Текст книги "Май"

– Ну, волнуюсь немного. Мать напугал. Кто же знает, чё у тебя в голове.

– Я думал, она будет только рада, если я сдохну.

– Дурак ты.

– Ты зато умная.

– Она всегда была такой, но ты вроде парень смышлёный, должен понимать, что не от хорошей жизни.

– Тебе тоже всегда было плевать.

– Было. Сейчас нет.

– Интересно почему…

– Не знаю. – Света пожала плечами. – Брат всё-таки. Мы с тобой одни друг у друга. Никогда об этом не думал?

– Нет, – ответил Май утомлённо.

– А я вот стала думать. Возраст, что ли.

– Какой? Тебе всего двадцать семь.

– Я ребёнка потеряла, забыл? Тогда и повзрослела.

Май устало откинул голову на стену позади себя.

– Будет у тебя ещё. Только зачем?

– Не будь придурком просто. Я тогда тоже думала, что жизнь закончена. Знаешь, как страдала?

– Не знаю.

– Думала, лучше сдохнуть. Но потом всё проходит. И у тебя пройдёт. Тем более подростковый возраст, чё ты хочешь. Вон у тебя усы уже растут, – усмехнулась сестра.

– Иди ты! – с усмешкой отмахнулся молодой человек.

– У тебя несчастная любовь, что ли, так колбасит?

– Нет. Я просто устал.

– Ну, смотри.

Света ушла, неся внутри странное, неведомое до этого чувство теплоты к брату. Он стал ей ближе и родней.

На следующий день Май пришёл в школу в более приподнятом настроении. Как же быстро в молодости происходит смена чувств! Минуты отчаяния стёрлись в прошедшей ночи, и солнечный глубоко осенний день наполнил его сердце новыми красками. Внутренний раскол, при котором молодость, пышущая здоровьем, жаждет жить, а дух надломлен и мечтает о небытии, ушёл. На его место робкой поступью пришло сладкозвучное согласие.

Уроки истории вёл высокий статный учитель. У него был громкий голос, которым он рявкал на переменках на слишком шумных и перевозбуждённых школьников. Звали его Юрий Александрович. Он был очень увлечён своим предметом и такого же отношения требовал от учеников. Мало кто был способен сдать ему экзамен на пятёрку, всего пара-тройка школьников.

Проходя мимо Мая, не сбавляя шаг, он громко гаркнул:

– Зайди к директору!

– Сейчас? – спросил Май, испуганно взглянув на учителя.

– Сейчас! – уже через плечо бросил историк, удаляясь по коридору широким шагом и раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник, на вершине которого подпрыгивал белобрысый чуб.

Директором была пожилая дама лет семидесяти. Она редко выходила из своего рабочего кабинета, и если и появлялась в школьных коридорах, то передвигалась тихо-тихо, как домовая мышь. Природная интеллигентность не позволяла ей пользоваться своим положением. Она никогда не повышала голос, никогда не осекала шумных учеников и никогда не наказывала шалопаев, прогуливающих уроки. Но школьники всё равно её боялись и уважали, хотя не все знали своего директора в лицо. Она много работала в кабинете и спускалась лишь в столовую, чтобы взять что-нибудь к чаю. Чаще всего её видели в тёмно-зелёном вязаном платье и очень редко – в тёмно-синем, но тоже вязаном, с белым кружевным воротничком. Она была маленького роста, с естественным седым цветом волос, широкая, но не грузная. В её ушах болтались потемневшие от времени, тяжёлые серебряные серьги, их дополнял такой же, почти чёрный, браслет, который впивался в раздутое пухлое запястье. Он так туго сдавливал руку, что казалось, под ним уже давно образовался синяк. Во время разговора Галина Петровна часто вытирала маленький, аккуратный нос носовым платком и всегда закладывала его в рукав платья. Несмотря на преклонный возраст, у неё был ясный ум и цепкая память, свойственная всем учителям. Нельзя было понять, по какой причине она всё ещё здесь работает. То ли из-за любви к детям, то ли по старой советской привычке. Галина Петровна была слишком строго воспитана, чтобы показывать хоть какие-либо чувства, кроме дотошного внимания к мелочам.

Май зашёл в довольно мрачный, вытянутый, как коридор, кабинет. По левую сторону возвышались скучные, песочного цвета, стеллажи с учебниками. Одни были новые, с блестящими корешками, другие старые, у которых местами торчал отклеивающийся скотч. На стеллажах стояли цветочные горшки с длинными полосатыми листьями, свисавшими, как конские хвосты. На полу была раскатана потерявшая былую яркость красная ковровая дорожка.

Директор жестом пригласила подойти к её рабочему столу, за которым она сидела спиной к окну, из-за чего её лицо выглядело мрачным и уставшим.

– Неужели в наше мирное время нельзя решать конфликты без драк? – начала она разговор властным, но уже немного скрипучим, состарившимся голосом.

Май в ответ только склонил голову.

– Я понимаю, что у тебя непростые взаимоотношения в семье. Что ты не всегда находишь общий язык с мамой и сестрой, что тебе так же тяжело общаться с одноклассниками, но ты же не беспризорник, в конце концов. Тем более отличник. И вроде бы даже есть все шансы пойти на золотую медаль?

Май хотел возразить, что ему нет дела до этих знаков отличия, но Галина Петровна жестом попросила не перебивать. И юноша ещё более тяжко склонил голову на грудь, заметив на ковре странный вытертый участок, не больше монеты, из которого торчали порванные серые волокна.

Директор продолжила:

– Я всё это понимаю и знаю, как тебе тяжело. Возможно… это расплата за глупость или гениальность? – Это был вопрос, не требующий ответа.

От неожиданности Май резко поднял голову и внимательно посмотрел на директора. На долю секунды он поймал непривычный для этого безучастного лица ласковый взгляд. Но потом лицо Галины Петровны приняло прежнее выражение – спокойное и отрешённое.

– Я вижу, что у тебя внутренний конфликт, борьба с самим собой, со всеми, кто окружает тебя. Наверное, ты считаешь себя белой вороной? Но это всего лишь твои домыслы. И они не обязаны быть правдой. Есть люди, которые не умеют общаться с другими, и, возможно, им этого и не надо вовсе. Им хватает общения с собой, со своим внутренним миром. Таких людей множество, и история знает их имена, особенно среди учёных и творческих личностей. Я верю, что все проблемы, которые происходят между тобой и сверстниками, – это лишь доказательство того, что ты талантливый мальчик. И вместо того чтобы лезть на рожон, пытаясь кому-то что-то доказать, отстоять свои права, честь да бог знает что, я тебе советую не тратить время на обиды, а заниматься тем делом, которое тебе нравится. Ты вроде музыке учишься?

– Да, – удивлённо кивнул Май. Он был абсолютно обескуражен её познаниями о его жизни. О родственниках, об увлечениях, о проблемах. Тем более он не рассчитывал найти поддержку там, где её совсем не ждал.

– Вот и сосредоточься на этом деле серьёзно, со всей пылкостью души. Успеха в творчестве достигает только тот, кто имеет внутреннею страсть к своему делу и трудолюбие. А кулаки оставь тем, кому нечем заняться и кому не жалко своей головы. У тебя голова светлая, я бы её поберегла. Я надеюсь, ты меня понял?

– Да, – кивнул молодой человек. – Спасибо! – приободренно ответил он.

– Можешь идти, – слегка улыбнувшись, сказала Галина Петровна. – Кстати, ты уже определился, в какой институт будешь поступать?

– Пока нет. Может быть, в какой-нибудь, с музыкой связанный…

– А какие предметы тебе нравятся? Что тебе легче всего даётся в школе?

Май пожал плечами:

– Не знаю, может быть, литература, английский, русский.

– Гуманитарные, в общем?

– Да, наверное.

– Значит, тебе подойдёт филологический или институт иностранных языков. Там можно получить хорошую специальность. Таких вузов у нас хватает. Есть даже один очень известный, который котируется не только в нашей стране.

Директор подтолкнула ученика к тому, чтобы определиться. Указала пути, о которых Май не думал, хотя времени оставалось мало. Вряд ли ему предстоит с кем-нибудь обсудить этот главный, жизненный вопрос, тревожащий если не каждого школьника, то каждого внимательного родителя, боящегося прогадать со светлым будущим своего отпрыска.

Май вышел потрясённый и обрадованный. Слова директора подарили ему душевные силы, утвердили в своём же решении, убрали внутренние терзания. Он правильно сделал, что больше не реагировал на выпады внешнего мира, который, казалось, проверял его на прочность. Он решил взаимодействовать с ним другим способом. Тем, где ему не было равных.

Медленно, но верно Света продвигалась к повышению. Её умение сближаться с людьми, способность быть обходительной и нужной помогали в работе, особенно если дальнейшее продвижение зависело от мужчин. В её личной жизни последовали перемены. Не спеша, но целенаправленно Рома маленькими шажками, тщательно отмеряя их, пробирался к сердцу девушки, осторожно нащупывая нужный подход и щепетильно подбирая слова.

– Что ты, наш Светик-семицветик, чем порадуешь? – встречал он её в зале или в курилке.

– Ты всё, Рома, от меня чего-то ждёшь? – нервно оглядываясь по сторонам, отвечала Света.

– Конечно. Улыбки твоей жду. Без неё работа – не работа.

Падкая на комплименты Света улыбалась краешками губ.

– Работал же как-то до меня.

– О, то разве была работа! Ты у нас тут как солнышко в хмурый день.

«Какая банальщина», – думала про себя капризная девушка.

Иногда, освободившись от заказов и уловив заслуженные минуты отдыха, Рома развязывал засаленный фартук, выглядывал в зал и грустным взглядом издалека наблюдал за официанткой. Света в это время порхала с игривостью бабочки между столиками, щедро одаривая клиентов улыбкой. Двигалась она удивительно легко и заманчиво. По первости, когда девушка ловила на себе Ромин пристальный взгляд, она пугалась от неожиданности и даже раздражалась. «Придурочный», – бормотала она. А потом привыкла. И спустя время поймала себя на мысли, что такой путь, каким Рома подкрадывался к ней ближе, ей даже мил. Путь невинной любви, платонического поклонения.

Рома казался скучным и скупым на эмоции. В жизни у него была всего одна женщина, которую он любил и с которой прожил семь лет, затем они разошлись. И на долгие годы Рома остался один. За это время его сердце потускнело, он потерял надежду кого-то полюбить и просто жил, не испытывая большого удовольствия от своего бытия. Мир для него был блёклым и невзрачным. И вот он встретил Свету. И что-то внутри всколыхнулось. Работа перестала быть обрыдлой, окружающие люди вдруг стали улыбчивыми, а город… Город начал пахнуть по-особенному. Чем-то родным, далёким, из детства. И в Роминой душе посветлело и похорошело.

Несмотря на грубую внешность, где-то даже отталкивающую, Рома был абсолютно правильным и кротким внутри. По его мнению, отношения должны начинаться с романтики, с обоюдного влечения, и обязательно переходить в супружество. Света была молода – это то, что его пугало и прельщало одновременно. Он прагматично рассуждал, сможет ли удержать её, удовлетворить запросы, будет ли ревновать, разделять интересы? Вот о чём он думал, наблюдая за ней, стоя в тёмном углу, рядом с входом на кухню. Рома знал, что собеседник из него никудышный, а от Светы веяло энергией жизни, беззаботностью, ещё юношеским максимализмом. Он соизмерял силы и сомневался в себе. Но влечение к рыжеволосой девице с зелёными плутоватыми глазами, дышащей страстностью во всех проявлениях своего плотного тела, было сильнее его.

И, переступая через сомнения, Рома невольно и бессознательно позволил чувствам расти и завладевать им.

Однажды он подошёл к Свете близко-близко, как не позволял себе до этого. Удивлённая его смелостью, девушка подняла на него смеющиеся глаза, хотела пошутить над Роминой выходкой, но тут же смутилась, ощутив энергию желания и жар его тела. В этом чувстве было что-то животное, будоражащее, что зацепило её и о чём она потом долго вспоминала, покрываясь мурашками. Света была телесно голодна, у неё давно никого не было, и чуть погодя она рассудила: «Кого я жду? Какого чёрта я всё чего-то жду?» Поэтому с этого дня она ещё пристальнее стала приглядываться к Роману, примеряя его к себе. Как они будут смотреться вместе? Какой из него получится кавалер, любовник?

Поползли слухи, что Свете скоро предложат повышение по работе, она станет новым администратором. Девушка хорошо сладилась с Ольгой, в настоящее время занимавшей эту должность. Оля неожиданно для всех забеременела, и с каждым днём ей становилось всё труднее выполнять свои обязанности. Беременность протекала тяжело – с токсикозом, из-за которого не всегда получалось выйти на работу.

Ольга была специфической особой. Держалась очень надменно, была груба в общении, щедро разбавляя лексикон матерными словечками, никогда не рассказывала о себе. Девушке было двадцать семь лет, из которых последние пять она провела в этом тёмном, пропахшем сигаретами и едой, помещении. Когда у Оли появился животик, все очень сильно и неподдельно удивились. До этого дня весь коллектив кафе «Шампань» был уверен: личной жизни у Оли нет и быть не может, потому что всё своё время она проводила на работе и редко когда позволяла себе выходной.

Она была человеком настроения, поэтому общение с ней не могло быть ровным и дружелюбным. Её побаивались и всегда встречали с лёгкой тревогой и внутренним напряжением, никогда не зная, в каком расположении духа их администратор сегодня явится на работу. И только Свете удалось завязать с ней пусть и поверхностные, но уважительно-дружеские взаимоотношения. Света чувствовала, когда стоит ограничиться лишь приветствием и когда не стоит подходить к Ольге вовсе. Девушка умело избегала конфликтных ситуаций и шуткой поддерживала хорошую атмосферу, когда это требовалось.

Директором заведения был Николай. Странный субъект неопределённого возраста (в диапазоне от сорока до пятидесяти лет). С бугристой кожей лица, соломенного цвета остатков волос, блёклыми голубоватыми глазами и смазанным контуром губ. Но с хорошей, правильной, подтянутой фигурой, из-за которой было трудно понять его возраст. Лицо директора говорило о том, что ему уже лет пятьдесят. Фигура же показывала молодость тела, словно ему ещё не было и сорока. И одевался он по молодёжному: в джинсы, кеды, футболки. Придя в кафе, первым делом Николай шёл проверять аквариум, стоявший в углу на стойке бара. В нём плавали две золотые рыбки, несколько сомиков-чистильщиков леопардового окраса и парочка синих рыбок с красной бахромой на хвостах. Недавно он запустил к ним новых поселенцев, на вид прозрачных, как слеза, с синими продольными полосками от головы до хвоста.

– Тьфу ты, чёрт! Ну ты посмотри, а! – проворчал директор, выглядывая новых жителей аквариума. – Специально ездил за ними на рынок, и вон уже одна дохлая плавает. Что ты будешь делать! Стерлядь проклятая.

– Где ты там стерлядь увидел? – развеселилась Ольга, оторвавшись от писанины и посматривая на директора слегка задорным взглядом.

– Да вон, петухи чёртовы! – в раздражении ткнул Николай пальцем в толстое зеленоватое стекло. – Чё им надо, стерляди этой, от них все общипанные плавают, как курицы. А эта сдохла. Хорошо те ещё не всплыли, присоски которые. А ты помнишь, я в прошлом месяце привозил сюда пару гуппи, тоже потом все кверху брюхом плавали? Придушить их надо, вообще к чёртовой матери убрать отсюда этих хохлатых. На фиг я их купил тогда?

– Не надо, они красивые, – сказала Оля про рыбок с красной бахромой.

– Тогда остальных убрать, а этих хохлатых оставить. Они же убивцы, ни с кем не уживаются.

Было очевидно, что Николай увлечён аквариумными рыбками больше, чем заботами своего кафе. Он кормил их, разговаривал с ними, слегка постукивая пальцами по стеклу; следил, не захворали ли, а уж только после этого шёл на кухню проверять текущие дела. После этого обычно усаживался у барной стойки, почти всегда безлюдной, и, подложив кулак под щёку, заводил душевные разговоры с барменом или с Олей: та часто стояла за стойкой возле кассы, проверяя счета, заполняя кассовый журнал и собирая все чаевые, которые официанты приносили с освободившихся столиков. Чаевые было принято складывать в общую папку и в конце рабочего дня распределять поровну между обслуживающим персоналом. Иногда Николай с рабочего телефона звонил знакомым или родственникам и тянул своим неспешным, ровным голосом длинные, почти домашние разговоры:

– Алло, Зин, ну ты как там? Я ничего, ничего… Как себя чувствуешь?.. Это да. Я сегодня тоже сам не свой, ты знаешь, так голова кружится. Думал, не доеду до работы. Еле встал… Да давление, наверное, чёрт его знает, ну посижу ещё немного, там видно будет…

Николай был очень спокойным и флегматичным. Ко всем работникам относился ровно и по-дружески. Никто не знал, был ли он женат, имел ли детей. На работе появлялся всегда один и неизменно пребывал в ровном настроении – ни весёлый, ни грустный.

Как-то летом Николай сидел в своей обычной позе у барной стойки и скучающим взглядом смотрел на Свету, суетившуюся неподалёку, наполнявшую опустевшие солонки солью и перцем. Было утро, кафе только открылось и зал ещё был пуст. Солнце светило сквозь маленькие окошки и хорошо освещало только центральную часть помещения, играя солнечными зайчиками на стенах от надраенных серебристых салфетниц.

– Свет! – вдруг позвал Николай сонным голосом, подперев кулак под щёку.

– Да, Николай Евгеньевич, – откликнулась Света, лицо которой было наполнено бодростью и свежестью утра.

– У тебя случайно нет какого знакомого переводчика? С английского, я имею в виду. Нам бы меню перевести, а то бедные иностранцы страдают, мне их всё время жалко, – зевая, спросил директор без особой надежды. – Да и вы у меня все патриоты, в следующий раз буду искать официантов со знанием английского, – так же мирно продолжил он.

– Вам возраст переводчика не важен? – отозвалась девушка, уносясь мыслями к брату.

– А что он? Малолетний, что ли? – Николай снова зевнул. – Слушай, сделай мне кофейку, что ли, а то я сейчас тут свалюсь, так спать хочу. Полночи ворочался, какой-то дурацкий фильм вчера смотрел, зацепился за него, будь он проклят.

Света пошагала к кофемашине, задорно виляя бёдрами, – она была в хорошем настроении.

– У меня младший брат отличник. Не знаю, справится ли он с такой работой, но за десятый класс у него пятёрка.

– А, это ещё ни о чём не говорит. Это, может, ему так поставили. Что ты думаешь, в школе так за знаниями следят?

– Он у меня круглый отличник.

– Это похвально. Ты, конечно, спроси, хотя я не знаю… Сколько ему? Тринадцать, что ли? – лениво спросил Николай.

– Семнадцать летом исполнилось. В одиннадцатый пошёл.

Света нажала на кнопку кофемашины, та заверещала, и по залу полился бодрящий запах спасительного горячего напитка.

– Ну давай, спроси его. Может, даже лучше будет, дешевле. Нам-то профессионала не надо, главное, чтобы понятно было, а там… ну сколько ему заплатить?.. Ну, тысчонку дам.

– Сегодня спрошу. Ему только на пользу пойдёт, а то не знает, куда себя деть, мается с утра до вечера да на гитаре бренчит. Достал уже вусмерть.

– Музыкантом, что ли, хочет стать? Чего он играет? Охота ему, – снова зевнул Николай. – Они сейчас все на гитаре бренчат. У моей соседки пацан, тоже всё бренчит. Девчонки к нему табунами ходят, мне аж завидно. Тоже, что ли, научиться…

– Наш девок не водит. Боится, наверное. Хотя, может, у него и нет никого. – Света поставила перед директором маленькую белую чашечку с эспрессо. Белёсый пар несколько секунд поднимался из центра, потом коснулся золотых краёв ободка и исчез.

– Будет водить, – заверил Николай и аккуратно отпил маленький глоток горячего, чуть горьковатого кофе.

У Светы появились свои клиенты. Это были молодые ребята, менеджеры по продаже паркетной доски. Их фирма находилась на другой стороне улицы как раз напротив маленького кафе. В него-то они и повадились ходить каждый божий день на обед. Так повелось, что их обслуживала Света, если у неё не было выходного, и офисные работники всегда оставляли ей хорошие чаевые. Одно время среди них ей нравился один красивый худенький молодой человек лет тридцати. Но как бы она с ним ни кокетничала, он отвечал на её внимание лишь вежливой улыбкой. Так было до тех пор, пока однажды паркетчики, как их прозвали в кафе, вместо положенного обеда не явились вечером в полном составе, явно намереваясь отпраздновать некое событие. Завидев свою клиентуру, Света приободрилась и с лоснящейся улыбкой подошла к столику раздать меню. Затем убежала в комнату для персонала, подправить поблёкший к вечеру макияж. Пока она лёгкими движениями кисти припудривала щёки и лоб, к ней заглянула Ольга:

– Ну где ты там ходишь? Твои паркетчики уже готовы сделать заказ.

Света вся вспыхнула и, довольная собой, побежала в зал.

Работники офиса в этот особенный для них вечер пили много, даже слишком. Света только успевала носить подносы, щедро уставленные шампанским, пивом, графинами с водкой, а также закуски и сладкие напитки. Опьяневшая компания принялась вести себя развязано и громко. Молодые люди вступали друг с другом в жаркие споры, ударяя стаканами о синюю, клетчатую скатерть, тут же в пылу эмоций вскакивали с места, громко смеялись, поздравляя друг друга с успешной сделкой, и вновь махали официантке с просьбой навестить их столик.

Стадии опьянения хорошо проглядывались в их способе подзывать обслуживающий персонал. Сначала это была одна робко поднятая рука с двумя торчащими вверх пальцами. Потом рука поднималась выше, подзывающий вдобавок вытягивал шею и стрелял глазами по заведению. Затем вверх стали взлетать обе руки. А в самом конце окликающий официанта субъект привставал со стула, высоко поднимал руки и размахивал ими, как потерпевший кораблекрушение матрос; тут же кто-нибудь мог начать подзывать в голос, трубя на всю округу приметы их симпатичной рыженькой официантки. Света, уже раскрасневшаяся от бега и духоты, уставшей походкой шла к злополучному столику, втайне мечтая послать их восвояси. Она измучилась и была готова отказаться от всех чаевых, лишь бы прямо сейчас уйти домой и завалиться спать.

Шум и смех пьяной компании, громкие выкрики заглушали все остальные звуки. Возмущённые посетители покидали кафе, обстановка накалялась и становилась нервозной. Было ясно, что паркетчики пока не собираются заканчивать празднество. Молодой человек, тот, что нравился Свете, приняв лишнего, стал странно на неё поглядывать. Сначала скромно и коротко, потом, когда девушка подходила к их столику, смотрел уже смело и прямо, провожая взглядом её круглые, обтянутые узкой юбкой, бёдра. В следующий раз, когда Света принесла новый поднос, несколько паркетчиков, в том числе и тот, что нравился Свете, стояли рядом со столиком, бурно обсуждая что-то политическое (в определённые моменты сытому и пьяному человеку нужно подвигаться, чтобы почувствовать под ногами пол, и куда-нибудь уже направить энергию, концентрировавшуюся в нём под воздействием алкоголя). Заметив подошедшую официантку, молодой человек нагнулся к ней и что-то начал шептать на ухо. Света смущённо и стыдливо повела плечом, чтобы грациозно, по-женски стряхнуть ладонь назойливого гостя. Но он обхватил её за талию и продолжил свои словоизлияния.

– Всё-всё… Мне надо идти… пустите, – робко подавая голос в шутливой манере, говорила Света, пытаясь высвободиться от пока что приятной её телу руки.

В ответ паркетчик ещё крепче обнял её, девушка испуганно оглянулась на администратора. Ольга прожгла их суровым взглядом, плотно сжав рот от возмущения. Поняв, что помощи ждать неоткуда, Света стала силой выворачиваться от надоедливого клиента, но тот, по-видимому, не собирался её отпускать.

– Да отстаньте же! – уже испуганным голосом потребовала девушка.

И тут позади них появился Рома. Он схватил пьяного посетителя за ворот пиджака и лёгким движением сильных рук встряхнул его, как нашкодившего щенка, затем поволок к выходу. Молодой человек на ходу терял под ногами пол, спотыкался, повиснув на пиджаке, за который его тащил Рома, и как мог старался семенить, нащупывая мысками ботинок ускользающие ступеньки крыльца. На этом вечер был окончен.

На следующей неделе прославившийся работник офиса как ни в чём не бывало снова появился в дверях кафе. Он смутно помнил тот злополучный день, но на всякий случай, чтобы избежать ненужных взглядов, заходил в зал за спинами коллег. Через месяц его смущение ушло, и всё потекло в привычном режиме. А ещё через месяц он куда-то пропал и больше не появлялся. Все решили, что он просто сменил работу.

Своим поступком Рома завоевал Светино сердце. И тут же в её поведении возродились все те женские штучки и уловки, которыми она ловила в свои сети Аслана. Рома увяз в её сетях быстро, легко и бесповоротно, перестав даже задумываться обо всём том, что его беспокоило ранее: о разнице в возрасте, о ревности, о различиях в интересах. Он даже забыл про свои комплексы, отрезвлявшие его ранее, нашёптывая: «Куда тебя понесло? Она молода, красива, скорее всего ветрена, а ты? Ожиревший, обрюзгший, постаревший башмак, который ничего не знает о женщинах и вряд ли сможешь поспеть за её брызжущей энергией». Но тут же нечто вечное, молодое, никогда не стареющее твердило в другое ухо: «Ах, любовь, как это прекрасно! Ведь правда она хороша? Давай прыгай со своей дремучей высоты в этот поток любви, забудь весь свой бред». И Рома, влюблённый до самых краёв своего существа, отдался этому течению.

Он страшно нервничал перед первым свиданием, ещё до конца не веря, что Света придёт. Эта плутовка могла пошутить. И так смешно смотрелся со стороны, держа в широких, с виду неуклюжих, руках маленький букетик цветов. Он переминался на месте с видом брошенного пса, понуро глядя в асфальт. Когда на выходе из метро на ярком солнце блеснули огненно-рыжие волосы, Ромино грубоватое лицо осветилось неуверенной нежной улыбкой.

Они пошли в кино, после гуляли в парке. Рома смущённо улыбался, выслушивая Светину трепотню. А она сдуру, не имея навыков к интеллигентной беседе и взвешиванию слов, рассказывала ему обо всём, что всплывало в её памяти. Особенно Рому тронул рассказ про работу на рынке, про её особое положение там (слава богу, у неё хватило ума промолчать про бывшего любовника, хотя женское тщеславие так и подталкивало разразиться непонятным хвастовством о прошлой связи). Он почувствовал неведомо к кому укол ревности, но тут же про это забыл.

– Ты никогда не думала вернуться к учёбе? В институт поступить, профессию получить? – спросил он и тут же внутренне отругал себя за то, что лезет не в своё дело.

– Чего я там не видела! – вспылила обиженная Света, будто ей указали на часть тела, из-за которой она больше всего комплексует. – Зачем мне этот институт? Что он мне даст?

– Извини, – вздохнул Рома, но Света ещё долго бухтела, злилась и не хотела общаться.

Впрочем, гроза первой размолвки быстро миновала. Девушка оказалась очень отходчивой.

На такой романтической волне проходили все их последующие свидания: с прогулками, подарками, кафешками, кинотеатрами. Рядом со своим скромным мужчиной Света менялась, раскрывая в себе лучшие качества. Рома не торопил события. Он относился к возлюбленной трогательно и нежно, боясь сделать что-нибудь не так, лишь бы не спугнуть то счастье, которое неожиданно свалилось на него. Он аккуратно расспрашивал об её увлечениях, интересах, всегда внимательно выслушивал, наслаждаясь звучанием Светиного бодрого голоса, и неуклюже брал её за руку. На работе, ощущая неуместность своих чувств, вёл себя ещё скромнее, и Свету это вполне устраивало. Она стеснялась своих отношений с поваром. Чувствовала за спиной насмешки (скрыть эту связь всё равно не получилось). В перерывах в курилке Рома старался приобнять свою спутницу, девушка не сопротивлялась, но оглядывалась на дверь и вздрагивала от любого шороха. Рома это заметил.

– Так стесняешься меня? – спросил он спокойным голосом, в котором совсем не было обиды.

– Глупость какая, – соврала девушка.

– Не бойся, я не обижусь. Если хочешь, я вообще буду тебя избегать.

– Как это? – Она подняла на него испуганные глаза, и этот испуг был искренним.

– Чтобы сплетен не пускали, ты же их боишься?

– Ничего я не боюсь! – вспылила Света. Она часто выходила из себя по пустякам, показывая горячность своей натуры.

Рома довольно прищурился. Он любовался каждым проявлением Светиного характера. Всё ему казалось милым, где-то забавным, даже когда она капризничала, обижалась или раздражалась на него.

– Буду тише воды, ниже травы, – пообещал он, приложив широкий палец к губам.

Света, не привыкшая к такой покорности, всё время пыталась нащупать маску лицемерия на Роминой душе. «Неужели он такой остолоп, что не видит, что ведёт себя глупо?» – думала она. И, ничего не найдя, ни единой зацепки, устав от своих подозрений, спросила в лоб:

– Рома, а ну, скажи-ка мне прямо, у тебя, может, есть какие-то тайны от меня? Или планы?

– Ты о чём, моя хорошая?

– Ну, не знаю… Может, хочешь втереться в доверие, чтобы потом квартиру обокрасть, или саму квартирку прибрать к рукам. Или ещё что…

Рома рассмеялся в ответ:

– Какая же ты у меня ещё глупенькая! – Его не оскорбили Светины подозрения, они были настолько в её духе, что он счёл их даже умилительными.

Зато девушка обиделась, почувствовав себя и вправду глупой. Их отношения долгое время длились без интимной связи. Света была сбита с толку. Таких скромных мужчин она ещё не встречала. Чтобы потолковать на эту тему, как-то вечером она пригласила в гости Наташу, известную сплетницу по сердечным делам. Они сидели на кухоньке за закрытой дверью, чтобы никто не подслушивал, и трепались уже второй час о своём, житейском. Наташа сегодня была особенно хороша. На её бледных щеках сквозь матовость кожи проступал нежно-розовый румянец, глаза были утомлены то ли бессонницей, то ли грустью навалившихся проблем, которыми она с радостью делилась в ответ на Светины откровения. И эта утомлённость глаз придавала её образу очаровательное спокойствие, не свойственное ей, и томность. Она сидела на табуретке, положив ногу на ногу, и, слушая подругу, трепала свои тонкие светлые волосы.

– Так я не поняла, вы просто гуляете, что ли? – удивилась она.

– Да, просто гуляем! – рявкнула Света в своё оправдание, широко раскрыв глаза.

– Чё-то я не пойму…

– Я тоже. У меня такое впервые.

– А чё вы делаете-то?

– Просто гуляем, сказала же. За ручку держимся.

Наташа прыснула коротким смешком.

– Иди ты… – без злобы отмахнулась Света, уловив дальнейший ход мыслей подруги.

– Серьёзно. Я таких тоже не встречала. Ну ты сама тогда давай.

– Как? Может, ему просто некуда меня пригласить? У него, может, хаты нет нормальной, а на гостиницу денег жалко.

– На фиг он тогда тебе?

– Не знаю. Он хороший. – Света постеснялась признаться, что уже сама была влюблена. Хотя Рома был далёк от тех властных мужчин, к которым девушка питала слабость.