Электронная библиотека » Екатерина Мишаненкова » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 26 декабря 2020, 10:50


Автор книги: Екатерина Мишаненкова


Жанр: Исторические приключения, Приключения


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Многозначная чистота

Помимо моральных аспектов средневековые философы и писатели, разумеется, описывали и чисто физические признаки красоты. Часть из них касалась пропорций лица и тела, но не меньшее значение придавалось такому понятию, как «чистота».

Слово достаточно многозначное, и под ним подразумевался в некотором роде целый список требований. Кроме моральной и душевной чистоты, о которых речь шла выше, была еще и чистота тела, причем не только в смысле отсутствия грязи. Чистое лицо – не просто умытое, но и без любых портящих его деталей, таких как оспины, пигментные пятна, краснота, прыщи, морщины. Поэтому неудивительно, что в Средние века существовало множество медицинско-косметических текстов (чаще всего арабского или античного происхождения, в переводе на латынь), объясняющих, как очистить лицо и тело от всевозможных несовершенств. То есть процветала, говоря современным языком, не только декоративная, но и терапевтическая косметология.

Поскольку старение причислялось к этим несовершенствам, многие рецепты содержат рекомендации, как заботиться о коже и волосах, чтобы как можно дольше сохранить молодой вид. Фактически средневековые косметологи работали над тем же, над чем и современные – пытались разгладить клиентам морщины, закрасить седину, очистить кожу, привести в порядок зубы и удалить волосы в неподходящих местах.

Красота на вкус и на запах

Еще одно очень важное уточнение, касающееся средневекового восприятия красоты. Единого канона, как я уже писала, не существовало, были некие общие понятия о красоте, но и те скорее теоретического, чем практического характера. Средневековье слишком длинный период времени, а Европа слишком большая, чтобы всем, везде и всегда нравилась одна и та же внешность.

Но кроме общепринятого мнения, что красота неотделима от благородства, чистоты и молодости, были все же и более практические тонкости. Самое главное в средневековом понимании красоты то, что она должна была восхищать не только визуально. Истинная красота должна была радовать все органы чувств. Зрение, конечно, имело наибольшее значение, но все же для общего эстетического удовольствия требовались и все остальные чувства.

То есть в настоящей красавице все должно было быть прекрасно – ее нежный голос радовал слух, ее кожа была мягкой, как шелк, от нее исходил приятный аромат. И даже такое клише, как «сладкий поцелуй» (или всевозможные упоминания медовых губ), тоже являлось частью этого идеала красоты – она должна была быть прекрасна и на вкус тоже.

Соответственно, уродство, как я уже упоминала, всегда сопровождалось противным голосом и мерзким запахом. До того, чтобы потрогать и попробовать на вкус, дело обычно уже не доходило, хотя и описания грубой, неприятной на ощупь кожи в литературе встречаются.

Гендерные различия

Поскольку равенства между мужчинами и женщинами в Средние века не было ни в каких вопросах, с красотой и ее значением дело обстояло точно так же. Как потенциальное качество человеческого существа, красота имела различную символическую ценность в зависимости от того, кто ею обладал – мужчина или женщина. Ценность женщины часто была напрямую связана с ее красотой, тогда как у мужчин на первое место ставились не физические, а нравственные характеристики. Так, например, когда Вильгельм Апулийский[5]5
  Вильгельм Апулийский – средневековый норманнский хронист. Между 1096 и 1099 годами написал «Деяния Роберта Гвискара», где прославлял герцога Апулии.


[Закрыть]
писал хвалу южноитальянскому городу Салерно, он описывал красоту местных жен и честность мужей. Это характерно для любой средневековой литературы, от стихов до сухих хроник, – женщина всегда в первую очередь была прекрасна, а уже потом добродетельна, благородна и добра (а иногда даже умна), тогда как мужчина был в первую очередь благородным, храбрым и честным, а уже потом статным и красивым.

Этим гендерным подходом частично объясняется и то, что старухи в средневековой литературе обычно выступают в качестве отрицательных персонажей – ведьм, сводней или хотя бы просто злобных сварливых женщин. Потеряв красоту, они теряли в глазах авторов и все связанные с ней положительные черты.

Старики же изображались более нейтрально, потому что потеря внешней красоты для них была меньшим злом, они могли сохранить благородство и мудрость, которые в свою очередь как бы делали более приятным и их облик. В литературе даже закрепился такой образ благородного старца, основной чертой которого была мудрость – молодому воину полагалось быть храбрым, но мудрость традиционно сопутствовала возрасту. В связи с этим возникали забавные казусы, как, например, с описанием Карла Великого в «Песни о Роланде»:

 
Там, где цветет шиповник, под сосной,
Поставлен золотой чеканный трон.
Карл, Франции король, сидит на нем.
Седоволос он и седобород,
Прекрасен станом, величав лицом.
 
Песнь о Роланде

Карлу в то время было около тридцати шести лет, поэтому он никак не мог быть седовласым и седобородым. Но поскольку в поэме он выступает в амплуа мудрого правителя, «отца» народа, ему положено быть «благородным старцем». Еще один штрих для понимания «связок» внутренних и внешних качеств персонажей средневековой культуры.

Сексуальные страдания

Красота, что вполне естественно, в литературной традиции (и прежде всего в куртуазной, рыцарской) была тесно связана с сексуальным влечением. Андрей Капеллан[6]6
  Андрей Капеллан – средневековый автор. Около 1184–1186 гг. им был написан трактат «О любви в трех книгах» (De amore libri tres), также известный под названием «О науке куртуазной любви» (De arte honeste amandi). Это сочинение пользовалось широкой известностью и являлось единственным систематическим изложением концепции и этики куртуазной любви.


[Закрыть]
в своем трактате «О науке куртуазной любви» писал, что «любовь есть некоторая врожденная страсть, проистекающая из созерцания и неумеренного помышления о красоте чужого пола, под действием каковой страсти человек превыше всего ищет достичь объятий другого человека и в тех объятиях по обоюдному желанию совершить все, установленное любовью».

То есть куртуазная любовь при всей ее красоте, замысловатости, стремлении к подвигам и возвеличиванию предмета любви до небес, в основе своей имела все то же сексуальное влечение. И все, что рыцарь совершал ради дамы, он совершал, томимый плотским желанием. А вершиной, кульминацией их романтических отношений с возлюбленной выступал секс. Кстати, Андрей Капеллан, блюдя мораль и беспокоясь о том, что куртуазные отношения обычно предполагались между замужней дамой и неженатым рыцарям, советовал так называемую «простую» любовь заменить тем, что он называл «смешанной» любовью. Историки, изучавшие его трактат, в том числе и в переводах (тоже средневековых) на разные языки, сходятся на том, что он имел в виду применение таких способов сексуального контакта, которые позволяли бы получить удовольствие, но без риска появления незаконнорожденного потомства.

Все эти оригинальные подробности становятся более понятными, если принять во внимание, что формулировка Андрея Капеллана – это не фундамент, на котором начала строиться идея куртуазной любви, а скорее наоборот – вывод, результат размышлений об этом феномене, выросшем в рыцарской культуре. Еще до него сочиняли стихи трубадуры, воспевавшие красоту своих возлюбленных и свое неимоверное желание, причиняющее им жестокие страдания. Да и средневековые врачи оставили сведения о совершенно реальных недугах некоторых знатных господ, страдавших от любовной тоски, которая иссушала их и только усиливалась от неразумного излишнего созерцания красоты желаемого объекта.

Были и невизуальные формы красоты, которые также вызывали у мужчин страсть, сексуальное влечение. Это был и голос, который считался таким мощным оружием, что богословы вполне серьезно запрещали участие женщин в любых дебатах, потому что они, как сирены, заставят мужчин терять разум, и те не смогут рассуждать здраво. Некоторые философы даже считали голос большей силой, чем внешность. Как говорил Генрих Гентский[7]7
  Генрих Гентский (1217–1293) – средневековый бельгийский философ и теолог.


[Закрыть]
о влиянии женщин на мужчин: «Это происходит главным образом из-за сладости ее голоса и удовольствия слышать ее слова».

Куртуазная любовь

Здесь есть смысл остановиться подробнее на идее куртуазной любви. И не только для того, чтобы лучше пояснить место красоты в системе рыцарской культуры, но и чтобы понять, почему рыцарь (не говоря уж о благородной даме) не мог быть грязным вонючим хамом. Точнее, почему это не могло быть нормой, ведь, естественно, люди были разные, и из любого правила хватало как положительных, так и отрицательных исключений.

Жорж Дюби[8]8
  Жорж Дюби (1919–1996) – французский историк-медиевист, член Французской академии, кавалер Ордена Почетного легиона.


[Закрыть]
в исследовании «Женщины при дворе» очень четко и понятно описывает появление и укоренение во Франции XII века новой не только для Средневековья, но и во многом для человечества в целом модели отношений между мужчиной и женщиной, которую современники назвали fine amour («утонченной любовью»). Именно эту модель эмоциональных и физических отношений между рыцарями и дамами сейчас принято называть «куртуазной любовью».


Влюбленные. «Рено де Монтобан», манускрипт, Брюгге, 1467–1469 гг.


«Модель проста, – пишет Дюби. – Фигура женщины – в центре: «госпожа» (dame). Термин происходит от латинского domina, «госпожа», и означает, что положение женщины – доминирующее, он же определяет статус: это женщина замужняя. Молодой человек, jeune (в те времена это означало неженатого юношу), замечает ее. Ее лицо, которое он видит, ее волосы (покрытые) и ее тело (скрытое под одеждой), которые он воображает, лишают его покоя. Все начинается с единого взгляда. Говоря метафорически, этот взгляд пронзает, как стрела, проникает прямо в сердце и воспламеняет желание. Раненный любовью (имейте в виду, что в словаре того времени «любовь» означает плотское вожделение), наш юноша уже ни о чем не помышляет, кроме как об обладании возлюбленной. Он приступает к осаде для того, чтобы взять и разрушить стены крепости, используя военную хитрость: обуздывая себя, он изображает преклонение перед дамой. «Дама» – жена господина, часто господина этого самого юноши. Во всяком случае, она хозяйка дома, в котором он часто бывает. В социальной иерархии того времени ее статус выше, чем его. В своем поведении он подчеркивает это различными способами. Он преклоняет колени – как вассал. Словами он свидетельствует свою преданность, и, как подданный, дает обет не исполнять службы ни для кого другого. Он идет еще дальше. Наподобие раба, он преподносит себя ей в дар.

Он больше не свободный человек. Женщина, со своей стороны, все еще вольна принять или отвергнуть предложенное им. В этот момент проявляется власть женщины. Мужчину испытывает женщина, избранная им, требуя, чтобы он доказал пылкость своих чувств. Но если, по окончании этого испытания, она принимает дар, если уши ее открыты, и она позволяет опутать себя словесной паутиной, то, в свою очередь, и сама становится пленницей, потому что в этом обществе любой дар подразумевает отдарок. Созданные по образцу договора вассальной верности, предполагавшего, что господин вознаграждает верную службу вассала той же мерою, правила куртуазной любви обязывали избранницу вознаградить верную службу, в конце концов – полной мерою. По своим устремлениям куртуазная любовь не была платонической, как думают некоторые. Это была игра, и, как во всех играх, игрока вела надежда на победу. Выиграть означало, как в охоте, захватить добычу…

…Молодой человек с надеждой ждал вознаграждения, милостей, которыми его избранница и госпожа должна была одарить его. Однако законы любви требовали, чтоб эти милости жаловались частями и понемногу, женщина таким образом снова приобретала преимущество. Она отдавалась, но не сразу. По предписанному ритуалу, сначала она позволяла себя поцеловать, затем целовала сама, после этого переходила к более пылким ласкам, целью которых было еще больше возбудить партнера. Куртуазный поэт описал заключительное испытание – assaig (essai) называли его трубадуры – последний тяжкий искус, быть подвергнутым которому грезил любовник. Это было наваждение, захватывающая дух фантазия. Любовник воображал себя возлежащим подле госпожи, которая разрешила ему приблизиться к своему нагому телу, но только до определенной точки. В самый последний момент правила игры требовали, чтобы он отпрянул назад, воздержался, чтобы доказать свою значимость, демонстрируя полный физический самоконтроль. Реальное обладание возлюбленной, тот момент, когда ее слуга мог обрести с ней блаженство, откладывался на неопределенное время».

Рыцарь или мужлан

Признаться честно, когда-то, когда я впервые стала изучать эту тему, такой неплатонический характер куртуазной любви стал для меня большим ударом. Я, как все юные девы, верила в то, что в служении Прекрасной даме все было чисто и возвышенно, а оказалось, что это был просто способ «задурить» женщинам голову и добиться от них секса.

Но на самом деле такой взгляд тоже крайне однобокий, и при более глубоком изучении феномена куртуазной любви становится понятно, насколько она все-таки была возвышенной при всей своей приземленности.

И вот здесь я снова дам слово Жоржу Дюби, потому что тема настолько тонкая, что лучше, если ее основные тезисы будут озвучены не мной, а уважаемым историком-медиевистом, одним из лучших французских специалистов по Высокому Средневековью.

«Люди в том обществе, – пишет Дюби, – делились на два класса. Один состоял из работников, преимущественно селян, живших в деревнях, так называемых вилланов. Другой – из господ, живших за счет труда других людей… Гость при дворе, знатный ли, простой ли кавалер из свиты государя, вступал в любовную игру. Он пытался обходиться с дамами весьма изысканно, чтобы обнаружить умение покорить их не силой, но лаской слов и движений, с целью показать, что он принадлежит к привилегированному меньшинству… Так он отчетливо демонстрировал дистанцию между собой и простым мужиком, который в итоге был отвержен, так как жил в невежестве и скотстве.

Практика куртуазной любви была первым и основным критерием различий внутри мужского общества. Вот почему эта модель, предложенная поэтами, стала такой действенной и почему была способна влиять определенным образом на отношения между мужчинами и женщинами… Дамам и девицам, вовлеченным в куртуазную любовную игру, подобали определенные знаки уважения, и они, пока длилась игра, наслаждались некоторой властью над партнерами».

То есть куртуазная любовь для рыцаря была символом того, что он принадлежит к числу благородных людей. Женщина оставалась сексуальным объектом, но в первую очередь куртуазность подразумевала не смену отношения к ней, а смену модели поведения. Это мужлан, простолюдин, мог относиться по-скотски к женщине, потому что только такое, почти животное отношение и было ему доступно. Благородный же человек должен был быть способен на куда более высокие чувства, и именно это было важным маркером его благородства.

Разумеется, это распространялось в первую очередь на женщин своего же круга. «Не в том дело, что их [рыцарей] сексуальная активность была сдержанна до минимума, – пишет Дюби, – для них не было проблемой найти на стороне отдушину для своей похоти среди множества проституток, служанок и незаконнорожденных, находящихся при всяком большом доме, или среди селянок, чьих дочерей они могли взять силой, когда захотят. Но такая добыча была слишком легкой. Удача принадлежала тому искусному рыцарю, который сможет совратить достойную женщину и обладать ею». Таким образом, был просто секс как удовлетворение физической потребности, и была любовь к Прекрасной даме, тоже чувственная, но подчеркнуто благородная, ибо она была доступна только благородному человеку.

Любовный подвиг

Куртуазная любовь выступала для рыцарей в некотором роде метафорической заменой подвигам, поискам Святого Грааля или еще каким-либо деяниям рыцарей Круглого стола. Молодые люди грезили о тех легендарных временах, когда можно было сразиться с колдуном или убить дракона, и в своем служении Прекрасной даме использовали ту же символику, что и те образцы рыцарства, на которых они равнялись. Поэтому куртуазная любовь в принципе не могла быть простой, она обязана была пройти через множество испытаний, в которых рыцарь показал бы свою храбрость, стойкость, благородство, и получил благосклонность дамы как заслуженную награду. Причем «заслуженную» здесь – ключевое слово.

Дополнительную остроту этой любовной игре придавало то, что средневековая женщина не была хозяйкой самой себе, она всегда принадлежала мужчине – сначала отцу, потом мужу. Определенная относительная свобода была у вдов, но это отдельная сложная тема, на которую я много писала в «Блудливом Средневековье». Но в любом случае что девица, что дама, что вдова обязаны были блюсти добродетель. И замужних женщин это касалось прежде всего – «достойная женщина была защищена строгими табу, поскольку законность наследования зависела от ее поведения; она должна была быть не только плодовитой, но и верной: никакое семя, кроме супружеского, не должно было попасть в ее лоно». Уличенная в неверности благородная дама рисковала своим положением, а иногда и жизнью, а уж ее любовник тем более имел мало шансов остаться в живых. И чем выше было положение дамы, тем опаснее, а значит и увлекательнее, было добиваться ее благосклонности.

Еще одной важной составляющей любовного подвига было признание рыцарем власти женщины над собой. В обществе, где женщина априори стояла ниже мужчины, это было одновременно и жестом смирения, и важной формальностью – влюбленный рыцарь клялся даме забыть себя, служить ей верно и пожертвовать ради нее жизнью, если понадобится, то есть давал практически те же обеты, что и своему сеньору. «Поэмы, развивающие тему куртуазной любви, – пишет Дюби, – придают особое значение самоотречению, подразумеваемому при служении даме, которое означает служение не равному, не другому мужчине, но низшему, женщине».

Модель поведения, которую я только что обрисовал, известна из стихов, написанных для развлечения придворных. Старейшие из этих стихов – это, предположительно, одиннадцать песен, позднейшими рукописями приписываемых некоему Гийому де Пуатье, которого традиционно считают девятым герцогом Аквитанским; он писал в начале XII в.

В последней трети XII в. их темы распространились при герцогских дворах Нормандии, Тюрингии, Шампани и Фландрии и проникли в другую литературную форму – роман. Модель окрепла и вышла на новый уровень, а затем начала очень быстро распространяться как по-провансальски, так и по-французски. Она оказала влияние на литературу того времени. Данте в начале XIV в. был во власти ее обаяния. Лирическая поэзия и романная проза являли собой опьяняющий напиток. По всей Европе и благородный дворянин, и простолюдин соревновались с их творцами, под их влиянием стремились обращаться с женщинами, как об этом рассказывал Пейре Видаль, как это предположительно делал Ланселот…

Встречаясь с источниками, требующими чрезвычайно деликатного обращения, люди, занимающиеся историей общества, не должны думать, что эти тексты всего лишь отражают картину повседневной реальности… В частности, они не должны допускать мысль, что жены господ постоянно вели себя как Гиневра, Энида или странная графиня Беатриса де Ди… Вышесказанное, тем не менее, означает, что придуманное поэтами связано с тем, как жили на самом деле люди, чье внимание они хотели привлечь… Чтобы быть хорошо принятым аудиторией, то, о чем повествовали поэты, не должно было сильно отличаться от реальной жизни слушателей. И, что более важно, эти произведения увлекали аудиторию и тем самым оказывали определенное влияние на то, как люди жили. Агиографическая литература тоже была предназначена менять поведение людей. Песни и романы, как и жития святых, выводили на всеобщее обозрение образцовые жизни, которым можно было подражать…

Жорж Дюби, «Женщины при дворе».
Рыцарь и дворянин

Я не зря сделала особый упор на то, что куртуазная любовь была для рыцарей одним из символов принадлежности к числу благородных людей. Социальным маркером, в числе многих других, о которых я уже писала, и тех, о которых будет сказано дальше. Благородный человек отличался от «черни» поведением, воспитанием, внешностью, одеждой, а также мыслями и чувствами… и даже запахом. Это, конечно, был идеал, но к этому идеалу все старались приблизиться, насколько это в их силах, потому что иначе можно было пережить страшное унижение – оказаться в глазах окружающих на одном уровне с простолюдином, что могло привести к полной, пожизненной потере статуса.

Поскольку мы воспитаны в основном на более поздней культуре, – Возрождения и Нового времени – понять это трудно. Вроде бы, если ты родился дворянином, то какие еще нужны подтверждения благородства, разве оно не врожденное?

Вот в этом и заключается особенность Средневековья. Дворянин и рыцарь – совсем не синонимы. Рыцарь мог быть дворянином, но мог и не быть, а свое благородство (все равно врожденное, потому что иначе он не стал бы достоин звания рыцаря) он должен был подтверждать своим поведением и поступками. Дворянин, в свою очередь, несмотря на знатное происхождение, мог быть объявлен недостойным рыцарского звания и исключен из круга благородных людей.

Как такое могло случиться, и как возникла подобная странная система? Это очень сложный и запутанный вопрос, по которому историки спорят уже много лет. Но в самых общих чертах дело обстоит так…

В Раннем Средневековье ни дворян, ни рыцарей вообще не было. Были члены аристократических родов – кто римского, кто варварского происхождения. Были мелкие помещики, служившие им за землю или за жалование. Были профессиональные солдаты, наемники. Всех их можно объединить одним условным термином «воины», но, думаю, любому понятно, что общее у них только одно – то, что они в силу происхождения, традиции или ради денег занимались военным делом.

Постепенно складывалась феодальная система, вассалитет, майорат (родовые земли, передающиеся старшему сыну), появилась даже официальная идея, что общество делится на три созданных Богом сословия – те, кто сражаются, те, кто молятся, и те, кто возделывают землю. Но от этого сословие сражающихся не стало более однородным, даже наоборот – после того, как право наследовать земли было закреплено за старшим сыном, младшим оставалось только пополнять ряды профессиональных воинов. И теперь в отряде феодала могли бок о бок сражаться безродный наемник, вассал и какой-нибудь племянник этого самого феодала. Причем тот же наемник мог удачно захватить богатого пленника, получить выкуп, разграбить город, жениться на незаконной дочери знатного вельможи, и его сын, тоже воин, становился уже не безродным наемником, а человеком благородного происхождения, вассалом или даже союзником этого вельможи.

Практически у всех политических систем доиндустриального периода есть одна общая черта – воинская служба в любой из них была сама по себе признаком некоего аристократизма. Профессиональные военные где-то сами правили государством, где-то были опорой власти, но в любом случае их роль была крайне высокой. В Средние века роль «воинов» достигла своего апогея, фактически короли были прежде всего военными вождями, и вся система вассалитета держалась именно на военной иерархии. Король давал баронам землю в обмен на вассальную клятву и обещание выступить на его стороне в случае военного конфликта, плюс привести с собой отряд из определенного количества воинов. Бароны делили полученную землю на части и раздавали своим людям, с которых в свою очередь тоже брали вассальную клятву и обязательство прийти к ним на службу. Когда начиналась война, король бросал клич, бароны собирали своих вассалов, те садились на коней, брали отряд и шли отрабатывать полученные поместья.

Я описала ситуацию очень схематично, в разных странах были свои особенности, но суть, думаю, ясна. Феодализм был системой, в которой власть принадлежала «воинам». Каким бы неоднородным ни было «сословие сражающихся», они все равно стояли над всеми остальными, кроме духовенства, – крестьянами, ремесленниками, торговцами и т. д. Но где-то века с XI эта система стала усложняться, и их привилегированное положение сложилось в новую систему, существовавшую внутри феодального строя, которая и получила название «рыцарство».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации