Текст книги "Имаго"

В клубе было тесно; я даже подумала, что дома стоило облиться маслом – для облегчения продвижения. То тут, то там мелькали лица, раскрашенные под черепа светящейся краской. Женевьева здоровалась с некоторыми из них и даже сердечно расцеловывала в щеки. Я же будто угодила на шабаш; впечатление усиливала огромная клетка под потолком, где извивалась испещренная сияющими рисунками обнаженная девушка. Я обвела взглядом пульсирующую толпу, диковатого диджея, облаченного в залитый кровью фрак, и забитый людьми бар, где суетился бармен Руперт в костюме Джокера. В помещении то и дело вспыхивали алые и фиолетовые лампы; посетители то становились окровавленными, то синели, как от удушья.

– Джи! – крикнула я. Она склонилась ко мне, пританцовывая в такт музыке. – Пойдем наверх, мне что-то нехорошо.

Джи кивнула на шаткую лестницу на второй этаж – смотровую площадку. Мы протиснулись к ней и поднялись наверх; здесь тоже оказалось полно людей, желающих отдохнуть от дикого ритма. Они пренебрежительно смотрели вниз, на бурлящее море влажных человеческих тел, переговаривались, пытаясь перекричать музыку. Я прислонилась к железной перегородке рядом с целующейся парочкой. Джи качала бедрами, танцуя на месте.

– Тебя тошнит? – спросила она.

– Не надо было меня брать на вечеринку, я же тебе говорила.

– Я не узнаю тебя в последнее время, Лив, – вздохнула Джи. – У тебя не появилось никаких серьезных проблем? Я боюсь за тебя, девочка, вдруг ты…

Я не ответила – моим вниманием завладел тот, кого я совсем не ожидала здесь увидеть. Он стоял среди танцующих, одетый в обычную одежду, как и я, и смотрел только на меня. Голос Джи слился с общим гамом и превратился в белый шум; значение имели только ненавистные глаза напротив, в пяти метрах от меня. Рот заполнился чем-то кислым, гнилостно пахнущим: из клыков сочились ниточки инородной жидкости. Глаза парня устрашающе вспыхнули. Я знала, что он видит то же самое – в отражении хромированной стойки рядом сверкнуло расплавленное золото моих глаз.

И тогда я улыбнулась ему.

Глава 9

Музыка превратилась в протяжный, жуткий бас великана. Мы замерли, вглядываясь друг в друга. Угроза, исходящая от вампира, была слабой; от меня же она расходилась волнами, подобно электрическому разряду. Эмоции улетучились, уступив место чистым инстинктам.

Убить.

Моя рука сжала перегородку – холодная сталь смялась под пальцами, как пластилин. Одним ловким движением я перескочила перила – в спину брызнули вскрики и испуганный оклик Джи:

– Оливия!

Обутые в кроссовки ступни мягко, почти по-кошачьи коснулись бетонного пола. Вампир ринулся прочь. Словно ищейка я шла по его запаху. Пот, горячее тело, парфюм – ароматы безликой толпы пытались сбить меня со следа, но было что-то, что я выделила среди других нот, – тонкий сладковатый душок. Так пах ворох опавших листьев на заднем дворе, так пахло под крыльцом нашего с Джейкобом дома. Так пахнут мертвецы.

Вспышка осветила вампира: он рванул на себя тяжелую дверь в конце зала и скрылся за ней. Я грубо оттолкнула танцующую пару и, очутившись у двери, юркнула следом. Вниз уходила многоступенчатая лестница. Тьма вокруг начала наливаться серым цветом, и я даже различила черные дорожки плесени на стенах. Ноги почти не гнулись от напряжения, а пальцы, стиснутые в кулаки, дрожали – охотничий азарт заставлял кровь кипеть, бил фонтаном адреналина.

– Выходи! – закричала я.

Внизу было сыро и холодно. Шаги отдавались тихим шелестом в глухой тишине. Я остановилась. Сквозь отдаленный бас, грохочущий из клуба, доносился еще какой-то невнятный звук. Я обернулась, но никого не увидела. Звук, похожий на глухие удары по туго натянутой шкуре барабана, стал громче. Едва я делала шаг назад, как стук глох, но стоило шагнуть вперед – и он снова становился отчетливым. Звук манил, как рука за прозрачным занавесом, и я с новой силой ощутила запах мертвечины. Это не просто удары. Это его сердцебиение.

Я быстро двинулась вперед, руководствуясь «маячком», и вскоре далекий стук превратился во влажный грохот, словно по полу передо мной громко шлепало перепончатыми ногами чудовище из Черной Лагуны. Впереди стремительно скользнула серая тень, блеснули алые глаза, налитые кровью. Я взмахнула отяжелевшей рукой и почувствовала, как от напряжения застонали мышцы. Вампир увернулся, упав на пол, но тут же легко, как кошка, перекатился на колени и встал передо мной. На его губах застыла напряженная гримаса:

– Что ты, черт тебя дери, делаешь?

– Закрой рот! – заорала я, набрасываясь на него.

Мы повалились на пол, но краем сознания я понимала, что он не сражается – только пытается защититься, и это сильнее разозлило меня. Изловчившись, я ударила его точно в плечо. Раздался тихий стук – будто я врезала по мешку с мукой. Парень испуганно выдохнул.

– Пожалуйста, дай мне минуту.

– Ты чуть не отобрал у меня целую жизнь, – прошипела я. – И просишь минуту?..

– Прошу. Я попробую тебе объяснить…

– К черту объяснения.

Его глаза недоверчиво блеснули:

– И тебя совсем не интересуют ни изменившиеся предпочтения, ни боль в зубах, ни жжение от солнца?

Я помедлила, глядя на него в упор. Упрямство мешало признать факт: если я убью его сейчас, то потеряю единственный ключ к информации. Он знал об этом и даже позволил себе слабо улыбнуться.

– Вот так… Теперь смотри внимательно.

Он расстегнул спортивную кофту и обнажил плечо. Я не сразу поняла, что вижу – на бледной коже темнела вмятина, словно я ударила не человека, а гипсовое изваяние. Из раны струился какой-то песок. Отвратительное зрелище приковывало взгляд.

– Что это? – потребовала я объяснений. – Что за чертовщина?

Он насмешливо глядел на меня и, видимо, собирался молчать, пока я не дам ему встать на ноги. Нехотя отстранившись, я помогла ему подняться, но пригрозила:

– Если попытаешься сбежать, ты труп.

– Я труп в любом случае, – пожал он плечами.

Пока вампир приводил себя в порядок, я рассматривала его, наконец-то имея возможность сделать это трезвым взглядом. Под черной спутанной челкой поблескивали глаза, опять ставшие карими. Кровавое свечение исчезло.

– Меня зовут Алекс, кстати. – Почувствовав мой взгляд, он поднял голову. – Наверное, так следовало начать наше знакомство еще в прошлый раз.

– Так себе вышло знакомство, – жестко парировала я.

Алекс усмехнулся:

– Не поспоришь. Что ж, Оливия… ты хочешь получить ответы. Тогда тебе придется пойти со мной.

Я стояла, скрестив руки на груди. Этот вариант мне не нравился: кто знает, вдруг за углом «Давилки» Алекса поджидают друзья? Тогда не миновать скорой расправы с недобитой жертвой, то есть со мной.

– А если я откажусь?

– Тогда можешь убить меня прямо здесь. – Он продолжал улыбаться.

Подобная бескомпромиссность сбивала с толку. Я нахмурилась, но Алекс не пытался бежать или нападать исподтишка. Он просто ждал, пока я приму решение.

– Хорошо. – Я кивнула. – Веди. Но имей в виду: я у тебя за спиной, дружок.

На улице сильно похолодало. Алекс перешел дорогу, держа курс на старые кирпичные многоэтажки. Его темные волосы таинственно мерцали в свете фонарей и гирлянд. Я шла за ним, напряженно глядя в спину. Странно, что во время нашей стычки Алекс не попытался сбежать или хотя бы ударить меня – только защищался. «Почему он вообще оказался здесь? – размышляла я, дрожа на холодном ветру. – Почему пришел в канун праздника в такое людное место?» Алекс обернулся:

– Здесь недалеко.

Дома были неухоженными: декоративная облицовка почти слезла, но местами еще проступал их прежний цвет. Алекс отпер электронный замок и вошел в черноту подъезда. До меня донесся его шелестящий смешок:

– Не отставай.

В подъезде было сыро и пахло мертвецами. Из-под моих ног с писком выскочила небольшая крыса.

– Третий этаж. – Наверху звякнула связка ключей, раздался щелчок отпираемого замка. – Дверь открыта.

Я поднялась по ступенькам, считая их и гадая, что мне предстоит услышать. Жажда информации поугасла, стало не по себе. Я понимала: здесь кроется что-то пострашнее банальных извращений или жажды убийства, и остается лишь надеяться, что Алекс будет достаточно откровенен с той, кого чуть не убил.

На лестничной площадке третьего этажа желтела полоска света из-под приоткрытой двери. Робко, как бродяжка, я зашла в квартиру Алекса.

– Проходи, – послышался его голос. – Сейчас я приду, и мы все обсудим.

Я сделала пару шагов по темно-зеленому ковровому покрытию. Что-то подсказывало: когда-то оно было более нежного цвета – когда-то, когда его пылесосили. В воздухе витали тонкий аромат духов и все тот же сладковатый запах разложения – отвратительный, но сейчас необъяснимо манящий. В небольшой прихожей, стены которой были обиты сосновыми панелями, царил уютный, но застывший во времени беспорядок. На тумбе перед зеркалом вразброс стояли стеклянные флакончики – многие были пустыми, но в некоторых все еще поблескивал потемневший парфюм; вокруг, как змеи, разложили свои кольца подвески на цепочках. Под вешалкой расположились черные туфли-лодочки и мужские стоптанные кеды; обувь так близко стояла друг к другу, что создавалось ощущение интимности, нежности между теми, кто носил ее. Из приоткрытого шкафа печально торчал рукав кофейного цвета кофты.

Под уголок зеркала воткнули полароидный снимок. Украдкой я посмотрела на него: красивая тоненькая девушка на набережной, вокруг стройных ног вьется подол шифонового платья, на шее – жемчужное колье, теперь пылящееся на тумбе рядом с флаконами. Копна пшеничных волос, взбитая ветром, даже сквозь фотографическую бумагу благоухала духами. Я взяла снимок и ощутила острую грусть. Квинтэссенция невинности, красоты и женственности – казалось, незнакомка даже движется как балерина. Все, чего так не хватало во мне, было собрано в одной девушке. Я перевернула фото и нашла на обратной стороне подпись, выведенную круглыми буковками:

Санта-Моника, 2013 г.

– Эх, Санта-Моника, – раздался тихий голос у меня над ухом. Алекс стоял совсем близко, разглядывая снимок. На его губах играла улыбка.

– Кто это? – Я протянула фото ему.

Алекс помедлил с ответом.

– Алиса. Моя девушка. Отличный был денек: мы сбежали в Санта-Монику, к яркому солнцу, к пляжам… Тогда я ей сделал предложение на колесе обозрения, а она разбила мне сердце.

Я хмыкнула. Алекс, возвращая фото к зеркалу, нежно провел по нему пальцем.

– Пойдем. Нам предстоит нелегкий разговор.

Он открыл дверь в комнату и пригласил меня войти первой. Я огляделась: миленькая гостиная в коричневых и белых тонах, пол матовый от грязи. Я присела на край кресла и уставилась в небольшие прямоугольные окна. Небо, усыпанное мириадами звезд, казалось ненастоящим, будто кто-то натянул на Землю кусок блестящей парчи.

Алекс упал на диван и вытащил из-за клетчатой подушки бутыль с густой красной жидкостью.

– Даже не знаю, с чего начать… Так много информации, в которую я и сам не могу поверить до конца. До сих пор. Все это идет вразрез с обычной жизнью. Человеческой, я имею в виду.

Он отпил из бутылки и откашлялся. Я мрачно смотрела, как темно-красный напиток лениво сползает по стенке сосуда обратно на дно.

– Наверное, стоит упомянуть, что мне жаль, – начал Алекс. – Я не намеревался оставить тебя в живых тогда, ночью.

– Ах, какая откровенность, – насмешливо протянула я. – Тогда почему ты сбежал, как очнулся? Почему не добил меня? Все решил бы один удар.

Алекс сел поудобнее и сплел пальцы в замок. Его лицо было обманчиво сонным, но в глазах тлели угольки.

– Потому что не смог.

Внутри меня все клокотало от гнева. Не смог убить, но смог изувечить, и теперь решил рассказать все, что я должна знать, но не хочу. Я сделала усилие над собой, сдержав злость, и скривила губы в подобии улыбки.

«Мразь», – подумала я.

– Слушай внимательно. – Алекс откашлялся. – Начну с легенды. Все началось давным-давно, много-много веков назад. Жило на свете чудовище, кормящееся кровью и плотью живых, – среди наших его называют Древним. Страшная тварь, обладающая силой зверя и разумом человека, была неуязвимой – для всего, кроме яда из клыков сородичей. Древний обеспечил себе бессмертие, практически уничтожив целый вид, – оставшиеся ушли далеко в горы и густые леса, чтобы спастись. Теперь он, одевшись в плащ с капюшоном, мог свободно путешествовать по человеческим поселениям. Но однажды Древний встретил в бедной деревне невероятно красивую девушку с пшеничными волосами, голубыми, как бирюза, глазами и фарфоровой кожей, огрубевшей из-за тяжелой работы. Чудовище потеряло голову и выкрало девушку. Несколько недель оно насиловало ее и питалось ее кровью, не подозревая о грядущей опасности: украденная красавица превращалась в вампира, внешне оставаясь собой, но меняясь внутренне. Однажды она, одичав от боли и ужаса, укусила Древнего. Он впервые ощутил на себе действие собственного яда, а девушка поняла, что ей нужно делать, – она много раз слышала легенды об охотниках, вонзающих колья в сердца чудищ. Отравив слюной кинжал, найденный в пещере, она пробила им грудь чудовища. Древний погиб, а девушка, носящая в себе его дитя, вернулась в деревню, в свой дом на отшибе. В срок она родила здоровую дочку, но никому так и не рассказала о той роковой встрече. Она не стала кормить малышку грудью, надеясь заморить голодом, но сердце не выдержало горького плача ребенка. Однако девочка не принимала ни материнское, ни коровье молоко и худела на глазах, пока случайно не попробовала каплю крови, упавшую с порезанного пальца матери. Следующие полгода девушка нападала на бродяг и нищих и кормила ненавистное дитя. Когда деревенские поняли, что в хижине на отшибе творится какая-то чертовщина, они в гневе пришли к ее дверям, но застали лишь слабую одинокую девушку, сидящую за шитьем. Крестьянам было невдомек, что в этот момент где-то в чаще леса надрывалась от плача маленькая девочка, родившаяся шесть месяцев назад, но внешне выглядящая по меньшей мере как трехлетка. Мать не вернулась за ней, побоявшись, что дочь станет угрозой не только ее существованию среди людей, но и вообще жизни: много раз она ощущала на себе плотоядный взгляд малышки, от которого кровь стыла в жилах.

Я вспомнила детские крики из видений в темной квартире. По коже поползли предательские мурашки. Алекс продолжил:

– Малышку вывел из леса деревенский охотник, но дом, где жила ее мать, опустел – услышав о «чудесной» находке, она сбежала. Девочка стала пленницей своего голода – больше некому было кормить ее, поэтому охоте пришлось учиться самостоятельно. Она набрасывалась на прохожих по вечерам. Если она не заканчивала дело – выпив кровь, не вырывала сердце жертвы, – укушенные превращались в жуткое подобие живых мертвецов: не помня о нападении, они просто бродили повсюду, сжирали все, что видели, а позже теряли разум. Отныне для них существовал только голод.

Алекс отпил из бутылочки и, прочистив горло, продолжил:

– Вскоре убийств стало столько, что люди уже не могли их игнорировать и отговариваться сказками о вампирах и демонах. За неведомым существом начали охоту. Обойдя всевозможные ловушки, девочка опять подалась в леса, где, обосновавшись в пещере, забылась глубоким сном. После пробуждения спустя век ею овладело только одно желание – найти мать. Возможно, причиной тому было острое одиночество. Она уже выросла и остановилась в прекрасном цветущем возрасте – навеки восемнадцатилетней, это помогало ей очаровывать людей. Чтобы заглушить чувство брошенности, она начала создавать себе слуг – вампиров, наделенных такой же силой. Со свитой из новорожденных чудовищ она вскоре нацелилась на соседнюю деревню, но оказалось, что век порождений ее яда недолог. Раздосадованная, она решила вернуться к проверенным способам: теперь ей служили живые мертвецы, которых она научилась создавать еще в детстве. Недолговечных она уничтожала – никто не должен был уподобляться верховной, Королеве. Однако были и те, кому удавалось избежать смерти, – передавая свое проклятье от человека к человеку, они сохраняли жизнь.

Алекс прервался, глядя в одну точку. Когда он вновь заговорил, голос звучал хрипло и жестко:

– Самопровозглашенная Королева повела армию на ближайшие города, утверждая границы своих владений. После очередного похода ей привели пленных, чтобы она сама отобрала себе жертв. Среди несчастных Королева приметила одного мужчину и потребовала его освободить. Безымянный незнакомец стал ее личной игрушкой – ведь потребность в совокуплении у представителей нашего… то есть ее вида выше человеческой в несколько раз. Через несколько месяцев Королева поняла: мертвый, казалось бы, организм подает знаки, что внутри него бьется второе крохотное сердечко. Обезумев, Королева спровоцировала выкидыш. Истекающую кровью обнаженную девушку нашли захватчики-кочевники, услышавшие нечеловеческие крики. Решив, что она – раненая пленница, они взяли ее с собой, что, конечно, было большой ошибкой: так ослабший, но все еще опасный вампир выбрался далеко за границы своих владений.

Алекс замолчал. Повисла густая тишина. Я не смела ее нарушать: воздух пах средневековьем, кровью и гнилью.

Бархатный балдахин. Высокие опоры кровати, испещренные царапинами и вмятинами. На грязной постели лежит мужчина, темноволосый, поджарый, жалко скорчившийся, будто поза эмбриона способна спасти его от неизбежного. Тень падает на скуластое лицо Любовника, он поворачивается ко мне. Глаза распахиваются в неподдельном ужасе. Это обжигает меня, как удар плетью.

– Здравствуй, – шепчу я ему. С плеч соскальзывает тонкая ткань платья, ласкает кожу, теплую, живую.

– Нет…

Он вздрагивает, когда я силой заставляю его перевернуться на спину.

– Отпусти меня!

Я склоняюсь над ним, нежно целую в сопротивляющиеся, посеревшие от страха губы. Пока руки мягко скользят по его телу, пока я обещаю только любовь и сказку. Он чуть успокаивается, но его напряжение все еще ощутимо и пахнет сталью. Я опускаюсь сверху, потому что знаю, что он готов снова любить меня – глаза влажно блестят то ли от похоти, то ли от слез. Я держусь за опоры, считаю волны. Подо мной, прямо о мой живот, бьется теплое море, невидимое и мягкое.

Раз, два. Я знаю, чего он хочет, и мы будем вместе навеки. Потому что я всегда получаю то, чего пожелаю. Еще пять волн – я запрокидываю голову, ловлю воздух. Море делается темным, угрожающим, мне почти страшно. Его руки несмело ложатся на мою талию, сейчас он действует сам. Никакого насилия – лишь игра. Каждый раз забывает, что ждет впереди, а я не спешу напоминать.

Над глазами, глядящими в потолок, плещется водная гладь. Пальцы с наслаждением впиваются в мягкую кожу Любовника, из-под ногтей струится кровь. Я опускаю взгляд на него, и то, что я вижу, отвратительно: его красные щеки, остекленевшие глаза. Сжав губы, я смотрю на это жалкое существо, называющее себя че-ло-ве-ком, скулящее и бьющееся, пресмыкающееся и отупевшее от наслаждения бесчувственными фрикциями. Пальцы сильнее впиваются в плоть, и существо кричит, выкатив побледневшие, выцветшие от жара глаза. Я стараюсь отодвинуться, несмотря на теплое ощущение внутри. Грубые руки жестко притягивают меня к себе, как тянет лапой миску жадная псина.

Жадность достойна наказания.

Склонившись над ним, я задыхаюсь от горячего, как воздух в пустыне, дыхания, скалюсь. Страсть оборачивается ненавистью, и я впиваюсь зубами в загорелую кожу. Стоны сменяются долгожданным воплем боли и ужаса – я вырываю кусочек плоти, наслаждаюсь сладким вкусом, какой бывает у крови только после оргазма. Пища богов, если бы только боги могли себе это позволить. Я вгрызаюсь в плечо любовника, терзаю его, несмотря на дикие высокие крики.

По лицу мужчины бегут слезы; он обмяк, похолодел и скорчился на простыне, как ребенок. Я склоняюсь над ним, и на заросшие щетиной щеки падают алые капли.

Где-то внизу море лениво подбирает волну.

– Что это было? – Я постаралась скрыть замешательство, но это не особо-то получилось.

– Что-то вроде… – Алекс пожевал губу, – коллективного разума.

– Ты… ты это тоже видел?

– Конечно. – Он поболтал в бутылке напиток и осушил ее. – Сущность имаго как бы… не совсем развита. По идее, мы одарены многим: общим с Королевой разумом, телепатией, обостренными чувствами, да и много чем еще. Но из всего этого развиты только способность видеть в темноте и сверхслух. Две другие способности время от времени пробиваются… но больше похожи на радиоволны сквозь помехи: что-то слышно, но непонятно что.

– Имаго? Что это такое?

Алекс сделал неопределенное движение руками, ища слова. Он выглядел обескураженным, как будто пытался объяснить ребенку, что такое небо.

– Имаго… Так нас назвал один из вампиров в Книге Смерти, цикл нашего превращения очень похож на цикл насекомых.

Алекс вышел из комнаты. Я не отрывала взгляда от места, где он только что сидел. Все это смахивало на бред. Имаго… вампиры… Красивые девушки, которых насилуют чудовища… «Были ведь легенды о драконах, крадущих красавиц, – вспомнила я. – А чем эта хуже?» Алекс вернулся, держа толстую книгу, такую старую, что становилось страшно – как бы не рассыпалась в руках. Перед глазами замелькали пожелтевшие страницы; время от времени почерк менялся – видимо, Книга обретала новых хозяев.

– Мэриан Барлоу, Книга Смерти. – Алекс поморщился, глядя на интересный рисунок, демонстрирующий череп в разрезе. – Написана первым имаго, сумевшим сбежать. Так сказать, Мать-антипод. Барлоу передавала свой дар от человека к человеку. Историю Королевы она изложила в этой Книге, которую впоследствии продолжили ее «дети». Все они здесь, – Алекс обвел пальцем длинный путаный столбик имен, – и я теперь тоже. – В конце вереницы синели буквы, выведенные шариковой ручкой.

– Подожди, а откуда она у тебя? – Я отвела взгляд от осыпающегося фолианта и сердито посмотрела на Алекса. – Украл?

– У тебя обо всех изначально отрицательное мнение? – Он раздраженно закатил глаза.

– Не привыкла положительно думать о маньяках-убийцах.

– Я получил ее по праву, от другого имаго. Это долгая история. Я и моя девушка… – Алекс осекся.

Я неловко покашляла:

– Что?

– Сложно говорить. – Алекс вздохнул. – Однажды с Алисой у нас что-то не заладилось. Мы собачились и собачились, а потом я ушел. Провел ночь в баре… Напился в хлам. Заметил девушку, сидящую рядом за барной стойкой, мы разговорились. В общем, она вскружила мне голову, и я взял ее в туалетной кабинке.

– Фу.

– Я изменил той единственной, с которой хотел прожить всю жизнь. – Алекс нервно смял уголок странички и снова распрямил. – Эта девица располосовала мне горло и, пока я истекал кровью, свалила. Потом ты все знаешь: изменение предпочтений, режима, анатомии, психики. Я ничего не сказал Алисе, объяснил рану тем, что какой-то псих пырнул меня «розочкой» в шею. Обращение прошло тихо, временами я охотился, чтобы прокормиться, старался не попасться и выбирать в жертвы бродяг, а потом произошло то, за что я виню себя до сих пор. Приближалась спячка – момент, когда ты засыпаешь в коконе, чтобы завершить цикл превращения во взрослую особь. Алиса застала меня за тем, как я, голодный и полусонный, пил кровь из запасов – на охоту времени уже не осталось. Я набросился на нее, ранил, а Алиса, пытаясь защититься, ударила меня по голове шкатулкой. Я отрубился, и так закончилась прошлая моя жизнь. Когда я проснулся… ну, то есть когда я выбрался из кокона и сожрал его, то нашел Алису уже превращающейся в имаго. Она не знала, что с ней происходит, и просто сидела рядом с моей оболочкой, стараясь как-то нарушить ее целостность. Вместе мы отправились на поиски зацепок, способных что-нибудь объяснить, – сидеть на месте не позволяла какая-то внутренняя пружина. Знаешь это ощущение, будто тебе надо бежать – хоть куда, лишь бы двигаться, словно остановишься – и наступит смерть?

Я молчала. Конечно, это чувство не было знакомо мне, но иной раз что-то толкало идти быстрее по темной улице, заставляло судорожно перебирать ключи и в спешке царапать замок входной двери.

– В общем, после месяцев бесплодных поисков мы наткнулись на одну умирающую девушку. Таких страшных лиц, скажу я тебе, я не видел никогда: уже рассыпающееся, с высохшим левым глазом, рот щербатый, изуродованный. Она передала нам Книгу и рассказала обо всем, о чем знала – я и подумать не мог, что имаго настолько продвинулись в вековых поисках Королевы.

– Неужели ее так сложно отыскать?

Я не могла представить себе, как может остаться незамеченной девушка, которая сотни лет выглядит одинаково. Даже когда твоя знакомая на протяжении десяти лет никак не меняется, ты проникаешься шутливым подозрением и завистью… а тут? Невероятная красавица, не стареющая ни на морщинку…

– Королева умеет отводить глаза, – горько улыбнулся Алекс. – Ты никогда не видишь ее такую, какая она есть, не можешь даже разглядеть цвет глаз, волос, тон кожи. Какая она – бледная, смуглая или темнокожая? А глаза – зеленые, голубые, карие, серые? Ты видишь только размытый призрак, как если бы встретила на улице незнакомку и тут же забыла ее. В этом и есть самый ужас: ты даже не знаешь, как выглядит флакончик с ядом, который тебе необходимо уничтожить.

Алекс захлопнул Книгу и, отложив ее в сторону, взял стеклянную бутылочку. Выпив остатки одним глотком, он бросил ее; бутылка описала изящную дугу до стены и разбилась. Грязный пол оросили алые капли, а я ощутила смутный намек на тошноту.

– В общем, мы завладели книгой и знанием о том, кто мы такие. Я тут же влез в эту шкуру: мне переложили на плечи такую ответственность! Однако кое-что стало для нас с Алисой настоящим концом: в состоянии имаго наша любовь друг к другу исчезла, остались только привычка и привязанность. В Книге я прочитал об этом – последователи Барлоу именовали это «узами». Узы заключались между имаго и случайным человеком или другой особью – это что-то похожее на любовь, но извращенное, смешавшееся с потребностью иметь потомство, желанием убить и голодом.

– Ничем не отличается от настоящей любви.

– А ты любила?

– Нет.

Алекс пожал плечами, как бы говоря: «Ну и чего тогда об этом вообще говорить?» Я вспыхнула. Не любила никогда – и теперь уже не полюблю, лишь заключу узы с каким-то незнакомым человеком или вампиром.

– А как узнать, что ты… зауженный?

– Зауженный?! – Алекс горько рассмеялся. – В общем-то, ничего особенного не происходит: ты видишь ее или его, слабость в коленках, жажда, вдруг обо всем забываешь…

– Ты так говоришь, будто… – я замолчала.

Глаза Алекса влажно поблескивали и отсвечивали красноватым огоньком в свете лампы. Он встал с дивана и, взяв с комода один из газетных листов, присел рядом с осколками.

– Узы – чаще всего односторонний процесс. Ты как бы «зауживаешься», как ты выразилась, а этот узелок – нет. Ты вынужден чувствовать кого-то просто потому, что ваши организмы идеально подходят друг другу для размножения, но все это чушь: мы не можем размножаться, сколько бы ни спали друг с другом в каких угодно позах – да хоть зацепившись зубами за ветку оливы в полнолуние. Издевательство, по-другому говоря. Позднее зажигание.

Он поднял пару осколков и сложил на листок. Я наблюдала, как его длинные пальцы берут стекло, стараясь не пораниться, – поведенческие отголоски человеческой природы. Красивые руки, аккуратные движения. Я перевела взгляд на его лицо и испугалась: челка, нависшая над глазами, создала такую густую тень, что казалось, будто там ничего нет, кроме тьмы. Алекс встал, осторожно держа кулек с осколками, и перехватил мой взгляд.

– Так много информации, да? Я чуть не свихнулся, когда все это узнал.

– А что стало с Алисой? – не выдержала я, глянув на свои руки, лежащие на коленях. Даже не поднимая головы, я почувствовала, как Алекс напрягся.

– Она отказалась от еды, – ответил он. – Узнав, кем мы стали, она перестала питаться. Она сгорела очень быстро. Умерла, даже не впав в спячку.

Вот как? Ешь или умри – время сожрет тебя саму. Алекс взглянул в окно. Небо светлело, звезды меркли. На горизонте тлела вольфрамовой нитью узкая полоска рассвета, и я невольно залюбовалась этими теплыми красками. Как будто ночь и не наступала вовсе.

– На сегодня это все. Еда в холодильнике. – Алекс лег на диван и сложил руки под головой, словно собирался мирно вздремнуть. – Книга в твоем распоряжении. Захочешь уйти – я пойму, но все-таки расстроюсь. Умирать в одиночку, наверное, немного скучно.

– Почему ты думаешь… – Я пожевала губу, пытаясь подобрать слова. – Думаешь, что я поверю тебе? В твои слова… Они звучат как полная ерунда.

– Ты вольна верить во что угодно, – уклончиво ответил Алекс.

Он вздохнул и закрыл глаза. Тоненькой струйкой в комнату брызнул солнечный луч, и внезапно Алекс стал меняться. Его кожа приобрела сероватый оттенок; волосы поникли, прилипли к черепу, словно стали влажными, и потускнели. Веки, прежде тронутые романтичной тенью, почернели, губы покрылись сизым налетом. Превращение уложилось в несколько секунд, и вот на месте симпатичного мужчины лежит тело, мертвое, кажется, уже очень давно.

Я подошла к окну и сощурилась, впитывая осеннее солнце. Бьющий в глаза свет, прежде просто раздражавший, причинял боль, превратившись в миллиард иголочек, втыкающихся в кожу. Я подняла руку и подставила обжигающим лучам ладонь. Тонкая кожа между пальцами зарделась на свету. Я представила, как эти насыщенные краски тела – медовая желтизна глаз, блестящие черные волосы, мягкий румянец – все превращается в пыль, сыплющуюся из мелких разломов и ран. Пш-ш – ты становишься песочными часами, отсчитываешь собственное время до конца. Я отдернула руку от окна и отвернулась. Горло сдавил страх; мне показалось, что стены сжались, превратив квартиру в клетку. Я вышла в коридор, но контраст его темноты с солнечными лучами в комнате был еще страшней. И тогда я побежала.

Вниз по лестнице, на улицу. Свежий воздух сбил с ног – пошатнувшись, я зашагала вперед, не думая о направлении. Неотступное ощущение погони заставляло идти быстрее и быстрее, пока я наконец не бросилась бежать, поскуливая от ужаса. Прочь из спального района, мимо супермаркетов и людей, офисов, магазинов. Не глядя на светофор, я кинулась на проезжую часть и чуть не попала под колеса «форда». Водитель что-то крикнул мне вслед, а я, вздрогнув от звука его голоса и визга клаксона, мотнула головой. Быстрее, только бы убежать от невидимки, тянущего когти, простирающего надо мной костлявые лапы… Свернув в какой-то переулок и сбив с ног роскошную девушку в безумно дорогом платье, я понеслась дальше, унося за собой ароматы гниения и угасания. Какой-то нищий, прижавшийся к мусорным бакам, поднял взгляд воспаленных глаз, когда я пробегала мимо, и усмехнулся щербатым ртом.