Текст книги "Люблю больше всех – больше всех ненавижу (Анна Козель, Саксония)"

Елена Арсеньева
Люблю больше всех – больше всех ненавижу
(Анна Козель, Саксония)

У него никогда не было меньше трех женщин сразу. Не в одной постели одновременно, Боже избавь, – таких излишеств он не любил, хотя справиться с тремя женщинами было для него плевое дело, при его-то силище, – а в жизни. Само собой жена – куда от нее деваться? Ну и две, а то и три фаворитки. Обычно дамы знатного происхождения, хотя, сказать по правде, не брезговал он и простолюдинками, а также военной добычей.

Скажем, однажды, когда он отправился из Дрездена в Варшаву, при нем находились три дамы (кроме жены, которая путешествовала в отдельной карете, останавливалась в отдельном доме и мужа видела только издалека): любимая женщина – Аврора Кенигсмарк, затем женщина, которая очень сильно его забавляла в постели, – фрейлейн Ламберг, и женщина, которая придавала экзотический налет его страстям, – пленная черкешенка, носившая почему-то фамилию Шпигель (так звали человека, который подарил ее Августу). В Вене же он оставил свою официальную, так сказать, но уже несколько поднадоевшую ему куртизанку фрейлейн Кессель, удачно выдав ее замуж за весьма высокопоставленного человека. Кстати, крошку Ламберг он тоже потом выдал замуж – за своего камердинера, который получил за это дворянство и чин полковника. Черноглазую Шпигель он тоже за кого-то пристроил. Аврора Кенигсмарк замуж, правда, выдана не была, но родила сына, который стал в свое время маршалом Франции и был известен под именем Мориса Саксонского, а сама пожизненно находилась на очень, очень щедром содержании у бывшего любовника.

С ними со всеми – и со многими другими – он расстался ради женщины по имени Анна фон Гойм. Ее этот человек, саксонский король Август Сильный, любил, по его собственному признанию, больше всех других, однако ее пуще всех других он и возненавидел, и отомстил ей за то, что она превратила его любовь в ревность, поистине по-королевски – щедро, безудержно, безоглядно.

Августа Сильного часто сравнивали с Макиавелли. У него была такая же непостижимая натура. Правда, там, где Макиавелли брал хитростью, Август любил продемонстрировать доблесть порой бессмысленную, но, безусловно, тешащую его непомерное тщеславие. Так, однажды он вскарабкался на лошади по винтовой лестнице на верхнюю площадку дрезденского замка. История, впрочем, умалчивает о том, спустился ли он верхом, или несчастное животное как-то свели и без него, а то и просто пристрелили и сбросили вниз, во двор… От этого человека всего можно было ожидать. Он был хитер, коварен, да, но мало задумывался о конечных последствиях, к которым могли бы привести его поступки!

Вообще такая небрежность к жизням окружающих частенько характеризует королей, которые превыше всего ставят исполнение своей сиюминутной прихоти. Вот таким же – подчиненным влиянию минуты, влиянию прихоти – был и Август Сильный. И самой сильной его прихотью была страсть к Анне фон Гойм.

Рассказывают, что, когда Август Сильный первый раз пришел к Анне, в одной руке у него была подкова, которую он при ней сломал, а в другой – мешок с сотней тысяч талеров. Таким образом он демонстрировал, что готов добиваться этой женщины силой и деньгами. Насчет силы все понятно из его прозвища, данного, кстати, не случайно. Он спокойно мог согнуть серебряную тарелку, сломать подкову и двумя пальцами поднять с земли большое, длинное и тяжелое ружье. Мешок с деньгами стал неким символом их будущих отношений, потому что если со стороны Августа была неистовая страсть, то Анна просто-напросто расчетливо продала себя королю.

Себя и свое тело, которому очень неуютно было в постели законного супруга. Анна была страстная двадцатитрехлетняя женщина, а барон фон Гойм – старше ее на двенадцать лет. Дело было не в его летах, а в темпераменте, вернее, в полном и окончательном отсутствии такового. Уже через год после свадьбы Анна заявила, что хочет жить отдельно, и написала мужу: «Если Вам мои манеры и поведение кажутся невыносимыми, то могу Вам сказать, что испытываю те же чувства в отношении Вас, и создавшееся положение приводит меня в такое отчаянье, что я уже не раз хотела бы умереть. И я не вижу другого выхода из создавшейся ситуации, кроме как, если на то будет Ваше согласие, расставание, и чем быстрее, тем лучше…»

Что ж там за манеры и поведение такие были, которые казались невыносимыми ее супругу? Да что иное тут могло быть, кроме как неудержимое кокетство…

Анна была поистине красавица. Причем природная красота и грация сочетались в ней с мужским умом, силой характера и решительностью. Современник пишет, что у нее было овальное лицо, прямой нос, маленький рот, удивительной красоты зубы, огромные, черные, блестящие, лукавые глаза. Походка ее всегда была грациозна, а смех – чарующим и способным пробудить любовь даже в самом холодном из сердец… «Волосы у нее были черные, руки и плечи – само совершенство, а цвет лица – всегда натуральный. Фигуру ее можно было сравнить с произведением великого скульптора. Выражение лица у нее было величественным, а в танце она была непревзойденной».

И вот как-то раз сам Гойм, восхищенный внешностью жены, затеял спор о том, что его дорогая баронесса превосходит всех придворных дам в красоте и грации. С этим не был согласен князь фон Фюрстенберг, увлеченный какой-то другой дамой. Он поставил 1000 дукатов против Гойма. А в качестве третейского судьи был призван сам король. Вот тут-то он и присмотрелся к придворной даме своей жены, тут-то и пришел в ошеломляющий восторг, тут-то и назвал ее первой красавицей, после чего и возникла любовная связь между Августом и баронессой…

Август влюбился до полусмерти. Он отправился к барону фон Гойму и прямо заявил ему, что отныне его жизнь и смерть зависят от обладания Анной, и говорил так, описывал впоследствии Гойм, как будто был околдован ею. Разумеется, барон уступил. Позднее он писал одному своему приятелю: «Все, что со мной произошло, я мог представить себе заранее, учитывая все пороки Его Величества в полном соответствии с его прежними оргиями и адскими злодеяниями, о чем я прямо и заявил, однако без какого бы то ни было эффекта. В результате его деяний не было ничего, кроме бесчестья и ущерба. За свое согласие она получила 12 000 талеров, множество серебряных изделий и драгоценностей, кроме многого другого, уже потраченного на нее и ее близких, чтобы заткнуть им рты. Они утверждали, что она покинула отцовский дом, чтобы продолжать свое победоносное любовное шествие при Его Королевском Величестве».

Сам фон Гойм уверял, что ничего не получал от короля, однако ему втайне было выплачено Августом 50 000 талеров.

Итак, один мужчина продал женщину, второй ее купил, ну и сама она получила свои комиссионные…

22 января 1705 года Гойм подал в оберконсисторию иск о расторжении брака, и в нем, а также во всех других имевших отношение к процессу бумагах речь идет только об отвращении жены к мужу, без какого-либо более подробного разъяснения. В иске выдвигалось требование полного расторжения брака, а в дополнение – требование запретить «злонамеренной грешнице» когда-либо вступать в брак. Молодая женщина ни под каким видом не хотела возвращаться к своему супругу и поспешно заявила, что лучше предпочла бы завтра же умереть…

Бракоразводный процесс еще длился, а Август уже осыпал свою любовницу подарками: она стала получать вино, мебель, дома, турецкие ковры… Вручил и 30 000 талеров деньгами. Вообще в отношениях Анны с королем причудливым образом уживались страсть и расчетливость: с одной стороны, она бешено ревновала его и громогласно требовала, чтобы он окончательно расстался со своей прежней возлюбленной княгиней фон Тешен, а с другой – столь же громогласно требовала для себя полное содержание в 15 000 талеров, которое до сих пор получала княгиня. Но это бы ничего… Чуть ли не с первого дня отношений с Августом Анна взяла с него торжественное обещание, что после смерти королевы она займет ее место, а дети, если они родятся, будут признаны законными детьми Августа.

Король в полном смысле слова сошел по ней с ума. Наверное, ему в самом деле нужно было встретить женщину, которая была бы прекрасна, как Анна, страстна, как Анна, и в то же время холодна, как Анна. Все другие дамы слишком сильно в него влюблялись. Оказывается, он только и ждал, чтобы из господина сделаться рабом! Анна разгадала его натуру. Доводя его до изнеможения своей неутомимостью и изобретательностью в постели, она, лишь оторвав голову от подушки, принимала холодновато-пресыщенный вид, и Август был готов на все, чтобы стереть пренебрежительную гримаску с ее прелестного лица. «На все» прежде всего означало – на все мыслимые и немыслимые расходы, титулы и подписание самых безрассудных в мире обещаний, к числу которых относился, например, вот такой документ: «Мы из достаточно веских и особых соображений, по примеру королей Франции и Дании, а также других европейских властителей, признаем ее (т. е. баронессу) нашей законной супругой и при этом обещаем помогать ей всеми возможными способами, а также сердечно любить ее и всегда оставаться ей верными…» Выглядит как фактическое обещание возвести Анну на трон, буде умрет королева.

Разумеется, баронского титула для морганатической супруги Августа было недостаточно, и в феврале 1706 года Анна стала графиней фон Козель. Кроме того, теперь к ней надо было обращаться «Ваша светлость». А чтобы подчеркнуть ее высокое положение перед всем белым светом, специально для нее на Кляйнен Брудергассе был построен дворец, к которому от королевского замка через танцевальный зал проложили проход. С обеих его сторон были поставлены часовые, и пользоваться этим путем могли только король и сама Анна.

Примерно с того же времени все деньги, которые король до сих пор тратил на княгиню фон Тешен и прочих красоток, стали поступать Анне. Август не тронул только деньги Авроры Кенигсмарк – ради Мориса, графа Саксонского, которого он хоть и не признал своим законным сыном, но не оставлял покровительством всю жизнь, до самой смерти. Однако Анне и так более чем хватало. Она получила поместье Пильниц, виноградник, права на медицинское обслуживание при дворе, на получение рыбы из придворных прудов, на получение строительных материалов из королевских лесов, а из сокровищницы короля – драгоценной утвари: столов, зеркал, шалей, гобеленов, турецких ковров, кружев, драгоценностей, а кроме того, что было ей важней всего, огромных сумм наличными.

Оно и понятно, наличные требовались. Все-таки у нее был большой двор, к которому принадлежали юноши-пажи самых благородных фамилий. Анна регулярно выходила на прогулки в Большом Саду, построенном по проекту самого Августа, играла и гуляла здесь, а также преследовала короля, когда он удирал от нее после слишком непродолжительного визита. Новоиспеченная графиня постоянно требовала у короля денег и стоила Августу столько же, как утверждает Лоэн, сколько целая армия. Она давала взаймы значительные суммы знатным господам с весьма сомнительной репутацией, а затем ей приходилось участвовать в длительных судебных процессах и нести большие убытки…

Анна постоянно сопровождала Августа. Смелая и искусная наездница, истинная амазонка, она к тому же великолепно стреляла из пистолетов и из ружья, из лука и из арбалета. Она была единственной женщиной, которая принимала участие в путешествиях Августа и в его поездках на охоту. Анна участвовала во всех соревнованиях по стрельбе, а 1 августа 1707 года, например, стала чемпионом и получила в качестве награды подзорную трубу из слоновой кости и денежную премию… в 7 (!) талеров.

Говорят, когда женщина совершенна, это начинает утомлять мужчину. Не то чтобы Август так уж сильно утомился… просто захотелось немножко отдохнуть. Именно так он и сообщил своим министрам, когда из Пильница, где он проводил лето у графини, тайно отправился в увеселительное путешествие в Голландию: «чтобы отдохнуть от забот, которые уже давно одолевают меня». Анна тем временем была всецело занята новорожденной дочерью, появившейся на свет полгода назад.

Отдушиной для отдохновения король избрал танцовщицу мадемуазель Дюпарк из Брюсселя.

Классическая картина! Обремененная малюткой жена (Анна совершенно искренне считала себя теперь женой короля, несмотря на то что обвенчаны они не были и вообще где-то там, в Дрездене, имела место быть ее величество королева!), муж, который вдруг рванул на сторону, ну и танцорка…

Август, впрочем, напрасно рассчитывал, что ускользнул из-под присмотра Анны. Она очень скоро получила не только сведения об этой поездке, но полные и несомненные доказательства его неверности.

Надо сказать, она сохранила присутствие духа. Анна прекрасна знала, что ей не стоит принимать всерьез интрижки Августа с дамами такого типа, как Дюпарк: бесцветными блондиночками. Сама-то Анна привязала к себе короля своей совершенной красотой, о которой наперебой и весьма восхищенно упоминали чужеземные визитеры! Но дело было не только в красоте, а еще в уме и остроумии. Впрочем, у нее не хватило чувства юмора пропустить мимо ушей, когда один священник осмелился назвать ее саксонской Вирсавией[1]1
  В Ветхом Завете Вирсавия – супруга царя Давида и мать царя Соломона. Давид воспылал к ней любовью при жизни ее мужа, Урии Хеттеянина, и женился на ней после того, как Урия был убит во время сражения, коварно посланный Давидом в самое опасное место. Вирсавия заручилась дружбой пророка Нафана и с его помощью добилась возведения на царский престол Соломона, который был помазан на царство после смерти Давида.


[Закрыть]. Сказать по правде, она была вне себя от ярости.

Когда в 1709 году в Дрезден прибыл с визитом датский король, он тотчас обратил на Анну особое внимание, и она стала центральной фигурой всех устраиваемых им балов. Ее усыпанное бриллиантами платье сияло ярче, чем платье королевы. А на устроенном у нее во дворце балу она сама принимала гостей короля. Ее величество была задвинута в какой-то пыльный угол и могла вволю скорбеть там о своей несчастной судьбе. А между тем у Анны не было ни минуты свободной от удовольствий.

В одном из праздников она участвовала в представлении, одетая Дианой, в окружении тридцати шести валторнистов ехала в открытой карете, запряженной двумя белыми оленями. А три дня спустя на охоте она появилась одетая французской крестьянкой.

Ей все было к лицу, любая одежда, любой наряд!

Понятно, что король не пропускал ни одной ночи, которую мог бы провести у нее, и Анна снова забеременела. После рождения второй дочери жизнь ее долго висела на волоске, однако ее сильная натура победила, и вскоре она уже принимала депутацию саксонских прелатов, знати, представителей города и других высших слоев общества и просила их быть крестными ее ребенка. В результате же получила «на зубок» 4000 талеров.

Обе девочки были признаны «законными королевскими дочерями и высокородными графинями».

Каждая женщина, которую король пускает в свою постель и после этого не гонит прочь от себя, а осыпает благодеяниями, рано или поздно начинает о себе слишком много мнить. По сути дела куртизанки (ну ладно – просвещенные куртизанки), они вдруг непременно желают играть выдающуюся политическую роль в своей стране и влиять на управление ею. То есть быть ближайшими советниками, вернее, советницами своих любовников.

Во Франции такой «советницей» стала мадам Помпадур, ну а в Саксонии – графиня Козель. Она была горда, отважна, в ней было много мужских черт характера. А кроме того, она отлично понимала, что успехи Августа на королевском поприще гарантируют ее собственные успехи как его фаворитки, матери его детей и будущей супруги.

Порой взгляды графини Анны на политику были наивны и слишком категоричны, но часто весьма разумны. Однако ей не хватало дипломатичности. К примеру, фаворит Августа, его премьер-министр Флемминг настаивал на размещении королевской резиденции в Польше, и Август был полностью согласен со своим фаворитом. Анна пыталась убедить короля не делать этого. Разумно утверждая, что Августу нечего делать в Польше, нечего надеяться на то, что его сын будет ему там наследовать, Анна не стеснялась в выражениях. И это просто обижало ее оппонентов, восстанавливая их против нее.

Например, в одном из писем Анна так формулировала свою точку зрения по польскому вопросу: «Должно быть, поляки дураки, если они терпят такого неудачливого правителя, как король… Кроме того, король хочет принести в жертву своего сына и ради напрасных и необоснованных надежд хочет обратить его в католичество… Ведь если король возьмет кронпринца с собой в Польшу, что он намеревается сделать, от него отвернутся англичане, французы и все протестантские князья Германии. А католические князья морочат ему голову, утверждая, что, если его сын перейдет в католичество, перед Августом откроются огромные возможности в Германии. Но все это химеры».

Еще Анна считала, что нельзя доверять и русским, и так же высказывалась против Венского двора, подозревая, что он преследует только свои интересы. К австрийцам она вообще относилась настороженно и выступала против графа Вакербарта, который по ходатайству Флемминга был назначен министром и всюду совал свой нос, ища только свою выгоду и полностью поддерживая политику Венского двора. Флемминг взял своего протеже под защиту, и их отношения с Анной обострились. Однако если не получалось с Флеммингом, то на других министров графиня вполне распространяла свое влияние. Стараясь по-женски уберечь своего мужчину от неразумных поступков и ради этого ссорясь с влиятельными людьми, она писала: «Я люблю короля совершенно бескорыстно, и его репутация значит для меня больше, чем моя собственная». И, между прочим, после того как армия Карла XII была разбита и он неожиданно с небольшой свитой посетил Дрезден, именно она дала Августу совет взять короля в плен, как это сделала когда-то герцогиня д’Этамп, фаворитка французского короля Франциска I.

Шло время, и честолюбие Анны росло. Теперь ей мало было быть графиней, она мечтала о титуле герцогини Герлицкой. Король, обиженный на ее амбициозные выпады против своей политики, тянул с предоставлением этого титула, и Анна начала понимать, что любовь его не вечна, что в один далеко не прекрасный день ее может постигнуть участь отвергнутой…

Она была умна. Иллюзии насчет «гарантийного письма» рассеялись. Король есть король, он волен не только в собственных поступках, но и в жизни и смерти своих подданных! Не стоит слишком пылко мечтать о короне, нужно взять от жизни все, что она дает сейчас. И Анна старалась разбогатеть еще больше благодаря королевским милостям.

Но это не значило, что она вульгарно вымогала у него деньги. Графиня пыталась использовать в свою пользу те достижения и прибыли, которое обещало развитие ремесел, торговли, науки. Ее очень интересовали опыты Бёттигера, основавшего впоследствии производство фарфора, она даже оборудовала для него лабораторию в своем Пильнице. Анна собирала рецепты алхимиков, от придворного аптекаря получала различные снадобья для «химических изысканий» и наняла собственных лаборантов. Результат ее изысканий позднее обнаружили в шкатулке – это были «два железных гвоздя с вкраплениями золота и серебра», которые Август взял себе.

После одного из своих визитов в Варшаву, когда она получила новые доказательства неверности короля, при посредничестве некоего полковника фон Ратцау вступившего в связь с Генриеттой Дюваль, Анна отправилась в Голштинию к своим родителям и депонировала в банк Гамбурга тридцать один большой ящик с различными ценностями.

И все же Анна надеялась на лучшее. В мае 1712 года она появлялась на прогулках в Карлсбаде, куда сопровождала короля, окруженная толпой придворных и лакеев, «разодетая и красивая, как греческая Венера», и преследуемая, как всегда, многочисленными поклонниками, на что король, видя среди них нескольких аббатов, язвительно отозвался о ее кокетстве с «маленькими воротничками». Но при дворе множились сплетни о ней, об охлаждении к ней короля… Их собирала и распространяла самая опасная придворная интриганка, фрау фон Глазенапп, сестра прежней фаворитки Августа княгини фон Тешен. Анна была вспыльчива, легко впадала в ярость, пыталась выяснять отношения с королем, который то шел ей навстречу, то пытался искать развлечений на стороне…

В 1712 году, когда Анна должна была вот-вот родить третьего ребенка, она добилась от Августа юридических гарантий своего положения, «что она, а также ее наследники могут беспрепятственно владеть всем тем, что значится в перечне недвижимого имущества, а также всем движимым имуществом, которое она имеет теперь, а также всем тем, что может быть пожаловано ей Нашей Милостью в будущем. Без оговорок она может пользоваться этим и в дальнейшем, так же, как и ее наследники, не внося за это никакой платы, в том числе и в случае утраты. А также обладать полной властью над всем этим и по желанию продать, обменять или, другими словами, рассматривать как наследное имущество и иметь возможность завещать кому угодно и т. д.». Одним словом, по данному документу все дары короля навечно оставались в семье графини. Август был обязан заботиться о будущем благополучии и нормальном обеспечении ее самой и «ее с Нами общих детей». А графиня должна была «быть полностью и совершенно спокойной во владении как своим, так и пожалованным ей Нами имуществом, никогда и никому не давать отчета в его использовании, ни Нам, ни Нашим наследникам, ни будущим членам правительства, и что никто не смог бы опротестовать любое ее распоряжение касательно этого имущества и т. д.».

То ли письменные гарантии подействовали, то ли после родов Анна и впрямь так разительно похорошела, как о том свидетельствуют современники, однако ее власть над королем не только не ослабела, но и еще пуще упрочилась. Придворные были счастливы малейшим знаком ее внимания и с гордостью обменивались письмами, где хвастали визитами графини Козель. И вдруг…

На день Св. Михаила в 1712 году Анна с Августом были в Лейпциге, и здесь появились первые признаки охлаждения с его стороны. Как пишет в своем письме некая придворная дама, король купил графине всего несколько метров материи; она поселилась с ним, он ужинал у нее, «однако вечером он сказал ей «Спокойной ночи!» и удалился, одним словом, уверяю Вас, любовь пошла на убыль, и, да будет на то Божья воля, скоро с ней будет покончено».

Такие сплетни распространялись частенько, вообще интриги постоянно сопровождали Анну, и до сих пор, уже почти восемь лет, графине удавалось успешно противостоять им. Ее положение нельзя было сравнить с положением других фавориток Августа – Кенигсмарк, Эстерле, Тешен. Они были для него всего лишь любовницами, тогда как Анна была названа его супругой, дети других были бастардами, а ее – официально признаны. Однако она приобрела много могущественных противников, а еще напрасно, конечно, она отпустила Августа в Варшаву, где интриганы смогли развернуться вовсю, выставляя свои интриги против Анны как заботу о государственном благе. Мол, чтобы поляки не чувствовали себя обиженными пренебрежением к ним короля, он должен иметь не только любовницу из Саксонии, но и любовницу-польку. Августу тотчас представили некую графиню Марию-Магдалину фон Денхоф.

Анна узнала об этом, но, вместо того чтобы ринуться в Варшаву, непонятным образом начала медлить, улаживать какие-то имущественные дела… К тому же здоровье ее ухудшилось… Раньше она была склонна видеть подвох в самых искренних и пылких письмах Августа, теперь же, словно околдованная, верила откровенной и грубой лести короля, который не затруднялся изобретением новых любовных объяснений, а изо дня в день писал одно и то же: «Если бы я мог этим письмом сокрушить все преграды и преодолеть все расстояния между нами, я бы тотчас так и сделал!»

Когда доброжелатели пытались предупредить ее, она в ответ только смеялась. Ее уверяли, что она просто забыла свойственное Августу лицемерие и необыкновенную способность скрывать свои настоящие чувства, она преувеличивает свое влияние на него, и это делает ее чересчур беспечной, а ведь ей больше нечего на него рассчитывать, и в любой момент она может получить отставку. А то, что Август засыпал ее нежными письмами, может говорить только о том, что он имеет обыкновение удваивать свою нежность, чтобы нанести удар.

Анна никого и ничего не слушала. В ее поведении было что-то фатальное, с чем невозможно бороться. Она до сих пор повсюду сопровождала короля, не оставляла его ни на одну ночь, ни на один день. А теперь, когда решалась ее судьба, вернее, когда судьба висела на волоске, Анна, казалось, чувствовала себя усталой, пресыщенной и хотела только, чтобы ее оставили в покое.

Она напрасно потеряла очень много драгоценного времени, а когда собралась наконец отправиться в Варшаву, было уже поздно. И в начале июля 1713 года между придворными начали ходить такие письма: «Кажется, с графиней фон Козель покончено, однако еще не ясно окончательно, как с ней быть, так как у нее в руках та самая грамота и она может жить, как ей хочется. Ясно только, что больше никаких дел с ней вести нельзя…»

Теперь сплетни, которые клубились вокруг Анны, были самого низменного свойства. Раньше на нее ополчались за полновластие – теперь ей стали приписывать любовные похождения. Один из врагов Анны, министр Левендаль, уверял, что Анна имела виды на одного своего молодого и красивого придворного, а потому помешала его женитьбе на одной из дочерей Левендаля.

«Я не так уж любвеобильна, – отвечала на это Козель, – и я всегда достаточно осторожна, чтобы иметь при себе свидетелей (во время визитов указанного дворянина).

В конце концов, невозможно запретить мужчинам влюбляться, однако можно проследить за реакцией женщин, а затем прийти к выводу, что они ни в чем не виноваты, так как не давали мужчине поводов для возникновения интриги, тем более для тайного свидания.

Черт бы меня побрал, если бы я не сторонилась мужчин так, как я это делаю. Ведь они созданы только для того, чтобы соблазнять бедных женщин, а я уже достаточно стара, чтобы претендовать на соблазнение ими…»

Она могла оправдываться сколько хотела, ей никто не верил.

Письма от короля прекратились, а новости, окольными путями доходившие из Варшавы, стали совсем уж тревожными. И графиня летом 1713 года в конце концов решилась поехать туда. Хотя она и объявила, что собирается в Гамбург, чтобы купить там дом, ее противники догадались об истинной цели поездки и сумели убедить короля, больше не питавшего к ней никаких чувств, задержать ее. Вдобавок Анна и сама слишком задержалась во Вроцлаве. Там ее и застали посланные королем ей навстречу в сопровождении гвардейцев камер-юнкер Монтаргон и подполковник Де Лаэ и передали ей приказ возвращаться в Дрезден.

Вышел грандиозный скандал. Графиня не хотела подчиняться и позднее от всей души сожалела, что не воспользовалась пистолетом, дабы проложить дорогу в Варшаву. Однако в конце концов она сдалась и в сопровождении своей обезоруженной свиты повернула обратно, в Дрезден. Но и оттуда ей пришлось убираться.

Ее карьера фаворитки была окончена. Король больше не хотел ее видеть, а его новая страсть, мадам Денхоф, нипочем не хотела перебираться в Дрезден до тех пор, пока там будет находиться Козель, так как она опасалась за свою жизнь. К тому же графиня часто угрожала самому королю, если он будет ей неверен.

Анна получила приказ отправиться в Пильниц.

Услышав, какая участь ей угрожает, она пришла в неописуемую ярость, изругала короля на чем свет стоит, начала кричать: «В какой помойной яме он теперь сидит?», намекая на Денхоф, о которой ходили сплетни самого скабрезного свойства. Анна кричала, что, связавшись с такой особой, он потерял всякую честь и репутацию, а потом начинала рыдать, вспоминая, как они с Августом были счастливы в любви, как много он для нее сделал, как клялся ей в вечной верности, как много радости они доставляли друг другу, какую любовь она к нему испытывала и как невероятно жестоко он с ней поступил.

И снова начинала упрекать его в неблагодарности, в лицемерии…

В конце концов к ней явился Флемминг, показал приказ короля и пригрозил насильственной высылкой, если графиня не уедет в Пильниц добровольно.

И вот в один печальный вечер после Рождества Анна покинула Дрезден, и весь двор мог наблюдать за ее отъездом…

Конечно, Анна покорилась только внешне. Она ломала голову, как бы вернуть милость короля, как бы изгнать ненавистную соперницу и отомстить интриганам, которые, она не сомневалась, и восстановили против нее искренне любившего ее Августа.

Чтобы воротить его любовь, Анна испробовала все мыслимые и немыслимые магические средства: приказывала варить приворотные зелья и произносить заклинания, чтобы «наслать напасть» на своих врагов…

Не веря в бесповоротность своего изгнания, Анна писала матери, что король сетует на свою судьбу, так как попал в руки непорядочных людей, которые думают только о своей выгоде, в то время как она, возможно, единственная, кто принимает все это близко к сердцу, потому что любит его больше, чем себя, и никогда в жизни не забудет его…

Через шпионов, засланных в Пильниц, при дворе вскоре узнали о речах графини, доносили, что она готовит заговор против короля.

Слухи о таких разговорах доходили до Анны, и в одном из своих писем к родным она с горечью упоминала, что ее обвиняют в самых немыслимых вещах, что она якобы «самая изощренная ведьма и колдунья», что каждый день она напивается вдрызг, что все, кто к ней приходит, либо ее любовники, либо чародеи, что у нее есть яды, чтобы отравить кого угодно, – короче, ей приписываются все возможные и невозможные пороки.

А между тем король, который был щедр с теми, кого любил, и мелочен до скупости с теми, к кому охладел, предписал своим министрам заставить графиню Козель возвратить переданные ей ранее важные документы, например, жалованную грамоту Августа и две связки писем Авроры Кенигсмарк. Анну также пытались убедить продать ее дрезденский дворец, который ей больше было не под силу содержать.

Однако Анна не думала сдаваться. Она потребовала 200 000 талеров за свои поместья и дома и разрешения жить там, где захочет, а потом предупредила, что обвести вокруг пальца ее не удастся. Анна отлично понимала, что отказом возвратить грамоту подвергает опасности свою жизнь, но была готова скорее умереть, чем расстаться с ней. Если на нее будут слишком сильно давить, ей придется заговорить и многое рассказать о короле. Графиня справедливо полагала, что при дворе предпочтут, чтобы она молчала.

На фоне переговоров с озлобившейся графиней случилась одна очень трогательная история. Август, решив собственноручно уговорить Анну вернуть документ, отправил к ней со своим письмом не одного из придворных советников, которых Анна ненавидела и которые ненавидели ее, а послал к ней высокородного юного полковника фон Тинена.

А молодой человек немедленно влюбился в романтическую отставную фаворитку и принял ее сторону. Теперь он везде и всюду защищал ее и даже, когда полковник фон Ратцау, главный пособник варшавской любовной связи Августа, начал распространять слухи, что Тинен стал любовником Анны, вызвал его на дуэль.