Текст книги "Процессуальные формы защиты субъективных гражданских прав, свобод и законных интересов в Российской Федерации (судебные и несудебные). Монография"

К тому же замена ответчика означает изменение самого требования, т. к. любое требование тесно связано с правовым статусом того лица, к кому оно обращено (например, требование Иванова к Петрову подлежит удовлетворению, но требование того же Иванова по тем же основаниям к Сидорову – нет; именно по этой причине законодатель указывает, что тождественными являются иски, в которых совпадают стороны, предмет и основание).

Поэтому было бы целесообразно внести изменение в ст. 54 ГПК РФ и ст. 62 АПК РФ и дополнить их указанием на то, что право представителя выражать согласие на замену стороны в процессе должно быть специально оговорено в доверенности, выданной ему представляемым лицом.

В случае согласия истца на замену ответчика суд выносит определение о замене ненадлежащего ответчика в порядке ст. 41 ГПК РФ и об отложении в связи с этим судебного разбирательства по делу на основании ч. 1 ст. 169 ГПК РФ и ст. 158 АПК РФ.

В случае если замена производится на этапе подготовки дела, суду целесообразно потребовать от истца заявление о согласии на замену ответчика в письменной форме, поскольку ведение протокола при подготовке дела законом не предусмотрено и приобщение к материалам судебного дела указанного заявления – единственная возможность для суда, рассмотревшего дело по первой инстанции, доказать, в случае необходимости, правомерность своих действий.

На этом этапе следует помнить о том, что в случае, если с привлечением нового ответчика меняется подсудность гражданского дела, суд не вправе передать дело по подсудности, поскольку дело, принятое судом к своему производству с соблюдением правил подсудности, должно быть разрешено им по существу, хотя бы в дальнейшем оно станет подсудным другому суду (ч. 1 ст. 33 ГПК РФ и ч. 1 ст. 39 АПК РФ).

Другой момент: с привлечением в процесс нового ответчика на этапе судебного разбирательства суд оказывается в довольно сложной ситуации, связанной с тем, что проведенная им предварительно подготовка дела более не актуальна и не облегчает рассмотрение требования по существу в силу того, что с переменой ответчика необходимо учесть новые возражения, доказательства, скорректировать предмет доказывания по делу. Поэтому представляется оправданным отложив судебное разбирательство, продлить срок подготовки дела и последовательно выполнить задачи, указанные в ст. 148 ГПК РФ и ст. 133 АПК РФ.

Далее, нового ответчика необходимо известить о существе предъявляемого к нему требования, времени и месте судебного разбирательства, в связи с чем суд обязывает истца составить новое исковое заявление и предъявить его с копиями по числу лиц, участвующих в деле.

Здесь возникает следующий вопрос – каким образом суд может добиться должного выполнения истцом указанных действий, ведь замена стороны производится в рамках уже возбужденного производства и оставить исковое заявления без движения или возвратить его уже нет возможности.

Представляется, что в данном случае налицо пробел в правовом регулировании и суду в любом случае придется рассматривать дело исходя из имеющихся материалов.

Вообще, о нецелесообразности замены стороны в процессе говорили неоднократно. Так, И. Зайцев писал, что замена ненадлежащей стороны процессуально неэкономична^[152]. Полагаю, что с данным мнением сложно согласиться по следующей причине.

Безусловно, диспозитивное начало гражданского и арбитражного процессов предопределяет безусловное право истца решать вопрос о том, кто будет выступать в его деле ответчиком. Государственный способ защиты уже характеризовался мной ранее как имеющий односторонний характер – истец инициирует процесс, а ответчик в него «привлекается».

Конечно, истец сам должен решать, нужна ли замена ответчика, но, с другой стороны, его никто и не принуждает к этому, суду для замены в любом случае необходимо заручиться его согласием. Также нельзя забывать и о том, что для истца может быть действительно жизненно важным защитить свое право (а вовсе не доставить неудобства конкретному лицу – привлеченному им ответчику).

Он может искренне заблуждаться в вопросе о том, кто именно – нарушитель его права. И в этом случае суд, ставя перед ним вопрос о замене ответчика, содействует ему в эффективной защите своего права.

Законодатель к числу лиц, участвующих в деле, также отнес прокурора и органы государственной и муниципальной власти.

При защите ими публичных интересов (в порядке ст. 53 АПК РФ и ст. 45 ГПК РФ), проблемы «раздвоения» заинтересованности в деле не встает, поскольку носителем публичного интереса выступает сам государственный орган, орган местного самоуправления, иной орган.

Очевидно, что публичные субъекты, граждане и организации, обращающиеся в суд за защитой прав других лиц, сами не обладают материально-правовой заинтересованностью, однако при подаче заявления в суд и участвуя в судебном заседании демонстрируют несомненную процессуально-правовую заинтересованность в деле.

Но при этом отдельно от материально-заинтересованных лиц они действовать не могут, поскольку основой гражданского процесса и предметом его всегда является субъективное гражданское право – поэтому следует признать, что истцы по таким делам и прокуроры, органы государственной и муниципальной власти, организации и другие граждане, инициирующие процесс, выступают в нем сообща, в едином, общем статусе – статусе стороны в деле.

Положение же о том, что к числу лиц, участвующих в деле, следует отнести также прокурора, государственные органы и органы местного самоуправления, вступающие в процесс в целях дачи заключения по основаниям, предусмотренным ст. 4, 46 и 47 ГПК РФ, следует исключить из содержания ст. 34 ГПК РФ на том основании, что, выступая в процессе в указанном качестве, данные лица лишены не только материальной заинтересованности, но и процессуальной, поскольку, представляя суду заключение по делу, по сути содействуют ему в осуществлении правосудия, «не поддерживая» при этом ни одну из сторон.

Исходя же из буквального толкования настоящего положения ст. 34 ГПК РФ, можно придти в выводу, что прокурор или органы государственной власти, местного самоуправления, привлеченные в процесс в целях дачи заключения по делу, обладают общим правом всех лиц, участвующих в деле, закрепленном в ст. 35 ГПК РФ – правом обжаловать судебные постановления. Это логически неверно, так как в силу принципа диспозитивности право обжалования судебных актов должно принадлежать тем только лицам, которым небезразлично их содержание. В теории же гражданского процессуального права прокурор, органы государственной власти и местного самоуправления, вступающие в дело в целях дачи заключения, должны быть отнесены к числу лиц, содействующих осуществлению правосудия. Применительно к арбитражному процессу это замечание не имеет отношения, так как прокурор в соответствии с ч. 5 ст. 52 АПК РФ вступает в дело с целью дачи заключения лишь в случаях защиты публичных прав.

Вторая форма, в рамках которой осуществляется государственная защита субъективных гражданских прав – это арбитражная процессуальная форма. Ее появление вызвано тем обстоятельством, что государственная защита гражданских прав осуществляется в строгом соответствии с подведомственностью возникшего спора. Правильное определение подведомственности дела – это условие надлежащей защиты права. Само существование нескольких форм реализации государственной защиты права обусловлено именно подведомственностью, иными словами, подведомственность основана уже не на применении субъектного критерия, который «отвечает» за способы защиты субъективного гражданского права, а на таких характеристиках самого дела, спорного правоотношения, как особенности «наполнения» статусов его участников и объектная природа деятельности, составляющей его цель.

Следует особо отметить тот факт, что в отечественном законодательстве используется три специальных термина, весьма между собой схожих – «компетенция», «подведомственность» и «юрисдикция».

Наиболее общим является понятие компетенции. Эту категорию используют применительно к органам государственной власти.

В литературе указывают, что под компетенцией государственного органа понимается совокупность прав и обязанностей органа, необходимых для выполнения возложенных на него задач^[153]. Содержанием компетенции являются соответствующие полномочия государственного органа^[154]. Ю.А. Тихомиров, исследуя историко-правовой аспект формирования понятия «компетенция», указывает, что смысл понятия «компетенция» производен от латинского соmpеtеntiа – принадлежность по праву, то есть круг полномочий учреждения или лица^[155]. Суд, являясь органом государственной власти, обладает собственной компетенцией, позволяющей реализовать задачи государства в особой сфере – сфере осуществления правосудия.

Полномочия характеризуют такие права и обязанности органа государственной власти, которые непосредственно связаны с реализацией им тех функций, для осуществления которых он был изначально создан. Все прочие права и обязанности, входящие в компетенцию государственного органа, направлены на осуществление сопряженных с основными функций, без которых невозможно реализовать свои основные задачи – например, решение хозяйственных вопросов обеспечения деятельности того или иного органа.

Специальные, строго определенные полномочия суда как органа государственной власти по отправлению правосудия и есть его «юрисдикция», которая может быть общей (Конституционный суд РФ, суды общей юрисдикции и арбитражные суды) и специальной (военные суды, Суд по интеллектуальным правам).

Замечу, что в специальной литературе можно встретить мнение о том, что судебная система России представлена не как трехзвенное, а как четырехзвенное государственное образование, подобное расширение происходит за счет включения в судебную систему третейских судов. Так, например, Л.Н. Анисимов и В.М. Бакун пишут: «в Российской Федерации имеет место несколько разновидностей судов, рассматривающих дела в порядке гражданского судопроизводства: 1) суды общей юрисдикции; 2) арбитражные суды; 3) третейские суды»^[156].

Между тем представляется бесспорным тот факт, что третейские суды не входят в судебную систему РФ и не осуществляют правосудия. Вопросы, связанные с компетенцией и природой третейских судов, будут рассмотрены в следующей главе настоящего исследования.

Кроме этого, совершенно недопустимо исключать из структурных составляющих отечественной судебной системы или приравнивать по статусу к судам общей юрисдикции Конституционный суд РФ, несомненно, обладающий собственными компетенцией и юрисдикцией. Следует согласиться с мнением Е.А. Трещевой: «Государственная судебная власть в России в настоящее время состоит из судов трех ветвей: Конституционного Суда, судов общей юрисдикции и арбитражных судов»^[157].

Правильно отмечают, что «говоря о компетенции судебных органов, зачастую используют специальный термин – «юрисдикция суда».

Традиционно юрисдикцией называют право решать правовые вопросы (споры), однако более точным будет определение судебной юрисдикции как совокупности полномочий конкретного суда (или соответствующих видов судов) по осуществлению судебной власти^[158].

Главным в этом определении является указание на то, что юрисдикция есть совокупность «полномочий по осуществлению судебной власти», так как суды, помимо осуществления правосудия, вступают в различные хозяйственные и административные отношения, к примеру, строят подъездные к зданию суда дороги, автостоянки, занимаются текущим ремонтом зданий суда и т. п. – и все это входит в их общую компетенцию.

Правильно отмечается, что компетенция – это свойство государственного органа, определяющее объем его полномочий. Понятно, что всякий юрисдикционный орган может быть наделен широким объемом полномочий, в том числе не связанных с осуществлением деятельности по рассмотрению и разрешению споров о праве и других юридических дел^[159].

Что касается такого понятия как «подведомственность», то оно в подавляющем большинстве случаев рассматривается исследователями совместно с понятием «подсудность» и характеризует не компетенцию соответствующего судебного органа, а правовое свойство самого гражданского дела. Н.М. Кострова отмечает, что «во многих странах термин “подсудность” употребляется для обозначения не только подсудности, но и подведомственности, т. е. эти понятия не разделяются»^[160].

Следует признать, что «понятие подведомственность неотделимо от другого понятия – дело, без связи с которым оно лишено всякого смысла. Значит подведомственность – это свойство, характеризующее дело, и в этом его принципиальное отличие от компетенции»^[161].

«Следует остановиться еще на двух терминах, производных от понятия компетенции – ’’подведомственность” и “подсудность” – пишет в своей статье М.В. Боровский – первое понятие разрабатывалось преимущественно в рамках науки гражданского процесса и выражает разграничение компетенции судов и иных органов по разрешению споров о праве и иных правовых вопросов, т. е. определяет “внешние границы” судебной юрисдикции. Подсудность же означает разграничение компетенции по рассмотрению правовых вопросов между различными судами, “внутри” судебной системы – т. е. в конечном счете позволяет определить конкретный суд, правомочный рассмотреть конкретное дело»^[162].

Приведенные рассуждения позволяют говорить о том, что подведомственность есть юридическая характеристика самого гражданского дела, определяющая принципиальную возможность или невозможность рассмотрения данного дела в суде общей юрисдикции или арбитражном суде^[163].

Выше было определено, какие гражданско-правовые дела рассматриваются судом общей юрисдикции. Этот перечень содержится в тексте ст. 22 ГПК РФ.

Таким образом, в настоящее время суды общей юрисдикции рассматривают и разрешают все гражданские дела, за исключением дел, подведомственных Конституционному Суду и экономических споров и других дел, прямо отнесенных федеральным конституционным законом и федеральным законом к ведению арбитражных судов.

Это положение, а также норма ч. 4 ст. 22 ГПК РФ, в соответствии с которой в случае обращения в суд с заявлением, содержащим несколько связанных между собой требований, из которых одни подведомственны суду общей юрисдикции, другие – арбитражному суду, и если разделение данных требований невозможно, дело подлежит рассмотрению и разрешению в суде общей юрисдикции; а в случае, если разделение требований возможно, судья принимает требования, подведомственные суду общей юрисдикции, и отказывает в принятии требований, подведомственных арбитражному суду, – дает основания ряду авторов говорить о том, что арбитражные суды являются судами специализированными.

«Следует еще раз подчеркнуть, что арбитражные суды – это суды специальной компетенции в рамках гражданской юрисдикции. Арбитражные суды, как и Конституционный Суд РФ, вправе рассматривать только те дела, которые прямо отнесены к их компетенции в соответствии с федеральными законами», – пишет, например, В.В. Ярков^[164].

Полагаю, что необходимо четко определить критерий разграничения дел, подведомственных судам общей юрисдикции, от тех дел, которые разрешаются в арбитражном процессе. Наличие в законодательстве такого критерия позволит окончательно разрешить вопрос о характере арбитражного судопроизводства, который, на мой взгляд, обладает всеми признаками самостоятельности по отношению к гражданскому.

Отмечу, что вопросы, связанные с подведомственностью гражданских дел судам общей юрисдикции, не нашли в законодательстве столь развернутого решения, в силу чего в науке гражданского процессуального права и по сей день не прекращаются споры о том, какие виды гражданского судопроизводства следует выделять и для решения каких именно споров они приспособлены.

Арбитражное процессуальное законодательство, несмотря на свои несомненные достижения, оставляет весьма обширное поле для научных исследований, не решая, пожалуй, главный вопрос арбитражного процесса – какие конкретно категории дел призваны разрешать арбитражные суды и что следует понимать под термином «экономические споры»?

Использование в арбитражном процессуальном законодательстве формулировки «дела по экономическим спорам и другие дела, связанные с осуществлением предпринимательской и иной экономической деятельности» ставит перед правоприменителем целый ряд проблем.

Понятие «предпринимательской деятельности» может быть заимствовано из соответствующей нормы ст. 2 ГК РФ.

Но понятие «экономической деятельности» должно быть, исходя из толкования АПК РФ, шире понятия «предпринимательская деятельность».

В.В. Лаптев указывал: «В отдельных случаях в рыночной экономике осуществляется хозяйственная деятельность, не являющаяся предпринимательской, например, хозяйственная деятельность социально-культурных и других некоммерческих организаций. Эта не типичная для рыночной экономики хозяйственная деятельность также охватывается нормами предпринимательского права»^[165].

Легального определения понятия «экономическая деятельность» не существует.

Какой вывод можно сделать из этого? Только один: решение вопроса о подведомственности дел арбитражному суду на сегодняшний день отдано на усмотрение суда.

Парадоксальность данной ситуации была отмечена в свое время В.В. Путиным, который на торжественном заседании, посвященном 10-летию арбитражных судов, указал на тот факт, что отсутствие четкого разграничения подведомственности дел между судами общей юрисдикции и арбитражными судами позволяет людям недобросовестным использовать эту слабость правовой системы в личных либо корпоративных интересах во вред экономике страны и во вред стране в целом^[166].

Доктрина арбитражного процессуального права изобилует попытками дать определение экономической деятельности.

Часто ссылаются на определение экономической деятельности, данное Министерством экономики РФ, Комитетом РФ по стандартизации, метрологии и сертификации и закрепленное в 2003 г. в тексте Общероссийского классификатора видов экономической деятельности, продукции и услуг: «экономическая деятельность, как процесс, есть сочетание действий, приводящих к получению определенного перечня продукции. Это достигается тогда, когда объединяются ресурсы (оборудование, рабочая сила, технологии, сырье и материалы) и производственный процесс для создания конкретных товаров и услуг»^[167].

М.А. Рожкова отмечает, что «в период создания системы арбитражных судов было вполне оправданным введение в законодательство понятия «экономические споры», под которыми подразумевались в основном споры, возникающие в процессе предпринимательской деятельности. Тем самым законодатель провел «границу» между спорами, подведомственными судам общей юрисдикции, и спорами, подведомственными арбитражным судам. Но даже тогда отмечалась неопределенность термина «экономические споры»^[168].

При этом непонятно, конечно, зачем определять дела через категорию «экономические споры», подразумевая при этом «предпринимательские споры», коль скоро легальное определение последних в российском законодательстве давно присутствует, определения же экономического спора нет и не предвидится? М.А.Рожкова сожалеет: «Поскольку рассматриваемый термин закреплен Конституцией РФ (ст. 127), ныне действующий АПК, к сожалению, сохранил определение подведомственных арбитражному суду споров как споров “экономических”. Думается, что данное положение нуждается в коррективах»^[169].

Т.К. Андреева отмечает, что иная экономическая деятельность, в отличие от предпринимательства, не имеет систематическое получение прибыли как приоритетную цель, но тем не менее приносит доход. Такая деятельность, по мнению автора, связана с хозяйствованием, но закон не связывает ее осуществление с наличием у лиц, ее осуществляющих, определенного статуса. В качестве иной экономической деятельности, таким образом, автором рассматривается хозяйственная деятельность, связанная с заключением гражданско-правовых договоров имущественного характера некоммерческими организациями, финансовая деятельность органов государственной власти и местного самоуправления и т. п.^[170]

В.В. Ярков также указывает, что «экономический характер спора проявляется не только в осуществлении предпринимательской деятельности, но и в доступе к этой деятельности, а также в предъявлении иных имущественных требований»^[171].

Таким образом, большинство ученых сходится во мнении, что «экономический спор» – это частноправовой имущественный спор, не в полном объеме подпадающий под определение предпринимательской деятельности, закрепленное в тексте ст. 2 ГК РФ.

Тогда возникает вопрос – чем «иное имущественное требование» по существу отличается от того имущественного требования, которое будет являться предметом судебного рассмотрения в суде общей юрисдикции?

Следует признать, что в отношении разграничения предметной подведомственности гражданских дел между судами общей юрисдикции и арбитражными судами на сегодняшний день наблюдается судебное усмотрение, порождающее, в свою очередь, возможности для судебного произвола и злоупотребления.

Интересно, что Г.А. Гаджиев при рассмотрении вопроса о сущности экономических прав и свобод предлагает обратиться к их перечню, содержащемуся в Конституции РФ. Он пишет: «Перечень основных экономических прав и свобод в Конституции Российской Федерации и в основных законах зарубежных государств (ФРГ, Испания, Франция, Италия) в целом совпадает. Это означает, что обществу, в котором существует (или только складывается) рыночная экономика, имманентно присуще признание таких конституционных прав, как свобода предпринимательской деятельности, свобода договора, право частной собственности, право на выбор рода занятий и профессии и т. д., которые составляют каркас правовой инфраструктуры рынка. Содержащийся в Конституции Российской Федерации перечень конституционных – экономических прав и свобод, а также предусмотренные ею способы их защиты достаточны для формирующейся рыночной экономики. Этот перечень, как и в конституциях ряда зарубежных стран, не является исчерпывающим, поскольку когда общепризнанные международно-правовые нормы предусматривают более высокий уровень основных экономических прав и свобод, то они также гарантируются в России (статья 55, часть 1 Конституции)»^[172].

Вызывает сомнения тот факт, что право на выбор рода занятий и профессии следует отнести к числу экономических прав и, следовательно, защищать в рамках арбитражного судопроизводства.

В целях изменения указанной неоднозначной в правовом и социальном смыслах ситуации можно предложить исключить из правового легального обихода термин «экономические», ограничившись использованием устоявшегося понятия предпринимательства, коль скоро дать исчерпывающее строгое определение экономической деятельности не представляется возможным.

Если же в ряде случаев не удастся выявить так называемый специфический экономический «привкус» того или иного гражданского дела, то, по мнению ряда авторов, следует помнить о том, что арбитражные суды – это судебные органы специальной компетенции, и в тех ситуациях, когда возникает «конкуренция» между ним и судом общей юрисдикции, по общему правилу, «предпочтение» следует отдавать общим судам.

Арбитражному суду, как и суду общей юрисдикции, не следует предоставлять право определять подведомственность дела по собственному усмотрению. Чем меньше возможностей у судьи ссылаться на собственное мнение, тем выше гарантии независимости и беспристрастности судебной власти в государстве.

Хорошим примером недопустимости решения вопроса о подведомственности тех или иных категорий дел арбитражным судам самими арбитражными судами, вне легально закрепленного, четкого критерия, может служить создание по инициативе ВАС РФ в системе арбитражных судов Суда по интеллектуальным правам.

Тем самым правоотношения, связанные с реализацией и защитой интеллектуальных прав, произвольно «изъяты» из сферы гражданской юрисдикции общих судов и отнесены к сфере предпринимательской и иной экономической деятельности и арбитражного судопроизводства.

На мой взгляд, совершенно очевидно, что перечисленные правоотношения, связанные с реализацией интеллектуальных прав, не относятся в полной мере ни к сфере предпринимательской деятельности, ни к сфере деятельности экономической.

Поэтому, в силу отсутствия легального понятия «экономическая деятельность» было бы целесообразнее закрепить за арбитражными судами судопроизводство по делам, возникающим из предпринимательской деятельности.

Нужно отметить, что законодатель первоочередное значение придает именно характеру осуществляемой субъектом деятельности: ст. 2 АПК РФ провозгласила, что одной из задач арбитражного судопроизводства является «защита нарушенных или оспариваемых прав и законных интересов лиц, осуществляющих предпринимательскую и иную экономическую деятельность».

Как уже указывалось выше, в силу неопределенного характера понятия «экономическая деятельность», его применимости в равной мере как к сфере предпринимательства, так и к сфере «обычных» хозяйственных отношений, именно осуществление субъектом предпринимательской деятельности должно быть определено как предметный критерий разграничения юрисдикций общих судов и арбитражных.

По причине того, что по общему правилу осуществлять предпринимательскую деятельность граждане могут, лишь действуя в правовом статусе индивидуального предпринимателя, а организации – с условием выполнения всех соответствующих требований по государственной регистрации в качестве юридического лица, второй критерий отнесения гражданских дел к подведомственности арбитражных судов – субъектный – может и должен быть использован в качестве прикладного к предметному, и судья, принимая исковое заявление, должен убедиться в том, что заявитель должным образом легитимировал и себя, и ответчика по делу.

Если же выяснится, что предпринимательскую деятельность осуществляет лицо (физическое или юридическое), которое в соответствии со своей гражданской правоспособностью не вправе ее осуществлять, то, на основании рассмотренного выше предметного критерия, арбитражный суд не полномочен рассматривать данное дело и должен прекратить производство в соответствии с п. 1 ч. 1 ст. 150 АПК РФ, разъяснив в своем определении право заявителя обратиться в суд общей юрисдикции.

На мой взгляд, это не совсем правильно в смысле «укрепления законности и предупреждения правонарушений в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности» (п. 4 ст. 2 АПК РФ), поскольку осуществление незаконной предпринимательской деятельности квалифицируется как преступление в сфере экономической деятельности на основании ст. 171, 174 и 174¹ Уголовного кодекса Российской Федерации^[173] (далее – УК РФ), и в том случае, если заявитель решит не передавать спор в суд общей юрисдикции, данный противоправный факт может не быть обнаружен. Кроме этого, арбитражные суды не наделены правом выносить частные определения и не могут таким образом сигнализировать об обнаруженных признаках состава преступления в компетентные органы.

Поэтому предлагаю дополнить АПК РФ нормой, позволяющей арбитражному суду выносить, в необходимых случаях, частные определения.

Итак, выше рассмотрено такое важное правовое понятие, как подведомственность гражданского дела. Оно играет, пожалуй, ключевую роль при обращении к государству с требованием защиты субъективного гражданского права, является единственным, но необходимым объективным условием для реализации защиты права.

Обращение к государству с требованием защиты нарушенного или оспариваемого права приведет к реальному осуществлению гражданского права лишь при условии правильного определения подведомственности дела.

Подведомственность отвечает на главный вопрос – Конституционный Суд РФ, суд общей юрисдикции, арбитражный суд или третейский должен рассмотреть данное дело? Ответ с учетом исторически сложившейся практики предопределяют два критерия, всегда применяемых во взаимосвязи – предметный (характер материального правового отношения, подлежащего защите судом) и субъектный (правовой статус сторон спора).

Значение института подведомственности очень трудно переоценить – ведь ошибка в ее определении влечет за собой невозможность защитить свое субъективное гражданское право.

Такая ошибка не будет препятствовать самой возможности обращения к судебной власти, провозглашенной в Конституции РФ, но сделает невозможным принудительную реализацию субъективного гражданского права, ведь даже в том случае, если суд примет заявление к производству, не имея правовой возможности отказать в этом, в дальнейшем неподведомственность дела послужит основанием для прекращения производства по делу и итогом всему станет отказ в судебной защите при реализованном праве на обращение в суд.

Именно поэтому нельзя предоставлять суду право определять подведомственность гражданского дела, руководствуясь лишь собственным усмотрением. Понятие и критерии определения подведомственности должны быть четко и недвусмысленно закреплены в законе. На сегодняшний день основной критерий – предметный – не нашел своего закрепления в рамках действующего процессуального законодательства.

Формулировка «экономическая деятельность» с ее размытостью, неопределенностью порождает многочисленные возможности для злоупотреблений со стороны в первую очередь суда. Следует исключить ее из легального использования, оставив арбитражным судам сферу предпринимательских споров, легально определенную в тексте ГК РФ. Понятие «общая юрисдикция» позволит общим судам в случае возникновения каких-либо коллизий взять на себя изначально присущие им функции по разрешению не только общехозяйственных споров, но и споров, связанных со специфической деятельностью, имеющей экономическую направленность.

Вопрос, связанный с местом арбитражного процесса в числе процессуальных форм государственной защиты гражданских прав требует отдельного рассмотрения.

Прежде всего, Конституция РФ не называет арбитражное производство в качестве одного из видов судопроизводства, наряду с уголовным, административным, конституционным и гражданским (ст. 118 Конституции РФ).

Однако при этом арбитражный суд является конституционным органом судебной власти наряду с судом общей юрисдикции^[174].

Возникает вопрос: должна ли соответствовать каждому из названных видов судопроизводств своя, самостоятельная система специализированных в соответствии с ними судов? В настоящее время сложилась следующая ситуация: при наличии четырех самостоятельных видов судопроизводства (гражданское, уголовное, административное, конституционное) им соответствуют три самостоятельные системы судов (Конституционный Суд, суды общей юрисдикции и арбитражные суды).