Текст книги "Приказано жениться"

Глава 10

Белов ворвался в караульную с таким перекошенным от злости лицом, что остальные офицеры предпочли молча сесть за карточный стол. Сам Григорий несколько минут кружил по комнате, сжимая и разжимая кулаки и бормоча что-то себе под нос.

– Гриш, может посты проверишь, время уже! – посоветовал Васильев, которому явно надоело это мельтешение перед глазами.

– А сам что? – огрызнулся тот.

– Фортуна у меня, она дама капризная! – Преображенец развернул веер карт, демонстрируя приятелю. – Спугнуть боюсь! А ты все одно круги наматываешь, так пройдешься.

– И то правда! – Григорий вышел и начал проверять посты.

Солдаты при виде офицера стояли навытяжку, бодро рапортуя об отсутствии происшествий.

Проверив караул у входов, Белов направился в часть парка, которая примыкала к Зверинцу. Как любого зверя, преображенца завораживала дикая красота лесов, раскинувшихся вокруг регулярного парка, в котором все растения были стрижены по последней франкской моде.

Гвардеец шел, даже не замечая того, что шаг начал пружинить, точно у волка. Глаза засверкали, а в нос ударил сонм ароматов: олени, недавно подходившие к забору, кто-то из придворных дам, предававшихся плотским утехам прямо на земле и тревожный запах вчерашнего зверя, заставивший Григория оскалиться и глухо зарычать. Впрочем, тот запах был едва различим, следовательно, волкодлак более не появлялся в парке.

Дойдя до конца аллеи, преображенец безошибочно скользнул в пышные кусты.

– Иван! – кликнул он.

– Ваш благородие? – отозвался солдат.

Вопреки уставу, он не стал замирать перед офицером навытяжку, но Белов и не настаивал.

– Все спокойно? – поинтересовался он.

– А как же! Тихо, как у Всевышнего за пазухой! – усмехнулся Иван, опуская пищаль прикладом на землю. – Токмо господа с барышней неподалеку изволили развлекаться. Так стонали и ахали, что всех зверей распугали!

– Бывает, – усмехнулся Григорий.

– Так что если зверь и был, то после таких стонов убёг, боясь, что и его снасильничают! – мстительно продолжил солдат.

– Иван, ты уж который год служишь, а будто к нравам дворцовым не привык! – возмутился Белов.

– Служу уж, наверное, тридцатый год, как бы не больше, а к блуду этому, Григорий Петрович, звиняйте, не привыкну! Не божье это дело – по кустам с девками прятаться и голым задом сверкать! Ибо таинство брака и зачатия священны!

– Может, и не было зачатия? – фыркнул преображенец.

– Тогда нечего и срам разводить! Ишь, удумали, как лето да погода теплая, так вечно…

– Прекрати! – резко оборвал его Григорий, внезапно вспомнив слова своей невесты. – Бубнишь, будто бабка старая!

– А хоть и бабка! Деды ́ наши что завещали? Жить, по совести, а тут… срам один, прости, Господи! – и солдат набожно осенил себя крестом.

– Ты что подсматривал, что ли? – вдруг сообразил Белов, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться.

Разговоры с этим мужиком всегда приводили преображенца в приятное расположение духа.

– Кто? Я? – Иван затряс головой. – Да что я, уставу не знаю? Хотя там титьки были…

И солдат, прислонив пищаль к дереву, выразительно округлил руки. Григорий криво усмехнулся.

– Ты оружие-то из рук не выпускай, на карауле стоишь, и на титьки особо не гляди – не ровён час, зверя пропустишь… Потом поздно будет!

– Ладно вам, Григорий Петрович, когда такое было, чтоб я подводил?

– Никогда, – Белов вспомнил, как несколько лет назад в битве со шведами Иван вытащил его, раненого с поля боя и потом вдвоем с Васькой выхаживали, точно ребенка. После Григорий добился перевода солдата под свое командование. – Потому тебя сюда и поставил. Очень Александру Борисовичу зверь тот нужен. Не просто так он вдруг появился и здесь кружит!

– Понял, Григорий Петрович, не посрамлю!

– Надеюсь, – хотя больше всего Белову хотелось, чтобы этот таинственный зверь исчез, а с ним бы и все проблемы, в последнее время сыпавшиеся на преображенца, как из рога изобилия.

От Ивана не укрылась тень, мелькнувшая в глазах молодого офицера. Он понимающе хмыкнул и, покопавшись в ранце, достал пузатую флягу.

– Вот, Григорий Петрович, держите! Вам нужнее! – по всему полку уже ходили слухи, что у Белова в судьбе что-то неладно.

Васька и тот не знал, что думать, потому Иван прибег к самому на его взгляд проверенному средству.

– Что это? – насторожился Григорий, уже прекрасно зная ответ.

– Винцо хлебное[3]3
  Так раньше называли водку.


[Закрыть]. Свояченица передала. Сама делала! Чистое, говорит, как слеза! И редьку держите! – солдат с готовностью протянул туесок. – С медом тертая! Аккурат настоялась!

– Спасибо! – пришлось взять приношение, чтобы не обидеть солдата. – А сам-то как?

– У меня еще есть! Прасковья моя – баба толковая, да и про вас знает. Наказала непременно гостинец отдать!

– Ну, раз наказала… – усмехнулся Григорий, цепляя флягу к поясному ремню. – Ладно, бывай!

– И вам не болеть, Григорий Петрович!

– После дежурства доложи!

– Будет исполнено!

Белов кивнул и направился обратно во дворец. Уже подходя, он увидел, как государыня выходит на террасу. Её сопровождал Рассумовский, по левую руку от императрицы шел маркиз Лопиталь, посол франков. Следом – немногочисленная свита, состоящая в основном из крепостных да чесальщиц пяток императрицы, все были обряжены в русские сарафаны. Шествие замыкала сказительница – её Белов неоднократно видел на торжище, где старуха рассказывала сказки.

Согласно уставу, Григорий замер по стойке «смирно». Императрица заметила его, приветливо кивнула, но подзывать не стала, разговаривая с послом, который то и дело чихал и жаловался на сырую погоду и холод.

– Полно вам, Лопиталь, – на безупречном франкийком произнесла Елисавета Петровна. – Вас послушать, так в вашей стране всегда хорошая погода!

– Ах, ваше величество! – вздохнул посол. – При всем уважении, у себя дома я не простужался так часто!

– Это все потому, что вы нашей кухней брезгуете! – рассмеялась государыня. – Ну помилуйте, какую силу могут дать эти ваши грибы, как их там, шампиньоны! То ли дело наша черная редька с медом!

– Редька? – переспросил маркиз. – Что значит «редька»?

– Такой овощ, он при болезни хорош, – пояснила императрица и уже по-русски обратилась к одной из девок. – Васен, а принеси-ка послу редьки нашей!

– О, нет, – перепуганный маркиз выставил вперед руку. – Моя простуда не стоит вашего беспокойства!

– Ах, маркиз, поверьте, в вашем случае нет средства лучше, чем стопка водки, да редька, перетертая с медом…, и я настаиваю лично попотчевать вас этим!

– О, ваше величество, я польщен… – посол испуганно заозирался, пытаясь найти путь для отступления.

– Вот и славно! Василиса, ступай же и накажи, чтобы принесли мне водки да редьки тертой и непременно с медом! – распорядилась Елисавета Петровна, обращаясь к одной из баб, обряженных в русский сарафан да платок.

Та вздохнула и сразу же запричитала.

– Ох, государыня, матушка вы наша, водку-то сыщем, а вот редьку… её ж на меду настаивать надобно!!

– И что? – холодно переспросила императрица. – Хочешь сказать, что в империи моей тебе редьки на меду не найти?

Василиса споро бухнулась на колени.

– Нету редьки! Давешнего дня Алексей Григорьевич ею водку закушать изволили!

– Ты еще и Алексея Григорьевича приплела? Ах ты! – государыня хлестнула девку по щеке.

– Лизонька. Полно тебе, голубушка, – миролюбиво проговорил Рассумовский.

Императрица упрямо поджала губы. Белов кашлянул и сделал шаг вперед.

– Чего тебе, Белов? – холодно поинтересовалась Елисавета Петровна.

– Ваше императорское величество! Вот! – преображенец подал туесок, который все еще держал в руке. – Редька с медом, как вы и желали!

Лицо государыни прояснилось. Она торжествующим взглядом обвела свою свиту.

– Вот! Видали! Спасибо, Гриша! Угодил! – она сняла с пальца кольцо и протянула преображенцу. – Держи, заслужил!

– Рад стараться, ваше величество! – Григорий звонко щелкнул каблуками. – но перстень взять не могу.

– Это еще почему? – нахмурила тонкие брови государыня.

– Я караул несу, а по уставу караульный никаких подношений ни от кого брать не должен!

Рассумовский одобрительно крякнул, а Елисавета Петровна рассмеялась.

– Ай, Белов! Молодец! Ладно, завтра зайдешь, как с караула сменишься! О награде за службу потолкуем!

– Так точно!

Григорий дождался, пока государыня продолжит прогулку по аллее, а сам направился во дворец, где уже сдвигали столы к ужину. Суета, вечная спутница подобных приготовлений, уже не трогала. Сквозь вереницу залов преображенец быстрым шагом прошел в офицерскую. Знакомые окликали его, но Белов отнекивался, даже не сбавляя шаг, ссылался на то, что он при исполнении.

Он так стремительно вошел в кавалерскую и хлопнул дверью, что знамена в углах подпрыгнули.

– Гриш, ты чего? – с опаской спросил один из офицеров.

– А? Да ничего, просто неспокойно как-то, – отмахнулся преображенец. – Не случилось бы чего!

– Да ну, брось, что случиться может? Посты усилены, на караул Александр Борисович лично назначал.

– Так-то оно так, но все равно будто кошки на душе, – Белов вздохнул и присел за стол. – Ладно, кто раздает?

Карточная игра затянулась до самого ужина. Лишь когда по дворцу разнесся удар гонга, присланного Елисавете Петровны в качестве дара от Императора Поднебесья, дежурные офицеры спешно проследовали в столовую, стены которой были затянуты розовым штофом в золоченых рамах. Первыми войдя в комнату, гвардейцы стали на караул.

Начиналась самая тяжелая часть службы. Белов уныло рассматривал огромный стол, поставленный в форме лиры. Скатерти были украшены сложными драпировками и цветами, а на столе возвышались блюда из мейсенского фарфора.

Часто неся службу на званых вечерах, Белов знал их уже наизусть, как и украшение столов. На этот раз в центре возвышалась фарфоровая беседка, напоминавшая павильон «Каприз государыни» в Тсарском селе. Вокруг нее притаились масленки-обманки: персики, яблоки, гранаты.

По углам стола установили ароматические вазы в виде гроздей белоснежных цветов, перевитых зелеными листьями.

Собравшиеся вокруг придворные с тоской смотрели на блюда, но не смели садиться, ожидая выхода государыни. Внезапно шторы опустились, десятки свечей вспыхнули, тут же заиграла музыка и императрица, окруженная статс-дамами и фрейлинами, вошла в столовую.

После сна Елисавета Петровна успела переодеться и теперь щеголяла в розовом платье, расшитом золотыми цветами. Серьги из золотистых топазов и бриллиантов переливались в ушах, а ожерелье на шее было из розового жемчуга с топазами.

Крупная брошь в виде банта была приколота на изумительно расшитый пластрон, а через плечо перекинута орденская лента.

При виде императрицы Белов вытянулся по стойке «смирно», невидящим взглядом уставившись на позолоченную резьбу стен. Он ненавидел эти часы непрерывного стояния, но это была одна из обязанностей всех преображенцев. Ради многого другого приходилось мириться и с этим.

Блеск позолоты, голоса придворных, сливающиеся в монотонный гул, резкие запахи духов, смешивающиеся с ароматами напрочь остывших блюд, – все это затейливым калейдоскопом вращалось в голове. Зверь внутри то и дело фыркал, стремясь обернуться и выскочить из зала.

Погруженный в свои мысли, Григорий не сразу почувствовал на себе чей-то взгляд. Волк радостно встрепенулся и неуверенно вильнул хвостом. Преображенец чуть повернул голову и встретился взглядом с огромными серыми глазами своей невесты.

Она сидела вместе с остальными фрейлинами неподалеку от государыни и задумчиво рассматривала гвардейца. Григорий вдруг заметил, что девушка почти не притронулась к кушаньям и недовольно нахмурился. Увидев это, Настасья вздрогнула и поспешно отвернулась к сидящему по правую руку кавалеру.

Белову это мужчина был незнаком. Лощеватый, с самодовольной улыбкой, в камзоле иностранного покрою, он, скорее всего, был одним из сопровождающих франкийкого посла.

Преображенцу сразу не понравились жадные взгляды, которые мужчина бросал на Настю. К концу первой перемены блюд кавалер что-то спросил, девушка тихо ответила, и мужчина позволил себе якобы случайно прикоснуться к её пальцам. Настя отдернула руку и строго посмотрела на нахала, а Григорий явственно скрежетнул зубами. Волк внутри просто оскалился. Впрочем, среди всеобщего шума, это осталось незамеченным.

Ужин все длился и длился, кавалер не отходил от Насти, и Белову оставалось лишь наблюдать за этим. В какой-то момент, девушка вновь бросила на гвардейца задумчивый взгляд, и заметив, что он злится, упрямо вскинула голову, после чего начала общаться со своим соседом более приветливо.

Григорий помрачнел еще больше, зверь в груди бесновался, волку явно хотелось вонзиться зубами в глотку нахала.

Наконец, государыня закончила трапезничать и встала, все тотчас же повскакивали со своих мест. В окружении свиты, Елисавета Петровна направилась аккурат к дверям, где стоял Белов, намереваясь перейти в купеческий зал, где уже расставляли столики для карточных игр.

Проходя мимо гвардейца, государыня бросила понимающий взгляд, полный веселья.

– Что, Гриша, зубы стиснул? Смотри, уведут невесту-то, – проронила она так, что услышал лишь сам преображенец да еще Рассумовский, шедший рядом с императрицей.

Алексей Григорьевич с удивлением взглянул на Белова, но Елизавета Петровна, шурша юбками, уже вышла из столовой, и фаворит поспешил за ней.

Следом за ними потянулись и остальные. Проходя мимо жениха, Настя невольно взглянула на него, но Григорий сделал вид, что и не заметил её. Лишь когда все вышли, лакеи распахнули боковые двери, и в столовую вошли те, кто был лишен чести ужинать с императрицей. Комната вновь наполнилась шумом. Желая успеть на карточную игру, придворные ели стоя, торопливо запихивая в рот остывшие яства.

Впрочем, на это Белов уже не стал смотреть. Сдав пост семеновскому полку, преображенцы ушли в офицерскую, где им уже накрывали стол.

– Ну что, господа, поздравляю, отстояли пост! – Васильев первым сел за стол и разлил по бокалам красное вино, – Бургоньское! Елисавете Петровне франкский посол подарил. Гриш, а что тебе государыня в дверях шептала? Рассумовский аж глаза выпучил от удивления?

– Да так, – отмахнулся Григорий. – Ерунда все.

– Смурной ты какой, – заметил второй приятель, Зубов. – Случилось чего?

– Нет, – Белов привычно протянул руку за бокалом, сделал глоток, и тут же сплюнул. – Вот кислятина!

– Гриш, ты чего? – попытался обидеться Васильев. – Дармовое же, франкийское.

– Оно и видно, что дармовое! Вечно эти басурмане экономят! Хорошо еще, что жаб в подарок не привезли!

– Каких жаб?

– Которых жрут вместе со слизняками, – охотно пояснил Григорий, наслаждаясь отвращением на лицах приятелей. – Мне батюшка сказывал, он же в Соробоне науку по указу Петра Великого постигал. Сильно потом на франкскую кухню ругался. Суп, сказывал варят: луковица на ведро воды и хлеб покрошить.

– Это еще как? – возмутился Зубов.

– А вот так. А соусами тухлятину заливают.

– Дикий народ! – Васильев отпил из своего бокала, поморщился и отставил. – И вправду кислятина!

– Ладно, – Белов усмехнулся и отстегнул флягу с пояса, – ставьте рюмки, мне тут гостинец передали… Наше вино! Хлебное! Чистое, как слеза!

– Гуляем! – оживились однополчане.

Домашняя водка была вкусной, легко падала в живот, огненным вихрем проносясь по телу, но все равно преображенец почти не пил. Какое-то беспокойство снедало его. Несколько раз он порывался встать и проверить все караулы, но друзья отговаривали, ссылаясь на новолуние.

Действительно, луна узким серпом выглядывала из-за облаков, отчего на душе становилось совсем тоскливо. Глядя на нее сквозь окно, Григорию хотелось обернуться волком, выскочить на поляну и, задрав морду, проникновенно завыть.

Почти всю ночь Белов так и просидел на подоконнике, глядя на то и дело скрывающийся за беловатыми облаками молодой месяц. Чуткий слух волка улавливал все, что происходило сейчас во дворце: шорох карт, падающих на зеленое сукно стола, смех придворных, шаги и еле сдерживаемые стоны страсти. Судя по всему, очередная дама предавалась плотским утехам под кустами.

Белов невольно прислушался. Стоны мало походили на Настин голос, и волк слегка успокоился, как вдруг уловил знакомый звук шагов. Уже понимая, кто сейчас войдет в комнату, Григорий спрыгнул с подоконника и тихо свистнул, привлекая внимание сослуживцев.

– Александр Борисович идет, – предупредил он, застегивая мундир на все пуговицы и расправляя обшлага рукавов. Офицеры быстро повскакивали со своих мест, пряча карты и пустые бутылки из-под вина.

Бутурлин вошел, обвел комнату мрачным взглядом, отчего сердце у Григория ухнула куда-то – он уже почти не сомневался, что сейчас услышит какую-то скверную новость.

– Белов, – глосс подполковника звучал устало. – Пойдешь со мной. Остальные… – он принюхался и фыркнул. – На обход. Заодно и протрезвеете!

Григорий поспешно вышел из комнаты и зашагал, подстраиваясь под командира. Бутурлин молчал, и Белов не осмелился спрашивать, что стряслось.

Они вышли из дворца и направились в сторону Зверинца. Запах свежей крови ударил в ноздри, перемешиваясь с еле заметным страхом и тяжелым духом смерти. Григорий остановился и внимательно посмотрел на командира.

– Кто?

– Иван, – подполковник все-таки взглянул на молодого преображенца. В его взгляде мелькнуло сочувствие. – Гриш, все знаю, но ты – единственный, кто запах зверя отличит. Ты ж по его свежему следу ходил.

– Хорошо, – оборот прошел даже легче, чем ожидал Григорий.

Все запахи и звуки сразу стали отчетливее. Рыжеватый волк затрусил рядом с подполковником, то и дело прижимая нос к земле.

Далеко позади остался дворец, где все еще шумели люди. Карты падали на стол, и звенело золото. Но это уже не трогало. Знакомый запах: тяжелый и резкий – заставил волка вздыбить шерсть и глухо заворчать. Подполковник аккуратно опустил ладонь на холку зверя, намереваясь успокоить, но тот мотнул головой и резво потрусил вдоль аллеи к воротам, затем резко взял вправо и остановился у раскидистого дуба, чьи ветви нависали над забором.

Вздохнув, волк отряхнулся и вновь перекинулся в человека.

– Полезем аль через ворота? – поинтересовался Белов у командира.

– Через ворота… толку-то… – пробурчал тот. – Наверняка убег твой волкодлак к воде.

– Может, по берегу пойти? Где-то ж вылезет? – предложил Григорий, с тоской вглядываясь в кромку залива, над которой уже начинала расползаться розовая полоса рассвета.

– А как по отмелям и до Питерсбурха пошел? – Бутурлин махнул рукой. – нет, Гриш, опять он нас провел… Давай обратно… когда пост сдашь, приходи, покумекаем, как этого зверя ловить.

– А… – преображенец заколебался. – Иван… он…

– Уходил я, Ванька жив был… сколько протянет – не знаю… вся грудь разодрана, но дышал… Ему бы ведьму сильную, яд из крови вытравить. Да где ж ее взять… Анна Михайловна моя в Питерсбурхе. Я, конечно, за ней пошлю, но сам понимаешь…

– Понимаю. Пойдемте, Александр Борисович, мне посты проверить надо.

В тяжелом молчании оба направились обратно ко дворцу.

Глава 11

Остаток дня Настя просидела во фрейлинской. Гнев от разговора с Беловым сменился стыдом, и девушка уже жалела, что затеяла разговор с гвардейцем.

Каждый звон колокольчика заставлял нервно вздрагивать. Новоявленная фрейлина боялась, что Головина догадается, кто виновница всех бед, и пожалуется Елисавете Петровне.

Наконец Дарья известила, что государыня изволила отправиться в Монтплезир, почивать перед ужином.

– Наконец-то! – выдохнула Варя. – Поздно она сегодня.

– У нее посол франкийский… как начал носом шмыгать, да про свою простуду рассказывать, так и не отлип. Даже провожать пошел, – фыркнула Даша. – Алексея Григорьевича с досады аж перекосило!

– Не дай Бог, попадется кто под руку, – вздохнула Варвара. – Помнишь, как он егеря своего кнутом исхлестал, когда по зайцу промазал?

– Может, франк еще отстанет. Елисавета Петровна отваживать умеет! – Дарья взглянула на притихшую Настю, – Настасья, а ты чего затаилась?

– Да так… странно все, – солгала та, не желая посвящать фрейлин в свои дела. – Голова кругом идет.

– Ничего, привыкнешь! – отмахнулась Варя. – Я по первости тоже робела. Все больше в углах сидела, на государыню глаз не поднимала, потом пообвыклась. Да ты не бойся, Елисавета Петровна только с виду сурова!

Настя только улыбнулась в ответ на признание фрейлины. Для нее самой императрица представлялась слишком грозной и могущественной фигурой. Императрица уже доказала, что легко может изменить судьбу своей подданной, и теперь девушка надеялась лишь на то, что вскорости уедет подальше от двора и мирской суеты.

* * *

Елисавета Петровна проспала до самого ужина. Вернее, ужин подали лишь тогда, когда государыня проснулась и изволила нарядиться.

Платье пришлось менять три раза. Первое было слишком пышным, второе – слишком расшитым золотыми нитями. Наконец, государыня выбрала розовое, с пеной кружев на рукавах.

Причесывала императрицу Дарья. Она мастерски уложила светлые локоны и скрепила их гребнями с эмалью и драгоценными камнями.

Рассумовский, развалившись в кресле, наблюдал за прихорашиваниями царственной любовницы. Настя слышала, что многие знатные дамы по подобию стран европейских пускают в будуары мужчин, но все равно девушке было неловко от того, что мужчина находится в комнате и смотрит на полураздетую государыню.

Наконец, приготовления были закончены и все вновь направились в Большой дворец, где у парадной лестницы её императорское величество уже ожидал франкийский посол.

Обменявшись любезностями, маркиз примкнул к свите императрицы. Один из сопровождающих его людей подошел к Насте и поклонился.

– Вы позволите мне составить вам компанию на сегодняшний вечер? – спросил он с явным акцентом.

Девушка не успела ответить, когда Дарья пихнула ее локтем.

– Не смей отказываться, – прошипела она. – Государыня по головке не погладит. И полюбезнее будь, все ж посольский он!

Пришлось улыбнуться и грациозно кивнуть. Франк обрадовано защебетал на своем, потом замолчал, сообразив, что девушка не понимает его, и продолжил глупые комплименты уже на русском.

Настя молчала. Прекрасно понимая франкийскую речь, спасибо матери Марии, девушка знала, что все слова – пусты, и приличной девице не стоит поддаваться обаянию напевной речи, тем более при императорском дворе. Франк все лепетал и лепетал, складывалось впечатление, что молчание спутницы радует его больше, нежели любая фраза. Насте оставалось лишь кивать и улыбаться. Уже входя в столовую, девушка заметила Белова, замершего на карауле у дверей.

– Даш, а они-то что здесь делают? – прошептала она, улучшив момент.

Подруга улыбнулась своему сопровождающему и бросила безразличный взгляд на преображенцев.

– Знамо что, – фрейлина пожала плечами. – Караул держат!

Настроение испортилось еще больше. Когда сели за стол, то блюда оказались холодными, вино – кислым, и с непривычки у Насти слегка закружилась голова. Франк все не отставал, его комплименты становились все более двусмысленными.

Девушка несколько раз косилась на своего жениха, но тот упорно смотрел куда-то поверх голов. Наконец он взглянул на девушку. Судя по бесстрастному выражению лица, преображенцу было достаточно все равно, с кем его невеста проводит время.

Искушенный в придворных делах, Белов прекрасно знал об обязанностях фрейлин и ничуть не возражал, что Настя уделяет внимание другому. Более того, днем Григорий сказал, чтобы она занялась обязанностями фрейлины. Наверняка, имел в виду и это.

Гордость заставила Настю повернуться и более приветливо улыбнуться своему спутнику. Тот сразу же встрепенулся и затараторил еще быстрее, иногда срываясь на франкийский.

После первой перемены блюд он якобы нечаянно коснулся пальцев Насти. Девушка поспешно одернула руку, смерила нахала строгим взглядом. Впрочем, вспомнив про то, что жених смотрит, вновь приветливо заулыбалась и продолжила разговор, как ни в чем не бывало.

После ужина государыня проследовала в уже знакомый зал с множеством зеркал и позолоты, где стояли столики для игры в карты.

Карточные игры Настя не любила, считая, что именно они повинны в её судьбе, и потому попыталась отказаться, но кавалер упросил девушку остаться и принести ему удачу. К полуночи он проиграл все свои перстни.

– Похоже, шевалье, я приношу вам лишь несчастье, – виновато улыбнулась девушка.

– Возможно, мне повезет в любви? – слегка заплетающимся языком произнес он, окидывая Настю страстным взглядом.

– Возможно, в другой раз повезет, – девушка торопливо поднялась. – Простите, государыня зовет.

Это была наглая ложь, но мужчина, увлеченный новой раздачей карт, не обратил на это никакого внимания. Отойдя от столика, Настя поискала глазами Дарью, но та была занята, старательно флиртуя с игроками, то и дело прикрывая лицо веером из их карт.

Варя, напротив, нахмурилась, стараясь просчитать свои ходы. Судя по небольшой горке украшений у ее руки, игра была для фрейлины достаточно успешной.

Не желая отвлекать подруг и не зная, у кого спросить совета, Настя просто отошла к одному из зеркал, устало наблюдая за своим отражением.

– Это поначалу тяжело, потом привыкните! – раздалось над ухом.

Настя повернула голову. Головина с насмешкой смотрела на новую фрейлину.

– Да, я все-таки рискнула выйти, несмотря на насмешки. Все лучше, чем сидеть в комнате, зная, что другие веселятся, – подтвердила статс-дама, в ее голосе слышалась грусть, и девушка опять ощутила стыд за свой поступок. – Впрочем, не будем об этом. Насмешники скоро утихнут, а я хотела бы поблагодарить вас за помощь и попросить прощения за те слова, которые наговорила на крыльце.

– Это пустое, – отмахнулась Настя.

– Наоборот, для меня это очень важно, – Головина задумчиво похлопала расписным веером по ладони. – Видите ли…

Женщина замолчала, с какой-то тоской рассматривая разряженную толпу. Настя вздохнула. Спертый воздух, пронизанный запахами различными духов, потом людских тел и прогоревшим воском, ударил в нос.

– Вы, верно, злитесь на меня за Белова, – продолжала тем временем Головина, – Признаю, я вела себя недостойно. Мне следовало бы прекратить преследовать его… но я…

– Послушайте, может не стоит вести беседу здесь? – Настя тревожно огляделась.

– Именно здесь и можно! Все слишком увлечены игрой, чтобы слышать что-то еще, – рассмеялась статс-дама. – Запомните это, моя милая!

Девушка внимательно посмотрела на соперницу. Её настораживала дружелюбность той, кто еще с утра готов был вцепиться в волосы.

– Возможно, вы считаете меня порочной, но… видите ли я… полюбила… – Головина судорожно выдохнула. – Мой муж… ему уже пятьдесят. Знатен и достаточно богат. Увидев меня в свите императрицы, Николай Павлович посватался ко мне, и родители с легкостью дали свое согласие на этот брак. Так моя участь была решена…

Настя насторожилась. Было что-то, что мешало девушке полностью поверить Головиной и сопереживать юной особе, которую выдали замуж за старика.

– Елисавета Петровна была столь добра ко мне, что оставила в свите и… закрывает глаза на мои шалости…

– А ваш муж? – поинтересовалась девушка.

Собеседница наигранно рассмеялась.

– О, моему мужу достаточно лишь редких визитов в мою спальню… что же касается меня… Да, я признаюсь вам, что я отнюдь не добродетельна, но кто бы хранил верность, будучи на моем месте! – статс-дама подозвала лакея и взяла с подноса бокал с вином, второй протянула Насте, но та покачала головой. – Видите, я откровенна перед вами, поскольку думаю, что мы вполне сможем подружиться!

– Вам бы этого хотелось? – изумилась девушка.

Дружба с бывшей полюбовницей жениха, пусть даже неугодного душе, казалась неправильной.

– Конечно! Я хорошо знаю Григория, и если вы уж на него нацелились, могу помочь вам завоевать его расположение! – Головина с преувеличенным дружелюбием смотрела на соперницу, но в голубых глазах таился холод.

Представив те советы, которые может дать эта женщина, Настя в ответ покачала головой.

– Не думаю, что у нас получится… извините, – она поспешила отойти от соперницы и смешаться с теми, кому не достались места за карточными столиками. Не желая больше встреч ни с кем, Настя забилась в самый темный угол.

Глаза слипались, в голове шумело, а ноги гудели. Не привыкшая к ночному бдению, девушка желала лишь одного: чтобы её дежурство поскорее закончилось.

Даша, заметив, что подруга устала, предложила ей пойти во фрейлинскую, но Настя упрямо покачала головой: она не желала оставаться одна, опасаясь коварства Головиной или же еще каких неприятностей, на которые был так щедр императорский двор.

Игра продолжилась до самого рассвета, после чего государыня отправилась к заутрене, а потом – в Монтплезир почивать.

Фрейлины остались в Большом дворце. Как объяснили Насте подруги, с императрицей следовали статс-дамы, а если что-то было надо, то присылали одну из горничных девок.

– Даст Бог, государыня заснет быстро и нас не будет дергать, – зевнула Варя. – Насть, ты вздремни, а то еле на ногах стоишь!

– Её франк утомил! Так глазищами и сверкал! – фыркнула Даша, потягиваясь. – А я сегодня, девочки, пять сотен выиграла! Будет на что платий купить!

– Если потом не проиграешь, – заметила Варя.

– А жалования не хватает? – Настя старательно подавила зевок.

– Жалование она тетке отсылает. Та Дашиных сестер воспитывает.

– Как так? – сон как рукой сняло.

– Да так, – вздохнула Даша. – Я ж сирота. Меня во фрейлины в пятнадцать приписали, как матушка умерла. Вот и бегаю уже четвертый год. Подай, принеси, расчеши, обслужи, коль надо!

– Тише ты, – шикнула на нее Варвара. – Здесь у каждой стены уши имеются!

– Будто беда, если услышит кто, – отмахнулась Дарья. – Я ж не жалуюсь. Ладно, спать давайте!

– Здесь? – изумилась Настя.

– Конечно. Мы до полудня здесь находиться должны, забыла, что ли?

– Так платье же снять надо! Корсет распустить.

– И не вздумай! Мало ли Елисавете Петровне понадобится что, а ты час одеваться будешь? Или в исподнем побежишь?

– А как же спать?

– Вот так, – Дарья откинулась на спинку кресла так, чтобы не помять прическу, и прикрыла глаза. – Притомилась я что-то…

Варя последовала её примеру, и вскоре обе фрейлины сладко спали. Настя с завистью взглянула на подруг и постаралась не шевелиться, чтобы ненароком не разбудить. Сама она и помыслить не могла, чтобы опочивать вот так, в затянутом корсете и с волосами, полными шпилек.

От нечего делать девушка взяла лежащее на столе святое писание, но буквы так и рябили в глазах, совершенно не желая слагаться в слова. Настя отложила книгу и прислушалась. Было непривычно тихо. Весь дворец, казалось, замер, чтобы при пробуждении императрицы вновь взорваться шумом и гомоном.

Где-то за стенкой скреблись мыши. Понимая, что все равно не заснет, девушка встала и подошла к окну. Солнце уже показалось на небе, его лучи отражались в золоте статуй каскада, переливались в струях воды. Фонтаны не выключали даже на ночь. Впрочем, это было и не нужно: спроектированные кудесником Тувлоковым, фонтаны Питерсхоффа работали без каких-либо механических приспособлений. Настя слышала, что вода для них поступала из Храпши – небольшого поселения, где били родниковые ключи.