Текст книги "Штиль"

Эла Хартвиг
Штиль

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении использована иллюстрация:

© Grandfailure / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

* * *

Виктору и Валерии,

моим дедушке и бабушке.

 
Она пила мою кровь. Серьезно.
Я подставлял ей шею, глядя на звезды.
Она пила мою кровь.
Я глотал
лунный
свет.
 

Джио Россо

Плей – лист

After the Fall – Chelsea Wolfe

Bad Mother F*cker – Machine Gun Kelly, Kid Rock

Bei Dir – Kummer

Bella Ciao – Dean Reed

Bodies – Drowning Pool

Demon Called Deception – Grant Lee Buffalo

Enjoy The Silence – Ki: Theory (Depeche Mode Cover)

Forever Can Be – Ashes Divide

Funeral – Meg Myers

Fuzzy – Grant Lee Buffalo

Haunted (Ghost) – Beyoncé

Laugh, I Nearly Died – The Rolling Stones

Le Temps De L’amour – Marie Myriam

Mighty Joe Moon – Grant Lee Buffalo

Moment of Clarity – Therapy?

Psycho Killer – Talking Heads

Sail – DevilDriver (Awolnation Cover)

Scream With Me – Mudvayne

Second Chances – Hollywood Undead

Sever – Red

Tell It Like It Is - Aaron Neville

The Famous Final Scene – Bob Seger & The Silver Bullet Band

The Undertaker – Puscifer

Wicked Game – A Perfect Circle (Chris Isaak Cover)

Your Love is Like a Car Crash – Blue October

Ада

Июль 2017 года

– Где ты его нашла? – удивилась Джаки, когда я передала кольцо ей в руки.

Мы валетом лежали в гамаке во дворе ее дома и поедали сливы.

– Закатилось под коврик, – спокойно ответила я, раскусывая во рту фрукт и наслаждаясь сочной мякотью.

Девушка впилась в меня взглядом, будто пыталась прочесть мои мысли. По ее взгляду мне сразу стало понятно – не верит.

– Почему ты ждала целый месяц? – спросила, надев кольцо на палец.

– Простого «спасибо» было бы вполне достаточно, – заявила я, выплевывая косточку.

– Спасибо, – буркнула Джаки и добавила: – Я думала, что сойду с ума. Честное слово. Я сплю урывками, потому что едва стоит мне закрыть глаза, как меня начинают одолевать кошмары о том, что его найдут там, и я просыпаюсь с предчувствием, что худшее только впереди.

Я прекрасно знала о том, что Джаки поочередно овладевала то апатия, то беспокойство. Я знала это, потому что сама кидалась в крайности, переходя от абсолютного спокойствия – ведь доказать нашу причастность было невозможно, к удушающей панике – а что, если?

Я вздохнула, задержав взгляд на медной бусине в виде елочки в ее волосах, отгоняя прочь навязчивые мысли. Полтора года назад, на зимних каникулах, Джаки покрасила прядь волос за ухом в насыщенно зеленый цвет и заплела ее в дред. С тех пор она перекрашивала его десятки раз в различные оттенки. Сейчас он был приятного розового цвета и напоминал мне сладкую цветную кукурузную палочку.

– Теперь, когда оно у меня, надеюсь, что я, наконец, успокоюсь, – подметила подруга.

– Прости. Хоть сейчас я и не вижу ни одной объективной причины, почему я с этим затягивала, но до сегодняшнего дня мне это казалось правильным, – я развела руки в стороны, как бы говоря: «Я хотела, как лучше, а вышло как всегда».

– Ладно. – Джаки свесила одну ногу на землю и начала нас раскачивать, – Но все равно спасибо, что сделала это для меня. Для всех нас.

Ада

В помещении было прохладно и стоял интенсивный запах лака и краски. Насыщенно синие стены успокаивали и умиротворяли. Довольная результатом, я прошла в глубь помещения и оказалась в небольшом коридорчике где, открыв одну из дверей, миновала девять ступеней, ведущих вниз – в специальную комнату по подготовке тел. Под каблуками тихо шуршала пленка, которой была застелена новая напольная плитка. Солнечные лучи пробивались в прямоугольные окна под потолком и в них танцевали золотистые пылинки.

У каждого из нас есть свое сокровенное место, где душа и разум очищаются. Для меня это семейное похоронное бюро «Vert mont», что в переводе с французского означает «зеленая гора». С детства я питала к нему то особое благоговение, которое дети испытывают к местам, где чувствуют себя в безопасности.

Задолго до того, как я успешно сдала экзамены, необходимые для того, чтобы полноправно стать лицензированным директором похоронного бюро, я уже два с половиной года во всю работала с семьями, согласовывала похороны и кремации с врачами, офисом коронера и окружной организацией по выдаче свидетельств о смерти.

За восемь лет я изучила похоронную индустрию до мельчайших деталей: от обращения с трупами, способов придания им эстетичного вида и непосредственно отправления в печь – до бесед с родственниками, ведения документации и курьерской доставки праха. Несмотря на все это, первые несколько недель с тех пор как я заняла кресло директора бюро, принадлежавшее до этого одному единственному человеку в течении целых сорока пяти лет – моей бабушке, – телефонный звонок был для меня настоящим событием: сердце всегда замирало, ладони потели так, что с них капала вода, а дыхание перехватывало.

Этим летом я осмелилась внести некоторые новшества. Поскольку печи для кремации пожирают огромное количество природного газа, выделяя в атмосферу угарный газ, сажу, диоксид серы и крайне токсичную ртуть, мной было принято решение вместо кремации ввести процедуру щелочного гидролиза. Сегодня я приехала в бюро не только для того, чтобы проверить, как продвигается ремонт, но в первую очередь для того, чтобы проконтролировать доставку цистерн с кислотой, но не успела я подъехать к воротам и заглушить двигатель, как зазвонил мой телефон. На том конце приятный мужской голос, рассыпаясь в извинениях, сообщил, что доставка переносится на завтра из-за каких-то задержек на заводе изготовителя.

Я расслабленно стояла, словно загипнотизированная хаотичным танцем пылинок в воздухе и предвкушала, как с понедельника мы снова откроем свои двери для всех живых и мертвых.

Сейчас я понимаю, что в детстве провела здесь слишком много времени для ребенка. «Хватит тут ошиваться», – частенько ворчала Донна. Донна – наш бальзамировщик, блондинка ростом метр восемьдесят один с оливковой кожей.

Как сейчас помню свой первый раз, когда бабушка привела меня к себе на работу: я стояла, склонившись над телом Кима Мэннэрса, пятидесяти восьми лет, скончавшегося от рака легких, гоняя во рту конфету с виноградным вкусом. Его серая кожа была туго натянута, что являлось последствием проникновения бальзамирующей жидкости в кровеносную систему. Свет от лампы отражался в его блестящих ярко-розовых губах, сложенных в гримасу. В конфете была трещинка и я то и дело задевала ее языком, перекатывая от одной щеки к другой, потому что не обращать на нее внимания было выше моих сил. Это все равно что игнорировать то место, где совсем недавно был молочный зуб. Трещинка была чертовски острая и в конце концов я поранила об нее язык. Со злости я разгрызла конфету, от чего часть прилипла к зубам, и я, разглядывая труп, пыталась кончиком языка отодрать карамель от зубов.

Думаете, с тех пор вкус винограда ассоциируется у меня со смертью? Не тут-то было. У моей смерти совсем иной вкус.

А в это время Луиза – моя бабушка и Донна сидели вдвоем за маленьким столиком в углу, слушали тихо играющее радио и обсуждали дела насущные: Донна со стеклянной чашкой синего чая в руках, бабушка с маленькой белой фарфоровой чашечкой кофе, потому что для нее «мотыльковый»[1]1
  Тайский травяной чай из синих бутонов клитории тройчатой (тайская орхидея).


[Закрыть] чай был все равно что вода из-под крана.

Я очень любила быть здесь. Сидеть с ними в прохладном помещении и вдыхать запах формальдегида, метанола, этанола, фенола и хлорки, окуная шоколадные печенья в обжигающе горячий «мотыльковый» чай, который кроме цвета меня абсолютно ничем не привлекал. Удивительным ароматом он не отличался, вкус его был ненавязчив: с нотками земли и древесины. Но мне очень нравился его синий цвет, который менялся на фиолетовый, если в чай добавить лимон. Донна обожала этот напиток за целебные свойства и всюду вела его активную пропаганду.

Не единожды дома вместо того, чтобы делать домашнюю работу, я так сильно увлекалась каким-нибудь интересным занятием с дедом, что из моей головы напрочь вылетали все мысли об учебе. Поэтому время от времени после школы я стала приходить к бабушке на работу, делала здесь уроки или читала под рок-баллады, доносившиеся из работающего радио. Во-первых, здесь всегда было тихо и спокойно, меня ничто не отвлекало. Донна, увлеченная работой, вообще забывала, что я тут нахожусь.

Во-вторых, я беззастенчиво пользовалась глубокими познаниями Донны в биологии и химии. Еще одна из причин, почему я обожаю Донну – с ней можно обсудить абсолютно все, начиная от того, что можно узнать по характеру брызг крови на месте преступления и заканчивая летающим в космосе алкогольно-малиновым облаком гигантских масштабов[2]2
  Газопылевое облако «Стрелец В2», почти целиком состоящее из этилового спирта и содержащее в себе эфир муравьиной кислоты, – этот химический состав заставляет туманность пахнуть ромом и придает ей вкус малины.


[Закрыть]. К тому же, между делом, от нее можно было услышать какие-нибудь интересные факты, такие как, например, «В Торадже до похорон тела содержат дома, – говорила Донна, замачивая в бальзамирующей жидкости внутренние органы умершего, лежащего на столе, чтобы после засунуть их обратно в тело. – Звучит не так уж и шокирующе, да? Если не знать, что это может продолжаться от нескольких месяцев до нескольких лет», или «Шансы обнаружить отпечатки пальцев при температуре ниже нуля ничтожно малы. Холод суживает потовые поры, в связи с чем выделения уменьшаются. Как следствие, пот не прилипает к поверхности и не оставляет скрытых отпечатков». От нее я узнала намного больше полезной информации, чем на уроках в школе.

В-третьих, я обрела здесь лучшую подругу.

Одним солнечным днем в конце мая, придя в бюро после школы, я спускалась в комнату по подготовке тел и в замешательстве замерла в дверях. На стуле с высокими металлическими ножками восседала девочка моего возраста. У нее были длинные каштановые волосы, собранные в густой хвост, ниспадающий волнами на спину. Щеки незнакомки окрашивал нежный розовый румянец. В руках она держала карандаш, острый грифель которого был профессионально заточен ножом, на коленях лежал планшет, в глазах горел азарт, а перед ними медленно, но верно разлагался труп.

Молча и тихо, будто боясь спугнуть, я прошла мимо нее и оглядела помещение в поисках Донны, но ее нигде не было. «Видимо, куда-то отошла», – подумала я и села за стол. Не сводя с девочки глаз я принялась доставать из сумки учебники и ноутбук. Как бы я не пыталась сосредоточиться на своем эссе, мой взгляд-то и дело возвращался к художнице. Так продолжалось бесконечно долгих пять минут и я, вконец потеряв всякое терпение, подошла к ней.

– Что ты делаешь? – спросила я, скрестив на груди руки.

Не прерывая своего занятия, девочка едва взглянула на меня своими большими неестественно синими глазищами, будто только сейчас заметила мое присутствие.

– Практикуюсь, – ответила она, откинув челку с глаз движением головы.

– Я имела в виду, что ты здесь делаешь? – уточнила я, заглянув в ее планшет.

На нем был слишком реалистичный набросок женщины, лежащей в полуметре о нее. Она держалась спокойно и уверенно, будто всю свою жизнь только этим и занималась: рисовала рядом с трупами. Неожиданно для меня девочка прекратила свои манипуляции и протянула мне руку:

– Джейн Эгберт. Ты Ада? Тетя Донна мне много рассказывала о тебе. Думаю, мы найдем много общего.

Я ответила на рукопожатие. Ее ладонь была сухой и горячей. Было в этом жесте что-то необычное, будто она предлагала мне выгодную сделку. Ту, от которой все стороны будут только в выигрыше. Тогда я не знала, получится ли из этого хоть что-нибудь, но решила попробовать.

И это оказалось одним из лучших моих решений.

До того, как я поняла, что именно со мной было не так, я везде была лишняя. Я разглядывала все эти маленькие компании в школьных коридорах и пыталась убедить себя, что хочу принадлежать к одной из них. Возможно, я плохо старалась, но я никуда не вписывалась. Честно говоря, я действительно не могла найти общий язык абсолютно ни с кем. До встречи с Джейн я была чертовски одинока. Будто у Вселенной априори не было на меня никаких планов, поэтому я и не могла быть причастной к жизням других. В них попросту не было для меня места, мне некуда было приткнуться. Именно Джейн стала моим связующим звеном со всем остальным миром. Ключом, идеально подходящим ко всем дверям.

Но если мне не было места в мире живых, то уж точно было в мире мертвых.

Мои отношения со смертью всегда были довольно необычными.

Очень быстро я поняла, что смерть способна не только отнимать. Она всегда дает что-то взамен. Нравится тебе это или нет.

Как сейчас помню: конец апреля, безветренная пасмурная погода. Серое небо над головой, а за ним скрывающееся бледное солнце. Я обожаю такую погоду. Если где-то и существует Рай, то для меня это вечный полдник апрельского дня. Тишина. Спокойствие. Умиротворение. Пробивающаяся сквозь землю молоденькая травка, запах дыма от костров. Погода, когда тебе не жарко и не холодно. Идеально. Будь моя воля, я бы осталась там навсегда.

Именно в тот день, в возрасте примерно четырех лет я в первый раз столкнулась со смертью. У нас умер кот. Мы стояли с отцом и смотрели на него перед тем, как закопать в саду за домом. Кот лежал на земле, свернувшись в клубок, из-за чего казалось, что он просто задремал. Я помню тот внезапный порыв любопытства и, прежде чем папа понял, что произошло, я потянулась и провела рукой по его черной, блестящей шерсти. Она была холодной и почему-то сырой. Наверное, вы спросите, что я чувствовала в тот момент? Я ничего не чувствовала. Ни отвращения, ни страха, ни грусти. Вот кот был. Вот его не стало. Возможно, в силу своего возраста я просто до конца не понимала, что произошло. После того, как мы его похоронили, я сразу вернулась в дом, достала из морозилки свое любимое мороженое с драгонфрутом и гуанабаной и пошла смотреть мультики.

Да, я ничего не чувствовала, однако до сих пор отчетливо помню глянцевый блеск шерсти и ощущение холода на кончиках пальцев. Странно помнить прикосновения лучше, чем собственные мысли.

Как бы парадоксально это не звучало, но со всеми дорогими мне людьми меня связывает именно смерть. Так произошло с бабушкой и дедушкой. До гибели мамы мы жили на Гавайях. На тропическом острове в окружении горной цепи и искрящегося голубого залива. Жизнь там годами текла без изменений, а температура воздуха редко значительно отличалась от температуры тела. Мне там очень нравилось. После маминой смерти, отец, тогда еще – лейтенант-командер ВМС США, строгий человек с четкими представлениями о том, как мужчины, женщины и дети должны себя вести, – отвез меня к своим родителям в штат Вермонт. В маленький городишко под названием Монтпилиер, расположенный среди холмов у подножия гор. Образы этих людей в моей голове были расплывчатыми, потому что до того момента я видела их всего несколько раз еще совсем малышкой.

В бабушку, вечно в черном костюме, в накрахмаленной белой рубашке и с неизменным каре, я влюбилась сразу же, стоило нам сказать друг другу пару слов. Я влюбилась в то, как свою любовь к моему дедушке она носила как доспехи. В ее слабость к шотландскому виски и трепетное отношение к дневникам Толстого, которые она до сих пор перечитывает, когда у нее плохое настроение. В ее ум. В то, как ее безмерно уважают мужчины. В ее коллекцию мирового джаза, с которым у нее чуть ли не романтические отношения. В ее способность убить одним-единственным взглядом, полным презрения, сарказма и чувства неоспоримого превосходства. В привычку всегда одеваться к ужину и носить только то, что уместно в конкретное время суток. Если я вставала ночью попить воды и видела полоску света под дверью ее спальни – у нее часто была бессонница после смерти дедушки, – я заглядывала к ней в комнату и обнаруживала ее за столом с сигаретой, одетую в безупречную белую рубашку с накрахмаленным воротником, застегнутую на все пуговицы, и в брюки с отглаженными стрелками. Я прониклась ее страстью к красивым вещам, в которых она отлично разбирается.

Она была и остается моей иконой стиля.

В детстве, глядя на нее, я садилась в кожаное кресло, подгибая под себя ноги с острыми коленками. Плескала себе в прозрачную кружку лимонад, обязательно с двумя кубиками льда, воображая, что это алкоголь. Брала жевательную резинку в виде сигареты и «курила». Я представляла себя взрослой, красивой и неповторимой, со стрижкой как у Джин Сиберг[3]3
  Американская актриса. Один из символов французской новой волны.


[Закрыть] и взглядом, способным решать судьбы. Таинственной и недостижимой девушкой, что красиво, достойно страдает по этому поводу.

Не делайте такое лицо. Я была ребенком. И достаточно смышленым, потому что прекрасно понимала, что это не есть хорошо. Но мечтать-то никто не запрещал.

Если бы я была мужчиной, я была бы как Дин – мой дедушка: зеленоглазым брюнетом, ростом метр девяносто четыре. У меня были бы широченные плечи, узкие бедра, сексуальная двухдневная щетина и железные бицепсы. Я был бы веселый и сильный. Я бы любил охоту, закаты и прогулки по пляжу. При виде меня, девушки и женщины издавали бы сдавленный стон от восхищения, а парни и мужчины – хотели бы походить на меня. У меня была бы самая дорогая коллекция оружия, «Форд Мустанг Босс» 1969 года и женщина, которую не хочется выпускать из дома.

Однажды он заглянул ко мне, чтобы пожелать сладких снов. Неплотно закрытая дверца шкафа, скрипнув от возникшего в спальне сквозняка, приоткрылась и мы оба посмотрели на образовавшуюся темную щель.

– Если увидишь монстра – зови меня, я быстро с ним разделаюсь.

– Дед, мне уже девять. Я знаю, что тех монстров, о которых ты говоришь, не существует. И не все они прячутся в темноте.

Я до сих пор помню его серьезный взгляд, целиком и полностью сосредоточенный на мне, потом он взял меня за руку и отвел в подвал к специальному сейфу, где хранилось его коллекционное оружие. Он бережно взял старинный револьвер и со словами: «Не хочешь пострелять?» передал мне его в руки.

Стоит ли говорить о том, как безумно я этого хотела?

Именно он учил меня кататься на велосипеде, готовить из ничего, стрелять, драться, водить и чинить машину, охотиться.

Да, если бы я была мужчиной, то однозначно была бы как Дин.

Однажды я задумалась над тем, в кого бы я выросла, если бы не переехала жить к ним? Если бы мне удалось одним глазком подглядеть, что было бы, если бы моя жизнь осталась прежней, не случись в ней тех событий, что захлопнули передо мной одни двери и распахнули другие. Узнала бы я саму себя в толпе случайных прохожих? Захотелось бы мне поменяться с ней местами?

В один из летних дней мы с Джейн катались по вечернему Монтпилиеру на велосипедах. Стояла невыносимая жара, мы проезжали мимо речки и услышали крики о помощи.

– Ты тоже это слышишь? – спросила Джейн, тут же притормозив и стала озираться по сторонам, как охотничья собака в поисках добычи. В следующее мгновение она уже шустро бежала по берегу к мосткам, бросив велосипед.

В темно-синей глади речки виднелся медленно вращающийся овал, уходящий под воду. Дальше стук и проникновение в воду. Громкий всплеск, камнем вниз. Я представила, спеша за Джейн по полусгнившим доскам, как вода смыкается у нее над головой, заполняет легкие и тянет ее вниз. «Так умирают ласточки», – подумала я, затаив дыхание, склонившись над водой и всматриваясь в собственное отражение, расходившееся рябью по воде.

Я помню, что простояла там неимоверно долгое мгновенье, следя за мечущимися над водой стрекозами с их переливчатыми, ярко-голубыми тельцами и прозрачными крылышками, прежде чем Джейн показалась на поверхности, быстрыми гребками добралась до мостков, помогая выбраться девочке из воды. Джейн всегда была безоговорочно уверена в себе и бесстрашна, и в тот момент я особенно ей гордилась.

Девочку звали Кила. Она была хрупкая, с ослепительной кожей, напоминающей сливочный фарфор и с испуганным взглядом, запутанным в мокрых волосах.

– Что случилось? – спросила Джейн, выжимая на себе майку.

– Один придурок стянул мой браслет с ноги и зашвырнул в реку. Я нырнула за ним, а потом меня кто-то схватил за ногу и…

– Это были водоросли, – перебила Джейн, выжимая шорты.

– Я запаниковала! – Кила ответила ей таким тоном, будто ее обвиняли как минимум в убийстве по неосторожности.

– Нашла? – спросила я.

– Нашла, – Кила разжала ладонь и продемонстрировала нам серебряный браслет.

Она с такой силой сжимала браслет в руке, не желая с ним расставаться, что звенья цепочки впечатались в ладонь. Капелька лунного камня мерцала в световых бликах, исходивших от воды.

– А куда делся тот придурок?

– Смылся. – Кила прищурилась и посмотрела в сторону тропинки где, сверкая на солнце, валялись наши велосипеды.

– Ты его знаешь?

– Конечно, – ответила она, вставая с теплых досок. Кила скрутила длинные волосы, чтобы выжать воду. – Это мой брат.

Кила вместе с ее братом Каем до старших классов учились в частной школе-пансионе. Однако в старшую школу мы уже пошли все вместе, включая и ее братца который, к слову, никогда мне не нравился. С ним было непросто.

– Я ее лучший друг! У нас своя банда. Нам будут посвящать песни, о нас напишут книги и нарисуют комиксы. Кила дополняет меня! От этого вы все кипятком ссыте! – высказал нам как-то раз Кай, когда мы договорились позаниматься все вместе, однако Кила в последний момент соскочила, решив провести время с братом, потому что была в тот момент ему «особенно нужна».

Я бесилась, но понимала. Семья для нее всегда была важнее всего. Всегда на первом месте, несмотря на то, что эта семейка ничем не заслужила такой преданности.

Иногда доходило до нелепого. В средней школе историю, английский и литературу я посещала с одной девочкой. Она отличалась двумя вещами. Первая: была очень хороша собой. Просто до тошноты. Вторая: читала те же книги, что и я. Обе причины меня в одинаковой степени бесили.

Вот она идет по коридору: светлые волосы развиваются при ходьбе, подбородок поднят, взгляд ореховых глаз направлен вперед, мальчики оборачиваются ей вслед, одаривая такими липкими взглядами, что хочется немедленно промыть себе глаза. Я бы не обратила на нее внимания, если бы не одно но: у нее в руках почти всегда была одна из тех книг, которым принадлежало мое сердце. У меня складывалось такое впечатление, что она каким-то образом прознала о моей электронной библиотеке, составила для себя «список для чтения» состоящий исключительно из тех книг, которым я ставила наивысшую оценку и писала хвалебные отзывы о своей бесконечной и трепетной к ним любви. Я ревновала свои книги к этой девице.

Не смотря на тот факт, что вокруг нее постоянно вился народ, я никогда не видела ее в какой-то конкретной постоянной компании. Она была со всеми и ни с кем одновременно. Как говорится и нашим, и вашим. Хоть мы и посещали некоторые общие предметы, мы ни разу не разговаривали. Что-то было в ней и притягивающее и отталкивающее одновременно, поэтому я предпочитала просто наблюдать за ней, когда она появлялась в поле моего зрения.

Как-то после урока английского языка она задержалась, обсуждая с учителем какой-то вопрос, сидя за своей партой у окна, а я боролась с молнией на сумке, заживавшей нитку. Наши парты стояли параллельно друг другу, разделенные узким проходом. И вот, когда вопрос был закрыт, а молния наконец побеждена, мы неуклюже столкнулись, одновременно встав с мест. Из ее рук выпала книга и шмякнулась на пол прямо мне под ноги.

– Извини, – бросила я и нагнулась за книгой. Подняв, я взглянула на обложку: «Научи меня умирать» Мацуо Монро.

Я почувствовала себя как в аниме, время как будто замедлилось в несколько раз, и я словно увидела нас со стороны. За окном на ветру кружились осенние листья на фоне чистого голубого неба и солнца, низко висящего над желтыми деревьями. В приоткрытое окно ворвался порыв ветра и нас окружили божественные запахи костра, опавшей прелой листвы с капелькой горчинки и грибов.

Все еще держа ее книгу в руке, свободной рукой я залезла в сумку и нащупала знакомую потрепанную мягкую обложку. Достала и приложила свой экземпляр к ее. Несколько секунд рассматривала их, будто пыталась понять, какой из них был настоящий, а какой подделка. Ее выглядел аккуратнее, без загнутых уголков и пометок на полях. Я поглядела на нее сверху вниз.

– Как тебе? – спросила я одновременно с девушкой, которая произнесла: «Нравится?»

Мы обе покачали головами и улыбнулись. Она стояла так близко ко мне, что я чувствовала запах ее яблочного шампуня и исходившее от нее тепло. Она смотрела на меня с неподдельным интересом, с каким дети смотрят на запрещенные для них аттракционы.

– Ты первая, – сказала она и забрала свою книгу из моих рук.

Имя этой девушки – Эйдан и я серьезно ошибалась на ее счет.

К тому времени, как мы познакомились с Джаки, я уже уловила «смертельную» тенденцию, так или иначе преследовавшую меня по жизни. Отрицать ее было бесполезно.

Это было лето перед выпускным классом. Раз в месяц мы ходили на ночные киносеансы старых фильмов. В тот августовский день показывали «11:14» – черную комедию 2003 года, которая начинается с того, что ночью по шоссе на большой скорости мчится автомобиль и вдруг ему на лобовое стекло падает труп.

Кинотеатр был старый, туда почти никто не ходил и было не понятно, как он до сих пор держится на плаву. Иногда нам позволяли приходить туда бесплатно, потому что время от времени мы помогали хозяйке с легким косметическим ремонтом или уборкой. И вот, зайдя в прохладный зал мы обнаружили, что на одном из наших мест сидит девушка.

– Уважаемая, – обратилась к ней Эйдан. – Это наши места.

– Покажите мне ваши билеты, – требовательным тоном попросила девушка, поочередно изучая нас своими большими глазами и, заметя наше, пусть и секундное, но замешательство, снова отвернулась к экрану. – Я пришла первая. Зал пуст, – она обвела рукой пространство вокруг себя, обернулась и взглянула на целующуюся парочку в заднем ряду, – вы можете выбрать себе любые места.

– Нет. Это ты выбери себе любое другое место. А эти места – наши.

– Да где написано, что они ваши?

– Вообще-то вот здесь, – ответила Джейн и постучала пальцем по спинке кресла, на котором сидела девушка: на дерматиновом покрытии были нацарапаны инициалы Эйдан.

– Оставьте вы ее в покое. – Я устало опустилась в кресло. – Пусть сидит.

– В каком это смысле? – завелась Джейн. – Вот так один раз поблажку сделаешь и все, пути назад нет…

– Будете пончики? – перебила ее девушка.

Я взглянула на нее: очень светлая, почти прозрачная чистая кожа, практически белый цвет волос, холодный, с едва уловимым сиянием, кажется, его еще называют скандинавским. Серые глаза с поднятыми вверх уголками.

– У меня сегодня день рождение, – пояснила она.

Остальные, уже как бы смирившись, уселись на три свободных кресла между мной и именинницей, и мы все одновременно повернули головы в ее сторону.

– Почему ты в день рождения сидишь в полупустом кинотеатре в одиночестве? – спросила Кила.

Она приподняла очки в леопардовой оправе и окинула девушку оценивающим взглядом.

– Я не люблю праздновать дни рождения.

Что в переводе означало: мне не с кем их праздновать.

– Я только переехала сюда. – призналась девушка. – Еще не успела завести друзей.

– Откуда ты?

– Таунсенд.

Оттуда, где зима длится девять месяцев в году. Я невольно поежилась.

– Как на счет твоих родителей? – не унималась Кила.

В этом вся Кила. В процессе знакомства она ведет себя как прокурор на допросе. И, что самое интересное, люди не закрываются, скорее наоборот, они жаждут рассказать свою историю. Даже самые замкнутые из них.

– Они погибли, а тетка, у которой я теперь живу… – она осеклась, – да это вам не интересно. Угощайтесь.

Девушка откинула крышку большой картонной коробки. Джейн легла Киле на колени и протянула руку, растопырив пальцы:

– Банановый мой! Погоди, не вижу. Быть того не может… – прошептала она с интонацией, будто узнала, что ее имя не вписали в завещание на многомиллионное наследство. – Тогда с кокосом!

– Нет, Джейн, ты знаешь, что я люблю кокосовые… – Кила попыталась спихнуть Джейн с колен.

– Тут два кокосовых, – ответила девушка, улыбнувшись краешком губ.

– И все мое, – Джейн успела схватить оба пончика и быстро откусила от обоих по большому куску, перепачкав пол-лица кокосовой крошкой. – М-м, вкуснятина!

– Эй! А не слишком ли жирно для твоей тощей задницы?!

– А ну прекрати жадничать для своей самой обаятельной и неотразимой подруги!

Эйдан с хрустом вскрыла пачку попкорна с соусом «табаско», я зачерпнула рукой горсть и закинула в рот, другой рукой полезла в сумку, лежащую на полу у ног и достала коробок спичек. Встала и перелезла через сидение, чтобы с другого конца подойти к девушке. Молча взяла из коробки шоколадный пончик, вставила в него по кругу несколько спичек и передала девушке в руки. Я знала, какого это отмечать свой праздник в одиночестве.

– Как тебя зовут?

– Джаки.

– Приятно познакомиться, я – Ада, рядом с тобой Кила, та, что ест за пятерых – Джейн, блондинку зовут Эйдан. Загадывай желание, Джаки.

Я чиркнула спичкой и подожгла импровизированные «свечи».

Девушка несколько секунд смотрела на пончик, поджав губы, после чего быстро их задула и впервые за вечер по-настоящему улыбнулась.

Казалось, что теперь наконец-то можно было расслабиться в приятной компании и получить от этой жизни хоть немного удовольствия, после целой вечности, проведенной в одиноких скитаниях.