Текст книги "Искусство игры в дочки-матери"

Глава 2

Мусорные ведра становились причиной всех сегодняшних неудач Шарлотты. Она проследила, как мама поддела вилкой сосиску со сковородки и помахала ею в воздухе.

– Прости, но в «Литтл Теско» не было вегетарианских, так что мне пришлось взять свиные.

– Но ты соврала мне, – робко возразила Шарлотта, все еще держа в руках пустую упаковку, найденную среди мусора. – Ты сказала, что они на растительной основе.

– Ну, извини, – вздохнула Амелия, усаживаясь рядом с ней. – Это было непростительной ошибкой с моей стороны, учитывая, что ты стала вегетарианкой целых три дня назад.

– Четыре, – поправила Шарлотта.

– Ну да, – улыбнулась ей мама. – Четвертый день все меняет. Но поскольку твоего папы, который обещал приготовить ужин, чтобы я успела наверстать упущенное на работе, до сих пор нет дома, не могла бы ты поступиться своими принципами хотя бы в этот раз? – Шарлотта расслышала в ее голосе мольбу с ноткой отчаяния. – Все равно свинью к жизни уже не вернешь, так что, может, съешь одну сосиску ради меня?

Шарлотта положила сосиску себе на тарелку, но при виде мясного сока, сочащегося из отверстий, только что проделанных вилочными зубцами, ее замутило. Может, она сумеет впихнуть в себя пюре с горошком, если не будет смотреть на сосиску, а потом незаметно выбросит ее в ведро.

Мусорное ведро. Там ей и следовало оставить этот злополучный листок бумаги.

Но нет же.

Она выудила его в попытках подтвердить свои подозрения насчет сосисок и по неосмотрительности оставила на столе, где его и нашла мама. Для Шарлотты листок ничего не значил – какая-то официальная банковская бумажка, испещренная цифрами. Но мама стала белее этой самой бумажки, когда увидела ее на столе.

Зазвонил телефон. Амелия посмотрела на экран и вздохнула.

– Это твоя бабушка. Я сказала ей, что позвоню, когда у меня будет время. Как будто я о многом прошу. – Она посмотрела на Шарлотту. – Хочешь с ней поговорить?

Шарлотта покачала головой. Вдвоем они сидели и смотрели на телефон, который продолжал трезвонить с виноватым упорством.

Со стороны двери послышался знакомый скрежет, звяканье ключей, и телефон, к счастью, смолк.

– Папа пришел, – сказала Шарлотта. Иногда его возвращение приводило маму в хорошее настроение. Что-то подсказывало Шарлотте, что сегодня не один из таких дней.

– Давно пора. – Амелия бросила взгляд на настенные часы, когда папа вошел на кухню. Шарлотте показалось, что ее приветствие звучало более сухо, чем обычно.

Шарлотта потянулась, чтобы обнять его, и почувствовала колючую щетину на своей щеке. От него пахло несвежим пивом, и она напряглась в ожидании родительской ссоры.

– Как прошел твой день, малышка?

– Ей одиннадцать, – процедила Амелия, хмуро глядя на мужа. – Не такая уж и малышка. Где тебя носило?

– Она всегда будет моей принцессой, правда, милая? – ответил он, игнорируя мамин вопрос.

Шарлотта кивнула, надеясь, что папа не станет подходить к маме слишком близко.

Но Амелия уже втягивала носом воздух.

– Ты что?..

– Всего одно пиво, – ответил папа. – Никакие дела не делаются без пары пинт с поставщиками.

– Но сегодня была твоя очередь готовить ужин, – напомнила Амелия. – Мы сегодня с утра договаривались или ты забыл? Мне нужно к завтрашнему дню доработать план по привлечению финансирования.

– Извини. И правда, забыл.

– А больше ты ничего не забыл? – Рука Амелии зависла над бумажкой, которую Шарлотта вытащила из мусорного ведра.

– Может, и забыл, да не помню что, – ответил он, подмигивая Шарлотте.

Шарлотта сосредоточила свое внимание на ужине, стараясь не обращать внимания на сгущающиеся тучи. Она взяла немного картофельного пюре и отправила его в рот, затем принялась накалывать на вилку горошины. Несколько горошин отскочили от зубцов и покатились по столу. Шарлотта проследила за тем, как одна из них остановилась возле маминой руки. К счастью для горошины, Амелия ничего не заметила.

– Когда доешь, поднимись в свою комнату, Чарли, – сказала она. – Нам с твоим отцом нужно кое-что обсудить.

– Звучит зловеще, – хохотнул папа. Зря он пытался перевести все в шутку, очень зря. Шарлотта закрыла глаза, предчувствуя ссору.

Мама со стуком опустила руку на стол. Шарлотта распахнула глаза и увидела, как горошина от удара подпрыгнула на гладкой поверхности, а затем покатилась. Замерла на пару секунд у самого края, словно в нерешительности, а затем полетела на пол.

Амелия ничего не сказала. Все трое переглянулись. Шарлотта услышала тиканье кухонных часов.

– Похоже, твоей маме действительно есть что мне сказать, – подал голос папа, звучащий на первый взгляд по-прежнему беззаботно, но слегка вибрирующий от напряжения по краям, словно рвущаяся ткань. – Может, тебе лучше подняться наверх и поделать уроки, если ты не собираешься есть эту сосиску, принцесса?

– Она собирается есть эту сосиску.

– Не собираюсь, – сказала Шарлотта. – Я вегетарианка. – Она выпрямилась и посмотрела на мать.

– Ладно, – ответила Амелия. – Я сама съем эту чертову сосиску. – Она пронзила ее вилкой и зло надкусила. Улучив момент, Шарлотта пробормотала что-то про уроки и убежала в свою комнату.

Грейс сидела за кухонным столом, гипнотизируя телефон.

Амелия так и не позвонила.

Она посмотрела на часы. Половина восьмого. Наверняка удобное время для звонка. Или они сейчас ужинают?

На мгновение она представила себе их семейную трапезу: ее дочка, зять и внучка сидят за столом и рассказывают друг другу о том, как прошел их день. Ну чем может помешать один телефонный звонок? Она почувствовала легкий трепет возбуждения и схватила телефон, чтобы набрать номер.

«Набрать номер».

Эти слова значили уже совсем не так, как раньше. Не нужно было крутить тугой поворотный диск указательным пальцем. В то время это казалось элементарным, но она до сих пор помнила радость, которую испытала, купив свой первый телефон с инновационными кнопками, на которые нужно было нажимать. Но кнопочные телефоны, однако, оказались относительно недолговечны. Она скучала по ним, скучала по тому приятному чувству, которое оставляло уверенное, быстрое нажатие кнопки. И по следовавшему за ним мягкому щелчку. Теперь достаточно было бесшумно нажать на экран телефона, и аппарат уже знал, что тебе от него нужно.

Легче. Быстрее. Прогресс.

Она сосредоточилась на экране, вслушиваясь в обнадеживающие гудки, взывающие к ее семье. Может, они включат громкую связь, или даже видеозвонок, и поставят телефон на стол, подперев его перечницей, как делали это в ее день рождения в карантине. Тогда казалось, что они все вместе находятся на одной кухне.

Ее надежды угасли, когда оборвались гудки. С какое-то время она выжидающе смотрела на телефон, надеясь, что дочь перезвонит при первой возможности. Возможно, именно в этот момент она стояла у плиты и готовила что-то этакое. Но нет, это было не похоже на Амелию. Скорее, она еще не вернулась с работы или пыталась жарить сосиски, параллельно подключаясь к конференц-звонку. Грейс почувствовала прилив гордости, как это часто бывало, когда она думала о дочери. Руководитель отдела маркетинга крупной благотворительной организации, занимающейся исследованиями рака. Конечно, она была занята. То, что она делала, спасало жизни.

Никто не перезвонил.

Грейс постаралась заглушить разочарование. Ужин. Вот что ей было нужно. Она открыла холодильник и заглянула внутрь. Оттуда на нее смотрели полкуска чеддера, два яйца и пачка зеленеющей по краям ветчины. В последние годы жизни мысли о еде как-то отступили на второй план. Выйдя на пенсию, она с головой окунулась в кулинарию, пристрастившись готовить для себя и своего мужа Джонатана. К своему удивлению, она обнаружила, что ей это даже нравилось. Смешивание ингредиентов и их нагревание, наблюдение за постепенным изменением консистенции и вкусовых качеств оказалось довольно приятным способом времяпрепровождения. Джонатан, при всех своих прогрессивных взглядах, любил традиционную кухню, и Грейс часто баловала его всевозможными пирогами и блюдами из картофеля.

Потом, ближе к концу, он почти перестал есть. Она варила ему супы и вливала в него по ложечке, пресные и чуть теплые.

Когда его не стало, готовить и убирать для себя одной казалось пустой тратой времени, и постепенно ее рацион сократился до сэндвичей, разбавляемых изредка кусочками фруктов. Она до сих пор не могла заставить себя даже смотреть на суп.

Так было не всегда. Грейс вспомнила семидесятые, обеды впопыхах в столовой «Конкорда», которые она проглатывала в один присест, торопясь вернуться к сборке двигателей. Некоторые мужчины задерживались в столовой подольше, чтобы обсудить футбол, девушек или любые другие свои увлечения. Грейс редко присоединялась к ним. Мужчины воспринимали ее как некого рода аномалию – женщину, которая не хотела остепеняться и заводить семью, в те-то времена.

– Ради чего ты так надрываешься, – вспомнила она слова одного из них. – Тебе все равно придется бросить работу, когда пойдут дети.

– Я не брошу свою работу, – ответила она тогда, чем изрядно их повеселила.

– Что ж, тогда мне жаль твоего мужа, – сказал он.

Грейс надеялась, что Амелии никогда не придется выслушивать подобные комментарии. Она не могла представить, чтобы ее дочь терпела подобное снисхождение, и испытала очередной прилив гордости.

Гордость быстро уступила место голоду. Сэндвич с ветчиной, сыром или яйцом? Она мысленно взвесила плюсы и минусы каждого варианта. Открыв хлебницу, она обнаружила, что батон покрылся голубовато-зелеными пятнами. За неделю она не успевала съедать даже самую маленькую буханку хлеба в одиночку; аппетит был уже не тот. На мгновение она задумалась, придется ли по вкусу такой батон уткам в парке, но затем вспомнила табличку, предупреждающую, что уток разрешается кормить только овсяной крупой и половинками винограда. Казалось, даже утки решили вести здоровый образ жизни. Она бросила хлеб в контейнер для компоста и наклонилась к шкафчику за сковородой. Омлет так омлет.

Грейс сидела за столом, в одиночестве доедая свой омлет. После стольких лет, проведенных в искренних, но часто безуспешных попытках вернуться домой с работы пораньше, чтобы поужинать всей семьей, именно во время приемов пищи она скучала по ним острее всего. Пожалуй, стоило все-таки сходить в ресторан с друзьями.

Может быть, в следующий раз она так и сделает.

Сейчас же она включила телевизор, чтобы заглушить тишину. Затем снова выключила, когда началось это жуткое молодежное шоу, отравляющее умы современных подростков. Грейс задумалась, любит ли такое Шарлотта. Она всегда производила впечатление любознательной, склонной к самоанализу девочки. Не такой, как ее мать. Скорее, как… Грейс запретила себе думать об этом, доела омлет, а потом начала зевать. Она не ностальгировала по молодости во всех ее проявлениях, но скучала по крепкому сну третьего десятка своей жизни. В нынешние годы ей удавалось поспать не больше пары часов подряд, и это в лучшем случае, и просыпалась она от любого шороха, что приводило к переутомлению в течение дня и частой сонливости, которая настигала ее в самые неподходящие моменты. Тогда, в семидесятые, когда она засыпала в своей односпальной кровати, она обдумывала выполнение предстоящих задач. Оптимальный угол установки турбины, скорость вращения лопасти ротора. А не то, чем она успела разозлить свою дочь, и реалистично ли выглядит снег в ее миниатюрном шале.

Шале.

Она поставила посуду в раковину и бережно взяла в руки небольшую конструкцию, которую смастерила ранее. Держа ее перед собой, она вышла из кухни и через весь сад направилась к сараю. До нее донесся лай соседской собаки, плещущийся в завываниях ветра, как липовая сережка. Она достала ключ и вставила его в замочную скважину.

Когда дверь открылась, Грейс ощутила, как мысли об одиноком ужине начинают таять.

Она была дома.

Шарлотта сидела в своей комнате и не знала, куда себя деть. Она бы даже рада была еще немного поделать уроки, лишь бы отвлечься от ссоры, которая происходила на кухне. Но она уже вызубрила таблицу умножения на четырнадцать, дописала рассказ о слонах и собрала школьный рюкзак к понедельнику. Она даже включила «Хижину любви» – шоу, которое обсуждали все ее друзья, – но оно показалось ей таким скучным, что Шарлотта никак не могла на нем сосредоточиться. Оставив телевизор включенным на фоне, она достала «Тайну острова сокровищ» в потрепанном переплете, которую до сих пор обожала, несмотря на свой возраст, и открыла на любимой главе о приключениях пса по кличке Тимми. Она все еще слышала ругань, доносящуюся с кухни, но теперь крики приглушались дверью, позволяя ей фантазировать о том, что могло быть сказано.

В последнее время они случались все чаще и чаще – вечера, проведенные в четырех стенах ее комнаты, чтобы родителям было проще ругаться друг с другом. Полгода назад ее мама получила повышение на работе, и родители усадили ее перед собой и объяснили, что теперь мама будет занята больше обычного, но все равно постарается находить для нее время, а папа постарается чаще приходить с работы пораньше.

Но этого не произошло. Он был все так же поглощен своим бизнесом, и Шарлотте оставалось только наблюдать за тем, как круги под глазами ее матери становились все темнее, а ее настроение, под стать глазам, все мрачнее.

И что бы ни было на этой бумажке, оно только подлило масла в огонь. Шарлотта снова пожалела, что не выбросила ее обратно в мусорное ведро, где ей самое место.

Она подумала, что в сложившихся обстоятельствах имеет полное право снова попросить купить ей щенка – теперь, когда она так часто оставалась одна, это казалось особенно важным, хотя почему-то она сомневалась, что родители разделят ее точку зрения.

Но не совсем одна, напомнила она себе, откладывая книгу, чтобы заглянуть в террариум, стоящий у нее на столе. Оттуда на нее уставился один из двух палочников. Второй проигнорировал ее, беспечно дожевывая подвянувший лист бирючины.

Ссора родителей достигла своей кульминации, и Шарлотта смогла разобрать больше слов.

«Непростительно». Это мама, которая учила ее, что людей всегда нужно прощать, если они искренне извиняются.

Затем целое предложение от папы, истеричное и пронзительное. «Не все считают меня неудачником».

«Это их проблемы». Снова мама.

«Знаешь, чье мнение по-настоящему важно? Тех, кто продолжает ценить тебя, даже когда ты оступаешься».

«И что это должно означать? Что мое мнение неважно, потому что ты мне лгал? И бог знает что еще?»

Шарлотта открыла окно и высунулась наружу. Вечерний воздух был свежим, и она глубоко вдохнула, наслаждаясь ощущением прохлады, разливающейся в легких. До нее долетела трель городского дрозда, принесенная ветром. А потом она услышала, как хлопнула входная дверь. И будто весь дом содрогнулся.

Это было что-то новенькое. Раньше никто из родителей не уходил из дома даже в пылу ссоры. Обычно они ругались, хлопали дверцами шкафов и, наверное, проливали слезы, но никуда не уходили. Воцарилась мертвая тишина, и Шарлотта задумалась, кто из родителей остался дома. Если папа, то она могла бы сбегать на кухню за шоколадным муссом, баночку которого видела в холодильнике. А если мама? Игра не стоила свеч, особенно после отказа Шарлотты есть сосиску.

Она закрыла окно и снова перевела взгляд на своих палочников. Один из них перебирал в воздухе своей тонкой ножкой, словно танцуя. Другой – целеустремленно взбирался по стеклу террариума на самый верх, вероятно, в поисках свежих листьев. Шарлотта обязательно нарвет для них завтра еще бирючины.

Беспокоиться не о чем, решила она, возвращаясь к книге. Ее родители еще помирятся. Всегда ведь мирились.

Глава 3

Амелия сидела за кухонным столом. Дни сменяли друг друга, принося новые откровения и приглушенные споры. Она до сих пор не могла поверить в то, что он мог так поступить с ними. Только не Том. Он всегда казался таким искренним, таким открытым к обсуждению любых тем. Для нее это было глотком свежего воздуха, в котором она отчаянно нуждалась после стольких лет, прожитых с матерью. Вот почему она влюбилась в него тогда, в самом начале. Ну, и еще в его глаза, глубокие и синие, как океан, такие же, как у ее отца.

Ее повышение сказалось и на нем тоже, она это понимала. Но в тот момент он отнесся к ней с такой чуткостью. Она сказала ему, что чувствует вину за то, что эгоистично ставит на первое место карьеру, пока Шарлотта еще учится в школе. А он рассмеялся и ответил, что только она может чувствовать себя виноватой за желание тратить больше времени на сбор средств для борьбы с раком.

– Я не хочу стать похожей на свою мать, – призналась она. – Думать только о карьере и совсем не обращать внимания на дочь. Я не допущу, чтобы Шарлотта чувствовала себя брошенной.

– Ты ничуть не похожа на свою мать, – заверил он ее словами, которые она всегда мечтала услышать. – К тому же у тебя есть я. Мы партнеры.

Их отношения давно перестали быть похожими на партнерство. А его слова оказались не более чем пустым звуком. Он часто отсутствовал допоздна, уверяя, что занят работой. Теперь-то Амелия понимала, что его задержки были связаны с бизнесом, трещащим по швам. И все-таки, неужели он не мог просто довериться ей? Она знала, что временами вела себя резковато, а он – чересчур робел и что, когда они оба уставали – а в последнее время это происходило слишком часто, – они легко могли сорваться друг на друга. Но они были Том и Амелия. Амелия и Том. Они любили друг друга.

По крайней мере, раньше любили.

– Ты действительно этого хочешь? – спросил он.

Вопрос вызвал в ней прилив гнева. Как будто вся эта ситуация была ее виной и ее решением.

– Нет, – произнесла она. – Не хочу. Я ничего этого не хотела. Но кто-то не оставил мне выбора, верно?

Он кивнул.

– Да, – сказал он. – Мне жаль.

Она невольно смягчилась, когда взглянула в его глаза, и на секунду ей захотелось простить его. Но она не могла. И дело было не только в деньгах, которые он снимал с их совместных счетов. И не в долгах, накопившихся на них обоих. И даже не в тайных перезакладах, которые могли стоить им дома. Дело было в обмане. В двуличии. Судя по всему, он проворачивал это годами, скрывая убытки, которые приносил бизнес.

И за все это время он так и не признался ей. Ни разу. Как она могла быть такой наивной и не замечать всего, что происходило у нее под носом? Может, поэтому он так благодушно воспринял ее повышение. Не потому, что радовался ее достижениям, а потому, что нуждался в дополнительном источнике дохода.

От этой мысли ей стало дурно, и она погнала ее прочь, после чего заговорила, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно.

– Нам нужно продать дом. И это не мое решение, это решение банка. – Она сделала паузу. – Доверия тебе больше нет. Этот поезд ушел. Будет лучше, если мы поживем отдельно. По крайней мере, первое время, пока не решим, что делать дальше.

– Да, но я… – Он осекся. Возможно, он собирался сказать, что любит ее, подумалось Амелии. Он давно этого не говорил. – Хорошо, – сказал он вместо этого.

– Хорошо, – повторила Амелия, стараясь скрыть разочарование.

– У Шарлотты были факультативы после уроков, но с минуты на минуту она будет дома. Тогда и сообщим ей.

Амелия жалела, что из этой ситуации нельзя выйти так, чтобы не травмировать дочь. Но она должна быть с ней честной. Она не могла утаить от Шарлотты правду.

– Что именно ты хочешь ей рассказать? – спросил Том.

Услышав в его голосе беспокойство, Амелия взглянула на мужа.

– Ровно столько, чтобы она поняла. – Она попыталась выдавить улыбку, но судя по выражению его лица, ей это не вполне удалось. – Ты ее отец, – добавила она. – Она должна знать, что ты совершил ошибку и что ты все еще любишь ее.

– Конечно люблю, – сказал он. Амелия посмотрела на него, снова понадеявшись на слова любви и в свой адрес.

Они так и не прозвучали.

Амелия размешала банку томатного соуса в вегетарианском фарше, жарившемся на сковородке. Фарш успокаивающе зашипел, но оставался неаппетитного серого цвета, заставляя ее усомниться в правильности своих действий.

На самом деле, она знала, что делает неправильно. Она откладывала разговор, которого все равно было не избежать. Пожалуй, хватит.

– Шарлотта, Том, подойдите сюда, пожалуйста, – позвала она.

– Одну минуту, я почти доделала домашку, – отозвалась Шарлотта, и Амелию чуть не захлестнуло волной любви к своей добросовестной дочери.

Том вошел на кухню и достал из холодильника банку пива. Амелия скосила на него взгляд, но промолчала. Она и сама не отказалась бы от алкоголя.

Пришла Шарлотта и заглянула в сковородку.

– Он без мяса, – сказала Амелия, демонстрируя упаковку в качестве доказательства.

– Спасибо. – Шарлотта поочередно посмотрела на обоих родителей. – Вы рано вернулись домой, – отметила она с подозрением в голосе. – А ты готовишь мое любимое блюдо.

– Присядь, пожалуйста, – попросила Амелия. – Нам нужно тебе кое-что сказать.

Она набрала воздуха в грудь и посмотрела на Тома. Тот сосредоточенно вперился в банку, как будто читал не список ингредиентов, а остросюжетный триллер.

– Что такое? – спросила Шарлотта. – Это насчет щенка?

От разбитого сердца Амелии откололся еще один кусочек.

– Нет, – сказала она. – Это насчет меня и твоего папы. И тебя. И того, как нам всем быть дальше.

– Ладно, давай звонить бабушке.

Шарлотта вскинула на маму полный удивления взгляд; не часто можно было услышать от нее подобное предложение. Но вот они сидели в своем изрядно опустевшем доме и не знали, чем себя занять в отсутствие телевизора. И трех недель не прошло с тех пор, как Шарлотта нашла то злополучное письмо, но вся ее жизнь уже перевернулась вверх дном. Часть их имущества перевезли в хранилище на складе, но телевизоры и компьютер забрал какой-то татуированный здоровяк. Когда он приехал, мама Шарлотты велела ей сидеть в своей комнате и не высовываться. В компании палочников она слушала, как мужчина, насвистывая себе под нос, выносил их вещи, и мир Шарлотты рушился до основания, пока ее насекомые молча жевали листья бирючины.

– Почему у тебя остался телефон, а у меня нет? – спросила Шарлотта.

– Мы сокращаем необязательные траты, и твой абонемент как раз подходил к концу, – ответила мама. – Я уже объясняла. А мой телефон нужен мне для работы.

– Мне мой тоже нужен. Мои друзья…

– Ты можешь видеться с ними лично. Мы не так далеко уезжаем.

– Тогда почему я не могу остаться в своей школе?

Амелия вздохнула.

– С оплатой обучения возникла проблема, – сказала она. – Твой папа… допустил ошибку. Мы это уже обсуждали.

– Я все равно не понимаю…

Шарлотта обвела взглядом дом. Без мебели он выглядел огромным и пыльным, а на стенах, там, где раньше висели картины, теперь выделялись большие светлые пятна, и яркие прямоугольные участки – на коврах, там, где раньше стояла мебель. Она жила в этом доме с самого рождения, и мысль о том, чтобы покинуть его, заставляла слезы наворачиваться на глаза.

Мама обняла ее.

– Представляю, как тебе тяжело. Но ты должна быть храброй.

– Мне было бы легче быть храброй, если бы у меня был телефон.

– Вот у меня в твоем возрасте не было мобильного телефона, – сказала Амелия, крепче стискивая ее в объятиях. – И ничего, выжила как-то.

– Я скучаю по папе, – пожаловалась Шарлотта. Папа точно позволил бы ей оставить телефон. Она в этом ни капли не сомневалась. – Когда я теперь его увижу?

– Я уже говорила. У него сейчас очень много работы, так что какое-то время он поживет отдельно от нас.

– Ты его больше не любишь? – Шарлотта безуспешно пыталась осмыслить происходящее. Папа что-то напутал с деньгами, и мама разозлилась. Шарлотта тоже злилась; она не хотела покидать родной дом и уж точно не школу, где знала всех ребят большую часть жизни. Но она все равно любила своего папу. Если они собирались переезжать, папа должен был переезжать вместе с ними.

– Все не так просто, – ответила мама. – Нам нужно какое-то время провести порознь.

– Как долго? – Шарлотта провела пальцем по линии на стене, в том месте, где раньше висела свадебная фотография ее родителей, на которой они оба смеялись над чем-то, но никогда не могли объяснить Шарлотте над чем. – Он сможет и дальше помогать мне с домашкой по математике?

– Я разбираюсь в математике лучше твоего папы. Я сама тебе помогу.

– Я знаю, но…

– Так, – остановила ее мама, хватаясь за телефон. – Давай звонить бабушке.

– Я не хочу. От нее странно пахнет.

– По телефону от нее никак не пахнет. Да и потом, делать больше нечего. – Мама улыбнулась, и на мгновение в ее глазах сверкнули озорные искорки. – К тому же ты так и не поблагодарила ее за те великолепные дизайнерские наряды, которые она прислала. Честно говоря, я в шоке, что этот татуированный амбал на них не покусился.

Вопреки обстоятельствам Шарлотта и ее мама рассмеялись, что немного разрядило обстановку. Посылка с аляповатой одеждой, усыпанной яркими блестками, действительно удивила, обескуражила и развеселила их.

– Ты начни разговор, – предложила мама, – а я потом подключусь и сообщу наши новости. Пора ей обо всем узнать. – Она пожала плечами. – Она всегда недолюбливала твоего папу. Скорее всего, скажет, что предупреждала меня, а я зря ее не послушала.

– Он же не специально, – сказала Шарлотта, все еще надеясь на примирение.

Мама стиснула зубы, и мускул в нижней части ее щеки опасно задергался.

– Ну да. Что ж. Надеюсь, она расскажет нам, где закопан наш фамильный клад.

– Клад?

– Мечтать не вредно.

Грейс потребовалось мгновение, чтобы понять, откуда исходит звук, когда она спросонья разлепила глаза. Она не планировала дневной сон, поэтому с удивлением обнаружила себя в кресле только что очнувшейся от дремы, с недоеденным сырным сэндвичем в руке и капелькой слюны, свисающей с уголка рта. Когда она успела так постареть?

Предаваться размышлениям времени не было.

Звонил телефон.

Упершись в подлокотники, она поднялась с кресла и ринулась к сумке, по пути налетев на обеденный стол. Отряхнулась, назидательно пробормотала в пустоту предупреждение смотреть под ноги и стала шарить по сумке, где телефон, несмотря на светящийся экран, умудрялся раз за разом ускользать от ее пальцев.

Наконец, она схватила трубку и ответила на звонок.

Внучка.

Грейс расплылась в такой широкой улыбке, что с трудом могла говорить, но Шарлотта, конечно, не догадывалась об этом, и разговор быстро иссяк. Поникнув лицом, она поинтересовалась, понравилась ли Шарлотте подаренная одежда. Грейс послышался тихий смешок среди слов благодарности, которые снова оборвались молчанием. Она сама не заметила, как начала тараторить, рассказывая о том, как только что споткнулась и чуть не упала, а когда тебе семьдесят два, нужно быть осторожнее с подобными вещами, потому что бедра становятся ломкими из-за снижения плотности костной ткани, и стоит один раз сломать бедро, как ты угодишь в дом престарелых, а это уже, считай, начало конца, и вынесут тебя оттуда только вперед ногами.

Наконец она нашла в себе силы остановить поток откровений и покачала головой. Какой одиннадцатилетке понравятся такие разговоры? Даже Грейс не нравились такие разговоры. Ава велела бы ей заткнуться, едва бы Грейс заикнулась о бедрах и переломах.

Тишина.

Долгая тишина.

– Мама хочет с тобой поговорить, – наконец сказала Шарлотта, и Грейс почувствовала горечь сожаления с примесью облегчения от того, что вязкий разговор подошел к концу. Амелия взяла трубку и коротко сказала Грейс подождать, пока она не выйдет в другую комнату. Грейс недоумевала, что такого хотела сказать ей дочь, чего нельзя было слышать Шарлотте. Неужто Грейс чем-то провинилась перед ней?

Нет.

Ее взгляд наткнулся на свадебную фотографию Амелии и Тома, стоявшую на каминной полке. Ей всегда было любопытно, над чем они смеялись в момент, когда был сделан этот снимок, но сейчас никому было не до смеха. Она слушала и не верила своим ушам. Амелия выглядела великолепно в тот день: вся в шелке, кружеве и с цветами в винтажном стиле, что бы это ни значило. Грейс помнила, с каким трудом ей дался поиск подходящего для матери невесты платья. Тогда помощь Авы пришлась бы как нельзя кстати, но вместо этого рядом с ней была Амелия, которая подъехала в магазин во время своего обеденного перерыва, чтобы ознакомиться с вариантами, отобранными Грейс, ни на минуту не отрываясь от телефона и деловито отвечая на рабочие звонки. В конце концов они сошлись на небесно-голубом платье изо льна и жакете в тон, скрывающем дряблую кожу на руках. Оно помялось, как только Грейс села на стул, и весь день она только и думала что об утюге, но Джонатан уверял, что она выглядит великолепно.

– Все ваши деньги? – переспросила она, не уверенная, что поняла правильно.

– Оказывается, он заложил дом под кредит для своего бизнеса, – ответила Амелия в своей обычной безапелляционной манере. – Он терпел убытки уже довольно долгое время, – добавила она. – И скрывал это, медленно опустошая наши счета и набирая займы под грабительские проценты. А потом лгал об этом.

Избранник дочери ей никогда не нравился; все эти дорогущие букеты и быстрые машины, от которых ее начинало мутить, и галантные поцелуи в щеку, пахнущие дорогим лосьоном после бритья. Джонатан никогда не испытывал необходимости скрывать свой натуральный запах и водил машину со скоростью, подобающей ценному грузу их семейного «Вольво».

Она прикусила язык, чтобы с него ненароком не сорвалось колючее «Я же говорила». Это было последнее, в чем сейчас нуждалась ее дочь.

Но что было первое?

Грейс прочла между строк то, чего недоговаривала Амелия.

Деньги.

Ей нужны были деньги.

– У меня есть кое-какие сбережения, – сказала она. – Воспользуйся ими.

– Ценю твою щедрость, – ответила дочка. – Но этого будет недостаточно.

– Можно перезаложить мой дом…

– Я не могу просить тебя об этом.

«Ты можешь просить меня о чем угодно, и я все для тебя сделаю», – подумала Грейс. Но слова показались ей сентиментальными и мелодраматичными, поэтому говорить их вслух она побоялась.

– А где вы будете жить? – спохватилась она, возвращаясь к практической стороне вопросам.

– Том ушел, – сказала Амелия. – Не знаю, где он остановился, но в ближайшее время жить с нами он не будет. А я найду что-нибудь на «Эйрбиэнби», – добавила она, чем сильно озадачила Грейс.

– Ну да. «Эйрбиэнби», – повторила она. Звучало как название какого-то отеля в облаках, но это не могло быть правдой. Грейс снова посмотрела на свадебную фотографию. Брак ее дочери подошел к концу. А Амелия на этом снимке выглядела такой счастливой. Грейс прикусила губу. Мало что могло сравниться с болью от потери любимого человека. Том не умер, конечно, но все же. Какой это должен быть удар. – Мне очень жаль, – сказала она, остро ощущая беспомощность своих слов.