Текст книги "Звонкая мелочь времени (сборник)"

Пожиратели книг

В открывшийся люк было видно серую полосу космодрома, отрезок неба цвета баклажана и желтоватую шевелюру облаков.

Мерный шум двигателей глушил доносившиеся снаружи крики – пеоны споро разгружали вещи гостей планеты, весело переговариваясь.

– Новый мир. Закатное солнце, чувство голода, в знании – боль, – процитировал Гийом, – высокий, красивый мужчина, выходя из челнока.

– Брайан Джеймс, седьмой катрен, свиток «Миры». – Лайна – изящная маленькая женщина – ступила на раскаленный бетон, жмурясь на непривычно яркое светило. – Не худшее из него, братец.

Космодром на Беатриче не отличался от стандарта, принятого в сотнях других обитаемых миров: невысокое блочное административное здание, полтора десятка челноков на бескрайнем поле, в основном стареньких и невзрачных, да тридцать-сорок пеонов, незаметно-привычных в постоянной суете.

– Добрый вечер! – Динамик, вмонтированный в монолит площадки, неприятно похрипывал. – Вас приветствует администрация вспомогательного космодрома планеты Беатриче системы Данте. Назовите цель приезда, ориентировочные сроки пребывания, и если у вас имеется официальное сообщение, то сейчас самое время произнести его.

– Программа… – с отвращением сказал Гийом. – Хоть бы пеона посадили с восьмеркой или девяткой.

– На сельскохозяйственных планетах запрещено создавать вторичников с коэффициентом развития выше шести, – поморщилась Лайна. – Есть риск достижения критической массы и последующего бунта.

Проигнорировав вопросы, путники неспешным шагом направились к единственному зданию. Сзади трое пеонов – двое мужчин и женщина – везли на эхо-платформе вещи.

В небе сверкнула искра, быстро увеличилась в размерах, почти в мгновение превратившись в космояхту последнего поколения.

– Гийом, а когда это разрешили летать на яхтах в атмосфере?

– Смотря кому. – Он проследил за мастерской посадкой яхты. – Готов поспорить, что пилот – гражданин. И полагаю, именно тот, ради которого мы здесь. Обрати внимание на геральдические знаки.

Яхта приземлилась рядом со зданием – на матовой палубе светился неоном оранжевый герб. Пилот наверняка нарушил множество правил как общегалактического административного кодекса, так и планетарного, но изяществом посадки трудно было не восхититься – судно встало прямо напротив входа.

– Салют! – Выскочивший из яхты парень дружелюбно улыбался. – Хорошо, что я вас перехватил! Таможенники у нас сплошь пеоны, с ними бы вы намучились. Тупые, как потаросы.

– Вечер добрый. – Гийом протянул руку и почувствовал неожиданно крепкое пожатие. – У вас здесь любопытно. Как я понимаю, граф Сен-Дорс? Я – Гийом фон Штиц, а это моя сестра – баронесса фон Штиц. Рады встрече.

Парень ответил не сразу, завороженно наблюдая за Лайной – она ласкала пальцами янтарь ожерелья, на ее нервном лице быстро сменялись оттенки эмоций – от чуть изумленной улыбки до явного удовольствия.

– Да… Но для вас – просто Тимур де Лангуа.

– Очень приятно. – Лайна медленно, будто во сне, протянула ладонь, и молодой аристократ изящно принял ее для поцелуя.

– Ну и зачем? – Гийом расположился в громадном кресле, которое для его сухощавой фигуры было несколько великовато. Седые вкрапления в черной гриве волос придавали его облику мужественность и шарм. – Неужели он тебе интересен? Совсем еще мальчишка. А теперь будет под окном серенады петь – и как с ним работать?

Лайна потягивала терпкое местное вино. Ей здесь нравилось: веселые, раскованные пеоны, красивое небо, громадная, уставленная тяжелой мебелью резиденция графа, старомодный камин во всю стену…

– Низачем. Просто так. – Она потянулась, и халат приподнялся, обнажая по-мальчишески острые колени. – Иногда хочется всего лишь очаровывать. Кстати, братец, если наш новый друг начнет петь серенады, мы сразу узнаем, прав ли был Андре.

– Ты все еще ребенок, Лайна. Маленькая взбалмошная девочка, тоскующая по нежности и страсти. Разве тебе недостаточно того, что у нас есть?

– Томленье страсти, нежности эфир… – Лайна задумалась, так и не завершив строфы. Гийом поднялся и, укутав сестру в тяжелый плед, вышел из залы.

На кухне пели гимны. Причем пеоны – славные наивные ребята – мешали в кучу гимны церковные, корнями уходившие в десяток разных религий, и государственные, а иногда вдруг начинали то «Марш косморазведчиков», то «Реквием» Пастеля.

Гийом, ничуть не тяготясь присутствием десятка вторичных особей, осмотрел моноплиту, довольно сложную кухонную деку, окна духовок и алхимическую путаницу разнокалиберных колб, соединенную с плитой гибкими шлангами. Увиденное его удовлетворило.

– Вы ведь гражданин, да? – Гийом усмехнулся, услышав такой вопрос. – Я вас раньше не видел.

Мальчишке, заговорившему с ним, было от силы лет десять. Желтый комбинезон – униформа вторичников – нелепо висел на худеньких плечах. Пеон. Однако в хитрых черных зрачках плескалось не детское и уж совсем не свойственное недочеловекам любопытство. Странно, таких глаз пеон, выведенный для работ в поле или на кухне, иметь просто не мог. Гийом заинтересовался.

– Не пеон. Я издалека, с Земли. – Гийом присел на корточки, чтобы пацану было удобнее с ним общаться. – Слышал про такую планету?

– Нет. Я знаю только про Медеру, Кандеру и про нашу Беатриче. – Мальчишка наморщил нос. – На Медере холодно, но там есть полезные ископаемые, а на Кандере добывают целебную грязь. Это планеты нашей системы.

Гийом несколько секунд размышлял, потом распрямился, покопался в кармане шелковых брюк, извлек оттуда что-то и подкинул вверх.

– Это тебе. – Его собеседник ловко подхватил монетку в воздухе. – Британский шиллинг. На Земле сейчас единая валюта, но в каждой стране остались свои мелкие денежки.

– А Земля – это далеко? – почти крикнул ему мальчишка. Остальные не обращали на разговор внимания, только одна полноватая женщина лет тридцати неодобрительно поглядывала на пацана, старательно выпевая слова очередного гимна.

– Очень. – Гийом, не оборачиваясь, быстрым шагом вышел с кухни.

На бал собрались все граждане планеты – кроме дряхлых стариков и совсем маленьких детей.

Шум стоял невыносимый, оркестр, в котором играли одни пеоны, видимо, подбирали по умению извлекать из инструментов наиболее громкие звуки, а не по мастерству.

– Ну, как вам у нас? – Тимур мрачно осмотрел зал. – Нравится?

– Скучновато, – честно признался Гийом. – Природа красивая, прислуга вышколенная, а вот заняться в свободное время почти нечем.

Вокруг Лайны собралось человек двадцать – практически все мужчины, присутствующие на празднике. Время от времени кто-то уговаривал ее потанцевать, и она кружилась со счастливчиком, пока остальные завистливо глазели на них. Гийом, усмехаясь, следил за сестрой. Лайна откровенно наслаждалась производимым эффектом, звонко хохотала, кокетничала. Тимур нервничал, чересчур старательно не обращая внимания на развеселившуюся баронессу.

– А ведь она красавица. – Гийом подмигнул собеседнику, чуть издеваясь. – Блестяще образованна, умна, целомудренна.

– Пойдемте, сир, я покажу вам кое-что интересное. – Тимур с трудом сглотнул и потянул Гийома за рукав.

Тот изобразил на лице скуку. Вот оно! Посмотрим, чем готовы поразить столичных снобов провинциальные аристократы. И если надежды оправдаются, то можно будет начинать партию.

Они прошли сквозь анфиладу залов, поднялись по широкой лестнице на два пролета, и там Тимур, прикоснувшись ладонью к детектору, открыл высокие узкие створки двери.

А дальше начиналась бездна – бездна сказочная, ослепительная, невыносимо прекрасная. В иссиня-черной пустоте вращались планеты, плыли шлейфы комет, вдали мерцала ласковым светом звезда.

– Голограмма? – выдавил пораженный Гийом.

– Нет. Натуральная модель, работы сеньора Станичи-старшего. – Тимур вошел, приглашая за собой гостя. – Сама она, конечно, небольшая, это всего лишь проекция, но поверьте – функционирует идеально. Система имеет прямой коннект с реальными объектами. Скажем, если к нам залетает астероид, он появляется и у меня.

– Во что же это вам обошлось?

– Оно того стоило.

Гийом кивнул. Зрелище зачаровывало – оно было много прекраснее того, что открывалось из иллюминаторов на корабле. Здесь Гийом ощущал себя причастным к чему-то величественному, словно находился внутри космоса, словно мог коснуться Бога или сам стать богом.

– Обратной связи, естественно, нет.

Тимур мог не говорить этого – понятное дело, сместить планету с курса, изменив данные в модели, не представлялось возможным. Но искушение… Искушение взять в ладонь мерцающий шарик, сжать его, осязая волшебное тепло, и на секунду поверить, что способен вершишь судьбы галактики…

– Зато вполне можно моделировать рукотворные объекты. Взгляните.

Взмахнув рукой, граф вызвал образ деки и, пробежав пальцами по мерцающим символам, создал космическую станцию.

– Если около Медеры установить хороший орбитальный комплекс, то добычу урана можно увеличить вдвое. – Еще несколько касаний, и от комплекса протянулись пунктиры вглубь модели. – А если организовать челночные рейсы, то и вчетверо.

Гийом не разбирался в подобных тонкостях, но в данном случае вполне мог довериться собеседнику – тот четыре года изучал детали экономической астрографии в одном из лучших университетов галактики. Тимур создавал модели орбитальных перерабатывающих заводов, компрессорных станций, вспомогательных площадок. Увлеченно водил лазерным лучом по модели, вырисовывая новые и новые торговые маршруты, сыпал фактами, цифрами. Гийом с трудом подавил приступ зевоты.

– И тогда чистая прибыль, после вычета налогов и выплат метрополии, составит… – Сумма прозвучала непривычно, пугающе. Пожалуй, этих денег, даже малой толики их, хватило бы с лихвой на все, даже самые смелые проекты… Гийом оживился.

– Неужели? Так вы состоятельный гражданин, Тимур.

– О да! А если бы снять ограничения, установленные метрополией… Но увы… Парламент занят другим. – Тимур вздохнул и выключил деку.

– Послушайте. Вы… любите читать? – Рано! Гийом мысленно обругал себя. Следовало доверить это Лайне. Но что делать – разговор начат, и теперь отступать некуда. – Я имею в виду настоящие, бумажные книги.

– Видел, но не читал, – честно признался Тимур. – Это же архаика. Водить рукой по страницам, переворачивать их… Потеря времени.

Гийом нахмурился. Он прекрасно понимал, почему Тимур полагает чтение архаикой. За последние несколько сотен лет человечество изменило свой геном, приобретя некоторые любопытные способности. К примеру, появилось умение приспосабливаться к жестким условиям чужих планет, стойкость к новым вирусам и возможность проводить в уме сложные расчеты.

А еще люди, почти случайно, обрели способность считывать информацию без помощи глаз. Достаточно было провести рукой по странице, чтобы узнать ее содержимое. Дети учились читать, кусая кубики с буквами, а на экзаменах ленивые студенты прятали шпаргалки, заполненные сверхмелкими абзацами текста, за щекой.

Потом обучение превратилось в виртуальный диалог «преподаватель – студент», книги и учебники матрицами попадали сразу в память, и остались только неизменные кубики и пирамидки, развивающие детскую моторику. Гийом вздохнул.

– Все верно. Однако существует один вид чтения, который не покажется вам архаичным. Это настоящее наслаждение, это – торжество разума, единение со всеобщей человеческой культурой…

Гийом вовремя заметил, как исказилось лицо аристократа. Да, рано. Пусть бы Лайна еще чуть-чуть поработала с ним!

– Пожиратели книг? – В голосе Тимура послышалось пренебрежение, граничащее с отвращением. – Я слышал про эту секту. Фанатики, собираются толпами, жрут какую-нибудь книжку, а потом впадают в экстаз и вступают друг с другом в греховные связи.

Это было поражение. Как теперь объяснить разницу между пожирателями – и вкушающими? Между отребьем, которое глотает все, что под руку попадает, причем порой целлюлозу, и при этом еще употребляет галлюциногены, – и истинными аристократами духа, которые никогда не съедят чего-либо, вышедшего не из-под пера настоящего Мастера?

– Андрэ сочиняет стихи. Вы ведь знали это?

– Да, помню что-то такое. – Именно Андрэ де Луа договорился с графом Сен-Дорс о визите Гийома и Лайны. – Я слышал, он стал признанным поэтом? Он мне писал…

– Признанным? – Гийом судорожно подыскивал слова. – Андрэ гениален. Всё, что создано до него, можно смело бросать в огонь. Ни одна пьеса Шекспира, ни одна поэма Байрона недостойна служить даже подставкой для самой крошечной облатки, вышедшей с кухни де Луа. Но разве бы Андрэ стал таким, если б однажды не попробовал книги на вкус? Это всего лишь шаг… первый шаг к превращению в бога. Послушайте меня. Просто послушайте.

Тимур замер. В глазах его мелькнула заинтересованность. Скорее даже намек на любопытство, но Гийом ухватился за эту искру и замолчал, давая Тимуру возможность осознать сказанное.

– И все же употреблять в пищу книги… Это ведь мерзко на вкус и основательно портит организм. Разве не так?

– Ни в коем случае. Настоящие ценители, те, кто называет себя «вкушающими», предпочитают гастрономические издания. Я не настаиваю… Но ваша кухонная дека отлично подходит для кулинарного эксперимента!

– Ты уговорил его? – Лайна была в ярости. – Так нечестно! Я сама хотела! Черт, черт, черт!

Гийом блаженно распластался в кресле, во рту у него таяла третья облатка со стихотворением Андрэ де Луа. Скоро, скоро стихи кончатся – и тогда начнется ломка. Потом, если друзья не пришлют их новые вещи, придется писать свое, почти безвкусное, способное в лучшем случае снять физическую боль.

Гийом сморщился. Хотя каждый прием чужих шедевров усиливал его чувство текста, он прекрасно сознавал, что одаренность одаренности рознь. И пусть его – Гийома фон Штица – считают гением крупной формы, однако по мощности воздействия он никогда не сможет стать равным тому же Андрэ… Или Лайне…

А не заставить ли Лайну засесть за продолжение трилогии? Вряд ли. Она скорее съест учебник по астронавигации, чем будет писать без вдохновения…

– Ну да ладно, ты все равно молодец. – Лайна привычно устроилась на коленях у брата. – Бал, кстати, прошел омерзительно. Мужчины здесь глупые и говорят только о политике.

– О чем именно? – вяло поинтересовался Гийом. В этот момент он чувствовал космические потоки, проходящие через его тело, – стихотворение было отличным, просто великолепным!

– О том, что метрополия берет слишком много, о том, что соседние планеты надо отдать под руководство Беатриче. Еще рассказали про отца Тимура, старого графа Сен-Дорса, которого фактически затравили в галактическом парламенте, хотя он вроде обещал, что увеличит добычу полезных ископаемых в несколько раз. И еще я заметила любопытную вещь – похоже, нашего юного хозяина побаиваются. Едва я начинала расспросы, как все замолкали. Странно.

Что-то насторожило Гийома в последней фразе, но он был не в состоянии думать, просто решил позже вспомнить этот обрывок диалога и проанализировать его.

Через час он вошел на кухню, где некоторое время втолковывал пеонам, что ему от них нужно. Потом включил местную деку и за две минуты перекинул со своей несколько стихотворений Брайана Джеймса, эссе Яко Аматиро и два рассказа Лайны. Это были очень вкусные, яркие вещи – если бы он сам начинал с таких, то сейчас бы писал куда лучше.

Выйдя во двор, он застал там потрясающую картину: на расчерченной площадке десяток детей-пеонов играли в странную игру. Они бегали, ударяли по мячику дубинкой и все время что-то орали.

Понять суть забавы Гийому не удалось, зато он увидел нечто, чего быть не могло по определению: дети играли за две команды! А ведь пеонам, даже самым слабым моделям, специально срезали стремление к соревнованию! Причем – без вариантов. Пеоны делятся последним, хором поют самые нелюбимые свои песни и помогают друг другу и хозяевам в любой ситуации.

Они никогда не объединятся вдвоем против третьего, никогда не поймут азарта спортивных соревнований, никогда не поднимут бунта.

Хотя нет – при определенных условиях взбунтоваться они все же могут. Тут генетики только руками разводят – мол, сделали что смогли, все вырезали, можете проверить. Но иногда, если пеонов становится очень много и среди них преобладают модели старше восьмой, клоны поднимают восстание. Они убивают всех граждан, устанавливают какое-то подобие охлократического правления, а потом сопротивляются карателям до последнего вздоха.

Естественно, их всех уничтожают.

Гийом подозвал того мальчишку с кухни. Его звали Робер. И это тоже было странно – пеоны, как правило, обходились без имен; иногда для удобства хозяев их всех называли одним именем. Например, женщин – Граби, мужчин – Грабо.

Хотя чаще просто, без определения пола – «пеон».

– А что еще вы проходите в школе? – Гийом чувствовал, что лучше не лезть не в свое дело, но душевный подъем после стихотворения де Луа требовал действий, может даже – борьбы за справедливость. Для хорошей поэзии это было нормально, эмоциональный выплеск автора рождал в душе вкушающего стихи настоящую бурю.

– Да вроде больше ничего. Алгебра, три вида геометрии, механика. Старшие классы еще тактику изучают. Правда, что на Земле нет пеонов?

– Правда.

– А почему? – Мальчишка аж напрягся всем телом. За прошедший день он умудрился выспросить кое-что о метрополии, но узнанное только разбередило его интерес.

– Потому что клонирование на Земле запрещено законом и всегда было запрещено. В первую эпоху колонизации доставлять на новые планеты людей оказалось очень дорого, и корпорации, которые покупали концессии на звездные системы, клонировали людей втайне, незаконно. А когда истина стала очевидной, Земля уже слишком зависела от колоний. Правительству метрополии пришлось узаконить отношения клонов и людей за пределами своей планеты, но у себя они никогда бы не смогли создать такую систему, просто не провели бы это через Парламент и Ассамблею.

– Ничего не понимаю, – честно признался Робер. – Но все равно интересно.

– Ну, в общем, на Земле нельзя делать таких, как вы, потому что там и так не хватает еды, и работы для пеонов нет. А на других планетах работы и еды много, и потому там есть вы.

– Вот теперь понятно! – в восторге мальчик хлопнул влажной ладошкой по стене. – И что, если пеон попадет на Землю, то его сразу убьют?

Интересная постановка вопроса… Гийом задумался, как ответить на такое.

– Нет, конечно. Его просто отправят обратно. Да и вообще, ни один пеон до Земли не доберется – для космических перелетов необходимо гражданство.

– Я – доберусь, – поклялся Робер и с внезапной злобой посмотрел на Гийома. – Стану взрослым и доберусь. Хозяин обещал! Да я и сам справлюсь. – Мальчишка топнул ногой, обутой в тугой сапожок.

– Скажи-ка, Робер, а тебе нравится твой хозяин?

Мальчик вдруг съежился и из чумазого сорванца превратился в обычного вторичника, каких миллионы. Отчего-то у него помутнели глаза, и он задрожал. Гийом на секунду задумался о метаморфозе, но тут же перестал интересоваться мальчишкой – действие облатки проходило, хотелось спать.

– Не так. – Лайна уже устала объяснять – сказать по правде, учитель из молодой женщины был никакой, но зато ученики мужского пола не уставали с нею заниматься. – Вначале надо раскрыться.

Тимур в отчаянии сплюнул недожеванную облатку. Что значит «раскрыться»? Он уже и расслаблялся, и медитировал, и стоял, как дурак, с растопыренными пальцами, открытым ртом и ватными ногами, разве что ушами не шевелил.

– Как?

– Ну… Не знаю. – Гийом опять пропадал где-то во дворе, и Лайна всерьез подумывала изменить брату с этим молодым графом. Просто из мести.

Тимур взял следующую облатку, скептически осмотрел ее со всех сторон – хлебец как хлебец, бесцветные ароматические чернила не проявляются.

Выходит, генетические изменения сделали иммунную систему более гибкой, и теперь она защищает организм не только от физических болезней, но и от информационных вирусов. Поэтому все прочитанное проходит через ряд фильтров, и наслаждение от вкушения книг теряется.

– Не знаю. – Лайна начала терять терпение. – По-моему, это просто. Берешь облатку, раскрываешься, кладешь ее на язык и наслаждаешься. Я за десять минут научилась!

Тимур попробовал еще раз. И вновь выплюнул хлебец – текст он считал, но ни о каком удовольствии и речи не было.

– Раскройся. Просто отпусти сознание. Ну! – Лайна уже злилась.

Когда осталась последняя облатка, его вдруг озарило – а может, надо почувствовать себя пеоном? Таким же серым, бесцветным, гладким, ясным?

Вторичников Тимур наблюдал ежедневно, с самого детства, но представить себя в этой роли не получалось. Лайна подошла со спины. Прижалась. Одарила яблочным ароматом длинных волос. Прошептала что-то на выдохе.

И у Тимура получилось. Блаженство было непередаваемым. Стилистические конструкции небольшого рассказа Лайны, закрученные вокруг повторяющихся слов, – идеальны. Гармония последовательностей слогов, вкрапления предлогов и союзов, артиклей и окончаний…

Каждое слово рассказа вошло в него крепче, чем трижды наложенные матрицы. Он не только помнил слова и предложения, он чувствовал душу Лайны, он глотал ее вместе с описаниями и диалогами, разжевывая безвкусную материю и возносясь на небеса.

– Это… невероятно!

Лайна довольно улыбнулась. Чмокнула Тимура в щеку. Ну и славно! Две-три недели, а потом достаточно будет сказать, что всё, больше у них нет новых произведений. И предложить меняться – его собственные рассказы или стихи за чужие. Два-три дня ломки, и парень начнет писать. А судя по отзывам того же Андрэ, писать Тимур умеет неплохо – что же будет после облаток?

– Вымерли. Как мамонты. Ах да, тебе же это ничего не говорит. Ну, в общем, на Земле сформировалась крупная корпорация, которая включила в себя все остальные и приняла функции правительства. Часть колоний отстояли свою независимость, как Беатриче, а часть нет – как Медера или Кандера. Но постепенно колонии отделяются, Земля не имеет возможности контролировать всех. Это естественный процесс.

Беседы с маленьким Робером неожиданно увлекли Гийома. В молодости, участвуя в сборищах пожирателей книг, он стерилизовался, чтобы не стать случайно отцом ребенка – в метрополии крайне чутко относились к правам детей, и это могло поставить крест на развлечениях.

Но теперь Гийом подумывал выложить круглую сумму за операцию по восстановлению репродуктивной функции. Странно, что именно этот маленький вторичник заставил его задуматься о собственных детях. Действительно, странно.

Правда, тогда встанет вопрос о матери: Лайна – умница и красавица, и в постели потрясающа, но если заводить ребенка, то уж никак не от родной сестры.

– А правда, что пеоны – не люди? – Робер сделал вид, что вопрос ему не интересен – за несколько дней общения с Гийомом он научился хитрить, правда, пока не очень умело.

– Кто такое тебе сказал?

– Хозяин. Он сказал, что есть люди – это те, кто может стать гражданами, и есть пеоны. И что у нас гены разные.

– Имеет место софистическое извращение. – Гийом понял, что собеседник не уловил его мысли, но увлеченно продолжил: – Если проще, то гены действительно разные, но изначально есть только люди, а потом уже происходит разделение на граждан и пеонов. Так что не волнуйся, ты вполне человек.

– А еще хозяин говорил, что… – Мальчик резко замолчал. Повернулся и быстрым, по-взрослому уверенным шагом направился в дом. Гийом изумленно поглядел ему вслед.

– Что-то идет не так. – Лайна закинула ногу за валик дивана, покачивая точеной ступней перед носом Гийома. – Посмотри. Он уже четвертый день без новых вещей – и никакой ломки! Я ему ничего-ничегошеньки не давала, а он терпит. Не мог же Тимур найти гения словесности прямо здесь?

Ее брат и любовник сидел на полу, лениво изучая книгу по политологии.

– Гийом, ты вообще здесь или где? Мы зачем сюда прилетели? У меня появляется подозрение, что ты окончательно выжил из ума и нашел себе пеонку поглупее для воплощения в жизнь неизвестных мне извращенных сексуальных фантазий!

Гийома передернуло – секс с пеонкой… Это хуже, чем с ребенком, чем с сумасшедшей, чем с животным! Ну и, конечно, его несколько удивил сам факт, что, оказывается, бывают какие-то извращения, о которых не знает его сестра.

– Я схожу на кухню.

– Опять? – Лайна взвилась. – Слышишь! Все идет не так! У Тимура не началась ломка, ты совсем меня забросил, пропадаешь неизвестно где, у нас заканчиваются книги, лично я завтра доем последнюю облатку! И что? Жрать твои бездарные опусы? Или книги из местной библиотеки отнести на кухню? Или, может, просто перейти на целлюлозу и бродить по саду, истекая пенной слюной! Почему он не пишет? Почему?

У нее начиналась истерика. Это не удивляло – Лайна наверняка уже ограничивала себя в стихах и рассказах, растягивая облатку на день, а то и на два. Расплатой за такое была если и не конвульсивная истерика, то уж точно ее предвестница – постоянная нервозность.

Гийом, к собственному изумлению, наоборот, с легкостью уменьшил количество потребляемых облаток. Более того, он чувствовал, как на него потихоньку накатывает – еще немного, и он сядет за повесть. А то и за роман!

– Я на кухню, – неизвестно зачем повторил он, выходя в коридор. Сзади о закрывшуюся дверь что-то разбилось – видимо, бокал с соком, ранее стоявший на столике возле дивана.

Корабль с почтой Лайна встречала прямо на космодроме. Гийом составил ей компанию, но не ради груза – его беспокоило состояние сестры.

И действительно, не успели еще пеоны разгрузить корабль полностью, как женщина нашла среди пакетов и вакуумных коробок послание «для Гийома и Лайны».

После прикосновения пальца пакет открылся, и женщина вынула два рида с информацией и настоящую маленькую книжицу – очевидно, кто-то из друзей издал специально для своих сборник стихотворений или рассказов.

Лайна, не стесняясь присутствующих пеонов и Гийома, вырвала первую страницу и, смяв, засунула ее себе в рот, тут же с отвращением выплюнув – очевидно, она уже ела этот кусок текста.

Затем она раскрыла книгу на середине и выдрала страницу оттуда, скомкала и буквально пожрала ее.

На лице Лайны отразилось дикое, грязное удовольствие – Гийом уже видел это выражение, этот блуждающий взгляд во время их совместных сексуальных экспериментов.

Давясь и судорожно сглатывая, женщина всхлипывала от удовольствия. Тонкие пальцы тряслись, губы растягивались в неприятном оскале.

Не выдержав этой сцены, Гийом развернулся и пошел к космояхте, взятой на время у их гостеприимного хозяина. Ему показалось, что за дальним модулем наблюдательной вышки мелькнул знакомый силуэт. Неужели Тимур? Что ему здесь делать?

Лайна, уже вполне оправившись и даже извинившись перед братом за свое поведение, впала в другую крайность. Переживания последних дней так сильно на нее повлияли, что проснулось дремавшее ранее вдохновение, и из-под ее пера рождались новые строчки.

Сам Гийом тоже писал – осторожно, подбирая слова, часто останавливаясь и сверяясь с другими книгами.

– Дашь потом пожевать? – игриво спрашивала Лайна, на что брат лаконично отвечал покачиванием головы – нет, не дам.

Уверенная, что это – следствие безобразной сцены в космопорте, сестра ластилась к нему все время, что не была занята написанием собственного шедевра.

Ночами они искали утешения друг у друга – и находили его. Казалось, творческий подъем разбудил что-то в их отношениях, мир вокруг стал объемным, приобретая нечто, доселе неведомое.

– А может, ну его? – спросила Лайна далеко за полночь, раскинувшись на кровати, когда обнаженный любовник в приступе вдохновения достал деку. – Останемся здесь, станем просто менять почту – Андрэ пошлем пакет Брайана, Брайану – пакет Ильяза, ну и так далее. А они нам все будут присылать свое. Тут так хорошо пишется! Ну честное слово, Гийом, давай останемся! Возможно, я сумею повлиять на Тимура, и тогда у нас появится вкусненькое.

Но Гийом только покачал головой: нет, не останемся.

Лайна встала, подошла к брату и прижалась к нему.

– Я люблю тебя.

– Я тоже, не мешай, – отвечал Гийом, ожесточенно набивая текст.

Гийом прятался ото всех, и в первую очередь от собственной сестры, за тяжелой портьерой, скрывающей в гостиной целую стену с рядом окон. Впрочем, Лайна уже спала. Текст шел настолько удачно, что терять время на сон казалось огромной глупостью. Гийом поднялся с раскладного кресла, чтобы размять затекшие ноги, подошел к серому окну и уже было распахнул шторы, когда знакомый голосок из-за портьеры позади Гийома заставил его замереть.

– Да, хозяин! Конечно, хозяин! – Робер стоял в центре комнаты, вытянувшись в струнку. На напряженном мальчишеском лице застыл страх. Или даже панический ужас.

– И не забывай – ты недочеловек!

– Я помню, хозяин. – Голос звенел, словно старинный колокольчик. Гийом видел такие в доме у Андрэ – тот увлекался коллекционированием древностей.

Кулаки гостя сжались. Ему невыносимо захотелось выйти из-за портьеры и вмазать как следует по молодому, надменному лицу хозяина, швырнуть худощавое тело в пыль и топтать долго и беспощадно.

Рука Гийома машинально потянулась к карману, где хранилась уже готовая к употреблению облатка. Тонкая, нежная, прилипающая к языку, дарящая наслаждение и отнимающая человечность.

Рифмы, строфы, переплетения метафор растаяли во рту. Ничего, завтра наступит новый день. Последние строки уже были внесены с невесомой деки, и сладость грядущей мести затопила Гийома.

Вернувшись в свои апартаменты, он обнаружил, что Лайна спит. Но спит слишком соблазнительно!..

– А почему ты уверен, что это сработает?

Гийом не собирался посвящать в свой план Лайну, но обстоятельства требовали ее помощи – а взбалмошная сестрица напрочь отказалась участвовать в авантюре, пока брат ей все не расскажет.

– Помнишь сумасшедших пожирателей на Земле? Они ведь с ума сходили не от плохой литературы, а от логических нестыковок. Представляешь: две-три нестыковки на книгу, несколько книг – и конец. А в моем рассказе все очень литературно, красиво – лучшая моя вещь! – но при этом логические связи нарушены, причем везде, в каждом абзаце, в каждом куске – по-разному.

– Я бы точно рехнулась. – Лайна повела плечами, словно от холода. – Все-таки в нашей семье урод – ты, а не я.

Они поднялись по лестнице. Тимур, одетый в парадный сюртук, уже ждал их.

– Ну? Где? – Гостеприимный хозяин больше не казался железным, все-таки организм поддался отраве!

Лайна торжествующе улыбнулась и протянула Тимуру хлебец.

– У-у-у… – с наслаждением произнес тот. – Блаженство…

Он закрыл глаза, растянул рот в улыбке и стоял, покачиваясь, минуту. Потом еще минуту.

А потом открыл глаза и улыбнулся по-другому – злорадно: