Текст книги "Осознанность"

Не все издержки неосознанности являются сугубо личными. Знаменитый эксперимент повиновения властям Стэнли Милгрэма[24]24
  Стэнли Милгрэм (1933–1984) – американский социальный психолог и экспериментатор.


[Закрыть] объяснит нам, каким образом неосознанность может причинять людям боль{30}30
  Стэнли Милгрэм. Подчинение авторитету. М.: Альпина нон-фикшн, 2016.


[Закрыть]. Испытуемые должны были принять участие в эксперименте, где изучалось воздействие наказания на обучение. Всякий раз, когда «ученик» не знал ответа на вопрос, предполагалось, что учитель нанесет ему удар током. На самом деле никаких ударов током не было, но сами учителя ничего не знали об этом. Для пущей наглядности эксперимента проигрывалась запись убедительных стонов и мольбы о пощаде. Всякий раз, когда допускалась ошибка, испытуемые могли усилить удар током. К удивлению самого Милгрэма, обнаружилось, что шестьдесят пять процентов этих милых и вполне обычных людей, повинуясь инструкции экспериментатора/властей, применяли электрический разряд достаточной силы, чтобы убить ученика.

Это весьма краткое резюме сложного и противоречивого эксперимента. Здесь особенно важен поступательный характер действий. Если бы с самого начала экспериментатор попросил респондентов применить электрошок едва ли не максимальной силы, то вполне вероятно, что гораздо меньшее число испытуемых последовали бы его приказу. По-видимому, когда мы начинаем с малого, то после первого шага не думаем сомневаться в собственном поведении, пока, обернувшись назад, не поймем, как неразумно поступили.

Если мы обсчитали человека на пятьдесят центов, что будет, если мы обсчитаем его на доллар, на два, на пять? И так будет до тех пор, пока мы не поймем, что плохо поступили.

Раз мы погрязли в рутине повседневности и не принимаем никаких новых решений, то можем бездумно соблазниться поступками, которые в противном случае были бы неинтересны нам. К тому же неосознанность помогает нам ограничивать неприятные мысли.

Когда мои племянницы были маленькими девочками, одной четыре года, а другой – пять, я водила их кормить уток рядом с домом в Коннектикуте. На первых порах девочки боялись, но потом подружились с этими привлекательными созданиями. Вечером вся семья собралась вместе за обеденным столом. Я заказала утку. С глазами, полными ужаса, одна из моих племянниц спросила: «Тетя Элли, это та самая утка?» Я тотчас отказалась от своего блюда, так как не могла думать о живой утке и спокойно есть жареную. (Хорошо еще, что перед обедом мы не прогулялись по ферме.)

Причисляя «домашних животных» к одной категории, а «домашний скот» – к другой, мы можем есть мясо без всяких сомнений. Читатель книги поймет, как много мы теряем, относя свои мысли к разряду раз и навсегда установленных категорий. Впрочем, утки «спонсировали» наш семейный обед.

В некоторых американских домах престарелых весьма популярна «терапия реальности», хотя ей часто злоупотребляют. В рамках программы сотрудник персонала время от времени включает систему громкой связи и сообщает о некоторых актуальных событиях дня: температура за окном, день недели, произошедшие политические события и так далее. Чтобы проверить их восприятие реальности, позже пациентам задают примерно такие вопросы: «Какая сегодня температура?», «Какой сегодня день?». Те, кто не может ответить, чувствуют себя в замешательстве.

Но что представляет собой эта реальность? Для того, кто сидит весь день взаперти, температура за окном – это не более чем очередной курьез. А если каждый день похож на день сурка, то вряд ли имеет значение – вторник сегодня или четверг, первое или тридцать первое. Восприятие «реальности» с точки зрения персонала может повлечь за собой ошибочные диагнозы состояния здоровья пациентов, нежелание что-либо замечать, а значит, порождает заблуждения. Издержки определения неосознанности сквозь призму реального как в отношении пожилых, так и «ненормальных» рассматриваются в шестой и девятой главах.

Неосознанность ограничивает наш самоконтроль, так как мешает сделать разумный выбор. Рекламщики определенно потакают неосознанности. Однажды, когда я гуляла по Манхэттену, мое внимание привлекла большая вывеска на витрине сувенирного магазина, который вот уже двадцать лет как «ликвидировал» склад. Эта вывеска гласила: «Свечи, которые горят!» Я подумала, что это какие-то необыкновенные свечи, которые могут стать превосходным подарком, и решила зайти, чтобы не упустить такое выгодное предложение. Вдруг до меня дошло, что все свечи горят.

Лишь в условиях психологического стресса мы начинаем измерять глубину нашего творческого потенциала или колоссальные резервы жизненных сил, которые дремлют внутри нас.

Даже без рекламщиков, словно сговорившихся, чтобы люди жили неосознанно, мы часто ограничиваем собственный выбор. Крайне часто мы ограничиваем возможности выбора, виня в своих бедах определенные ситуации.

Подобные неосознанные обвинения резко сужают круг возможных решений. Вместе с психологом Элен Ньюмен мы изучали разводы в семье и выяснили, что люди, которые обвиняют в разрыве отношений своих прежних супругов, страдают дольше тех, кто видит возможные объяснения этой ситуации{31}31
  E. Langer and H. Newman, “Post-divorce Adaptation and the Attribution of Responsibility”, Sex Roles 7 (1981): 223–232.


[Закрыть].

Аналогичным образом, алкоголики, которые винят в своей проблеме свою же генетическую предрасположенность, отказываются от самоконтроля, который мог бы ускорить успешную реабилитацию. Когда мы придерживаемся таких односторонних объяснений, то чаще всего не обращаем внимания на информацию, которая противоречит им. Такое случается даже тогда, когда информация поступает от опытных терапевтов. В исследовании незрелых когнитивных установок и алкоголизма вместе с тремя коллегами мы нашли очевидное подтверждение{32}32
  E. Langer, L. Perlmuter, B. Chanowitz, and R. Rubin, “Two New Applications of Mindlessness Theory: Alcoholism and Aging”, Journal of Aging Studies, Vol. 2:3 (1988) 289–299.


[Закрыть]. Мы изучали алкоголиков двух видов: тех, кто в молодые годы был знаком с одним алкоголиком, и тех, кто был знаком с несколькими, причем поведение первых отличалось от поведения вторых. Мы предположили, что последняя группа придерживалась более здравого взгляда на вещи. Например, если ребенок был знаком только с одним крикливым и бессердечным алкоголиком, то он мог вырасти, полагая, что все алкоголики ведут себя так же. Если впоследствии тот же ребенок становился алкоголиком, то он вполне мог копировать его манеру поведения. Впрочем, если ребенку встречались разные алкоголики с разным характером, он вполне мог оценивать ситуацию с разных точек зрения и не бояться перемен.

Сначала нами были опрошены сорок два пациента реабилитационных отделений многопрофильных больниц, причем особое внимание уделялось проблемам детства (опрашиваемые и терапевты ничего не знали о нашей гипотезе). Затем мы сопоставили результаты интервью с терапевтическим прогнозом улучшений у пациентов. Те, кто успешно прошел терапию, практически всегда были участниками многоролевой модельной группы. Вполне возможно, что у тех, кто наблюдал только одну модель алкоголизма, сформировались настолько жесткие стереотипы, что возможности, которые предлагала им терапия, были просто неочевидны для них.

Поскольку мы склонны упрямо держаться за первую обнаруженную нами модель, то эту склонность можно изобразить более наглядно. В ряде классических исследований воздействия Einstellung, или ментальных установок, психологи Абрахам Лачинс[25]25
  Абрахам Лачинс (1914–2005) – американский гештальт-психолог.


[Закрыть] и Эдит Хирш Лачинс[26]26
  Эдит Хирш Лачинс (1921–2002) – американский математик.


[Закрыть] обнаружили, что коль скоро испытуемые могут решать арифметические задачки по шаблону, подавляющее большинство будет пользоваться именно шаблоном, причем даже тогда, когда можно найти более простое решение{33}33
  A. Luchins and E. Luchins, “Mechanization in Problem-Solving: The Effect of Einstellung”, Psychological Monographs 54, no. 6 (1942).


[Закрыть].

Проблема эксперимента заключалась в разных объемах воды в трех сосудах разных размеров. Например, респондента просили набрать сто литров воды. У него был сосуд А объемом двадцать один литр, сосуд Б объемом сто двадцать семь литров и сосуд В, вмещающий три литра. Согласно первому решению, участник эксперимента наполнял сосуд Б, а затем однократно вычерпывал из него воду сосудом А и два раза – сосудом В (127 – 21 – 3 – 3 = 100). Решение можно записать в виде следующей формулы: Сосуд Б – Сосуд А – 2Сосуд В. Испытуемым предлагались разные задачки, но решение всегда было одинаковым.

Однажды, когда они в совершенстве овладели этим каверзным решением, условия задачи немного поменялись. Теперь испытуемых просили набрать двадцать литров при условии, что в сосуд А вмещалось двадцать три литра, в сосуд Б – сорок девять литров, в сосуд В – три литра.

В данном случае тоже была справедлива формула первой задачки. (49 – 23 – 3 – 3 = 20). Однако существует более простой способ решения головоломки: нужно вычесть объем сосуда В из объема сосуда А (23 – 3 = 20). Супруги Лачинсы обнаружили, что восемьдесят один процент участников эксперимента воспользовались более сложной формулой и скорее всего не заметили решения. Интересно, что когда некоторым участникам раздавались бланки ответов с предупреждениями: «Будьте внимательнее» и «Не наделайте глупостей, решая следующие задачки», шестьдесят три процента испытуемых решали задачки бездумно и воспользовались более сложным решением.

К более пагубной потере альтернатив и контроля приводят повторяющиеся ошибки. После ряда экспериментов, где усилия оказались тщетными, многие из нас сдадутся. В известном исследовании психолога Мартина Селигмана[27]27
  Мартин Селигман (р. 1942) – американский психолог, основоположник позитивной психологии.


[Закрыть] и его коллег показано, что в дальнейшем эта ученая беспомощность обобщает ситуации, где по сути человек может научиться контролю{34}34
  M. Seligman, “Helplessness: On Depression, Development and Death” (San Francisco: Freeman, 1975).


[Закрыть]. Даже тогда, когда решения очевидны, неосознанное ощущение бесполезности мешает человеку переосмыслить ситуацию. Человек сохраняет пассивность в ситуациях, которые, в противном случае, могли быть улажены без лишних проблем.

Текущие реакции зависят от прошлого опыта, и он же мешает человеку контролировать себя. Если мы пригляделись бы к новым аспектам ситуаций, в которых оказываемся, то наверняка смогли бы избежать ученой беспомощности.

Впервые ученая беспомощность была продемонстрирована на крысах{35}35
  C. P. Richter, “The Phenomenon of Sudden Death in Animals and Man”, Psychosomatic Medicine 19 (1957): 191–198.


[Закрыть]. Когда их помещали в ледяную воду, они спокойно плавали на протяжении сорока-шестидесяти часов подряд. Впрочем, когда их не швыряли в воду, а удерживали на месте, пока они не прекращали барахтаться, происходило нечто другое. Крысы не плавали – они сразу же сдавались и шли ко дну.

Часто бывает так, что больницы для людей с хроническими заболеваниями, сами того не желая, учат их точно такой же беспомощности. Особенно печальные случаи наблюдаются в психиатрических лечебницах{36}36
  H. Lefcourt, as cited in Seligman, “Helplessness”.


[Закрыть]. Одну из палат такой лечебницы любовно окрестили «палатой безнадежных». Однажды в больнице начался ремонт, и пациентов этой палаты временно перевели в другую, где психически больные часто поправлялись и возвращались в социум. Все это время один из пациентов чувствовал себя хорошо. Однако когда ремонт был закончен, пациенты вернулись в «палату безнадежных». Вскоре этот пациент внезапно умер, хотя ничем не болел. С его точки зрения, название палаты заключало грозный смысл слов над вратами Дантова Ада: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

Как утверждал Уильям Джемс, едва ли не каждый из нас использует только самую ничтожную часть собственного потенциала{37}37
  W. James, “The World We Live In”, The Philosophy of William James (New York: Modem Library, 1953).


[Закрыть]. Лишь в определенных условиях психологического стресса или в определенных состояниях – безграничная любовь, религиозный фанатизм или храбрость осажденных – мы начинаем измерять глубину и полноту нашего творческого потенциала или колоссальные резервы жизненных сил, которые дремлют внутри нас. Между тем как неосознанность умаляет наш образ Я, сужает горизонт выбора и связывает нас пассивными стереотипами, она тесно взаимосвязана с этим впустую растраченным потенциалом. Как я упомянула во введении, это расточительство неожиданно предстало передо мной во всей красе, когда я проводила научные исследования со старшим поколением. Когда я работала с разными людьми и пыталась улучшить их жизнь, то в числе препятствий, которые нам пришлось обойти, как с пожилыми, так с их опекунами, были незрелые когнитивные представления о старости, которые сформировались у людей в молодые годы.

Незрелые когнитивные установки напоминают фотографии, где запечатлено не столько движение, сколько смысл. Когда ребенок слышит о чопорных, сварливых стариках, его память моментально схватывает увиденное. Сами старики ребенку малоинтересны. Позже, в пожилом возрасте, этот постаревший ребенок может ни разу не усомниться в своих взглядах. Даже теперь, когда в это представление были внесены некоторые коррективы, на этом фундаменте уже выстроено все его мировоззрение, и поэтому новой установке уже трудно сформироваться.

Чтобы проверить последствия этого раннего опыта, мы сравнили стариков, которые в возрасте до двух лет проживали с бабушкой или дедушкой, и стариков, которые жили с ними, когда им уже исполнилось тринадцать{38}38
  Langer, Perlmuter, Chanowitz, and Rubin, “Two New Applications of Mindlessness Theory”.


[Закрыть]. Мы предположили, что бабушки и дедушки двухлетних детей наверняка были сильнее и моложе, выглядели «крепче» бабушек и дедушек тринадцатилетних внучат. В таком случае чем моложе были участники эксперимента во время этих первоначальных контактов, тем позитивнее были их незрелые когнитивные установки, связанные с возрастом. В результате ожидалось, что они будут спокойнее относиться к своей собственной старости.

Участники этого исследования были выздоравливающими больными и пациентами домов престарелых, домов инвалидов, расположенных в городской черте Бостона. Их средний возраст составлял семьдесят девять лет. Мы призывали их вспомнить о прошлом с ностальгией, так как хотели выяснить: действительно ли в подростковом возрасте респонденты жили с бабушками и дедушками? Если ответ был утвердительным, то спрашивали: сколько им было лет, когда они переехали к ним?

Впоследствии эти респонденты находились под независимым наблюдением медсестер, которые ничего не знали о нашей гипотезе. Те пациенты, чьи ранние незрелые когнитивные установки сформировались в более юном возрасте, производили впечатление более толковых людей. К тому же они выглядели более активными и самостоятельными{39}39
  Вопреки расхожему стереотипу, счастье не зависит от возраста. Оно зависит от бдительности и самостоятельности. Таким образом, ни участники эксперимента, ни независимые оценщики не говорили, что они стали счастливее. Это показывает, что оценки были субъективными.


[Закрыть].

Этим результатам можно придумать другое объяснение. Тем не менее оно предполагает, что мы всегда можем хорошенько изучить свое предвзятое отношение к пожилым, которое формируется на протяжении всей нашей жизни.

Психологи пытаются пройти до конца тот путь, который наметили нам романисты. Одной из наиболее ужасающих картин пассивного и инфантильного существования является образ мисс Хэвишем из романа Чарльза Диккенса «Большие надежды». С того самого момента, как жених бросил ее в день свадьбы, время для нее остановилось, а разум помутился. Мы видим ее глазами мальчика Пипа, который не догадывается, какое несчастье и какой трагический склад ума довел ее до этого состояния:

В кресле, опираясь локтем на стол и склонив голову на руку, сидела леди, диковиннее которой я никогда еще не видел и никогда не увижу.

Она была одета в богатые шелка, кружева и ленты – сплошь белые. Туфли у нее тоже были белые. И длинная белая фата свисала с головы, а к волосам были приколоты цветы померанца, но волосы были белые. На шее и на руках у нее сверкали драгоценные камни, и какие-то сверкающие драгоценности лежали перед ней на столе.

Но я увидел, что все, чему надлежало быть белым, было белым когда-то очень давно, а теперь утеряло белизну и блеск, поблекло и пожелтело. Я увидел, что невеста в подвенечном уборе завяла, так же как самый убор и цветы, и ярким в ней остался только блеск ввалившихся глаз.

Я готов был закричать, но голос изменил мне{40}40
  Чарльз Диккенс. Большие надежды. Гл. VIII. СПб.: Азбука-классика, 2011.


[Закрыть].

Часть вторая
Осознанность

Глава 5
Природа осознанности

Наша жизнь – это то, во что ее превращают наши мысли.

– Марк Аврелий[28]28
  Марк Аврелий (121–180) – римский император и философ.


[Закрыть], «Размышления»

Когда Наполеон вторгся в Россию, то в глазах мира он был блистательным героем сражений, который в очередной раз испытывал свою счастливую звезду, отважившись выступить в поход против великана. Но под гордо реющими знаменами и императорскими орлами он вынашивал рискованный замысел – он поклялся заполучить Россию, завоевать ее любой ценой. Как пишет Лев Толстой в «Войне и мире», Наполеон не признавал альтернатив: его целеустремленность была абсолютной.

Наполеону противостоял старый русский медведь – генерал Кутузов, добродушный ветеран, который любил свою водку и привык спать на государственных совещаниях. Неравный соперник или это так кажется на первый взгляд?

Между тем как наполеоновская армия продвигалась вперед, Кутузов велел своей армии отступать и отступать снова. Наполеон продолжал наступление, уходя вглубь России – все дальше от линий снабжения. В итоге, что неизбежно должно было произойти по плану Кутузова, вмешался непобедимый союзник: генерал Мороз. Французской армии пришлось бороться с холодом, ветром, снегом и льдом.

Когда Наполеон наконец-то достиг своей единственной маниакальной цели, которой была для него Москва, то не нашел там никого, с кем мог бы сражаться. Все ушли. Русские подожгли свой священный город, приветствуя завоевателя. В очередной раз Кутузов сыграл роль мнимого побежденного.

Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос{41}41
  Лев Толстой. Война и мир. Т. 4. Ч. 2. Гл. XVII. М.: Лексика, 1996.


[Закрыть].

В этот момент, когда у Наполеона не оставалось другого выбора, кроме бегства – из горящего города, от зимы, – разумный старый генерал пошел в атаку. Он воззвал к матушке России, бросил призыв, которым с таким же успехом воспользовался Сталин спустя много лет. Он воззвал к народу, который должен был защитить свою землю, и в ответ на призыв ожила вся Россия. Против французов поднялись все, в том числе казаки, разъезжавшие по заснеженным степям. Тогда матушка Россия одержала победу, как и в следующий раз, когда ошибку Наполеона повторил Гитлер.

В характере Кутузова мы видим зарисовку основных признаков осознанного состояния сознания: (1) порождение новых категорий; (2) открытость новому знанию и (3) восприятие более чем одной точки зрения.

В любом случае, слепая маниакальная идея Наполеона отразила живой зеркальный образ – портрет неосознанности. Прежде всего, Кутузов умел адаптироваться: как правило, бегство городских жителей расценивали как признание поражения, но только не он – он расставлял ловушку. Во-вторых, его стратегия чутко отзывалась на весть о наполеоновском наступлении, хотя Наполеон, скорее всего, не обращал должного внимания на донесения о маневрах Кутузова. В итоге между тем как Наполеон воспринимал свое стремительное наступление и поход на Москву исключительно с точки зрения завоевания вражеской территории, Кутузов, в свою очередь, мог видеть, что «вторжение» в условиях зимы и затрудненных поставок продовольствия обернется горечью поражения.

Подобно тому как неосознанность вызвана неукоснительным соблюдением устаревших категорий, осознанность предполагает постоянное порождение новых. Категоризация и повторная категоризация, навешивание ярлыков сейчас и потом – все это подчиняет себе мир, чьи процессы хорошо знакомы даже детям. Они являются адаптивным и неизбежным элементом выживания в мире{42}42
  J. Bruner, J. Goodnow, and G. Austin, “A Study of Thinking” (New York: Wiley, 1956); R. Brown, “Words and Things” (New York: Free Press, 1958).


[Закрыть]. Значение творчества и подчинения в детском возрасте разглядел Фрейд:

Разве мы не должны прослеживать первые следы воображаемой деятельности с самого раннего детства? Наиболее любимым и наиболее диковинным занятием ребенка являются его забавы и игры. Разве мы не можем сказать, что в игре всякий ребенок ведет себя как писатель, что он творит свой собственный мир и, более того, расставляет предметы своего мира в новом порядке, который ему нравится?{43}43
  S. Freud (1907). “Creative Writers and Daydreaming”, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud, ed. J. Strachey, vol. 9 (London: Hogarth Press, 1959), 143–144.


[Закрыть]

Воссоздание, которое ребенок воспринимает всерьез, может стать забавным развлечением для взрослого.

Впрочем, в зрелом возрасте мы начинаем противиться созданию новых категорий. Как мы видели ранее, в конце концов, взрослые стремятся умертвить всякую игривость. Если я попрошу вас перечислить все сделанное вами вчера, то каким был бы ваш ответ? Задумайтесь об этом на минуту, а потом представьте себе, что сказали бы, если я предложил бы вам деньги за каждый пункт вашего ответа? Может быть, вы сначала разбиваете свой день на временные интервалы – завтрак, работа, обед, телефонные звонки? Например, многие люди скажут, что они «едят завтрак», а не «кусают, пережевывают и проглатывают кусочек тоста» и так далее, причем даже тогда, когда им предлагают вознаграждение за более подробное описание своих поступков.

Без психотерапии или психологического кризиса как мотивации прошлое редко переупорядочивается.

Время от времени мы можем вспоминать разные эпизоды прошлого, желая оправдать нынешнюю ситуацию или обиду, но нам редко приходит в голову мысль, что надо изменить порядок запоминания событий или впечатлений.

Представьте себе, что у вас есть хорошо знакомая супружеская пара – Элис и Фред. Иногда вы слышите, как они переругиваются между собой. Но вы не обращаете внимания: кто из супругов не ссорится? Вдруг вы услышали, что они собираются развестись. Вы припоминаете все факты, которые объясняют такой финал. «Я так и думал, вы же помните, сколько раз они скандалили? Их стычки были весьма агрессивными». В то же время вам говорят, что они недавно отпраздновали серебряную свадьбу. «Разве это не мило, – говорите вы себе. – У них такой крепкий брак; они почти никогда не ссорятся, а если вдруг и поссорятся, то всегда терпят друг друга». Тем временем как мы роемся в нашем хранилище воспоминаний, первоначальная категоризация увиденного остается одной и той же. В таком случае мы вспоминаем определенное поведение – ссору. Она может представляться нам агрессивной или забавной, но мы все равно называем ее ссорой. Мы не причисляем это событие к другой категории, но говорим, что вряд ли это была ссора, возможно, это были предварительные ласки супругов или любовные ролевые игры. Изначально поведение, определяемое как «ссора», может допускать несколько интерпретаций. Раз оно отложилось в памяти как ссора, то вряд ли оно будет причислено к другой категории, даже тогда, когда оно припоминается или вытесняется на задний план более яркими событиями.

Когда мы осознанно придумываем новые категории, то обращаем внимание на ситуацию и контекст. Если мне нужно отремонтировать высокий потолок, то долговязый помощник, возможно, справится лучше других. С другой стороны, коротышка ростом в сто пятьдесят семь сантиметров еще лучше сгодится для этой задачи, при условии, что он – альпинист, ничего не имеет против стремянок и так далее. Разрушение привычных категорий профессионализма и их замена более точными различиями будут полезным подспорьем для кадровика. В очень шумной рабочей среде толковый глухой программист может оказаться лучшим кандидатом на должность, чем человек с аналогичными способностями, но с хорошим слухом. Если условия труда предполагают длительное сидение за столом, то человек, прикованный к инвалидной коляске, может не возражать против такой малоподвижной работы в отличие от следующего кандидата. Простой перечень общих навыков, не зависящих от контекста, может скрыть эти и многие другие дифференцированные различия.

Более авторитетные мнения опираются на глобальные категории. Если мы захотим охарактеризовать крайне неприятного нам человека, то, как правило, одного эпитета будет достаточно. И наоборот, если нас заставят описать этого человека в мельчайших подробностях, наверняка найдется качество, за которое его можно ценить. То же самое можно сказать о предметах или ситуациях, и это один из способов изменить невыносимую ситуацию: можно попытаться найти хорошее, не обращая внимания на плохое. Например, представьте себе человека, который ненавидит зимы в Новой Англии. Но если он даст себе труд разграничить свои мысли, то вполне может обнаружить, что реальная причина его неприязни в том, что приходится носить сковывающую движения тяжелую зимнюю одежду. Хорошо утепленная куртка или более мощная печка в машине могут изменить его точку зрения. Или опять же представим себе супругов, как они стоят в магазине возле кондиционера и ожесточенно спорят друг с другом. Она не переносит жару, а он яростно возражает, что за все время пребывания в офисе заработал «простуду из-за кондишена». Может быть, воздух в офисе слишком сухой, а на чердаке дома нужно установить вытяжной вентилятор, и так далее. Разумный взгляд на вещи может не предусмотреть всего, что нужно для компромисса, но опять-таки это возможно. В любом случае, он может значительно сбить накал конфликта. Как мы увидим позже, будь то в семейной обстановке, на рабочем месте или в сфере предрассудков, новые осознанные различения и дифференцированные категории могут выровнять путь, по которому мы идем.

Как только мы осознанно воспринимаем точки зрения, отличающиеся от нашей, то начинаем понимать, что существует столько точек зрения, сколько наблюдателей.