Текст книги "Капитализм и культура: философский взгляд"

Как видно, представленное прочтение Лукача пытается отойти от ортодоксальных трактовок его учения, предлагая увидеть Лукача в новом свете, а именно, в качестве теоретика капиталистической иррациональности. Лукачу удалось раскрыть противоречивый и неоднозначный смысл капиталистической «рациональности», который состоит в иррациональной сущности капитализма. Концепция Лукача позволяет понять механизм формирования капиталистической «рациональности» и объясняет, каким образом иррациональный момент в функционированиикапитализмаоказываетсяскрытотосознанияи понимания большинства людей. Проблематизация капиталистической иррациональности получает развитие на основе анализа Лукачем закона стоимости Маркса, благодаря чему становится очевидным, что сама практика счета / калькуляции в рамках формирования капитализма является иррациональной, так как она способствует объективации капиталистических законов производства и является источником формирования «призрачной» / фетишистской предметности. Капитализм является такой системой, которая радикальным образом преобразует человеческую чувственность, лишая его априорной способности к чистому созерцанию, так как сводит время к пространству, заполненному калькулируемыми вещами. Калькуляция рабочего времени в виде усредненной единицы общественно-необходимого рабочего времени, выраженного в единице стоимости и количестве произведенного товара, – это и есть то насилие, которое капитализм совершает над временем, а время – над человеком.

Действительно, именно благодаря концепции Лукача становится понятен механизм формирования капиталистической «рациональности» как распространение закона стоимости (и закона прибавочной стоимости) на культурную, социальную, политическую жизнь общества. В центре этого процесса стоит ситуация объективации времени, которое становится пространством, заполненным фиктивной предметностью, по отношению к которой человек предстает как безучастный зритель. Гомогенизация пространства и времени, которая совершается в ходе формирования производственных процессов, постепенно совершает экспансию в сферы антропологии, культуры и повседневности. Так, объективированные пространство и время формируют тотальную вещественно-знаковую капиталистическую реальность, которая выдает себя за фактическую предметность. Это приводит к тому, что, сталкиваясь с миром, человек уже всегда сталкивается с системой капитализма. Познавая факты капиталистической «реальности», человек думает, что познает действительный мир, тогда как на самом деле он познает мир капитализма как действительный, что и является основанием для понимания капитализма в качестве естественной, природной и закономерной системы. Так, объективация и фетишизация таких категорий, как время и пространство, которые совершаются в капиталистическом мире, являются предпосылками того, что человеческое восприятие и поступки оказываются уже навсегда «прошиты» логикой капитализма. Таким образом, закон стоимости совершает экспансию в культуру, политику, повседневную жизнь, делая калькуляцию универсальным эквивалентом ценности. Калькуляция рабочего времени, привнесенная во все жизненные и культурные процессы, как возможность сведения человека, отношений, событий, произведений искусства, да и просто вещей к усредненной единице стоимости раскрывается как иррациональность насилия, которое осуществляет капитализм. При этом в учении Лукача очень точно отмечен тот момент, что за видимой рациональностью формы капиталистических законов и отношений скрываются фрагментированность, частичность и случайность, как истинные характеристики всех капиталистических процессов. Капитализм – иррациональная система. Понимание и осознание этой истины – первый шаг к освобождению человека от «зачарованности» призрачной предметностью капитализма. Так, Лукач проблематизирует особый тип субъекта культуры, который, находясь между рациональностью и иррациональностью капитализма, способен осознать его насильственную природу и подорвать основы капиталистической культуры. Увидеть фрагментированность, случайность, хаос капитализма можно только будучи в состоянии целостности, т. е. в состоянии осознания себя как класса. Именно классовое сознание пролетариата открывает возможность занять «точку зрения тотальности», иными словами, увидеть мир как целое, а не как изолированную, фрагментированную, случайную серию сингулярностей. Осознавший себя как класс пролетариат, оказываясь субъект-объектом истории, способен соединить практику революции и теорию философии, как условия радикальных изменений. Пролетарское сознание – та сила, которая обладает возможностью разрушить иллюзию капиталистической «рациональности», выявить на свет ее иррациональность и создать новый тип культуры. В этом смысле наше обращение к Лукачу выглядит как своеобразная «ностальгия по классу» в эпоху бесклассового общества, т. е. если класса нет (или «пролетариата не существует»[99]99
  Выступление А. Негри. Европейский университет. 2014 // URL: http://www. youtube.com/watch?v=4wmuhCYpc3w (дата обращения 25.03.2015).


[Закрыть]), то надежда на преобразования также потеряна? С позиции современности можно сказать, что капиталистическая «рациональность» / иррациональность пережила класс, как единственную возможность собственной деконструкции. И «точка зрения тотальности», как осуществление способности обнаружить искусственный, мифологический, ирреальный характер капитализма, может мыслится лишь как утопия прошлого. Однако нельзя не отдать должное тому, что Лукач поднимает и проблематизирует вопрос необычайно актуальный и важный в условиях современности: как возможен революционный субъект в условиях капиталистической экспансии? Многие теоретики полагают, что текст Лукача является политически ангажированным, так как его создание связано с событиями революционного переворота в России 1917 г. В связи с этим концепция субъект-объекта истории в лице пролетариата получает толкование в качестве попытки обоснования идеи о значении роли партии в качестве определенной структуры, в рамках которой и возможна актуализация самосознания пролетариата как класса. Но данное понимание теории Лукача носит ортодоксальный характер, тогда как, на наш взгляд, эвристическим потенциалом обладают следующие положения его концепции: 1) пролетариат формируется как политическая сила в своеобразном «разломе» бытия, между рациональной формой и иррациональным содержанием системы капитализма; 2) значимость Augenblick, т. е. момента вмешательства в ситуацию, обусловленную единством теории и практики. Действие, способное изменить ход вещей, может быть истолковано в традиции Бадью как Событие[100]100
  Жижек С. Г. Лукач – философ ленинизма. Праксис, 2003. Статья является приложением к русскому изданию «История и классовое сознание».


[Закрыть], где пролетариат предстает как революционный субъект, ангажированный истиной. Так, Лукач предстает в качестве важного теоретика в актуальной полемике вокруг возможности политического субъекта в условиях современного капитализма.

§ 2. Инструментализация разума и мимесис в условиях позднего капитализма

Проект Маркузе – это теория о возможности преодоления господства капиталистической рациональности за счет освобождения эротического потенциала индивида, которая ложится в основу формирования концепции о не репрессивном типе культуры. Понятие технической рациональности является ключевым в рассуждениях Маркузе. Его анализ позволяет связать процесс капитализации всех сфер общественной жизни с развитием техники, получившим реализацию в рамках индустриального производства. С первых строк своей работы «Одномерный человек» Маркузе выдвигает тезис о том, что современное общество мыслится как воплощение Разума, рациональности, в то время как в качестве целого общество есть воплощение иррациональности[101]101
  Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. С. XI.


[Закрыть]. Иррациональность общества как такового заключается в том, что его бешеная производительность держится на насилии, благополучие на постоянной угрозе войны, отдых на продолжении труда и т. п. Подобное положение дел свидетельствует о том, что техническая рациональность воплощает в себе функцию контроля. Технические формы контроля вписывают человека в социальный, культурный и производственный процессы, формируя из него потребителя. Потребитель в индустриальном обществе – это тот, кто удовлетворяет «вмененные» ему потребности, утрачивая связь с субъективным измерением истины желания. Классические психоаналитические понятия, такие как принцип реальности и принцип удовольствия, получают новое осмысление в теории Маркузе через проблематизацию принципа производительности, определяемый как «специфический, принцип реальности, который направляет прогресс западной цивилизации»[102]102
  Маркузе Г. Эрос и цивилизация. М.: АСТ, 2003. С. 114.


[Закрыть]. В концепции Маркузе принцип производительности рассматривается как специфическая историческая форма принципа реальности, связанная с развитием капитализма. Сущность принципа производительности заключается в том, что он воплощает рациональное принуждение к труду. В связи с этим принцип производительности входит в противоречие с принципом удовольствия и является источником формирования репрессированной сексуальности. Это означает, что принцип производительности заступает на место принципа удовольствия, тем самым способствует тому, что эротический потенциал индивида трансформируется в сексуальность, которая становится управляем удовольствием. Так, «ложные потребности, которые навязываются влечениям[103]103
  Мы позволили себе заменить постоянно употребляемый в тексте перевод понятия «Trieb» («инстинкт») на более корректный с точки зрения психоаналитической грамматики – а именно «влечение».


[Закрыть] принципом реальности, во многом были определены господством и отчуждением, коренящимися в преобладающей социальной организации труда»[104]104
  Маркузе Г. Эрос и цивилизация. М.: АСТ, 2003. С. 114.


[Закрыть]. Управляемое удовольствие объясняется тем, что на смену естественным объектам эротического влечения приходят новые, искусственно созданные, потребности, которые начинают формировать либидинальную жизнь субъекта. Сексуальность фетишизируется и оказывается напрямую связана с вещами, предметами, товарами, обладание которыми начинает приносить удовольствие. Так, сексуальность начинает зависеть от потребления товаров и услуг, что и знаменует собой процесс капитализации либидо. Помимо вторжения в любовную, эротическую жизнь субъекта и перекраивания ее под капиталистические стандарты, логика потребления изменяет и социальную стратификацию общества. Потребление оказывается условием иллюзорного равенства людей, которое в какой-то мере способствует тому, что классовые границы оказываются размыты, а это в свою очередь способствует формированию нового типа «капитализма без классовой борьбы»[105]105
  Жижек С. Что такое китаизация? 2015 // URL: http://theoryandpractice.ru/ posts/10779-sinicisation (дата обращения 14.10.2014).


[Закрыть]. Так, «если рабочий и его босс наслаждаются одной и той же телепрограммой и посещают одни и те же курорты, если макияж секретарши не менее эффектен, чем у дочери ее начальника, если негр водит “кадиллак” и все они читают одни и те же газеты, то это уподобление указывает не на исчезновение классов, а на степень усвоения основным населением тех потребностей и способов их удовлетворения, которые служат сохранению Истеблишмента»[106]106
  Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. С. 11.


[Закрыть]. В обществе благосостояния, как его характеризует Маркузе, где средний уровень заработка рабочих достаточно повысился, и логика потребления взяла верх над способностью мыслить, оппозиция, как критика и практика по деконструкции капитализма, оказывается сведена к минимуму. Так, капитализм блокирует любые потенции к реализации революционной силы за счет «уравнивания» людей в роли потребителей. В индустриальном обществе именно культура, ставшая культурой потребления, оказывается той силой, которая интегрирует человека в капитализм. Потребительская культура рождает ложное сознание людей, выраженное в операциональном способе мышления взамен понятийному. Индустриальная культура формирует одномерного человека, являясь условием формирования одномерного мышления, которое можно назвать капиталистическим. Одномерность мышления индустриального человека находит воплощение в языке, который утрачивает свое историческое измерение, историческую память, и оказывается воплощением функции контроля. Язык в системе капитализма политизируется и служит пропагандистским целям, он уже больше не представляет собой связку означаемого с означающим, а скорее несет в себе коннотации образа. Коммерциализированные образы символизируют единство политики, бизнеса и развлечений в капиталистическом мире. Что еще более важно, культура потребления, досуга, прогресса выполняет терапевтическую роль в отношении индивидов, помогая им адаптироваться и наиболее эффективно встроиться в капиталистический процесс, начать получать «удовольствие» от включенности в производство во всех его проявлениях. Так, человек объективируется не только в трудовом процессе, но и на уровне повседневности наблюдается тенденция подчинения его жизненного уклада принципу производительности. В условиях капитализма человеческий отдых и досуг оказываются частью капиталистического воспроизводства: телешоу, сериалы, психотерапия, шопинг, интернет, социальные сети, компьютерные игры, посещение кафе и т. п. являются единственной возможностью «отключится» от капиталистической «реальности». Подобная ситуация свидетельствует о том, что человек совершенно утрачивает возможность иметь в своем распоряжении свободное время. Посредством вторжения капиталистической логики во все сферы культурной жизни общества формируется «технологическое сообщество управляемого населения»[107]107
  Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. С. 35.


[Закрыть].

В индустриальном обществе, как утверждает Маркузе, мы не являемся свидетелями перехода «высокой культуры» в массовую, а скорее происходит более радикальный процесс, когда капиталистическая действительность сама опровергает культуру. Высокая культура была творцом нового измерения реальности, но в связи с технизацией процесса производства и развитием капиталистической рациональности, происходит утрата того трансцендентного измерения, которое она ранее обеспечивала. За счет того, что культурные ценности оказываются встроены в процесс массового производства и действующие социальные институты, они начинают быть силой управления сознанием людей. Культурная индустрия создает новую материальность, которая воплощает в себе идеалы, нужные власти. По мнению Маркузе, культура перестает быть связана с процессом сублимации, в силу чего в капиталистическом обществе начинает господствовать принцип десублимации. Культура вместо опосредованного удовлетворения, начинает воплощать в себе непосредственное удовлетворение «здесь и сейчас». Это означает, что общей тенденцией в развитии общества становится уменьшение проявления эротической энергии и увеличение проявления сексуальной энергии, но уже всегда в качестве репрессированной. Управляемая десублимация полностью деконструирует человеческую способность к трансцендированию, формируя субъектов, живущих в иллюзии счастливого сознания.

Важным моментом в рассуждениях Маркузе является положение о том, что капитализм подчиняет себе измерения пространства и времени. Капитализм осуществляет процесс деэротизации пространства и времени. Капиталистическое отчуждение трактуется Маркузе как механизм подавления либидо за счет процесса капитализации времени. В силу того, что человек в ходе процесса производства отчуждается от продукта труда, от средств производства и от самого себя, время работы перестает быть связано с возможностью получения удовольствия. Так как человек в условиях капитализма не может достигать удовольствия в трудовой деятельности, то для удовольствий у него должно оставаться время, которое, однако, оказывается поглощено необходимостью исполнения семейных обязанностей и участием в «регулируемых» развлечениях. Из чего становится ясно, что и время досуга оказывается лишено удовольствия. Так, основным результатом экспансии капиталистических отношений в человеческую жизнь является процесс деэротизации / капитализации времени, а это означает, что у человека не остается времени для получения удовольствия. При этом капитализация времени приводит к тому, что в человеке подавляются любые проявления эротического чувства за счет вторжения в его жизнь репрессивной сексуальности. Подобного рода сексуальность определяется как энергия, интегрированная в трудовой процесс, которая оказывается направлена на осуществление социально-полезной деятельности. Иначе говоря, эротическое измерение человеческого существования переводится в разряд осуществления функции управляемой сексуальности. Становится очевидно, что сексуальность, интегрированная в трудовой процесс, капитализируется, а экономика обретает черты либидинальной экономики, подчиненной законам производства. Буквально ритм производства задает тон импульсам души и подчиняет человека целиком. Появляется феномен бессознательного технологического автоматизма труда, когда сам труд становится и объектом, и субъектом производства. В капиталистическом обществе происходит овеществление энергии человеческого труда, т. е. происходит обратный процесс перехода от количества к качеству труда[108]108
  Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. С. 48.


[Закрыть]. Для Маркса как раз автоматизация труда и овеществление энергии должны были разорвать связь человека и машины, тем самым создать условия для освобождения труда и открыть возможности для самореализации человека. Однако, как полагает Маркузе, репрессивная включенность человека в механизированный процесс производства, не позволяет осуществиться революционизированной функции автоматизации. В этих рассуждениях видна параллель между учением Лукача и теорией Маркузе: оба мыслителя связывают феномен овеществления с процессом капитализации времени. Маркузе делает акцент на том, что капиталистические законы, не столько способствуют объективации категории времени (как отмечено в концепции Лукача), сколько ложатся в основу процесса сексуализации времени. По сути, капитализм отнимает у человека возможность переживания удовольствия во времени, превращая его жизнь в ритуальное, регламентированное исполнение сексуальных функций в рамках распорядка. Подобный процесс имеет отношение и к изменению способа функционирования пространства. Урбанистическая архитектура, пришедшая на смену пейзажу, трактуется Маркузе как воплощение процесса деэротизации пространства. Пространство оказывается отчуждено от человека как некая декорация, формирующая определенную оптику восприятия мира, диктуя маршруты перемещений, воспроизводя капиталистический ритм города. Супермаркеты, аптеки, кинотеатры, бизнес-центры, рекламные растяжки, банки, метро, такси, кафе, рестораны и т. п. – все эти объекта расположены так, чтобы экономить наше время и обеспечить максимальную скорость принятия потребительских решений. Урбанистическое пространство сексуализировано настолько, что человеку не остается «зазора» для того, чтобы взглянуть на мир своими глазами. Отчужденное видение мира – это результат экспансии логики капитализма в повседневную окружающую среду. Капитализм формирует ситуацию управляемого взгляда, опосредованного взглядом Другого (Капитала). В этом отношении мы снова сталкиваемся с идеей о том, что капитализм подчиняет своей логики две важнейшие антропологические категории – это пространство и время, тем самым создает мистифицированную / иррациональную реальность, в которой человеку отводится чисто инструментальная функция. При этом капитализм производит определенную альтернативную знаковую реальность, которая выдает себя за единственно возможную и естественную фактическую реальность. Как уже отмечалось, капитализм выступает в качестве тотального дискурса, который держится на перманентной риторической активности, как способе вовлечения человека в свою структуру. Капитализм создает нарративы, которые пленяют, соблазняют и закрепощают индивида, при этом создавая иллюзию комфорта и свободы выбора.

Как отмечалось выше, по мнению Маркузе, основным моментом в экспансии капиталистической логики в культуру и антропологию является формирование операционального способа мышления, который связан с определенным способом функционирования языка. В условиях капитализма имеет место быть всеохватывающий процесс языкового контроля, он заключается в том, что структура языковых форм работает на ограничение рефлексии. В силу того, что язык начинает нести в себе магически-ритуальный[109]109
  Лаку-Лабарт Ф. Нацистский миф. СПб.: Владимир Даль, 2002. С. 39.


[Закрыть] характер c преобладающей функцией приказа, которому необходимо подчиняться, то сфера культуры, труда, досуга начинает функционировать как постоянно транслируемый экзистенциальный императив. Такой способ функционирования языка является одним из проявлений капиталистической рациональности, которая характеризуется тем, что происходит отделение языковой формы от содержания понятия. Докапиталистический тип рациональности оперирует транзитивными понятиями, которые имеют отнесенность к исторической целостности, а не только описывают частные факты. Транзитивные понятия обладают трансцендентными свойствами по отношению к операциональному контексту, что позволяет им воплощать в себе знания о действительности. Понятия капиталистической рациональности не отягощены рефлексивным избытком и являются источником знаний, которые описывают ложную действительность[110]110
  Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. С. 139–140.


[Закрыть]. Именно данный тип понятий служит терапии общества и создает пропагандистский язык. Такая ситуация исключает зарождение спекулятивного типа мышления, способного к критике ложной фактичности, которая могла бы послужить причиной приостановки производства привычных режимов социальности и власти. «Таким образом, методический перевод всеобщих понятий в операциональные оборачивается репрессивным сворачиванием мышления»[111]111
  Там же. С. 141.


[Закрыть]. Операциональный способ мышления характеризуется Маркузе как одномерное мышление, мы называем это явление капиталистической рациональностью. Капиталистическая рациональность производит тоталитарный универсум, где происходит процесс становления логики господства, нашедшей воплощение в демократической риторике политических институтов. Демократическая риторика как проявление капиталистической рациональности на уровне политики нацелена на сдерживание конфликтных ситуации и изменений в общественной жизни, связанной со снижением уровня свободы граждан и значением роли оппозиционных сил. Одновременно суть демократической риторики заключается в том, что она производит фигуру врага / другого / чужого / террориста, против которого необходимо осуществлять борьбу, тем самым создаются условия для легитимации государственного насилия, ужесточения законодательства и усиления полицейского контроля[112]112
  См.: Butler J. Mourning becomes the law. Текст, опубликованный в связи серией терактов в Париже 13–14 ноября 2015 г. // URL: http://www.versobooks.com/blogs/ 2337-mourning-becomes-the-law-judith-butler-from-paris (дата обращения 18.11. 2015).


[Закрыть].

По сути, большинство демократий основываются на установлении негласного чрезвычайного положения, которое «можно определить как режим узаконенной гражданской войны, <…> сделавший возможным уничтожение не только политических соперников, но и целых категорий граждан, которых по каким-либо причинам представлялось невозможным интегрировать в политическую систему»[113]113
  Агамбен Дж. Homo sacer. Чрежвычайное положение. М.: Европа, 2011. С. 9.


[Закрыть]. По мнению Маркузе, государство благосостояния является воплощением парадоксального соединения элементов капитализма и коммунизма, выраженных в провозглашении свободы и счастья, за которыми скрывается производство практик насилия. Риторика демократических режимов осуществляет установление мистифицирующей власти над обществом. В этом отношении «миф демократии» в условиях современности, поддерживающийся идеологической функцией языка, в какой-то степени является одним из проявлений капиталистической «рациональности», которая ранее обнаружила себя в политике национал-социализма. Как полагает Маркузе, идеи фашизма и национал-социализма явились результатом установления тотальной мистифицирующей власти языка над обществом. «Разумеется, мифология, в собственном смысле слова, – это примитивное и неразвитое мышление, и цивилизационный процесс разрушает миф (что почти входит в определение прогресса). Но он также способен возвратить рациональное мышление в мифологическое состояние. В последнем случае теории, которые определяют и проектируют исторические возможности, могут стать иррациональными, поскольку они противоречат рациональности устоявшегося универсума дискурса и поведения»[114]114
  Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. С. 248.


[Закрыть]. Так, Лаку-Лабарт отмечает, что «миф – это фикция в самом сильном смысле этого слова <…> миф, стало быть, фикционирует, т. е. предлагает, а то и навязывает модели или типы <…>, имитируя которые индивид <…> или даже целый народ может уловить себя как такового и себя идентифицировать»[115]115
  Лаку-Лабарт Ф. Нацистский миф. СПб.: Владимир Даль, 2002. С. 30.


[Закрыть]. В этом отношении, как мы видим, в самом центре капиталистической рациональности находится миф, который непосредственным образом связан с миметизмом или мимесисом, который и позволяет идентификации состояться[116]116
  Там же. С. 31.


[Закрыть]. Как пишет Маркузе, капиталистические законы получают широкое распространение в общественной, культурной и психической жизни общества в результате мимесиса. Маркузе определяет мимесис как процесс идентификации индивида с капиталистическим обществом в качестве целого. Мимесис, по мысли Маркузе, выполняет функцию социальной интеграции индивида в капиталистическое общество и является основой производства общественных форм контроля. Изначально, понятие мимесис появляется еще в греческой традиции и связывается с искусством. «“Мимесис” – аристотелевский термин, который переводят как “подражание” или “изображение” <…> но и как правдоподобие, вымысел, иллюзия или даже “ложь” <…>»[117]117
  Компаньон А. Демон теории. М.: Изд-во им. Сабишниковых, 2011. С. 115.


[Закрыть]. Понятие мимесис вбирает в себя порой даже противоположные смыслы: «У Платона в “Государстве” мимесис расценивается как субверсивное явление, он подвергает опасности социальные узы, и поэты должны быть изгнаны из Города в силу их вредного влияния на воспитание стражей. На другом же полюсе, у Барта, мимесис расценивается как явление репрессивное, он укрепляет социальные узы, так как действует заодно с идеологией (док-сой) и служит ее орудием»[118]118
  Компаньон А. Демон теории. М.: Изд-во им. Сабишниковых, 2011. С. 116.


[Закрыть]. Понятие мимесис Маркузе заимствует из эстетической теории и понимает его как репрессивный механизм, который через операцию уподобления «подстраивает» общественную жизнь под идеологический формат. Традиционно, в литературном и философском контекстах, мимесис связывается с рациональностью и связь эта носит диалектический характер: «мимесис образует с рацио диалектическую пару: разум становится миметичным, мимесис же получает способность к рефлексии и отрицанию»[119]119
  Чубаров И. Коллективная чувственность. Теории и практики левого авангарда. М.: Изд-во Высшей Школы Экономики, 2014. С. 44.


[Закрыть]. Так, связь мимесиса с рациональностью несет в себе двойственный характер, с одной стороны, их союз чреват тотальной репрессией, а с другой, он субверсивен в силу того, что мимесис способен выявить иррациональную сторону капиталистической рациональности: «<…> миметическое искусство возможно внутри рациональности и пользуется ее средствами, является реакцией на дурную иррациональность рационального мира, полностью управляемого и подчиненного структурам власти»[120]120
  Адорно Т. В. Эстетическая теория. М.: Республика, 2001. С. 82.


[Закрыть]. В случае мимесиса-репрессии, мимесис выступает заодно с Просвещением и представляет собой «обман масс»[121]121
  Адорно Т., Хоркхаймер М. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. М; СПб.: Медиум; Ювента, 1997. С. 85.


[Закрыть]. В случае мимесиса-субверсии, мимесис выступает совместно с искусством и позволяет совершить подрыв системы контроля и управления. Для нас же остается вопросом, является ли мимесис в условиях господства капитализма всегда и только репрессивным, как это утверждает Маркузе? Как нам представляется, само определение мимесиса, которое дает мыслитель, содержит в себе повод для субверсивного толкования данного понятия: «мимесис <…> непосредственная идентификация индивида со своим обществом, а через это последнее с обществом как целым (курсив мой. – Н. Е.)»[122]122
  Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М.: Refl-book, 1994. С. 14.


[Закрыть]. Если мы, следуя за Маркузе, понимаем мимесис как способность уподобиться обществу в качестве целого, то не является ли это предпосылкой для занятия той самой особенной позиции («точка зрения тотальности», согласно Лукачу), откуда появляется возможность увидеть иррациональный характер капиталистической рациональности? Мимесис в данном случае может быть понят не столько как удвоение реальности, а как разрыв[123]123
  Такую трактовку мимесиса предлагет Рикёр. См.: Компаньон А. Демон теории. М.: Изд-во им. Сабишниковых, 2011. С. 152.


[Закрыть]. В результате такой трактовки мимесис связывается с понятиями «mythos (история или интрига), dianoia (мысль, интенция или тема) и anagnorisis (узнавание)»[124]124
  Компаньон А. Демон теории. М.: Изд-во им. Сабишниковых, 2011. С. 149.


[Закрыть]. Раскрытие сущности мимесиса через эти понятия позволяет по-другому взглянуть на ту функцию, которую он осуществляет в обществе. Как отмечает Фрай[125]125
  Frye N. Anatomy of Criticism: Four Essays. Princeton: Princeton University Press, 1973. 396 p.


[Закрыть] вслед за Аристотелем, mythos понимается как временная последовательность событий, определенная интрига разворачивания нарратива. Dianoia – это интерпретация, предлагаемая читателю, определенная тематизация повествования. Anagnosis представляет собой узнавание в качестве перехода от ситуации незнания к знанию (подобно Эдипу, узнавшему, что он убил своего отца и вступил в интимные отношения с матерью)[126]126
  Компаньон А. Демон теории. М.: Изд-во им. Сабишниковых, 2011. С. 150.


[Закрыть]. Понимание мимесиса, связанное с тремя данными понятиями, в соединении с тем определением, которое дает ему Маркузе, позволяет представить его в качестве субверсивного механизма, осуществляющего работу внутри дискурса капитализма. Так, мимесис можно толковать как узнавание, связанное с нарративной интригой повествования о капитализме, когда индивид предстает как читатель дискурса капитализма, способный увидеть целостность его нарратива, т. е. ухватить его от начала и до конца, тем самым раскрыть его иррациональную сущность. Причем важным является то, что мимесис, как познавательный акт, связан с выстраиванием новой темпоральности. Мимесис как познание, осуществляющееся в ситуации разрыва, позволяет выйти из ловушки времени, прошитого логикой капитализма, и выстроить новый тип темпоральности. Идентификация индивида с капиталистическим обществом в качестве целого, на самом деле, открывает возможность ознакомиться с историей капитализма от начала и до конца, а значит, охватить ее целиком во времени, тем самым обнаружить ее истинное содержание. Этот тот момент Augenblick (кульминационный момент), когда у индивида появляется возможность вырваться из ловушки капиталистического времени: «узнавание превращает линейно-темпоральный ход чтения в постижение объединяющей формы и единовременного знания»[127]127
  Компаньон А. Демон теории. М.: Изд-во им. Сабишниковых, 2011. С. 150.


[Закрыть]. Мимесис, как определенный способ переживания временного опыта, альтернативного капиталистическому восприятию времени, является предпосылкой для выявления иррациональности капитализма и служит источником выстраивания «человеческого времени», которое не подчиняется диктату капитализма. В этом отношении мимесис представляет собой субверсивную силу, которая открывает возможность для формирования новой темпоральности, позволяющей открыть истину о тотальном характере капиталистического дискурса.

Представленное толкование мимесиса позволяет связать его с концепцией метаязыка, которую разрабатывает Маркузе. Мыслитель выдвигает идею о том, что освободиться от мистифицирующей власти языка, прошитого логикой капитализма, можно с помощью развития и формирования метаязыка. Автор полагает, что метаязык имеет возможность обозначить, указать и назвать те процессы, которые способствовали тотализации капиталистического дискурса, т. е. способствовали его смыканию. Более того метаязык способен деконструировать тотальность дискурса капитализма, что, на наш взгляд, представляется возможным благодаря работе мимесиса. Метаязык, о котором пишет Маркузе, связан с возможностью выстраивания нового типа нарратива о капитализме с учетом его рационального и иррационального моментов. При этом подлинная политическая необходимость метаязка состоит в том, чтобы обнаружить мистифицирующий характер таких понятий, как нация, класс, гендер, конституция, государство, корпорация, партия, церковь, закон, администрация, бюрократия, демократия и т. п. Эти и многие другие понятия, не совпадающие ни с одной конкретной данностью, есть не что иное, как выражение степеней овеществления. Эти мистифицирующие понятия и организуют общество как разобщенное целое, т. е. создают идеологию, которая держится на иррационализме. Так, одномерность идеологического дискурса капитализма может быть обнаружена благодаря мимесису, который открывает возможность для Augenblick или занятия «точки зрения тотальности», деконструирована благодаря формированию метаязыка, и окончательно изгнана силами «либидинозной рациональности»[128]128
  Маркузе Г. Эрос и цивилизация. М.: АСТ, 2003. С. 173.


[Закрыть]. Как пишет Маркузе, рациональность, основанная на освобожденной эротической энергии, способна разрушить примат капиталистической рациональности через трансформацию репрессированной сексуальности в эротические отношения в качестве основы для формирования нового типа социальных связей и контактов. Либидинозная рациональность, по мысли Маркузе, может найти воплощение в научном проекте, который предварительно должен быть очищен от позитивистской (капиталистической) идеологии. В этом отношении Маркузе полагается на возможность обнаружить в современной ему науке метафизическую трансценденцию в качестве предпосылки для развития эмансипационного потенциала научного проекта, который призван произвести умиротворение человека и природы. Первым шагом к избавлению от капиталистической рациональности является необходимость освободится от частных интересов и ложных потребностей, вмененных человеку индустриальным обществом. Новый тип Разума, как называет его Маркузе, должен воплощать рациональное предприятие человека как человечества, он призван служить удовлетворению человеческих потребностей и развитию способностей. По мысли Маркузе, должен совершится переход от ложных ценностей к истинным потребностям. Движущими механизмами подобной трансформации могут служить материальное удовлетворение и не репрессивная сублимация. Основная цель эмансипационного научного проекта состоит в том, чтобы освободить рациональность от эксплуататорских качеств, т. е. от ее капиталистической составляющей. Цель развития нового типа Разума состоит в организации «умиротворенной жизни», где производительные силы развиваются по своим собственным законам вне диктата власти. По мысли Маркузе, посттехнологическая рациональность должна привести к тому, чтобы техника стала выполнять функцию инструмента умиротворения искусства и жизни. Маркузе, таким образом, вместо капиталистической рациональности предлагает новую гибридную рациональность искусства и науки, как основы для установления новой социальности и культуры.