вернулись ко мне; судите о моем состоянии, о том тягостном принуждении, с которым меня заставили смириться, о чувствах, которые меня одолевают[190]190
  Как свидетельствуют письма Марии Павловны к родным, а также воспоминания современников, тоска по дому не оставляла ее на протяжении всей жизни. Идеальная Landesmutter для герцогства Саксен-Веймар – до конца своей жизни она оставалась в первую очередь русской великой княгиней. Все тот же Михайловский-Данилевский (см. выше), общавшийся с Марией Павловной в 1814 г. в Вене, писал: «Мне поручили отдать Ее Высочеству пакет; когда я ей оный вручил, то она, не смотря на адрес, сказала с ангельскою радостью: “Как вы меня обрадовали, это письмо от Матушки”» (Михайловский-Данилевский А.И. Мемуары. Указ. соч. С. 96). И он же, приехав в 1818 г. в Веймар, сопровождая Александра, направлявшегося на Ахенский конгресс, в сходной тональности описал и вторую встречу, произошедшую на балу в герцогском замке: «Бал был довольно скучен. Великая княгиня несколько раз подходила ко мне, танцевала со мной и однажды спросила, как мне нравится бал. “Мне кажется, – сказал я – что я в Петербурге, в Зимнем дворце”. – “Никакой другой отзыв, – ответила ее высочество – не мог быть мне приятнее”» (Михайловский-Данилевский А.И. Мемуары 1814 – 1815. СПб., 2001. С. 96).
  Это же свойство Марии Павловны подметил уже в николаевское царствование французский дипломат Барант, в 1835 г. назначенный послом Франции в России, побывавший в Веймаре и следующим образом, хотя и не без тенденциозности, описавший свои впечатления от знакомства с Марией Павловной: «За обедом я сидел возле Великой Герцогини, и она соизволила пригласить меня прийти 2 часа спустя на вечер. Так как она не любит игры, то посадила меня возле себя. Беседа была долгая и разнообразная. Очевидно, что она очень умна; но ее глухота, союз с мужем, который ей так не ровен, жизнь в провинциальном городке, тогда как она всем своим существом чувствует и потребность, и привычку к большому двору и возвышенному поприщу, все это придает ей оттенок грусти и уныния. 32 года подобной жизни, по-видимому, не внушили ей покорности судьбе. Казалось, что это печаль и скука первого дня. С таким настроением она смотрит на все и судит обо всем. Общее положение дел в Европе, дух народов, течение идей, господствующие мнения, характер литературы беспрестанно, в общих выражениях, были предметом ее презрительных и горьких замечаний. Это были не суждения любезности, а скорее впечатления умной женщины, которая, не развивая, не одушевляясь, скорее с отвращением, чем с живостью, роняла их с высоты своего положения принцессы. Беседе этой придавало некоторый интерес то обстоятельство, что она лишь с виду была отвлечена; все в ней намекало на русского императора, на его положение по отношению к Европе…» (Две депеши Баранта // Русский архив. 1891. № 1. С.145).


[Закрыть]. Вы видите, однако, мой Александр, что я поступала лишь следуя Вашим советам и теперь делаю всё, чего от меня хотят. Ничего не скажу Вам о моем страдании: оно есть и пребудет всегда тем же. Единственное утешение я нахожу в надежде, но и она слишком далека. Мой добрый и любезный Брат, оставайтесь в отношении меня таким, каким Вы были всегда, и помните то страшное воскресенье, воспоминание о котором разрывает мне сердце[191]191
  …воскресенье, воспоминание о котором разрывает мне сердце. – Имеется в виду день отъезда Марии Павловны из России (см. предыдущие письма).


[Закрыть].

Мари.

АЛЕКСАНДР – МАРИИ ПАВЛОВНЕ[192]192
  ThHStAW, HA A XXV. R 100. Bl. 7 – 7`.


[Закрыть]

5 Oктября [1804 года].

Какое удовольствие доставило мне Ваше письмо, любезная Мари, от всего сердца благодарю Вас за него и за письмо из Дерпта. Но, Бога ради, заклинаю Вас, любезный и добрый мой Друг, избегайте впредь выражений, подобных тем, что Вы употребили в этих письмах, приносящих мне столько радости; выражения же эти каждый раз доставляют мне огорчение; словно Вы сомневаетесь в моей к Вам привязанности. Любезная моя Мари, у Вас, верьте, нет друга, который был бы к Вам более искренно привязан и любил бы Вас более, чем я. – Воспоминание об этом жестоком воскресенье, о котором Вы пишете, не изгладится из моей памяти: до сих пор я не могу еще свыкнуться с мыслью о Вашем отсутствии. Мне очень приятно слышать, что Вы остались довольны приемом, оказанным Вам в Риге. Вы знаете, что я по-особому люблю этот город, и мне становится радостно при мысли, что он понравился и Вам. – О том, что происходит здесь, скажу только, что все идет своим чередом, но могу Вас уверить, что Вас вспоминают очень часто. Прощайте, мой любезный Друг, любезная моя Мари, любите немного Брата, который предан Вам душой и телом и которому Ваша дружба ценнее, чем он может выразить то словами.

_________

Тысяча добрых пожеланий от меня Принцу.

МАРИЯ ПАВЛОВНА – АЛЕКСАНДРУ[193]193
  ThHStAW, HA A XXV. R 105 (1804 – 1821). Bl. 50 – 51`.


[Закрыть]

Кюстрин[194]194
  Кюстрин (современное название: Костшин) – в начале XIX в. германская крепость в прусском округе Франкфурт; расположена при впадении реки Варты в Одер.


[Закрыть]. Пятница,

21 октября 1804 года.

Любезный и добрый мой Братец, лучший Друг мой, как рассказать Вам о том наслаждении, которое я испытываю от получения Ваших писем? Сначала Господин Алопеус[195]195
  …господин Алопеус… – Максим Максимович Алопеус (1748 – 1822), бывший в эти годы русским посланником в Берлине.


[Закрыть], которого я здесь встретила, передал мне Ваше письмо, любезный Александр; это вызвало у меня такую радость, которую я не в состоянии Вам описать, в особенности когда я увидела Ваш почерк и адреса на конверте, написанные по-русски, умоляю, пишите на этом столь драгоценном для меня языке так часто, как только вы можете. Прошу Вас, мой Александр, не сердитесь на меня за то, что письма мои порой кажутся совершенно беспорядочными, это происходит оттого, что сама я нахожусь в полнейшем беспорядке, и мне очень жаль, если они Вас огорчили! И потом, конечно же, Братец, я верю, я твердо убеждена, что нет у меня лучшего Друга на земле, чем Вы, я очень рассчитываю на эту дружбу, в ней основа моего счастья, мое самое сладостное утешение. Это чувство совершенно взаимно, любезный Александр, и я молю только Провидение предоставить мне случай доказать это на деле. Любезный мой Александр, как же Вы добры, что не забываете меня и думаете обо мне. О! Ради всех Святых, поступайте так всегда, и пусть моё отсутствие не ослабит этих чувств, столь для меня драгоценных! Я так счастлива была получить это письмо, которое, признаюсь Вам, совсем не ожидала; но, любезный, любезный мой Друг, мне не хочется, чтобы эти письма Вас отвлекали или утомляли. Это мне принадлежит преимущественное право писать Вам, оставьте же мне это утешение, оно так мне необходимо. Вы знаете, любезный Друг, что я встретила Герцога[196]196
  …встретила Герцога… – Имеется в виду Карл Август, герцог Саксен-Веймар-Эйзенах (1757 – 1828), свекор Марии Павловны.


[Закрыть] в Шнейдемюле[197]197
  Шнейдемюль – город в прусской провинции Познань.


[Закрыть] 18-го числа этого месяца. Я думала, по правде говоря, увидеть его лишь во Франкфурте, но его удивительная естественная подвижность заставила его прибыть тремя днями ранее, чем мы ожидали. Он выслал нам навстречу одного курьера и две эстафеты, которые все прибыли в один и тот же день. И все это для того, чтобы узнать, где мы находимся. Было много уговоров отправиться в Берлин, но я на них не поддалась[198]198
  …уговоров отправиться в Берлин, но я на них не поддалась. – Здесь Мария Павловна рассказывает о самой первой попытке использовать ее присутствие в политических целях. Прусский двор пытался наладить испорченные к тому времени отношения с Россией. Карл Август, с которым Мария Павловна познакомилась лишь накануне, поддерживавший на тот момент политику Пруссии, решил склонить на свою сторону и русскую невестку, уговорив ее заехать в Берлин. Однако Мария Павловна, как следует из письма, на уговоры не поддалась (о конфликте России с Пруссией, отказавшейся участвовать в антифранцузской коалиции, см. с. 35 – 36 наст. изд..; см. также Maria Pavlovna. Die frűhen Tagebűcher der Erbherzogin von Sachsen-Weimar-Eisenach / Katia Dmitrieva, Viola Klein (Hrsg.). Koeln; Weimar; Wien, 2000. S. 167).


[Закрыть] и все время отвечала, что Вы и Маменька полагали, что я туда не поеду, а что без Вашего ведома я сделать этого не смогу. И что к тому же мне кажется более приличным ехать прямо к моей новой Семье, нежели останавливаться у других. Герцог выказал мне неподдельную дружбу, и я нашла его совершенно иным, чем себе представляла. Вчера, любезный Друг, мы посетили кузницу, и я приобрела там для Вас желудочные пилюли[199]199
  …желудочные пилюли… – Мария Павловна использует здесь довольно рискованную метафору для обозначения, как это следует далее из письма, военной амуниции и, в частности, оружейных пуль.


[Закрыть]. Это пули для ружейной стрельбы третьего, шестого и двенадцатого калибров, а также кастрюль для приготовления омлета, которую я при сем посылаю: все это из силезского железа. Простите, мой Александр, что при посылке Вам курительных трубок из Кенигсберга я ничего не написала, зрение мое было и продолжает оставаться таким слабым, что я даже буквы вижу с трудом. Здесь в Кюстрине я встретила посланца Короля[200]200
  …посланца Короля… – Имеется в виду Фридрих Вильгельм III (1770 – 1840), король Пруссии c 1797 г.


[Закрыть] Графа Дёнгоффа[201]201
  …Графа Денгоффа… – Имеется в виду Август Фридрих Филипп фон Дёнгофф (Dönhoff) (1763 – 1838), прусский полковник и флигель-адъютант, сын прусского военного министра Христиана фон Дёнгоффа (1742 – 1803).


[Закрыть], который сказал, что видел Вас в Мемеле[202]202
  ...в Мемеле… – Мемель (в настоящее время – Клайпеда) – город-крепость, до 1871 г. входил в состав Пруссии. В 1807 г. во время наполеоновской оккупации Пруссии Мемель на непродолжительное время стал столицей Прусского королевства.


[Закрыть], мне уже не раз выпадала удача встречать по дороге командиров полков и офицеров, которые видели Вас в Мемеле. Это каждый раз доставляет мне радость и есть верное средство вызвать мою симпатию, когда говорят о Вас. Я посетила здесь комнату, в которой содержался в заточении Фридрих II, и ту, в которой он присутствовал при мученической смерти фон Катте[203]203
  …содержался в заточении Фридрих II ~ мученической смерти Катте. – В 1730 – 1732 гг. после неудачной попытки бегства из Пруссии в Англию в Кюстрине находился в заточении кронпринц Фридрих, будущий Фридрих Великий. Здесь у него на глазах 6 ноября 1730 г. был обезглавлен, по приказу его отца короля Фридриха Вильгельма I, интимный его друг и сообщник в побеге лейтенант Ганс Герман фон Катте (1704 – 1730).


[Закрыть]. Это совсем рядом с комнатой, где расположилась я. Герцог завтра отправляется в Берлин, возможно, чтобы принести свои извинения за то, что я туда не заезжаю вовсе. Я вынуждена была написать Королю и Королеве[204]204
  ...Королю и Королеве… – Король – см. выше. Королева – жена Фридриха Вильгельма III Луиза (Августа Вильгельмина Амалия) (1776 – 1810), урожденная принцесса Мекленбург-Стрелицкая, сыгравшая впоследствии важную роль в развитии русско-прусских отношений. Вдовствующая императрица Мария Федоровна, не раз впоследствии упрекавшая Александра I за его пристрастие к Пруссии, приписывала, в частности, это пристрастие влиянию королевы Луизы.


[Закрыть] и изложить им известные Вам причины, каковы они на самом деле. Господин Алопеус сказал мне, что во Франкфурте я встречу Герцога Брауншвейгского-Эльсского, деда моего мужа[205]205
  …встречу Герцога Брауншвейгского-Эльсского, деда моего Мужа… – Имеется в виду Фридрих Август, герцог фон Брауншвейг-Люнебург, князь Эльсский (1740 – 1806), брат Карла Вильгельма Фердинанда, герцога Брауншвейг-Вольфенбюттель (1735 – 1806) (см. с.445, 492 наст. изд.; см. также комментарий к дневнику Марии Павловны).


[Закрыть]. В остальном, любезный Друг, я чувствую себя хорошо, за исключением глаз, которые очень слабы, и я не знаю, сумеете ли Вы как следует прочитать то, что я Вам написала. Принц просит меня поклониться Вам от своего имени. Про себя же, мой Друг, я Вам не скажу ничего, сердце мое не изменилось, оно остается прежним, иного и представить себе невозможно. Я вопрошаю будущее и стараюсь искать в нем себе утешение. Прощайте, мой любезный Друг, мой Александр, имя, которым я так люблю Вас называть, целую Вас от всего сердца. Умоляю, любите по-прежнему и никогда не забывайте Вашу верную Сестрицу