Текст книги "Забытая мелодия"

Часть 2

Когда мы с Эдди узнали о том, что произошло, мы чуть не умерли от горя. Я помню, что мы с ним недели две лежали на кроватях без движения. Каждый в своей квартире, разумеется.

И наши преподаватели с курсов по психологии ходили к нам прямо на дом. Ведь нас надо было как-то вернуть к жизни и поддержать в нас уверенность в себе.

И ребята с наших курсов тоже приходили к нам в гости. Они приносили нам апельсиновый сок и рассказывали, кто какие добрые дела сегодня совершил. Это должно было нас с Эдди как-то поддержать.

И солнце все так же каждый день вставало, а вечером садилось. И небо было то голубым, то серым. И дождь иногда шел, а иногда не шел.

И горы были все так же видны, если встать лицом на северо-запад. А побережье по-прежнему все так же было в трех часах езды от города, никуда его не унесло, я уверен в этом.

Но только мы с Эдди все равно с большим трудом приходили в себя. Ведь если в жизни таких людей, как Майкл и Лиз, так запросто могло такое произойти, то что говорить о нас, никому не нужных идиотах.

Но я, конечно же, страдал гораздо больше Эдди. Разве может понять он, худой бедняк, что Лиз и Майкл – это олицетворение счастья, вечности, любви и доброты.

И как трудно находить в себе силы для дальнейшего беззаботного существования, если жизнь сама вот так запросто расправляется со своими идеалами.

Но моя жизнь все равно потихоньку брала свое. И недели через две я уже застал себя стоящим у окна и смотрящим вдаль.

Из моего окна тоже видны горы, их белые вершины ослепительно сияют в солнечные дни. И эти вершины так же божественны, недосягаемы и великолепны, как белые платья Лиз, морские волны и далекие облака.

Добрые дела, дальние страны и хорошие люди – все это манило и улыбалось мне где-то там, у горизонта. Но только для того, чтобы дойти туда и протянуть им навстречу руки, мне надо было приложить невероятные усилия и проявить большую волю к жизни.

– Все в ваших руках, – учили нас на курсах по психологии, – и если вы видите где-то вдали ваше счастье, то только от вас самих зависит, проберетесь ли вы к нему сквозь колючий терновник или вас наповал сразят неудачи ваших близких, и вы остановитесь посреди пути.

Да, мне действительно стало немного легче по прошествии двух бездейственных недель. Ведь кто я такой, маленький человек Денни Валентино?

Специалист по починке обуви, вечный посетитель курсов самовнушения и беспечный создатель кумиров.

И вся моя боль сводилась только к крушению идеалов о вечном счастье, а каково же было тогда самой Лиз? Ведь у нее был отнят вовсе не мираж, а плоть, кровь, счастье и реальность.

Что она должна была понять, какие выводы сделать? Что было в ее жизни ошибкой, а что незаслуженной действительностью?

Мне надо было как-то жить дальше, я знал, что мне надо будет помочь Лиз. Высшим счастьем для меня в этой жизни было бы, если бы мне было позволено хоть чем-то ей помочь.

Я еще даже не знал, как она. Как заживают ее травмы, в какой больнице она лежит, кто сейчас находится рядом с ней.

Мы, конечно, знали, что она жива, ребята с наших курсов постоянно звонили в медицинские справочные, а потом рассказывали нам с Эдди о том, что удалось узнать.

Им не сообщали подробности, у нас ведь не любят предоставлять информацию посторонним людям. Но Лиз была известна, ее очень многие любили.

И потому нам любезно сообщили, что у нее множество переломов, сотрясение мозга, и в сознание она еще не приходила.

Так вместо Майкла, фамилии Гордон, медового месяца на побережье и счастья на всю оставшуюся жизнь Лиз получила белые стены, капельницы и судно под кроватью.

Ее сестра Каталина не отходила от нее ни днем, ни ночью, за эти две недели она поседела, как старушка. Паоло эти две недели тоже не рыпался, он сидел дома с детьми и даже готовил им еду.

Мать Лиз и Каталины была актрисой, это была крупная, неплохо сохранившаяся для своих лет женщина, ее существование всю жизнь представляло для нее некий парад радостных событий и бесконечных развлечений. Она давно не занималась своими детьми, но теперь тоже была вынуждена отложить все свои бесконечные гастроли, сидеть возле постели Лиз и читать ей какие-то детские сказки.

Каталину очень возмущал выбор матери, и она принесла из дома несколько томов бессмертной мировой классики.

– Ты с ума сошла, – возмутилась мать, – зачем нам так перегружать ее мозги?

– Но это не называется – перегружать мозги, – возразила ей Каталина, – это называется – поддерживать должный уровень.

– О каком уровне ты говоришь?! – обрушилась на нее мать. – Ты что, не видишь, что человек на ладан дышит?

– Мама, – в ужасе отпрянула Каталина, – это же твоя дочь!

– Ты думаешь, я так стара, что даже этого не помню? – спросила ее мать. Потом она немного подумала и добавила: – Стала бы я тут сидеть и читать всякую ерунду.

– Мама, – Каталина решила сменить тему, – ты просто устала, ты должна отдохнуть.

– Я устала от неопределенности, – прервала ее мать, – а у меня работа, мне спектакль через месяц сдавать.

– Тогда можешь спокойно ехать. Когда Лиз придет в себя, я передам ей от тебя привет.

– Не кощунствуй, – возмутилась мать, – я честно выполняю свой долг, и тебе меня не в чем упрекнуть.

– Тебе совсем не обязательно выполнять свой долг, ты свободный человек, к чему тебе такие обременительные обязанности? А выполнять свой долг только для того, чтобы тебе потом за это поаплодировали, вот что такое кощунство.

– Каталина, по-моему, ты слишком уж в этой жизни много рожала, и у тебя высохли последние мозги. Если ты считаешь, что жизнь и театр – это разные вещи, то мне тебя очень жаль, значит, ты совершенно ничего в этой жизни не поняла.

– Мама, перестань, никто еще в твоем театре не умер по-настоящему, а как мы объясним Лиз, где ее Майкл, когда она спросит нас об этом?

– А кто такой Майкл? – сказала мать. – Мираж, видение, случайный попутчик, который сошел на станции, на которой однажды посчитал нужным сойти.

– Как у тебя все просто, – покачала головой Каталина, – видимо, ты действительно плохо различаешь, где твой театр, а где наша жизнь.

– Мне нечего различать, если это одно и то же.

– А мои дети – тоже мираж, а не реальность?

– Каталина, я не хочу больше разговаривать на эту тему и расстраивать тебя.

– Большое спасибо.

– И вообще, я очень устала, я поеду к тебе и отдохну. Паоло откроет мне дверь?

– Конечно, если ты его хорошенько попросишь об этом из-за двери.

Мать хмыкнула, а потом собрала свои бесчисленные сумки и ушла.

Лиз и Каталина остались одни. Каталина подошла к кровати, на которой лежала Лиз, села на стул и погладила Лиз по голове.

– Лиз, – тихо сказала Каталина, – просыпайся, мне так тяжело без тебя, я так соскучилась.

Лиз пришла в сознание на пятнадцатые сутки.

Она открыла глаза и увидела незнакомые белые стены, потолок, а так же какие-то приборы и провода, которые опутывали ее голову и руки. Все кругом было ослепительно бело, а где-то там, за окном, резало глаза большое белое солнце.

Лиз обнаружила себя лежащей на мягкой кровати. И все ее тело, казалось, было ватным и нереальным, словно это было уже и не ее тело, а только лишь бесконечное продолжение одеял и простыней.

Где-то в ногах у Лиз, сидя на стуле и положив голову на ее кровать, спала реальная старушка, очень похожая на такую уже нереальную сестру Каталину.

Сознание Лиз очень медленно оценивало ситуацию. И после черной ночи и ярко-красного мотоцикла все было слишком уж ослепительно бело.

Лиз очень хотела пить, но она не знала, кого просить об этом, а встать сама не могла. Как же человек может встать, когда он уже не человек, а вата?

Лиз всегда, когда просыпалась, очень хотела пить. И Майкл подавал ей в постель стакан воды.

Но Майкла поблизости не было, и Лиз покосилась на тумбочку. На тумбочке тоже не было стакана с водой, Майкл, видимо, совсем о ней забыл.

У Лиз из носа торчали какие-то трубки, и когда Лиз это поняла, она очень возмутилась. Она с трудом оторвала одну руку от кровати и выдернула из носа эти безобразные трубки.

Приборы, стоящие возле кровати, вдруг запищали, и старушка в ногах у Лиз испуганно проснулась. Она посмотрела на Лиз, лицо ее засияло, а из глаз побежали слезы. Впечатлительная старушка попалась.

В комнату стали забегать высокие люди в белых халатах и колпаках. Они стали смотреть на Лиз, потом на приборы, потом снова на Лиз.

Потом они стали трогать Лиз за руки и гладить по голове. А потом они стали обниматься и с чем-то друг друга поздравлять. Майкла среди них не было.

К Лиз протиснулась старушка, это была действительно Каталина, только сорок лет спустя. Комната была наполнена звуками, но Лиз чувствовала себя слишком уставшей, чтобы как-то их понимать.

У Лиз было чувство глубокой тоски от того, что она неизвестно сколько времени ничего не соображала, а ее окружали чужие и незнакомые люди. Лиз снова закрыла глаза, она очень устала.

Но через некоторое время из неясных звуков стали складываться слова, и Лиз смогла различить свое имя. Его произносил чей-то родной голос.

Лиз вновь открыла глаза. Над ней склонилась Каталина, она очень плохо выглядела.

Лиз показалось, что они уже прожили длинную и замечательную жизнь и встретились где-то в глубокой старости.

– Лиз, – сказала Каталина, – ты меня слышишь?

Лиз не смогла разлепить губы и только промычала, что, мол, да, слышу.

– Лиз, – сказала Каталина, у нее дрожал подбородок, наверное, у нее случилось какое-то горе, – Лиз, – повторила Каталина, – все будет хорошо, я с тобой.

Она взяла Лиз за руку.

– Пить, – из последних сил выдавила из себя Лиз.

Перед ней тут же, как из тумана, возникло лицо мужчины в ослепительном белом колпаке.

– Вам нельзя пить, – сказало лицо.

Да кто ты такой, нахал, подумала Лиз.

– Пить, – обратилась она к Каталине.

– Лиз, тебе нельзя пить, – сказала Каталина, – тебе будет плохо.

Продалась.

– Майкл, – сказала Лиз.

Каталина так и подскочила на месте.

– Дайте ей воды!– закричала она на людей в белых халатах.

Люди стали суетиться и советоваться. Прошла целая вечность, прежде чем они решили дать Лиз одну чайную ложку воды.

Лиз выпила эту ложку и поняла, что пить она теперь захотела еще больше.

– Еще, – сказала Лиз.

– Ни в коем случае, – ответили ей.

Лиз решила подождать, пока эти люди уйдут, а сестру она потом уломает.

Когда Лиз и Каталина остались одни, Каталина намочила в воде кусок бинта и стала смачивать им губы Лиз.

– Лиз, – сказала Каталина, – тебе пока нельзя пить, не обижайся, ладно?

– Где я? – спросила Лиз.

– Ты в больнице, все хорошо, я с тобой.

– Что ж хорошего?

– Ну вот видишь, – истерично обрадовалась Каталина, – ты уже шутишь.

– Я не шучу, – сказала Лиз.

Ей очень тяжело было говорить, она должна была собирать воедино все свои жизненные силы.

– К нам приехала наша мама, – стала рассказывать Каталина, – сейчас она у меня дома, отдыхает.

– А что случилось?

– Ничего не случилось, мама приехала к нам в гости.

Каталина взяла руку Лиз в свою.

– Со мной что случилось? – спросила Лиз.

У Каталины было в запасе целых две недели для того, чтобы быть подготовленной ко всем вопросам Лиз. Но сейчас, когда надо было смотреть Лиз в глаза, она не знала, что отвечать.

– Ничего с тобой не случилось, – ответила Каталина.

– А что я здесь делаю?

– Просто лежишь.

– Кати, – Лиз попыталась вдохнуть как можно больше воздуха, у нее было так мало сил, – Кати, еще одно слово неправды, и я с тобой не разговариваю, – сказала Лиз.

Каталина вздохнула.

– Ты что-нибудь помнишь? – осторожно спросила она.

– А что я должна помнить?

– Ты попала в аварию.

– В какую аварию?

– На мотоцикле, помнишь?

– Помню.

– А еще что ты помнишь?

– Ночь, ярко-красный мотоцикл и на его номере мое имя.

Каталина раскрыла рот.

– Твое имя? – не поняла она.

– Да, мое имя и год моего рождения, – уверенно сказала Лиз.

Каталина подумала, что Лиз бредит.

– Лиз, – сказала Каталина, – тебе надо отдохнуть, ты еще очень слаба, может быть, поспишь?

Лиз была в странной ситуации. Как бы ей ни было сейчас плохо, как бы ей ни хотелось покоя и тишины, эта больница с ее белыми стенами и бесконечным медицинским запахом все-таки никак не входила в жизненные планы Лиз.

– А сколько я уже тут отдыхаю? – поинтересовалась Лиз.

Каталина собрала все свое мужество.

– Две недели, – сказала Каталина.

Лиз показалось, что она ослышалась.

– Две недели? – поразилась Лиз.

Каталина кивнула.

– Две недели, – повторила она.

Лиз помолчала.

– И что я делала эти две недели? – спросила она потом.

Каталина развела руками.

– Была без сознания.

– Без сознания? – поразилась Лиз. – Две недели?

– У тебя сотрясение мозга, Лиз, но это не так страшно.

– Сотрясение мозга не так страшно? – переспросила Лиз.

– Совсем не страшно, – уверенно сказала Каталина.

– А что же тогда страшно? – удивилась Лиз.

– Ничего, – твердо сказала Каталина, – у тебя все хорошо.

Она ободряюще гладила Лиз по руке.

– Тогда какого черта я здесь валяюсь? – спросила ее Лиз.

Ее тело все еще было ватным, и шевелиться она не могла. По всему телу была разлита тупая ноющая боль, и это было возмутительно.

Лиз очень хотела избавиться от этой боли, но понимала, что это не в ее власти. А тут еще и Каталина со своим враньем.

– Кати, – опять сказала Лиз, – что все-таки со мной случилось?

– Ничего особенного, – сказала Каталина, – во-первых, у тебя сотрясение мозга, а во-вторых, у тебя сломана нога.

Это было что-то новое.

– Сломана нога? – переспросила Лиз. – А какая именно?

Каталина задумалась.

– Правая, – сказала она.

– Правая? А левая?

– Что?

– Левую ногу я тоже не чувствую, – возмущенно сказала Лиз.

– Левая нога у тебя тоже сломана, – вздохнула Каталина.

Она из последних сил сдерживалась, чтобы не броситься к Лиз на шею и не разрыдаться.

– Так, приехали, – сказала Лиз, – а что у меня еще сломано?

– Левая рука... – Из глаз Каталины текли слезы.

Лиз с трудом поднесла к лицу правую руку.

– А правая? – спросила Лиз.

Собственным глазам она уже не доверяла, хотя и Каталине тоже нельзя было верить.

– Правая – цела, – радостно сказала Каталина.

– Полностью?

Боль нарастала, и Лиз боялась, что потеряет сознание раньше, чем прольет свет на данную ситуацию.

– Полностью, – кивнула Каталина.

– А где Майкл? – вдруг спросила Лиз.

Каталина дернулась. Она готовилась к этому целых две недели, но оказалась совершенно не подготовленной.

– Что? – переспросила Каталина.

Но Лиз это уже порядком надоело.

– Где Майкл?! – закричала она и потеряла сознание.

Каталина метнулась за врачами. Ей сказали, что это вполне естественно, и что для Лиз это даже хорошо.

– Что хорошо? – спросила Каталина.

– В состоянии забытья, – ответили ей, – быстрее восстанавливаются силы.

К вечеру Лиз вновь пришла в себя. Она все помнила, все знала, и у нее все было хорошо.

Две ноги у нее были в гипсе, в гипсе была левая рука, а голова была не сломана, а просто перебинтована. Все было хорошо.

На нее смотрела улыбающаяся сестра Каталина, и если Лиз умудрилась еще не поседеть за эти две недели так же, как сестра, то все было просто прекрасно.

Дверь в палату с шумом распахнулась, и на пороге появилась мать, которую Лиз не видела лет пять.

– Лиз! – закричала мать. – Девочка моя! Ты пришла в себя? А мы и не надеялись!

– Мама, что ты такое говоришь? – в ужасе сказала Каталина.

– Ты так плохо себя чувствовала, мы думали, что ты не выживешь!

Мать бросилась Лиз на шею и залилась горючими слезами.

– Мама, перестань, – сказала Каталина.

Каталина стояла за спиной матери и дергала ее за рукав кофты. На что мать незаметно тянула рукав на себя, чтобы Каталина не растянула такую красивую кофту.

– Ты ей уже сказала про Майкла? – вдруг невозмутимо повернулась к Каталине мать.

– Мама! – отпрянула Каталина.

Лиз похолодела.

– Что про Майкла? – тихо сказала Лиз.

– Я так и знала, что самое трудное достанется мне, – обиженно сказала мать.

– Где Майкл? – еле шевелила губами Лиз.

– Лиз, здесь его нет, – быстро сказала Каталина.

И это было действительно правдой.

– Где он? – спросила Лиз.

– Я считаю, – сказала мать, обращаясь к Каталине, – что мы должны сказать ей все сразу.

– Скажите, – прошептала Лиз.

– Все равно уже поздно отступать, – назидательно сказала мать.

– Мама, что ты наделала, – сказала Каталина.

– Это жизнь, – сказала мать Каталине, – вот что такое жизнь. Но давайте, давайте представим, что мы в театре.

– Мама, сделай же хоть что-нибудь, – взмолилась Каталина.

– А что я сделаю, – вновь обратилась к ней мать, – что я сделаю? И заметь, что это ты втянула меня во все это.

Каталину буквально парализовал кошмар данной ситуации, и в какой-то момент она поняла, что не в силах больше вымолвить ни слова. Мать тоже наконец-то замолчала, видимо, она обдумывала, какое представление на данную тему лучше всего разыграть.

И в наступившей тишине Лиз сказала простую фразу, на которую никто так и не смог решиться.

– Майкл умер, да? – сказала Лиз.

Каталина опустила голову, а мать медленно повернулась к Лиз.

– Я очень сожалею, – сказала мать.

– По правде? – Лиз посмотрела на Каталину, как будто она могла что-нибудь изменить.

– По правде, – сказала Каталина.

– Что-то в этом духе я и подозревала, – сказала Лиз и закрыла лицо правой рукой.

– Лиз, – стала утешать мать, – ты еле-еле выжила, мы уже ни на что и не надеялись, сейчас главное, что ты жива.

Но Лиз уже ничего не слышала.

Черная ночь накрыла ее своим невозмутимым телом, навалилась на Лиз, задушила ее, и только ярко-красный мотоцикл, словно памятник бессмертию, растворялся у Лиз где-то очень глубоко в мозгу. А его номер с именем и годом рождения Лиз был ясен и четок, словно кривая усмешка на лице безжалостной судьбы.

И Лиз совсем не знала, что она, оказывается, металась в истерике, и врачи всей больницы совещались, какое лекарство ей лучше всего на этот раз ввести, а то ей уже было сделано столько инъекций, что нормальный человек в обычной ситуации вряд ли бы уже выдержал.

С Каталиной тоже, в конце концов, случилась истерика, и врачам пришлось и ей вводить в вену успокаивающее. Так что Каталина была вполне спокойна и безучастна, когда мать назидательно сообщила ей, что от самого печального во всей этой истории они, в конце концов, отделались.

Мать недолго пробыла у постели Лиз. Театр, ожидавший свою главную героиню, это не шуточки. Мать поцеловала спящую Лиз и велела Каталине передать Лиз самые наилучшие пожелания, когда она проснется.

Мать уехала, а Лиз и Каталина вновь остались одни. И теперь все было уже только в их руках, и помощи было ждать уже практически неоткуда.

Через две недели с левой руки Лиз сняли гипс, и теперь у нее было целых две руки. Каталина поддерживала Лиз, как могла, она поила ее из ложки апельсиновым соком и терпеливо ждала, когда апатия в глазах Лиз сменится хоть каким-то проблеском жизни.

И в один из таких дней на горизонте возник Паоло. Он сказал, что раз Лиз уже пришла в себя, то Каталина вполне могла бы заняться собственными детьми.

– А ты чем тогда будешь заниматься? – спросила Каталина.

– Ой, – сказал Паоло, – только не надо опять начинать!

– Что начинать?

– Выставлять меня дураком.

– Тебя никто не выставляет дураком. Разве ты не видишь, в каком состоянии находится моя сестра?

– Я знаю, что твоей сестре уже гораздо лучше, и ей вполне хватит больничной сиделки.

– Что ты можешь знать, Паоло, – в сердцах сказала Каталина, – о том, что хуже, а что лучше?

– Вот видишь, – невозмутимо сказал Паоло, – ты все-таки умудрилась выставить меня дураком.

– И если ты не уйдешь сейчас же, – сказала Каталина, – то я за себя не отвечаю.

Паоло обиженно хлопнул дверью и ушел, а Каталина устало опустилась на стул возле кровати Лиз.

Вот уже десять лет Паоло был мужем Каталины и отцом ее детей. Так что он уже давным-давно превратился для нее в того дальнего родственника, которых не выбирают.

Каталина и не заметила, как Лиз открыла глаза.

– Я все слышала, – сказала Лиз.

– Извини, – сказала Каталина.

– Кати, Майкла уже не вернешь, а мне, и правда, намного лучше.

– Лиз, перестань.

Каталина взяла с тумбочки стакан и налила в него воды.

– Так что тебе пора бы заняться своими детьми, – продолжила Лиз.

– Мои дети живы и здоровы, – сказала Каталина.

Она протянула Лиз стакан с водой.

– Я тоже вполне жива и здорова.

Лиз взяла стакан и выпила всю воду.

– Я тебя не оставлю, – сказала Каталина.

– Не бойся, Каталина, со мной ничего не произойдет, – сказала Лиз.

Каталина с недоверием посмотрела на Лиз.

– Я ничего не боюсь, – сказала она, – я просто не хочу оставлять тебя одну.

Лиз с трудом приподнялась и села на кровати.

– Почему одну, со мной будет больничная сиделка.

– Помолчи, Лиз, тебе вредно много разговаривать, давай лучше я тебе дальше почитаю.

Каталина взяла из внушительной стопки верхнюю книгу и раскрыла ее.

– Так, где мы остановились? О, вот, на моей самой любимой фразе: «От Кедди пахло деревьями и как когда она говорит, что ну вот мы и проснулись».

Лиз думала о своем.

Она думала о Майкле. Она не верила, что Майкл умер. Они просто плохо его искали. Он не мог умереть.

Он не мог бросить ее, так не бывает. Ведь он был частью Лиз, и он просто не мог исчезнуть и раствориться в пустоте.

И она обязательно его найдет. Как только встанет на ноги.

Лиз все-таки уговорила Каталину съездить повидать детей.

– Ну хорошо, – согласилась Каталина, – я отлучусь, но только на один час.

– Перестань, Кати, за один час ты только доберешься до своего дома.

– Ладно, на полтора, – с большим трудом согласилась Каталина.

Лиз рассмеялась.

– Хорошо, уговорила, – сказала она, – я выделяю тебе два часа.

– Два часа! – испугалась Каталина, она не могла так надолго оставить Лиз одну.

– И ни минутой больше, – в шутку сказала Лиз.

– Но только, Лиз... – замялась Каталина.

– Что?

– В мое отсутствие с тобой посидит больничная сиделка?

– Конечно.

– Только не обижайся.

– Я не уйду от тебя, Кати, разве без меня ты справишься со своей оравой?

– Конечно, я с ними не справлюсь, – улыбнулась Каталина.

Ей было гораздо легче от того, что они поговорили на эту тему. Она действительно боялась, что Лиз сделает с собой что-нибудь, после того, что произошло с ней на Большом мосту.

Но Лиз была вроде бы спокойна.

– Я очень люблю тебя, – сказала Каталина.

Она подошла к Лиз и крепко ее обняла.

– Я тоже тебя очень люблю, – сказала Лиз.

Скрепя сердце Каталина вышла из палаты. Но прежде чем уйти, она привела вместо себя в палату больничную сиделку.

– Вам что-нибудь надо? – спросила сиделка у Лиз.

– Нет, ничего, спасибо, – ответила Лиз.

– Может, вам почитать?

– Нет, не надо, спасибо.

– Что же мне делать? – растерялась больничная сиделка.

– Может быть, за дверью посидите? – предложила ей Лиз.

– Нет-нет, – испугалась сиделка, – я не могу оставить вас одну.

Лиз вздохнула.

– Тогда посидите у окна, – попросила Лиз, – я хочу побыть наедине сама с собой.

Сиделка взяла стул и села у окна.

– Вы меня простите, – сказала она, – но можно я буду смотреть в вашу сторону?

Лиз пожала плечами.

– Хорошо, – сказала Лиз.

Видимо, так уж здесь было поставлено, что если вдруг у человека что-то случается, то ему ни в коем случае не позволяется принимать какое-нибудь собственное решение о своей дальнейшей судьбе. Вот выйдете из больницы, тогда уж и делайте, что хотите. Хоть с Большого моста в реку бросайтесь.

Не успела Лиз толком надуматься о своем, как распахнулась дверь и в палату вошел мужчина средних лет в шикарном твидовом костюме. Поверх костюма у него был накинут белый больничный халат.

В вошедшем мужчине Лиз узнала владельца клуба, в котором она выступала до аварии.

– Добрый день, – сказал мужчина.

– Добрый день, – сказала ему Лиз, – чем обязана?

Лиз прекрасно понимала, что мужчина вряд ли пришел сюда выразить свое глубокое сочувствие. А если бы дело обстояло именно так, то, значит, мир действительно перевернулся вверх ногами, пока она тут отлеживается.

– Я сразу перейду к делу, – решительно сказал мужчина, – а то у меня слишком мало времени на подобные мероприятия.

Лиз приподнялась на кровати.

– Я слушаю вас, – сказала Лиз.

– Только не считайте меня бесчувственным монстром, – сказал мужчина, – но я отставил в сторону всякую сентиментальность только потому, что прекрасно осведомлен, что вам уже гораздо лучше.

– Прошу вас, – сказала Лиз, – не растрачивайте себя по пустякам, я уже приготовилась к основной теме вашего визита.

– Тем лучше, тогда я приступаю. Так вот, фонд помощи пострадавшим в автомобильных катастрофах требует, чтобы я выплатил вам компенсацию, так как на момент аварии вы еще числились у меня на работе. Но я категорически отказываюсь от этого. Во-первых, я не имею ко всему происшедшему никакого отношения, а во-вторых, все случилось за пятнадцать минут до начала вашего рабочего вечера. Так что, если вы намерены подать на меня в суд, то я найму самых лучших адвокатов и выиграю это дело, будьте уверены.

– Я в этом нимало не сомневаюсь, – спокойно сказала Лиз, – а еще я бы на вашем месте засудила меня за то, что из-за какой-то автомобильной катастрофы я так и не смогла отработать у вас свой последний вечер.

Мужчина ухмыльнулся.

– Вы что, меня за чудовище принимаете? – сказал он.

– Нет, я просто воздаю вам должное, – как можно ласковее пояснила Лиз.

– Спасибо, не надо, – раскланялся мужчина, – но я действительно ни в чем не виноват. И если бы все то, что с вами случилось, произошло на пятнадцать минут позже, то тогда бы мы с вами могли еще о чем-то поговорить, а так, – мужчина развел руками, – я, к вашему великому, должно быть, сожалению, полностью чист.

– Ну что ж, – сказала Лиз, – только ведь это вы пришли ко мне со своими разговорами, а не я к вам пришла.

– Что вы себе позволяете? – возмутился мужчина.

– Скажите напоследок, почему вы так уверены, что я вам больше никогда не пригожусь?

– А вы что, еще намерены танцевать? – ухмыльнулся мужчина. – Я, например, сильно сомневаюсь, что это когда-нибудь произойдет, прошу, конечно, прощения за откровенность. Вы стали легендой еще при жизни, а это мало кому удавалось.

– Как вам, однако, не повезло, что я не умерла, тогда ваш клуб одарили бы табличкой с моим именем, и это была бы единственная достопримечательность этого вашего паршивого ночного заведения.

Больничная сиделка сидела у окна, раскрыв рот.

Интересно, от нее был бы прок в иной ситуации? Например, если бы мужчина кинулся на Лиз и стал ее душить.

А мужчина действительно уже просто позеленел от злости.

– Надеюсь, что я вас обо всем предупредил, – тем не менее сдержанно сказал он.

Лиз ему вежливо улыбнулась.

– Да, – сказала Лиз, – вы с честью выполнили свою миссию, только умудрились меня сильно утомить. Так что прошу вас избавить меня от своего присутствия.

– Думаю, я был бы вам более приятен, если бы принес вам деньги на золотом подносе?

– Мне чужого не надо, а свое я еще заработаю.

– Сильно сомневаюсь, – сказал мужчина, открыл дверь и вышел из палаты.

– Ух, – вздохнула у окна больничная сиделка, – а вы его здорово отделали.

– То-то бы еще было, если бы я при этом вполне сносно стояла на ногах, – сказала Лиз.

Больничная сиделка деликатно опустила глаза.

– Как вас зовут? – спросила Лиз.

– Элли Райт, – сказала сиделка.

– Элли, дорогая, вы случайно не намекнете мне, откуда он мог взять такую чушь, что я больше не смогу танцевать?

– Я не знаю, – растерялась больничная сиделка Элли Райт.

Договорить они не успели, так как дверь открылась и на пороге появилось все святое семейство Каталины. И дети, и Паоло были умыты, причесаны, наглажены и начищены.

Видимо, Каталина за два часа, отпущенных ей Лиз, успела не только перевернуть вверх дном это осиное гнездо, но и расставить все по местам, перестирать, погладить, покормить и обогреть.

А потом она повела их всех в больницу. Детей надо было приучать к состраданию, да и Паоло бы это тоже совсем не помешало.

– Добрый день, тетя Лиз, – сказали дети.

Вид зеленой тети Лиз должен был произвести на них сильное впечатление.

– Добрый день, Лиз, а ты очень даже хорошо выглядишь, – сказал Паоло.

Он наклонился и вежливо поцеловал Лиз.

Больничная сиделка Элли Райт боком-боком понимающе вышла из палаты.

Дети стали рассказывать Лиз о своих хороших последних поступках. А еще они стали наперебой говорить о том, что они совсем не скучают без своей мамы.

Видимо, Каталина провела среди них добрую беседу, чтобы Лиз не чувствовала себя особо виноватой за то, что отрывает от детей их маму.

Паоло принес с собой цветы, и сейчас он бегал с букетом по палате и не знал, куда их поставить. Потому что вся палата, надо сказать, и без него была полна цветов.

И, видимо, их действительно присылали поклонники Лиз, потому что Каталина давно бы уже устала покупать ежедневно столько цветов только лишь для того, чтобы показать Лиз, что ее никто не забывает и ее судьба волнует многих людей.

Лиз окончательно устала в этот день от всяческих перипетий. Нет, она, конечно, любила детей Каталины, и Паоло она любила тоже, но беспомощно лежать на кровати и смотреть, как вокруг кипит жизнь, это было слишком утомительно.

И потому, когда они все ушли, Лиз облегченно вздохнула.

Каталина осталась. Но то, что она уходила, было пробным шагом, и теперь она сможет отлучаться почаще и задерживаться подольше.

А Лиз должна будет привыкнуть, что теперь она уже совсем одна.

Письмо пришло неожиданно.

Оно очень долго шло. Оно вообще должно было потеряться по дороге. Но откуда-то из прошлой жизни Майкл протягивал руки навстречу своей Лиз и крепко обнимал ее. Особенно крепко он обнимал ее голову.

Именно поэтому Лиз сейчас жива.

Она может видеть, как по утрам встает солнце, а по вечерам оно уходит на покой. Она может видеть ослепительные горные вершины, снежной сказкой растворяющиеся у горизонта, и седые облака, которые большими прозрачными кольцами оседают на макушках великолепных горных елей.

Она может знать, что где-то ее ждет синее море, прибрежные скалы и белый пароход.

И надо всем этим миром где-то там высоко стоит Майкл и улыбается так, как может улыбаться только он. И он проживет столько, сколько будет жить его Лиз...

Когда в дверь постучали, Лиз лежала на своем обычном месте, а Каталина дремала в кресле.

– Войдите, – шепотом сказала Лиз.

Она думала, что ее не услышат, но ее услышали.

Дверь тихо распахнулась, и на пороге появился молодой человек в синей униформе. Он посмотрел на Лиз, потом на Каталину, потом снова на Лиз.

Он решил остановиться на Лиз.

– Здравствуйте, – сказал Лиз молодой человек, – я пришел к вам.

– Здравствуйте, – сказала Лиз, – я вас слушаю.

Но она уже увидела у него в руках письмо.

– У меня к вам письмо, – шепотом сказал молодой человек.

– От кого? – еле вымолвила Лиз, но она могла и не спрашивать об этом.