Текст книги "Капитализм и культура: философский взгляд"

Глава II
Концепция капиталистической иррациональности в философии культуры

§ 1. Калькуляция и иррациональность как основы идеологии капитализма

Концепция капиталистической «рациональности», разработанная и обоснованная в трудах Вернера Зомбарта и Макса Вебера, нашла развитие через проблематизацию концепта иррациональности в учении Георга (Дьёрдя) Лукача и теоретиков Франкфуртской Школы. Данные мыслители развивают направление неомарксизма («западного марксизма»), который представляет критическую (в противовес вульгарной, ортодоксальной трактовке) разработку идей К. Маркса и Ф. Энгельса, где определяющая роль экономического детерминизма в отношении сознания пересматривается с точки зрения взаимной детерминации бытия и познающего сознания. Неомарксизм как критическое направление в отношении догматически-позитивистской трактовки истории, представленной в работах К. Каутского и Б. Бауэра, получает свое развитие начиная с 1923 г. с выходом работ Д. Лукача «История и классовое сознание» и К. Корша «Марксизм и философия». Главный тезис, который представляется важным в теории Лукача, состоит в том, что совершение социальной, философской, политической революции невозможно без предварительного изменения способа мышления, а именно: формирования особенного типа сознания, способного противостоять и разрушить капитализм как господствующую систему отношений. Разработка теории овеществления сознания, предложенная Лукачем, является основой для формирования концепции капиталистической иррациональности, так как позволяет разоблачить фетишистскую природу капиталистической «реальности». На наш взгляд, Лукач разрабатывает концепцию особенного субъекта культуры, а именно пролетариата, как пребывающего в разрыве между капиталистической «рациональностью» и иррациональностью и в силу этого имеющего доступ к подлинной реальности, что является предпосылкой для возможности осуществления сознательного и практического действия по подрыву капитализма как системы мнимой фактичности.

Когда мы говорим об особенном типе капиталистической рациональности, важно помнить о его отличии от других типов философского рационализма. Так, Лукач отмечает, что «“рационализм”, т. е. взаимосвязанная формальная система, которая направлена на постижимую рассудком, созданную им и потому ему подчиненную, предсказуемую и калькулируемую сторону явлений, существовал в самые разные эпохи в самых разных формах». <…> Новизна современного рационализма между тем состоит в том, что он <…> выступает с притязанием на открытие принципа взаимосвязи всех феноменов, с которыми сталкивается человек в природе и обществе. Напротив, все предшествовавшие рационализмы всегда были лишь частичными системами»[68]68
  Лукач Д. Овеществление и сознание пролетариата. М.: Левая карта, 2003. С. 206–207.


[Закрыть]. Так, определяющей характеристикой капиталистической «рациональности» является ее тотальный характер, что и позволяет капитализму беспрепятственно совершать экспансию в культурную, антропологическую и повседневную сферы жизни общества. Основа теории капиталистической «рациональности» выводится Лукачем из анализа теории меновой стоимости Маркса, когда происходит переход от потребительной стоимости продукта труда к меновой стоимости товара. Данная трансформация является одной из основополагающих характеристик в развитии капитализма. Так, на смену ремеслу и мануфактуре приходит машинная индустрия, которая знаменует собой уход на второй план качественных, индивидуальных характеристик рабочего при выдвижении на первый план абстрактного, количественного / калькулятивного результата труда. Лукач определяет этот процесс как реализацию тенденции все более усугубляющейся рационализации труда. Как отмечает мыслитель, «вместе с современным “психологическим” расчленением трудового процесса (система Тейлора) эта рациональная механизация проникает даже в “душу” рабочего: сами его психологические свойства отделяются от его цельной личности, объективируются по отношению к нему, чтобы их можно было ввести в рациональные специальные системы и подвергнуть калькуляции»[69]69
  Лукач Д. Овеществление и сознание пролетариата. М.: Левая карта, 2003. С. 184.


[Закрыть]. Лукач осмысляет закон стоимости Маркса через проблематизацию ситуации абстрагирования и усреднения как рабочей силы, так и рабочего времени, что полностью стирает индивидуальный качественный вклад рабочего в процесс производства и превращает его в абстрактную количественно просчитанную единицу стоимости. «Для нас важным является тот принцип, который становится здесь значимым: принцип рационализации, ориентированный на калькуляцию, на калькулируемость»[70]70
  Там же.


[Закрыть]. Важными моментами в формировании меновой стоимости являются два фактора:

1. Несовпадение единства продукта как товара с его единством в качестве потребительной стоимости.

2. Нивелирование времени: сведение времени к пространству.

Первый фактор означает, что капиталистическое производство покончило с «органическим созданием целостных продуктов, основанным на традиционной связи эмпирического трудового опыта»[71]71
  Там же.


[Закрыть]. За счет специализации трудовой процесс становится расчлененным на соединяющиеся друг с другом случайным образом рационализированные частные системы, единство которых носит калькулятивный характер, который выражается в стоимости. По сути, можно сказать, что специализация в рамках капиталистического производства ведет к отрыву рабочего от материального процесса производства и формирует его «контемплятивное отношение к труду как к механически закономерному процессу»[72]72
  Там же. С. 185.


[Закрыть]. Контемплятивная установка означает, что процесс производства начинает разворачивается независимо от сознания человека и представлять собой замкнутую объективную калькулируемую систему, что знаменует собой феномен овеществления сознания.

Именно этот феномен подводит нас к объяснению второго важного фактора в формировании меновой стоимости. Превращение капиталистического производства в независимый от сознания человека процесс (овеществление сознания) связано, по мнению Лукача, с важной трансформацией: сведением времени к пространству. «Тем самым время утрачивает свой качественный, изменчивый, текучий характер: оно застывает, становится континуумом, точно ограниченным и заполненным количественно измеримыми “вещами” (овеществленными, механически объективированными, неукоснительно отделенными от совокупной личности человека “результатами” труда рабочего): время становится пространством»[73]73
  Лукач Д. Овеществление и сознание пролетариата. М.: Левая карта, 2003. С. 185.


[Закрыть]. Это положение представляется ключевым в размышлениях Лукача, он говорит о своеобразном процессе формирования «физического пространства времени» как окружающего мира, в смысле Umwelt, по отношению к которому человек выступает в качестве «включенного» наблюдателя. Капиталистическая система совершает процесс объективации и гомогенизации времени и пространства, что, на наш взгляд, является не просто частным моментом в экономическом развитии общества, а влечет за собой глобальные трансформации в сфере антропологии и культуры.

Если исходить, из того понимания пространства и времени, которое предложил Кант, то гомогенизация пространства и времени, осуществляемая в рамках капиталистического производства, по сути, подрывает основы трансцендентального субъекта и априорного созерцания как условия возможности опыта и познания. Согласно Канту, «время есть априорное условие всех явлений вообще: оно есть непосредственное условие внутренних явлений (нашей души) и тем самым косвенно также условие внешних явлений»[74]74
  Кант И. Трансцендентальная эстетика // Кант И. Критика чистого разума. СПб.: Наука, 2008. С. 58.


[Закрыть], а пространство есть «субъективное условие чувственности, при котором единственно и возможны для нас внешние созерцания»[75]75
  Там же. С. 54.


[Закрыть]. Гомогенизация пространства и времени заключается в том, что время становится пространством, объективированным по отношению к человеку, которое заполнено абстрактными единицами стоимости. Так, пространство и время перестают быть формами чувственности субъекта, поскольку начинают составлять объективную и независимую от человека реальность, в которую он включается в качестве предмета / вещи / товара, который может быть посчитан и имеет свой числовой / денежный эквивалент. Капитализм отнимает у человека возможность чистого созерцания, и оказывается тем первичным опытом, на основе которого у субъекта формируется представление о мире. Такое представление оказывается, по сути, представлением о капитализме (ментальной моделью капитализма), через призму которого человек начинает воспринимать и постигать мир. Можно сказать, что такое господствующее представление является представлением о ценности меновой стоимости как эквивалента для всех возможных общественных отношений. На наш взгляд, капитализм совершает антропологическую интервенцию в устройство субъекта, лишая его способности к трансценденции, замыкая его познавательную способность на освоение и познание мира через призму представления о меновой стоимости. Это означает, что логика калькуляции и стоимости ложится в основу человеческих отношений, когда «практические человеческие отношения существуют только через установление цены <…> между покупателем и продавцом, между, по видимости, свободными, равными и изолированными индивидами»[76]76
  Гольдман Л. Лукач и Хайдеггер. СПб.: Владимир Даль, 2009. С. 116.


[Закрыть]. Таким образом, исходя из тезиса Лукача о том, что закон меновой стоимости является условием процесса гомогенизации пространства и времени, мы делаем вывод о том, что капитализм становится господствующим представлением, которое подчиняет своей логике сознание человека, что и является проявлением капиталистической «рациональности». Функционирование капитализма в качестве господствующего представления является условием капитализации всех сфер человеческой жизни, экспансии закона стоимости в культуру, политику, искусство и повседневную жизнь. Однако, как мы отмечали раньше, оборотной стороной капиталистической «рациональности» является иррациональный момент. Иррациональность проявляется здесь в том, что капитализм как система доминирующих представлений носит иллюзорный характер, вот только человеку сложно занять такую точку зрения, в которой искусственный и фиктивный характер капитализма в качестве слаженной, рациональной и эффективной системы окажется виден. Отличительной особенностью капитализма, по мысли Лукача, является то, что при всей видимости слаженности системы, капиталистические процессы носят фрагментированный характер, и представляют собой серию частных операций, подчиненных принципу случайности. И очевидно, что именно рациональная калькуляция, воплощенная в законе меновой стоимости, удерживает эту систему в качестве однородной, целостной и рационально обоснованной. Иррациональность капитализма состоит в том, что он производит новую вещественность, новый тип фиктивной материальности, которая именуется фетишизмом и означает не столько товарный мир потребления, сколько «метаязык, относящийся к магическому мышлению»[77]77
  Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака. М.: Академический проект, 2007. С. 110.


[Закрыть]. Иррациональность капитализма проявляется в метаязыке, и это оказывается возможным, потому что капитализм осуществляет свою деятельность на уровне представления; и товарный мир, который он образует, обретает ценность не в силу качественных, материальных характеристик товара, а в силу тех смыслов, которыми их наделяет количественная характеристика стоимости. Капитализм, по сути дела, осуществляет массовое производство дискурсивных симулякров, он производит «фетишизм означающего, т. е. захваченность субъекта “деланными”, дифференцированными, закодированными и систематизированными моментами предмета»[78]78
  Там же. С. 113.


[Закрыть]. Так, капитализм осуществляет экспансию в культуру и антропологию посредством кодирования всех сфер человеческой жизни, и человеку остается лишь правильно считывать этот код, тем самым осуществляя жест «рационального» постижения мира. Происходит процесс обобщения и абстрагирования меновой стоимости, которая постепенно переносясь в сферу мышления и сознания человека, формирует из него субъекта, очарованного «призрачной» предметностью фетишизма. Фрагментированный, лишенный целостности и ценности вложенного в него труда, капиталистический товар функционирует только за счет приписывания ему смысла извне, наделения его теми качествами, которыми он не обладает, что и делает его желанным. Парадокс капиталистической «рациональности» состоит в том, что стандартизированный, автоматически произведенный товар, как результат серийного производства, благодаря «метке» (бренд) капиталистического означающего становится знаком, который кодирует / «прошивает» все области человеческой жизни, некогда отдаленные от экономики, а именно: политику, искусство, повседневную, праздничную, сексуальную жизнь и т. п. Подобная знаковая фетишизация всех уровней существования общества ведет к тотальной капитализации культуры в целом. Одной из основных особенностей экспансии капитализма в культуру является то, что экономическая жизнь становится целью всякой общественной деятельности. В капитализме подменяется трансцендентная цель, свойственная живой мысли и желанию, капиталистическим суррогатом акта потребления, который представляет собой чистую симуляцию удовлетворения. Овеществление сознания, постулируемое Лукачем, является ничем иным как проявлением капиталистической иррациональности, так как человек погружается в фиктивный мир, где ценностью наделяются только предметы, события и люди, задействованные знаковой логикой капитализма. Важно отметить, что «фетишизации подвергается закрытое совершенство некоей системы, а не “золотой телец” или сокровище»[79]79
  Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака. М.: Академический проект, 2007. С. 115.


[Закрыть]. Это еще раз подчеркивает призрачный характер вещественности, которую формирует капитализм, и позволяет говорить о том, что капитализм осуществляется именно как дискурсивная практика, создающая ложную знаковую реальность.

По утверждению Лукача, в искусстве процесс капитализации проявляется на уровне утраты ценности произведения искусства самого по себе и отсутствия возможности быть творческим независимым производителем: «при капитализме вообще нет ни одного класса, который бы в силу своего положения в производстве был призван к культурному творчеству»[80]80
  Лукач Д. Cтарая культура и новая культура. Политические тексты. М.: Три квадрата, 2010. С. 153.


[Закрыть]. Капитализм буквально не оставляет возможности состояться социальной культуре, так как формирует запрос на создание культурного продукта. Как отмечается в рассуждениях Лукача, в культурном продукте утрачивается его целостность, в нем отсутствует цель сама по себе, он представляет собой лишенные внутренней связи части. Подобный процесс мы наблюдали и в капиталистическом производстве, следовательно, объективные законы капиталистического производства переносятся на искусство как культурный продукт. Реализация капиталистической иррациональности в культуре состоит в том, что культурный продукт в качестве товара оказывается лишенным внутренней связности и завершенности, он не заключает в себе ценности, а лишь имеет смысл для абстрактного расчета, он «рационален лишь как товар»[81]81
  Там же. 156.


[Закрыть]. Итак мы видим, что фрагментированная структура процесса производства переносится в сферу культуры и находит воплощение в рациональной целостности формы культурного продукта, которая эквивалентна стоимости. Именно так капиталистическая «рациональность» и ее «дух» изгоняют художественный «дух» из произведения искусства, делая из него бездушный товар. Лукач отмечает, что, с одной стороны, капитализм революционизирует культуру с точки зрения разрушения преемственности и традиции, которая раньше была зафиксирована в целостном характере произведения искусства как самоцели, но, с другой стороны, культура становится производством на продажу. Здесь Лукач прослеживает тенденцию подчинения культуры моде как частному проявлению капиталистической логики, связанной с настоятельным требованием производства новизны. Как отмечает Лукач, мода ускоряет время воспроизводства культуры, появляются все новые и новые продукты, радикально отличные друг от друга безотносительно к идеалам красоты и ценности. Мода формируется как слепок производственной практики, можно сказать, что «мир моды есть изнанка труда»[82]82
  Барт Р. Система моды. Статьи по семиотике культуры. М.: Изд. им. Сабишниковых, 2003. С. 282.


[Закрыть]. Фрагментированный характер производства и товарно-знаковый фетишизм воспроизводятся в моде, которая является одним из источников формирования «призрачной предметности», в связи с этим можно сказать, мода представляет собой одно из проявлений метаязыка капитализма. Она производит риторические обоснования эмпирической применимости вещи. Так, мода связана не просто с массовым производством огромного количества товаров и вещей, но она создает нарративы о товарах, которые обосновывают культурную, ценностную, эмоциональную значимость вещи. «<…> Риторика вводит в Моду целый ряд ложных функций, цель которых, разумеется, в том, чтобы придать модному знаку гарантию реальности <…>»[83]83
  Барт Р. Система моды. Статьи по семиотике культуры. М.: Изд. им. Сабишниковых, 2003. С. 300.


[Закрыть]. Очевидно, что риторика моды является проявлением капиталистической «рациональности», которая реализуется в практиках оправдания ценности той или иной вещи, доступ к которой получает покупатель в акте потребления. При этом иррациональность моды проявляется в том, что она производит ложную фактичность: мода преобразовывает свои законы в факты. При этом факт является ирреальным, мифическим по своей сути, однако, он подчиняет себе повседневную реальность. Так, риторическое высказывание или императив «В этом сезоне моден синий цвет, или черный шелк, или свободный силуэт и т. п.», по сути, не подкреплены никакими требованиями эмпирической реальности, но предстают как факты, структурирующие ее. Мода успешным образом обживает, обыгрывает, наделяет знаками временную раскладку нашего повседневного опыта: на уровне времен года – это весна, когда наряды должны быть особенно впечатляющими, на уровне года – это отпуск, в который можно отправиться налегке с изящным чемоданом, на уровне недели – выходные, когда можно ритуально потреблять (заниматься шопингом), праздно проводя время в кафе, ресторанах и кино. Так, мода подчиняет своему диктату время, а значит, сводит его к пространству, заполненному наделенными стоимостью вещами, событиями, перемещениями, отношениями. При этом мода есть «особое страстное переживание времени»[84]84
  Там же. С. 307.


[Закрыть], в силу своей изменчивости и непостоянства мода отрицает свое собственное прошлое: «каждая новая Мода – это отказ от наследия, восстание против гнета старой Моды»[85]85
  Барт Р. Система моды. Статьи по семиотике культуры. М.: Изд. им. Сабишниковых, 2003. С. 307.


[Закрыть]. Риторические оправдания, которые составляют основу функционирования моды, являются достаточно значимыми, так как именно они ухватывают в себе капиталистическую иррациональность, которой подчиняется наше восприятие себя и мира, когда мы следуем диктату моды. Как пишет Барт, «мода открывается во внешний мир; через посредство риторики мир присутствует в ней <…> как комплекс «оправданий», т. е. как идеология; посредством риторического языка Мода сообщается с миром, принимает известное участие в отчуждении и рациональном мышлении людей»[86]86
  Там же. С. 311.


[Закрыть]. Мода выступает как инструмент формирования капиталистической утопии для среднего класса, которая поддерживается различными стереотипами модной риторики.

По мнению Лукача, парадоксальность процесса экспансии капитализма в культуру состоит в том, что порожденная капиталистическим духом буржуазная идеология индивидуальной свободы, воплощенная в культуре, не может быть распространена на все общество в целом (т. е. на пролетариат), поэтому единственной возможной культурой при капитализме оказывается культура, в основе которой лежит критика капиталистической системы. Капитализм не дает осуществится возможности познания мира как целого, в его тотальности, а формирует горизонт постижения фактичности, которая носит идеологический характер. При этом довольно сложно занять критическую точку зрения в отношении капитализма, так как он воплощает основанную на принципе калькуляции рационализацию действительности, которая формирует созерцательное отношение человека к миру, направленное на прогнозирование будущего, при этом предупреждая любую активную деятельность. Лукач выделяет три типа классового сознания, обусловленного капиталистической системой: «…сознание промежуточных слоев, сознание буржуазии и сознание пролетариата»[87]87
  Гольдман Л. Лукач и Хайдеггер. СПб.: Владимир Даль, 2009. С. 148.


[Закрыть]. Сознание промежуточных слоев – это сознание мелкой буржуазии, которая в своих действиях и взглядах склонна присоединяться и воспроизводить стереотипы буржуазного сознания. Последнее характеризуется тем, что оно не способно познавать мир как целое, т. е. занять точку зрения тотальности, которая делает возможным разоблачение капиталистической системы и является условием практического разрушения классовой структуры. Буржуазное мышление постигает мир как факт, т. е. как ложную предметность, а значит, идеологически. По мысли Лукача, буржуазное сознание и мышление находит свою научную легитимацию в позитивизме. Позитивистская установка в качестве способа познания мира формирует научные понятия, которые трактуются как отражение явлений непосредственной эмпирической предметной данности. Позитивистский научный факт воплощает в себе явление, а не сущность предметной данности, именно в этом и состоит, как считается, радикальная слепота данного подхода к действительному положению вещей. Последнее выражается в том, что научный факт всегда представляет собой продукт определенной установки сознания, которая является исторически обусловленной, в данном случае, обусловленной капитализмом как определенным этапом исторического развития. Как отмечает Лукач, «<…> такова сущность фактов, <…>, что они вырастают из капиталистического общества»[88]88
  Лукач Д. История и классовое сознание. Исследования по марксистской диалектике. М.: Левая карта, 2003. С. 111.


[Закрыть]. Важным моментом в позитивизме как науке, воплощающей буржуазное мышление, является то, что методологию, пригодную для изучения природных фактов, этот тип мышления переносит и на изучение общественных процессов, и капиталистическая рациональность в данном случае воплощается в том, что представленные вне времени, вне логики развития «чистые факты» легитимируют капиталистическую систему отношений как естественную. Это значит, что позитивизм выступает в качестве научного обоснования естественной природы капитализма. В связи с этим капитализм начинает восприниматься человеком «<…> как если бы он определялся вечными законами природы и разума к вечному существованию<…>»[89]89
  Там же. С. 113.


[Закрыть]. Именно позитивизм способствует тому, чтобы законы капитализма воспринимались и мыслились в сознании людей, как природные законы, например, как неизменная повторяемость времен года, в очередность которых человек не может вторгнуться и что-то изменить. Происходит это потому, что факт в рамках позитивизма представляется как объект, независимый от сознания субъекта, в то время как «объекты существуют лишь в соответствии с субъектом и по отношению к практике этого субъекта»[90]90
  Гольдман Л. Лукач и Хайдеггер. СПб.: Владимир Даль, 2009. С. 169.


[Закрыть]. Так, Лукач противопоставляет научную, позитивистскую методологию и философский подход к анализу действительности. Очевидно, что «капиталистическое общество в своем функционировании стремится придать социальным фактам овеществленную и количественную видимость, аналогичную тем фактам, которые изучают естественные науки, и поэтому использование этих методов, – которые иногда, по видимости, оказываются эмпирически подтвержденными, – вводит априори тот факт, что социальная реальность в силу своей природы имеет и должна всегда сохранять капиталистическую структуру»[91]91
  Там же. С. 101.


[Закрыть]. В этом, на наш взгляд, и состоит капиталистическая «рациональность», которая находит легитимацию в позитивизме. Тип мышления, способный противостоять капиталистической «рациональности» / иррациональности позитивизма, можно назвать диалектическим. Так, например, в учении Лукача постулируется, что именно материалистическая диалектика как метод познания обладает революционным потенциалом. Диалектический метод при познании факта позволяет отличить реальное существование от содержания факта. Материалистическая диалектика познает не факты, а отношения фактов в общественно-историческом процессе развития капитализма. Диалектический способ мысли позволяет увидеть тотальность капиталистического способа производства и понять факты общественной жизни как моменты исторического развития, включенные в эту тотальность, и познать их как конкретную тотальность, т. е. как опосредованное бытие. Как считает Лукач, диалектическое постижение тотальности представляется единственным методом истинного постижения действительности. В контексте материалистической диалектики «конкретная тотальность <…> является подлинной категорией действительности»[92]92
  Лукач Д. История и классовое сознание. Исследования по марксистской диалектике. М.: Левая карта, 2003.С. 112.


[Закрыть]. Именно материалистическая диалектика является способом познания объективного экономического антагонизма, выраженного в классовой борьбе.

На наш взгляд, концепция Лукача о классовом сознании пролетариата[93]93
  Необходимо отметить, что развитие идеи классового сознания в теории Лукача во многом обусловлено влиянием Р. Люксембург и ее работой «Накопление капитала» (1913).


[Закрыть] может быть рассмотрена как критика теории капиталистической «рациональности» через проблематизацию нового понимания культуры. Классовое сознание пролетариата посредством практики способно инициировать собственную актуализацию и выступить в качестве преобразующего мир мышления. Диалектическая форма мышления – это то, что предстоит открыть в себе пролетариату. Пролетариат должен осознать себя как класс, тем самым занять классовую точку зрения (точку зрения тотальности), из позиций которой открывается возможность постижения общества в качестве целого. Пролетариат выступает как объект и субъект собственного самосознания, именно осознав себя как класс, пролетариат становится способным к революционным действиям. В этом отношении пролетарское классовое сознание выступает как единство мысли (теории) и действия (практики), которые с необходимостью должны прийти на смену господствующей капиталистической «рациональности». Однако революционный класс находится в бессознательном состоянии относительно своей истинной общественной функции, и причина тому свойственная пролетарию диалектическая раздвоенность сознания между сиюминутным интересом и конечной целью. Поэтому классовое сознание может сформироваться только через преодоление диалектического противоречия в себе, т. е. через самоликвидацию и создание бесклассового общества в ходе революции. Именно понимание пролетариата как класса, который не желает своего собственного сохранения и утверждения, является важным моментов в размышлениях Лукача. Если вернуться к его прежнему положению о том, что единственной культурой может быть культура, критикующая капитализм, то пролетариат берет на себя функцию совершения не просто политической революции, деконструирующей классовую структуру, но и культурно-философской революции, которая создает новый тип культуры. Теория и практика в учении Лукача взаимообусловлены и связаны так, что «революция» не могла бы свершиться, со стороны этого класса, без подлинно истинного понимания «особенности пролетариата им самим и осознания его исторических целей»[94]94
  Гольдман Л. Лукач и Хайдеггер. СПб.: Владимир Даль, 2009. С. 155–156.


[Закрыть]. В этом отношении пролетарская культура, по Лукачу, способна противостоять капитализму и осуществить возможность подрыва основы класса как значимой единицы социальной структуры общества. Так, пролетарское сознание несет в себе историческую миссию формирования нового типа культуры.

В связи с этим встает вопрос: каким образом пролетариат может выйти из бессознательного состояния относительно своей эмансипационной функции и перейти к действию? Согласно Лукачу, толчком к пробуждению пролетарского сознания является открытие им для себя той истины, что за рациональной формой организации капиталистической системы скрывается суть капитализма, которая воплощена в иррациональном характере насилия. В данном случае, насилие, которое скрывается за «завесой» рациональной формы труда, и является «конкретным образом иррациональной границы»[95]95
  Лукач Д. Овеществление и сознание пролетариата. М.: Левая карта, 2003. С. 262.


[Закрыть] капиталистической рациональности. По мысли Лукача, для всех других типов сознания, кроме пролетарского, иррациональная насильственная суть капиталистических отношений остается недоступной для понимания. Иными словами, функция капиталистической «рациональности» состоит в том, чтобы не допустить до осознания человека истинную сущность капитализма, которая есть насилие. Так, иррациональное насилие, которое камуфлирует капиталистическая «рациональность», может быть прекращено благодаря тому, что оно окажется «видимым» для пролетариата, который осознал себя как класс. Необходимо отметить, что насилие, которое осуществляет капитализм – это насилие над временем, и связанное с ним насилие капитализированного времени (рабочего времени) над человеком. Так, внутри капиталистического процесса производства рабочему, претерпевающему свое превращение в товар, и осознающему себя объектом (а не субъектом) производственного процесса, представляется возможность выйти за пределы непосредственного бытия. Подобное осознание и есть обнаружение подлинной предметной формы бытия. Осознание рабочим себя в качестве товара, производящего другой товар, раскрывается через обнаружение той истины, что значение рабочего в качестве личности сводится к усредненной единице рабочего времени, в которой измеряется труд. Именно проблема рабочего времени и осознание его дегуманизирующей и насильственной сущности могут позволить пролетариату осознать, что в своем общественном бытии он представлен как объект, а не как активное начало производственного процесса. В то же время пролетарий активен, т. е. выступает как субъект производственного процесса, так как продает свою рабочую силу в качестве товара. Такое положение пролетариата – и как субъекта, и как объекта производственного процесса, – порождает раскол его целостной личности, – это и есть, по мнению Лукача, благоприятная ситуация для проявления классового сознания. В этой ситуации сознание пролетариата выступает как самосознание товара или как «самопознание, саморазоблачение, основанное на товарном производстве, на товарном обращении капиталистического общества»[96]96
  Лукач Д. Овеществление и сознание пролетариата. М.: Левая карта, 2003. С. 253.


[Закрыть]. Такую операцию Лукач называет «привхождением самосознания к товарной форме»[97]97
  Там же.


[Закрыть]. Оно носит практический характер, так как позволяет совершиться структурному и предметному преобразованию в объекте познания. Для пролетарского сознания становится явлена истина о том, что меновая стоимость поглотила собой общественную действительность. Актуализация сознания пролетариата в качестве самосознания товара воплощает в себе качественное диалектическое изменение, которое ведет к формированию класса, способного действовать. «Только класс (а не “род”, который является только контемплятивно-стилизованным, мифологизированным индивидом) способен практически-преобразующим образом соотноситься с тотальностью действительности. И класс также способен на это лишь тогда, когда он в состоянии видеть в вещественной предметности данного ему, преднайденного мира некий процесс, который одновременной является его собственной судьбой»[98]98
  Лукач Д. Овеществление и сознание пролетариата. М.: Левая карта, 2003. С. 275.


[Закрыть]. Пролетарское сознание способно с необходимостью раскрыть форму овеществления, которой пронизана общественная жизнь и культура. Превосходство пролетарского сознания над капиталистической «рациональностью» состоит в том, что оно имеет возможность познать тотальность общества как конкретную историческую тотальность, оно способно преодолеть диалектическую расколотость в себе и постичь действительность как становление. Именно пролетарское сознание постигает вещественность как отношение между индивидами, что является воплощением единства теории и практики. Актуализация сознания пролетариата ведет к тому, что человек вновь становится мерой всех вещей. Это означает, что осознание пролетариатом себя в качестве класса несет в себе гуманистическую миссию, которая может осуществиться в революционном действии. Лукач склоняется к тому, что пролетарская революция должна привести к коммунистическому преобразованию общества. Лукач трактует коммунистическую революцию не столько как военное или экономическое действие, сколько как культурно-философское преобразование, которое реализуется в самоуничтожении пролетариата с целью создания вместо классового общества новый тип бесклассовой культуры.