Текст книги "История Крестовых походов"

Столь прозаический финал не помешает трубадуру Гильему Ожье сложить трогательную и возвышенную поэму о смерти юного виконта:

 
И сотни рыцарей, и сотни дам прекрасных
Льют слезы по нему… Но все, увы, напрасно!
Убит, убит преступною рукою…
Кто сможет оправдать предательство такое?
Псы вероломные, отродие Пилата!
Он за людей своих радел, а не за злато…
Подобно Господу, по шаткому мосту
Прошел он этот путь – и сгинул в темноту…
 

Обезглавленный город был вынужден капитулировать. Осажденные открыли ворота и покинули его, как того потребовали крестоносцы, – мужчины в исподних штанах, женщины в нижних рубашках.

По свидетельству Гильома Тюдельского, «они вышли очень быстро, без верхней одежды. Они (рыцари) не дали взять с собой ни пуговицы». Условия капитуляции были просты: «всех обитателей в обмен на все ценности». Пощадили даже еретиков – возможно, Раймунд-Роже и впрямь купил их жизнь ценою собственной свободы. Но вероятнее всего, крестоносцы, во что бы то ни стало, стремились сохранить для себя сокрытое за стенами крепости добро. Поживиться и впрямь было чем – золото и серебро, украшения и роскошная утварь, одежда, ткани, оружие, лошади и мулы (те, что еще не успели пасть от жажды). Короткая двухнедельная осада сохранила нетронутыми залежи провианта. Крестоносцы тщательно рассортировали имущество и приставили к нему охрану из вооруженных рыцарей. «Мы отдадим эти средства одному из богатых баронов, дабы правил он страной во благо Господа», – провозгласил в своей проповеди Арнольд-Амори. И добавил, обращаясь к своим воякам: «Видите, какое чудо сотворил для вас Царь Небесный, и ничто не может устоять перед вами…»

Однако чудо чудом, а земле, зараженной ересью, нужен был хороший «лекарь». В захваченном Каркассоне был срочно собран совет. Как гласит «Песня», сначала обратились к Эду Бургундскому, потом к Эрве Неверскому, потом к графу де Сен-Поль. Все трое ответили отказом.

Тогда, как пишет Зоя Ольденбург, «комиссия в составе двух епископов и четырех шевалье назвала Симона де Монфора, графа Лейсестера. Этот дворянин, прямой вассал короля Франции, владел внушительным фьефом между Парижем и Дре, простиравшимся от замка Шеврез до поймы Сены, и имел многочисленных вассалов среди владетельных сеньоров Иль-де-Франса. В сравнении с герцогом Бургундским или графом Неверским он был мелкой сошкой, но неудачником его назвать нельзя. Он пользовался известностью: выходец из знатного рода, отличившийся в походе 1194 года в армии Филиппа-Августа, затем в 1199 году во время Четвертого крестового похода. Он был одним из тех, кто отказался идти в наемники к венецианцам и, сражаясь около года в Святой земле, снискал себе отличную репутацию. В свои 40–45 лет он отличался прямотой суждений и имел авторитет храброго воина. Во время осады Каркассона он проявил себя как герой: когда штурмовали Кастеллар и крестоносцы вынуждены были отходить, Симон один в сопровождении оруженосца под градом стрел и камней выскочил ко рву, чтобы вытащить раненого. Подобный жест со стороны уже немолодого капитана доказал легатам, что перед ними человек, способный стать руководителем.

Сам Симон де Монфор поначалу тоже отказался от предложения легатов. Но потом, заставив их поклясться, что он в любое время получит надлежащую помощь, согласился. Предосторожность мудрая и необходимая: Симон видел, что бароны взвалили на себя непосильную ношу, и боялся, что, едва будет объявлен новый руководитель, они тут же откажутся от ответственности. Принимая титул, Симон де Монфор не шутил: честь была столь же сомнительна, сколь и опасна.

Наконец, рассчитывая или нет на ведущую роль в перспективе, Симон согласился послужить делу церкви и стать по этому случаю виконтом Безье и Каркассона. Избранный баронами чужестранной армии-победителя, он всего лишь представлял волю сильнейшего и удержаться мог только силой. А громадная армия, посеявшая ужас везде, где она прошла, уже сворачивала шатры. Приближался момент, когда добровольцев ничто больше не удерживает, и они могут вернуться домой в любой день. Легаты это знали, но знал это и неприятель, который, несмотря на террор, понимал, что все эти бароны, рыцари и пилигримы не собираются надолго застревать в Лангедоке».

Вслед за Каркассоном были захвачены Перпиньян, Терм, Пюивер. Лишь окруженная тройным рядом стен крепость Кабаре к северу от Каркассона не сдалась северянам. Вслед за ней восстали и другие – по свидетельству хрониста Пьера де Во-де-Серне, вскоре Монфор потерял более 40 замков.

Когда весной 1210 года подошло долгожданное подкрепление, и после трехдневной осады крестоносцы взяли деревню Брам, он сполна отплатил за это унижение. Рассказывают, что рыцари выкололи глаза более чем сотне защитников, одновременно вырвав у них ноздри. Лишь одному сохранили глаз, чтобы он мог провести остальных в Кабаре… Хронист оправдывает это зверство – в конце концов, южане поступали с попавшими в плен завоевателями ничем не лучше. Как-то раз рыцари графа де Фуа, сочувствующие катарам, напали на группу крестоносцев. Большинство перебили, а пленным отрезали носы – и отпустили восвояси. А при осаде одного из замков альбигойцы, отрубив захваченному рыцарю ступни и кисти рук, с помощью камнеметной машины перекинули страшные снаряды через крепостную стену… Впрочем, подобные методы были в те годы отнюдь не редкостью. Головы убитых врагов летели в осажденные крепости еще в 1097 году при осаде Никеи и Антиохии – «пушечным мясом» послужили тогда около двух сотен турок. Для той же цели использовались разлагающиеся трупы животных, тела умерших от чумы, сосуды с мочой и фекалиями. В 1422 году при осаде королевского замка Карлштайн гуситы «переправили» в замок две тысячи подвод с бочками, в которых плескалось содержимое клоак Праги. Лишь негашеная известь помогла защитникам предотвратить инфекцию.

Захватив Брам, Монфор подошел к главному оплоту катаров в районе Каркассона – Минервуа. С трех сторон он был защищен крутыми склонами. С трех сторон окружили его и крестоносцы. Три огромные камнеметные машины требуше отрезали защитников от единственного прохода, ведущего к воде… Вождь осажденных Гийом де Минерв предложил обсудить условия капитуляции.

На этот раз Монфор оказался более чем великодушен, разрешив всем жителям уйти. Зато Арнольд-Амори был непреклонен: это право получат лишь те, кто примет католическую веру. 140 катаров, не пожелавших принять это условие, были преданы огню – и среди них Гийом де Минерв со своим сыном…

Вскоре часть рыцарей покинула Лангедок. Отпущение грехов было получено (его сулили всего за 40 дней военной службы), и свою миссию они посчитали выполненной. Покинули армию граф Тулузский и граф Неверский, разгневанный тем, что Монфор принимал крест под знаменами герцога Бургундского. Впрочем, последний тоже вскоре уехал. Победоносная армия таяла на глазах – «горы здесь были дикие, ущелья узкие, и никто не хотел, чтобы его прикончили», – писано в «Песне».

Чтобы удержать во главе войска самого Монфора, папа обещал ему после победы часть владений графов Тулузских. Однако те вовсе не собирались капитулировать. Новые гнездовья еретиков появлялись то тут, то там. Одним из них, Лавором, владела прекрасная дама по имени Жеральда – вместе с братом Аймори де Монреалем. Последнего изгнал с родовых земель все тот же Монфор. Лавор высился над рекой Аго: с одной стороны – неприступные скалы, с другой – стены, настолько толстые, что по ним можно было ездить верхом. Подошедшие крестоносцы построили через реку деревянный мост и возвели вокруг крепости ограду. Осада продолжалась уже месяц, когда стало известно, что граф Раймунд-Роже де Фуа наголову разбил колонну немецких крестоносцев, идущих на помощь Монфору. Это случилось у деревни Монжи – и вскоре на месте цветущего поселения чернело мрачное пепелище… Взять Лавор было теперь для рыцарей делом чести. Спешно возведенную осадную машину втащили в ров, а затем, закидав его стволами и ветками, заминировали стену… Ворвавшись в город, Монфор перво-наперво приказал повесить Аймери де Монреаля – ведь в 1210 году тот присягал ему в верности. 80 рыцарей разделили судьбу своего сюзерена. Хронист отмечает: никогда еще в христианском мире столь знатный сеньор не был повешен своим же собратом. Говорят, тяжести его доспехов не выдержала виселица… Леди Жеральду сбросили в колодец и закидали камнями. Около 300 катаров нашли свой конец на костре…

А впереди маячила столица графства – Тулуза. Чтобы блокировать этот огромный город, требовались очень крупные силы. Именно поэтому, когда, взяв Лавор, Монфор двинулся на Тулузу, осада была прекращена менее чем через две недели. На помощь городу пришел и король арагонский Петр, для которого сохранение южного графства было вопросом жизни и смерти, – эта широкая «нейтральная» полоса отделяла его земли от владений французского короля. Увы, Петр Арагонский был вскоре убит в сражении при Мюре. Это случилось в 1213-м, а два года спустя крепость сдалась крестоносцам. Вскоре Иннокентий III созвал Латеранский вселенский собор. Тщетно молили на соборе о пощаде тайно явившиеся на него старый граф Тулузский и его сын Раймунд-младший. Высокое собрание лишило мятежное семейство всех его владений, передав их графу Монфору и его приближенным. Но военная фортуна переменчива, и щедрый подарок, увы, не принесет Симону счастья. Три года спустя при очередной осаде восставшей Тулузы он будет убит пущенным из пращи камнем, а его сына Амори отпрыски Раймунда принудят возвратить завоеванную землю…

Костер Монсегюра

За годы кровавых сражений из жизни успеют уйти многое герои этой драмы. Перед Всевышним предстанет папа Иннокентий, освободив место на Святом престоле для Гонория III. В 1222 году умрет Раймунд VI – он отправится в мир иной без покаяния, и церковники наотрез откажутся его хоронить… Лишь в 1227 году Амори де Монфор, призвав на помощь нового французского монарха Людовика IX, вынудит Раймунда VII капитулировать. Его дочь, провозглашенная единственной наследницей, станет женой брата короля. Оказался ли этот брак счастливым, история умалчивает, но в одном королевский двор выиграл точно – в результате сделки земли Лангедока перешли к французской короне, а сама область навсегда утратила прежнюю независимость.

А что же катары? Ответ прост: они продолжали бороться. Против них выступала могущественная армия, созданная папой Григорием, – инквизиция. Этот средневековый «орган государственной безопасности», во главе которого встали все те же непримиримые доминиканцы, был обличен одной-единственной функцией – бороться со всеми и всяческими ересями. Главным оружием в этой борьбе стал костер. Ну а те, против кого разгоралось священное пламя, укрылись в неприступных крепостях.

…В день весеннего солнцестояния десятки людей поднялись на крепостные стены. От подножия осаждавшие хорошо видели, как один за другим они преклоняли колени перед высоким человеком в черном одеянии. Он, возлагая на них руки, что-то шептал – или говорил? – но слова таяли в вышине, не достигая слуха крестоносцев.

– Пусть Святой дух сойдет на тебя, и душа твоя будет спасена…

То было таинство «утешения», возводившее катаров в ранг «совершенных» – единственный обряд, признаваемый еретиками. Любить женщин отныне им навсегда запрещено, как, впрочем, и мужчин, ведь таинство свершалось в тот ясный мартовский день и над представительницами слабого пола. Впрочем, повернется ли язык назвать слабыми духом нескольких дам и девиц, которые вместе с рыцарями томились в осажденной крепости? И что были для них все мирские запреты? Из всех привилегий теперь имела значение лишь одна – возможность прямиком попасть в Царствие Небесное. Слова «утешения» нередко произносились у смертного одра – разве не таковым стал для осажденных истерзанный Монсегюр?..

Гора была невысока, но крута – подобные на юге Франции зовутся поги. Фенуйед, Перепертюз, Керибю, Пюивер… Словно орлиные гнезда, венчали монастыри альбигойцев серо-коричневые скалы. Все они были давно разорены дотла – стояла лишь эта крепость. В домах, что лепились к почти отвесным склонам, вот уже год никто не зажигал огней. Увидев приближающееся крестоносное войско, все жители попрятались за крепостные стены. Тех, кому позволялось брать в руки оружие, было среди них около 100. Остальные три сотни не имели права лишать жизни не только человека, но и зверя. Единственным исключением являлась змея – но вряд ли, пронзая рогатиной ядовитую гадину, кто-либо из них воображал себя Георгием Победоносцем – христианских святых они не признавали. А еще еретики в рот не брали мяса – заповедь «не убий» и в трапезной оставалась для них священной.

Крепость Монсегюр

Впрочем, для французского сенешаля Гуго де Арси они были скорее нечестивцами. В мае 1243 года, по личному настоянию королевы Франции Бланки Кастильской, с десятитысячным войском он направился к замку и окружил его. Горстка кое-как вооруженных еретиков должна была стать для его рыцарей легкой добычей. Но шел месяц за месяцем, а осажденные все жили – на крошечном пятачке, под палящим зноем и пронизывающим ветром. Мощная камнеметная машина, которую установили у подошвы королевские инженеры, осыпала их градом огромных камней – а они жили. Дожди давали им воду, местные крестьяне тайными тропами подносили продукты. Как они ухитрялись миновать расставленные повсюду посты, никто не ведал. Поговаривали, правда, что часовые, среди которых было немало выходцев из Лангедока, не слишком ревностно несли свою службу, однако и Монсегюр стоял неприступной цитаделью – Mount Segur, «спасительная гора», «надежная гора», «неприступная гора»…

Когда-то, на языке иберов, огромный холм звался Muno Egu – Гора Солнца. Замок, окруженный пиренейским кольцом, словно нимбом, был и впрямь почти всегда освещен солнечными лучами…

Свое художественное воплощение он получит благодаря несколько болезненной фантазии Рихарда Вагнера, сделавшего именно Монсегюр местом действия мрачной оперы о Парцифале. Впрочем, еще задолго до Вагнера баварский рыцарь Вольфрам фон Эшенбах, автор «Парцифаля» литературного, поселил своего героя в некий таинственный замок, владельцами которого оказалось легендарное семейство Грааль. Многие исследователи, правда, полагают, что название «книжной» крепости – Мунсальвеш – не что иное, как германизированная форма названия Монсальва. Подобно Монсегюру, долгие годы этот замок был оплотом катаров, и его постигла та же судьба…

…Уже почти год крестоносцы стояли у подножия Монсегюра. Когда-то в этих краях уже обитали еретики – их предводителю, испанскому епископу Присциллиану по приказу римского императора Максима в 385 году отрубили голову. Его ученики, изгнанные в Пиренеи, обосновались в горах, обратив в свою веру местных друидов.

Лес подле Монсегюра и сейчас зовется Присциллиан – говорят, в его деревьях обитают души тех, кто потерпел жестокую расправу от первых христиан. От древнего храма следов не осталось – по преданию, его уничтожила одна из молний, которые нередко бьют в эту вершину. Не сохранилось и крепости, что возвели на месте храма вестготы. Во всяком случае, протокол допроса инквизиторов свидетельствует: Раймунд де Перэйе, по настоянию Раймунда де Белиссена, Раймунда де Бласко и прочих еретиков, выстроил новый замок на вершине Монсегюра, ибо прежний до основания разрушился. Дело было поручено архитектору по имени Арно де Бакаллариа, сеньору де Виллар. Почти на 30 лет замок стал главной цитаделью катаров. Раймунд де Перэйе и его знаменитая сестра Экслармонда, могиле которой еретики станут поклоняться, как святыне, держали ворота открытыми для всех, кому претила католическая вера. Возвращаясь из опасных и нелегких поездок по Лангедоку, «совершенные» всегда находили в Монсегюре тихое пристанище. Пока он стоял, дело их не было проиграно; и в минуты отчаяния измученные многолетней борьбой южане направлялись именно сюда.

Чему же был обязан Монсегюр такой славой? Разве что расположению – но подобных неприступных замков в Пиренеях было немало, скажем, тот же Керибюс, стоящий на еще более отвесной скале. В остальном же знаменитую крепость и вовсе можно считать архитектурной ошибкой. Ширина ее ворот составляла почти 2 м, а высота более трех – такого огромного входа не найти ни в одном из близлежащих укреплений. Располагались они в самой уязвимой точке и даже не были закрыты подъемной решеткой. Ни машикулей, ни барбакана, ни надвратных башен – ничего. Более того, в противоположной стене имелись вторые ворота, столь же монументальные, как и первые. Сами стены возвышались всего на 3,5 м, причем три из них вообще лишены зубцов. Донжон – главная башня – был чересчур низок и мал, для того чтобы, в случае необходимости, стать последним оплотом защитников. При этом он так нелепо выступал над стеной, что камнеметной машине не составило никакого труда его поразить. Внутренние лестницы были столь узки и отвесны, что передвигаться по ним во время боя было практически невозможно. На небольшой выточенной ветрами и дождями площадке на восточной оконечности вполне можно было бы установить грозный камнемет – но ничего подобного проделано не было. Если учесть, что архитектор Монсегюра был учеником знаменитого военного инженера Эко де Линара, все эти недочеты выглядят более чем странно.

Впрочем, в Монсегюре все странно – как и подобает вместилищу столь странной веры. Сверху замок напоминает то ли корабль, то ли саркофаг. Когда смотришь на него в иллюминатор самолета, на ум приходит знаменитая лодка Харона, на которой осуществлялся переход из мира живых в мир мертвых через реку Стикс… Стена, окружающая его, имеет форму пятиугольника, в который вправлен квадрат донжона. Просто находка для оккультистов! Прямоугольник, обладающий пропорциями золотого сечения, порождает пятиконечную звезду, которая, в свою очередь, дает нам пятиугольник. Бесконечный коридор, ведущий к Свету, – ведь еще в Древнем Египте пентаграмма считалась символом Гора, бога Солнца…

Если же спуститься с небес на грешную землю, мы обнаружим, что пентаграмма является прообразом человека. Причем человека Совершенного – такого, каким он представлен на знаменитом рисунке Леонардо да Винчи. Старина Соньер, герой нашумевшего «Кода да Винчи», приняв перед смертью позу звезды, подбросил читателям не меньше загадок, чем замок на вершине Монсегюра – своим исследователям. В тщетных попытках найти ответы они в один прекрасный день оказались в пещере, именуемой Вифлеемом, – и застыли в немом изумлении. В вертикальную скалу был врезан пятиугольник – причем столь глубоко, что человек вполне мог вписаться в него, положив кисти рук, ступни и голову в пять выемок в каждом из пяти углов. Но кто были люди, посещавшие пещеру? Быть может, те, кто жаждал посвящения, – или сами «совершенные» отправляли здесь никому не ведомые таинства? Так или иначе, размышляя об этой таинственной находке, исследователь Рене Нелли напомнил, что богомилы – предтеча катаров – представляли живого Христа в виде человека, раскинувшего руки и ноги: «Возможно, для окситанских катаров пентаграмма символизировала человека материального, а звезда, в кою он был заключен, – Дух спасительный…»

Свинцовую пятиугольную пластину нашли в середине прошлого века и на вершине Монсегюра. На ней – рельефное изображение голубя с крыльями, распростертыми в форме буквы Х. С этой буквы в греческом языке, как и в русском, начинается имя Христа. Опять перед нами переход – из Царства Божьего Сына в царство Святого Духа, символом которого является голубь… Кого защищал этот древний амулет – и сумел ли защитить? И не является ли Монсегюр воплощением ритуального изображения из расположенной неподалеку пещеры? Если это так – стало быть, он был не только (и не столько) крепостью, но и храмом…

Инженер и скалолаз Фернан Ньель сотню раз поднимался на вершину Монсегюра. С самыми современными приборами в руках он исследовал развалины замка вдоль и поперек. В результате на свет появились три книги: «Монсегюр, священная гора», «Монсегюр, город и его история» и, наконец, «Монсегюр, храм и крепость катаров Окситании». Это Ньель установил, что замок сориентирован по сторонам света. Посетите его в день летнего солнцестояния – и вы убедитесь в этом сами. Точнее, в этом убедит вас ваш фотоаппарат – поскольку человеку вряд ли удастся закрепиться на карнизе бойницы. Зато на снимке будет ясно видно, как сквозь щель бойницы напротив ровно в полдень пройдет солнечный луч…

По мнению Ньеля, гора явилась идеальным местом для строительства замка: «…из всех окрестных вершин Монсегюр действительно является единственной, где восточный сектор горизонта свободен. Это позволяет находящемуся там наблюдателю в любое время года точно определять то место, где восходит солнце».

Так что же такое этот замок – гигантские солнечные часы, астрономическая обсерватория или Храм Солнца? В катарском трактате с говорящим названием «Тайная вечеря» ученые отыскали положение, которое могло бы дать ключ к разгадке: весь материальный мир есть творение Сатаны, за исключением Солнца… И вот, напротив бойниц донжона, в праздник летнего солнцестояния – Иоаннов день – катары размышляли о поучении своего пастыря: «Пока у вас будет Свет, верьте в Свет. И станете детьми Света…»

Разумеется, находятся скептики, утверждающие, что тот, кто сооружал замок, не мог произвести столь сложных математических и астрономических расчетов. Доля истины в их словах есть. Но, в конце концов, знаменитые пирамиды Египта или храмы, затерянные в лесах Камбоджи, появились куда раньше – а разве в них не воплотились знания, способные поставить в тупик даже современных ученых?

…О том, что творилось на вершине горы долгие 11 месяцев осады, нам более всего известно благодаря протоколам инквизиции. После падения крепости отец Феррер тщательно опросил уцелевших. Вот цифры: гарнизон составляли 12 рыцарей, 10 оруженосцев, 55 латников, 10 курьеров, военного инженера и их домочадцев. Но самое главное, что за стенами Монсегюра скрывались все «совершенные», которые еще были живы, – около 200 человек. Имена 34 мужчин и 25 женщин дошли до нас. Среди них – двое из четырех катарских епископов – Раймон Агюйе и Бертран Марти.

Доподлинно неизвестно, откуда пришла гибель Монсегюра. Скорее всего, кто-то из окрестных крестьян за «30 сребреников» показал крестоносцам тайную дорогу, ведущую к крепости. И вот, незадолго до Рождества 1243 года, баскский отряд, забравшись на вершину горы, захватил барбакон. Впрочем, и после этого осажденные не дрогнули. Очевидцы рассказывали, что лишь 2 марта, когда положение стало совсем уж невыносимым, на стенах Монсегюра затрубили рога, возвестившие о том, что крепость готова на переговоры. Но епископ Бертран Марти не торопился сдавать ее. Он попросил перемирия и даже предложил для верности заложников.

Условия капитуляции были необычайно мягкими по тем суровым временам – всем, кто откажется от своих греховных убеждений, даровалось прощение. Им даже гарантировался свободный выход из крепости со всем имуществом. Сошлись на двух неделях отсрочки – до 15 марта. 14-го в замке прошел тот самый загадочный обряд. А 16 марта все, кто уцелел, вышли из крепости. У них был выбор: раскаяться и уйти – или умереть. Но теперь каждый был «совершенным» – и, сделав этот выбор, он подписал себе смертный приговор. Около двух сотен мужчин и женщин заперли в большом деревянном сарае – и подожгли его. А те, кто остался в крепости, смотрели сверху на пылающий костер. Впрочем, большинство из них тоже скоро нашли свою смерть – на ветках ближайших дубов. Теперь крестоносцы могли с полным основанием заявлять, что ни один из еретиков «не оскверняет больше мир своим дыханием».

Сейчас это место зовут Полем Сожженных. От крепости, которую французские историки называют «Монсегюр II», не осталось и следа – по приказу папы её стены разрушили до основания. То, что мы видим сегодня, – «Монсегюр III», – обозначено в путеводителях как «архитектурно-исторический памятник, типичный для постсредневековой королевской французской оборонительной архитектуры 1600-х годов». Но даже этот вариант, «исправленный и дополненный», до сих пор, словно огромный магнит, притягивает любителей всех и всяческих тайн…

…Призрак несметных сокровищ катаров бродил по всей Европе задолго до начала альбигойских войн. Говорили, что все они запрятаны в подземельях Монсегюра. Вообще-то нищие вальденсы и впрямь обладали огромными богатствами. Приобщаясь к касте «совершенных», все свое имущество, движимое и недвижимое, они передавали в общий «котел». Не отказывались катары и от пожертвований сочувствующих, среди которых встречались, как мы знаем, люди небедные. Все это копилось и множилось ровно столько, сколько существовала катарская ересь, – почти столетия. Часть средств была пущена на борьбу с крестоносцами, о чем стало известно в ходе допросов. Но ведь не все же! Многие потирали руки, ожидая конца перемирия, в предвкушении того, как, сокрытые в недрах горы, предстанут перед ними сокровища Али-Бабы… Однако, после того как крепость пала, в ней не было обнаружено ничего, кроме кухонной утвари да орудий труда. Зато выяснились некоторые обстоятельства.

Понимая, что замок обречен, за день до сдачи четверо «совершенных» покинули его. В темноте они спустились по веревке с обрыва высотой более тысячи метров – и растворились в ночи. Комендант Арно-Роже де Мирпуа показал под пыткой: «Бежавшие носили имена Хуго, Экар, Кламен и Эмвель. Более я о них ничего не ведаю. Я сам помогал им бежать – они унесли с собой наши сокровища и документы. Все катарские тайны содержал сверток…»

Так что же было в этом таинственном свертке? И что заставило сердца четырех неистово биться, в то время как их владельцы раскачивались на скользкой веревке у мокрой скалы? Это был поистине шаг отчаяния – и решиться на него можно было только ради чего-то, что выше жизни и смерти…

Старинное предание гласит, что эти четверо унесли с собой легендарные сокровища. Но много ли золота могут забрать с собой несколько человек? Стало быть, если сокровище и было – вряд ли оно было материальным. Скорее всего, это было нечто, что просто не могло быть вывезено заранее и оставалось в крепости до самого последнего момента. Именно ради него защитники Монсегюра и запросили перемирия, приурочив его окончание к определенной дате. Вполне возможно – ко дню весеннего равноденствия, поскольку понимали, что до летнего им уже не дотянуть… Кто знает – быть может, это таинственное «нечто» было, как воздух, необходимо для проведения церемонии – во всяком случае, едва она закончилась, «совершенные» позаботились о том, чтобы оно не попало в руки врагов…

Вот что пишет французский исследователь Жерар де Сед в своем эпохальном труде «Тайна катаров»:

«…Четверо бежали из замка не для того, чтобы избежать костра. Им приказали, рискуя жизнью, исполнить миссию необычайной важности: спасти сокровище церкви катаров… Предполагают, что этим сокровищем был Грааль. Арно-Роже де Мирпуа, рыцарь-катар, не выдал ни одного секрета, когда заявил инквизиторам, что четверо „совершенных“, получивших приказ сберечь сокровище, направились в „замок Со“. Он выкрикнул это сообщение, словно моряк, бросающий в море бутылку с запиской, в надежде, что ее найдут будущие поколения, и одновременно увел врагов от вожделенной цели. Монреаль де Со не подвергалась набегам Симона де Монфора и инквизиции – здесь стоял арагонский гарнизон. Поэтому бежавшие из Монсегюра направились сюда.

После окончания крестового похода, в 1272 году, Пьер де Вилар, сенешаль французского короля, от имени своего повелителя потребовал у короля Арагона крепость Монреаль де Со, но король ответил категорическим отказом. Позднее в горах вокруг Викдесо обосновались рыцари Мальтийского ордена.

Монреаль де Со был всего лишь крепостью на пути в Арагон, там находились еще две – Кастехон де Сос, на севере Уэски, и Сос дель Рей (Сос дю Руа), неподалеку от Сан Хуан де ла Пенья. Итак, из одного „castrum de So“ в другой „castrum de So“ сокровище „совершенных – Грааль“? – уходило от алчных инквизиторов, посланных Римом на поиски…

От города Тараскон, стоящего на реке Арьеж, узкая тропинка вдоль берега ведет к деревне Вик де Со. Дальше, петляя и поднимаясь вверх, она выводит нас к крохотной деревушке в несколько домов – Олбье. Слева, сверху вниз, сбегает густой лес, где есть несколько шахт по добыче железа и одна – по добыче меди. Над ними, на высоте 1200 м, на скалистом утесе, по форме напоминающем эллипс, высятся древние развалины двух разрушенных боями и „израненных“ грозами башен – это и есть крепость Монреаль де Со, одна из самых старых в крае.

М. Мандаман: „Многочисленные сеньоры Верхнего Арьежа сопровождали Рожера, графа де Фуа, в Первый крестовый поход. Они обошли все места вокруг Иерусалима, ставшие знаменитыми, ибо там проходил страстный путь Иисуса Христа: Вифанию, Гефсиманские сады, пещеру, куда отнесли гроб с телом Его, реку Кедрон, долину Иосафата, а на горе Елеонской камень, сохранивший след ноги Господа, возносившегося на небо. Возвращаясь и проезжая мимо Вик де Со, крестоносцы увидели, что деревушка Олбье расположена, подобно Вифании, на южном склоне горы, а на восточном находятся пещера и ручей, долина внизу напоминает долину Иосафата. На вершине этой горы было решено соорудить круглую часовню, напоминающую часовню Гроба Господня, и назвать это место в память вознесения Иисуса Христа Королевской горой“. Монреаль де Со становился, таким образом, своего рода „ретроспективой“ того места, где страдал Господь».

Чтобы добраться до вершины небольшого скалистого пика, где и по сей день высятся руины замка, нужно быть неутомимым ходоком и не страдать от головокружений. Со стороны Вик де Со подъем невозможен, так как склон там совершенно вертикальный. Со стороны Олбье склон крутой и опасный, но тот, кто все-таки отважится совершить по нему прогулку на вершину, будет неоднократно вознагражден за свои усилия. Он увидит, что скалистый уступ, где высится замок Монреаль де Со, со всех сторон изрыт пещерами. Не меньше шести отверстий находятся на одном только неприступном склоне, и даже при беглом осмотре ясно, что все они рукотворны. Один из проходов закрыт каменной плитой, другой залеплен глиной, третья пещера сквозная, другой ее вход нависает над горной речкой. В 1308 году во время осады замка защитники использовали вместо снарядов форель и швырялись ею в осаждавших, желая тем самым показать, что, сколько бы их ни держали в осаде, голодом уморить не удастся. Одна из пещер, самая маленькая (добраться до нее особенно сложно), приготовила исследователям самый впечатляющий сюрприз.