Текст книги "Ева и её братья"

Он пригласил их с Дарьей в притвор. Сели на лавку, и Дарья, утирая глаза платочком, сказала:

– Вот, батюшка, сыночек у неё умер. – Потом добавила, глядя на Еву: – Я тебя на улице подожду.

Иннокентий и Ева остались одни.

– Не знала, что ты стал священником, – сказала Ева, помолчав, вспоминая, как именно они расстались.

– Уверовал, служу. А ты, Ева? Замуж вышла, в университет поступила? Слухи дошли.

– Нет больше у меня мужа, Кеша. Свалил. За бугор. От подельников подальше. Да и скатертью дорога. Сын был единственной моей радостью. Теперь и его нет. Жить незачем стало.

– А ты иначе об этом думай. Бережёт тебя Господь – мужа такого отвёл. Уповай на Него, и Он не оставит.

– Может быть, и прав ты, Кеша. Или как тебя теперь называть, отец Иннокентий?

– Да называй, как тебе удобней.

– Сколько сыну твоему было? – спросил Кеша, помолчав.

– Четыре годика всего.

Евины глаза наполнились слезами. Размякла она внутри, показалось ей, что сейчас найдёт она утешение, и рухнет в него, как в перину, и забудется… Кешин голос звучал так умиротворяюще, так доброжелательно…

– И некрещёный, поди?

– Да, я и сама некрещёная…

Отец Иннокентий сверкнул глазами.

– А ты не думаешь, что горе такое у тебя неспроста, а чтобы обратилась ты к Господу? Господь тебя позвал, в церковь привёл, потому что ребёночек твой, хоть и безгрешный, а не в раю теперь, не крестила ты его. А пожил бы, нагрешил бы – может, по папиным стопам пошёл, и хуже сталось бы?.. И если ты не примешь Христа, то не войдёшь в Царствие Небесное, не спасёшься. А когда крестишься, то сможешь за сынка читать святому мученику Уару, чтобы в рай он попал, ангелом светлым стал…

На этих самых словах Ева встала и посмотрела Кеше в глаза. Что-то такое было в её взгляде, что Кеша тоже вскочил. А Ева взялась рукой за тяжёлую лавку, на которой они сидели, и перевернула её. Кеша вжал голову в плечи, ожидая удара, однако его не последовало.

– А я левую щёку подставлю, лишь бы… – успел крикнуть он. Но никто его уже не услышал.

Ева выбежала из церкви, пронеслась мимо Дарьи, выскочила на проезжую часть. Пришла в себя от мерзкого визга шин об асфальт. Из успевшей затормозить в полуметре от неё машины вылезла дебелая блондинка и принялась поливать Еву матом. Время замедлилось и загустело. Голос блондинки был похож на звук старого катушечного магнитофона, который зажевал ленту.

Ева посмотрела на небо. Там было пусто.

Москва. 1996–1997 гг.
Ева на тропе войны

Однако пусто было не только на небе. Болезнь Игорька истощила Евины финансы. А что́, собственно, она умела делать? Чем мог заняться гуманитарий широкого профиля после истфака в эпоху первоначального накопления капитала?

Ева позвонила московскому другу отца, тоже бывшему парткомычу, который возглавлял скучный журнал «Военно-промышленное обозрение». Тот ей обрадовался, они встретились, и уже очень скоро Ева стала внештатным корреспондентом этого страннейшего коммунистического издания. Впрочем, ей было безразлично, где и чем заниматься, лишь бы платили деньги, чтобы можно было о них не думать. Она вначале и не вникала, кто оплачивает банкет, сиречь содержит журнал. Между тем журнал и его главный редактор были совсем не просты.

Каждое предприятие, чья военная продукция востребована, «крышуют» свои специальные генералы. Силовые генералы бывают Нордические и Соборные. Нордические считают, что в свое время Владимир зря крестил Русь и это был жидомасонский заговор. У них главная икона – Святослав, отказавшийся креститься, а русский народ является наследником «северной арийской цивилизации» и Гипербореи. А Соборные – наоборот, за православие, Третий Рим и Путина в храме Христа Спасителя по праздникам. Вне зависимости от идеологии, бо́льшая часть денег из госзаказа тем или иным образом оседает в их силовых карманах. «Военно-промышленное обозрение» принадлежало Нордическим.

Денег поначалу было совсем немного, поэтому Ева постоянно искала подработку. А ещё она искала забытья. Для этого существует много проверенных путей. Ева по ним прошлась, но скоро поняла, чего ей не хватает. И тогда стала проситься у парткомыча в какую-нибудь горячую точку.

Хотя он и был другом Евиного отца, но не его ровесником. Он, собственно, был первым, по кому прошлась Ева. Его звали Павел Семёнович. Был он белёс и упитан. И он, конечно, не собирался Еву отпускать ни в какое опасное место. Она ему была дорога, рыжая, хотя он был глубоко женатым человеком.

* * *

В ноябре 1997 года они вместе поехали в Египет отдохнуть и развеяться.

Как-то, нежась с утра в кроватке, Павел Семёнович щёлкал пультом, листая каналы. Почти все они были заполнены одним – вчерашним терактом в Луксоре: боевики египетской исламистской группировки «аль-Гамаа аль-Ислами»[4]4
  Исламский Джамаат.


[Закрыть] убили пятьдесят восемь иностранных туристов и четырёх египтян, осматривавших памятники Луксора. Прямо на развалинах храма женщины-фараона Хатшепсут. И тут Ева предложила: «Раз уж мы здесь, может быть, съездим, сделаем репортаж, так сказать, из первых рук…» К слову, у них были с собой бейджи «Пресса» – так, на всякий случай. Взяли такси и поехали.

На месте всё было оцеплено. Пресса и телерепортёры толпились за ограждением. Но даже с этой дистанции были видны следы крови. Их не сразу, но пустили осматривать место трагедии.

Офицер полиции рассказал, как всё произошло. Утром очередная группа туристов подъехала на пассажирском автобусе. После досмотра и покупки входных билетов туристы вошли на первую террасу храма. В это время террористы подбежали ко входу в храм, где расстреляли полицейских, билетёров и гидов. Четверо из террористов бросились за туристами, двое остались охранять вход. Исламисты догнали группу и открыли по ней шквальный огонь. Боевики использовали оружие советского производства, украденное во время нападений на полицейские участки в Египте незадолго до теракта. Тех, кого не достала пуля, добивали ножами. Среди погибших была пятилетняя девочка.

На обратном пути спутники долго спорили о природе терроризма. Ева в первый раз увидела кровь так близко. Ей казалось, что зрелище должно было произвести на неё большее впечатление. Больше ужаса, больше ада! Она же этого и хотела! Думала, что почувствует себя живой! Но нет. Что-то перегорело в её душе со смертью сына. Она была подавлена, но не более.

Перед глазами вставали застывшие лужи крови, невольно запуская поток ассоциаций. Историческое образование здорово структурировало Евины мозги, поэтому аналогии между прошлым и настоящим, между погромами и террористическими атаками возникли сами собой. Те же беспомощные заложники трагически сложившихся для них обстоятельств гибнут ни за понюх, тот же фанатичный, ошалевший от безнаказанности сброд якобы действует во имя веры. Там – веры в распятого евреями Христа, здесь – веры в Аллаха и во имя джихада. И этот Бог, принимающий свои кровавые жертвы, и никогда не случающийся вовремя «аз воздам». Как же всё дико и бессмысленно! Ничто не меняется.

Когда Ева с главредом вернулись в Москву, то сделали об этом отличный репортаж, и так прошло её боевое крещение. Так Ева вышла на тропу войны.

Кишинёв. 1903 год

В течение всего дня 7 апреля, с рассвета до восьми часов вечера, в Кишинёве совершались зверства, каких не бывало в прежних погромах. Видя себя беззащитными, отданными на произвол дикой толпы, многие еврейские семейства прятались в погребах, на чердаках, а иногда искали спасения в домах соседей-христиан, но везде рука убийц настигала несчастных. Евреев избивали самыми варварскими способами: многих не добивали, а оставляли мучиться в предсмертных судорогах; некоторым вколачивали гвозди в голову или выкалывали глаза; малых детей сбрасывали с чердаков на мостовую и разбивали их головки о камни, женщинам вспарывали животы или отрезали груди. Многие женщины подверглись зверскому насилию. Один гимназист, на глазах которого хотели изнасиловать его мать, вступил в бой с негодяями и своей жизнью спас её честь: его убили, а матери выкололи глаза.

Пьяные банды врывались в синагоги и рвали в куски, топтали и грязнили пергаментные свитки Торы. В одной синагоге старый шамос[5]5
  Служитель.


[Закрыть], одетый в молитвенную ризу, своею грудью заслонил от осквернителей ковчег со священными свитками и был убит на пороге святыни. Весь день по улицам тянулись возы с ранеными и убитыми евреями к больницам, превращённым в полевые перевязочные пункты, но и это зрелище не заставило полицию остановить резню.

Русское общество, за единичными исключениями, нигде не вступалось за избиваемых; «интеллигентная» публика – чиновники с женами и детьми, учащиеся, адвокаты, врачи – спокойно гуляла по улицам и равнодушно, а порою и сочувственно наблюдала за ужасной «работой».

Москва. 1997–2005 гг.

У Евы оказалось бойкое перо, и она быстро проделала путь от внештатника до полноценного репортёра, а потом даже и обозревателя-аналитика. Её заметили.

Поскольку она не привыкла себе в чём-то отказывать, денег всё равно не хватало. И однажды, через несколько лет после начала журналистской карьеры, она изменила родному изданию с конкурирующим, где напечатала какой-то обзор под псевдонимом. Конкурирующее издание было идеологически противоборствующим родному, но Еву это не смутило. Она быстро поняла, что именно от неё хотят. Речь шла о событиях Второй чеченской войны. Их оценки государственниками и представителями «либерального» крыла были противоположны.

Еве было о чём рассказать. В Чечне она бывала. Именно там она познакомилась и подружилась с Николаем Симаковым. Николай, фотограф от бога, перебивался репортажными съёмками из горячих точек. За это хорошо платили. А деньги ему были ох как нужны: у него недавно родилась двойня.

Однажды в Чечне Ева попала в плохую историю. Её и Николая почти украли некие полевые командиры. Какие издания представляли журналисты, были они за свободу Республики Ичкерия или против шариатского государства, не имело никакого значения. Это был просто маленький и вполне легитимный бизнес. Николай тогда спас Еву и себя. С тех пор они крепко дружили. Ева перетащила Колю на постоянную работу в своё вполне платёжеспособное «обозрение» и дальше старалась работать с ним в паре.

А для своих новых работодателей Ева находила кучу доводов, в том числе и исторических, в зависимости от поставленной заказчиком задачи. Если либеральная интеллигенция видит в чеченцах борцов против режима – да ради бога, а если государственники хотят бороться против Исламского государства, тоже хорошо.

Её забавляла эта игра смыслами, выворачивание фактов наизнанку, калейдоскоп осколков добра и зла, который при встряхивании давал новую картинку – негатив предыдущей. Справедливость и несправедливость перемешивались ею в разных дозах и делали абсолютно убедительными для читателя все её доводы в зависимости от текущей идеологии издания. Она часто думала о себе как о проститутке, но не испытывала вины, скорее наоборот. Эта была малая часть её мести Тому, Кто отнял жизнь у её ребёнка.

По роду деятельности ей часто приходилось сталкиваться с фотографиями замученных людей с той и другой стороны, однако она не впускала ужас в своё сердце. Ничего личного, только бизнес.

Её сердце открывалось только во сне, когда приходила Мириам.

Часть вторая
Оружейный барон

Москва. 2006 год
Встреча

Их встреча случилась в конце июня. Ева устала. Долгая жара измотала её, как, впрочем, и всех москвичей. Но вчера она закончилась грозой и смерчем, и сегодня в воздухе было разлито озоновое благоухание. Гроза стала единственным радостным событием в Евиной жизни за последний месяц. Озон щекотал ноздри и противоречил ощущению бессмысленности, наполнявшему Еву от пяток до макушки. Надо было срочно изыскивать позитив, и, перебрав варианты, она остановилась на органном концерте. Не так уж много мест в Москве, куда не стыдно идти одной – и католический костёл как раз то, что нужно.

В воскресенье в центре было пусто. Но рядом с костёлом припарковаться, конечно, было негде, и ей пришлось пройти пешком метров сто. Принаряженный народ толпился в переулке перед входом, и у Евы спросили лишний билетик. «Ну вот, – подумала она. – Облом». Концерт давала известная немецкая органистка, но кто же мог подумать, что в отпускную пору это событие вызовет такой ажиотаж. Мало отдушин осталось у москвичей, чтобы хоть ненадолго сбежать из давящей атмосферы этого города: орган да джаз.

Однако отступать Еве было некуда. Возвращаться, несолоно хлебавши, в пустую квартиру… Да уж только не это. Она остановилась на ступенях перед входом и призадумалась. Когда-то в юности ей приходилось стрелять билетики в театр. Делать это надо на дальних подступах к заведению, а не там, где толкутся все. К Еве вернулась уверенность, она сбежала по ступенькам и двинулась к метро.

Прохожих было не слишком много, и ей сразу бросился в глаза высокий элегантный мужчина, шедший навстречу. «Нет у вас лишнего билетика на концерт?» – спросила она, уже зная ответ к паролю. Лишний билет у него был. Ева автоматически достала бумажник, но незнакомец жестом остановил её. «Я вас приглашаю». У Евы промелькнула мысль: «Мужик. Надо же, не перевелись ещё…» Она оценивающе оглядела своего спутника. «А впрочем, что мне с того?»

В костёле было прохладно. Народ неторопливо рассаживался. Еве и её кавалеру досталась скамья с подушечками.

– Как вас зовут? – наконец догадалась спросить Ева.

– Александр, – улыбаясь, представился новый знакомец.

– Спасибо, Александр, что вы меня подобрали, так не хотелось возвращаться домой ни с чем. Моё имя Ева.

А про себя подумала: «И кому же предназначался второй билет?»

Но тут вышла строгая тётенька в чёрном и начала объявлять программу. Все стихло, и через несколько минут на Еву, Александра и замерший в ожидании зал обрушились первые божественные аккорды.

В перерыве, пока обменивались вежливыми, ничего не значащими фразами, Ева с интересом оглядела своего спутника. Элегантно, но немного старомодно, слишком классически одетый, подстриженный «под скобку», он производил двойственное впечатление. Его уверенные, властные манеры диссонировали с ощущением надлома или глубокой усталости. Высокий лоб, тяжёлый подбородок и в то же время немного отсутствующий взгляд.

Всё это Еву заинтриговало, но мощная низкая звуковая волна фуги вновь подхватила и унесла её далеко, в пространства, для которых нет названия ни на русском, ни на каком-либо другом языке.

Вернувшись на землю, Ева поняла, что её правая нога ужасно затекла. Народ неторопливо потянулся к выходу, а она все ещё не могла наступить на предательскую ногу. Александр тоже остался сидеть и с интересом на неё поглядывал. Пауза затягивалась, и Ева наконец созналась в собственной немощи. Александр галантно предложил свою руку, и вместе они двинулись на улицу. Сотни иголок продолжали колоть её ступню, и Ева вспомнила Русалочку Андерсена.

– Давайте пройдёмся немного, хотите? – предложил Александр.

Это было последнее, чего Еве хотелось в данную минуту.

– Ох, нет, – смущённо промямлила она, – у меня каблуки не для прогулок.

– Тогда давайте где-нибудь посидим, – не унимался Александр.

– А вот это пожалуйста, – обрадовалась Ева.

Перспектива одинокого вечера прямо на глазах трансформировалась во что-то неожиданно приятное.

Тёплые июньские сумерки, пустая Москва создавали иллюзию нереальности, декораций, в которых начинал разворачиваться следующий акт пьесы, и вдруг заколотилось сердце от странной значимости происходящего. А ещё Еве показалось, что она чувствует на себе чей-то взгляд. Она оглянулась, но никого не заметила.

Отойдя совсем недалеко от костёла, наша пара наткнулась на весьма приличный ресторан с верандой. Когда они уселись и что-то заказали, Ева подняла глаза на Александра и попросила:

– Расскажите о себе чуть-чуть. Я всё гадаю, кто вы…

– Я торгую оружием, – с деланой небрежностью ответил Александр.

Повисла пауза.

– Хорошо хоть не наркобарон, – наконец нашлась Ева.

Она почувствовала неловкость, потому что уж о российской торговле оружием она кое-что знала не из газет и точно не собиралась подставлять свои уши под лапшу, однако решила пока не демонстрировать излишнюю осведомлённость в вопросе. Это умалило бы её женственность.

Ева с младенчества привыкла к тому, что мужчины в её присутствии пушили хвосты и выпячивали грудь колесом, и Александр делал то же, что и остальные. В конце концов, он спас её от одиночества на сегодняшний вечер, ей не хотелось разочарований и не хотелось судить его слишком строго. У него был такой высокий мощный лоб, такое интеллигентное лошадиное лицо, всё в её вкусе, и вечер начался так приятно…

Евин новый знакомец ничуть не чувствовал себя обескураженным своим признанием, и полились рекой рассказы о поездках, правительственных делегациях, суммах контрактов… С одной стороны, Ева обречённо поняла, что ей демонстрируют статус и остаётся только перетерпеть, но её профессиональное ухо уже отметило знакомые обороты, и значит, всё это могло быть правдой.

Мысленно послала ему призыв «Давай уже, заканчивай скорее» и невербально дала понять, что информация оценена, покивав и похлопав ресницами. Всё-таки жизнь её чему-то научила.

Выпили шампанского. Для похода в костёл, пусть даже и на концерт, одета она была не совсем комильфо: рваные джинсы, туфли на шпильках, обтягивающая майка. Завершала картину копна кудрявых рыжих волос, небрежно подхваченных заколкой. Хотела Ева того или нет (а скорее всего, хотела), выглядела она соблазнительно. Александр, впрочем, совсем не торопился к ней приставать, галантно соблюдая правила игры, то бишь приличия – и Еве это нравилось.

Когда он прекратил наконец хвастаться и удалось заговорить о сокровенном, выяснилось, что он уже полгода как один. «Расстался с женой, к сожалению». Ева в очередной раз проявила мудрость и расспрашивать не стала. Потому что была в его рассказе какая-то недосказанность, какой-то подводный камень, который он умело обходил. Если «к сожалению», то зачем расставаться, что это за обстоятельства непреодолимой силы, которые могут такого мощного мужика оторвать от его женщины?

У Евы уже довольно давно никого не было. Если не считать главного редактора, который стал скорее родственником, чем любовником. «Почему бы и нет», – подумала она.

Кроме того, её не оставляло странное чувство неизбежности происходящего. Как будто они произносят выученный текст, а роли давно расписаны, и оба об этом знают. И знают, что́ произойдёт дальше. И оба не в силах изменить ни слова и вырваться из пьесы.

Они устроились на открытой веранде и ели клубнику из одной тарелки. Вернее, как и ожидалось, Александр уже кормил её, слегка касаясь пальцами её губ.

Еве казалось, что она чувствуют на себе чей-то взгляд. Она пыталась незаметно оглядеться. Ей вдруг пришло в голову, что это Лёлик воскрес из небытия и её выследил. Но в обозримом пространстве ничего подозрительного не наблюдалось. Ещё одна пара сидела через три столика и ворковала. Ева отметила про себя, что девушка никакая, а мужчина интересный. Они пришли чуть позже.

Александр наконец обнял её, потом его рука проскользнула в прореху на джинсах, и Евиному колену стало щекотно. Сначала. Но он ласкал умело, и уже через несколько минут Ева поняла, что плывёт. Напряжение нарастало и достигло пика прямо там, в ресторане, и острое наслаждение молнией рассекло её тело. Саша довольно рассмеялся.

После ресторана они расстались. У Александра были какие-то дела. Он дал Еве свою визитку, присовокупив странное напутствие: «Смотри, может быть, ты и не захочешь со мной больше встретиться». Ресторанная челядь проводила их такими понимающими взглядами, что Еве стало не по себе.

Едва добравшись до компьютера, Ева тут же разыскала Сашу в «Яндексе». Оказалось, что она поторопилась с выводами и – о господи! – Саша не просто хвост пушил, он действительно торговец оружием. А заодно и его производитель. И конструктор. Опять вспомнился Лёлик. И неприятные догадки о возможном развитии событий сконцентрировались в навязчиво стучащей мыслишке: «Вот только этого мне и не хватало».

На следующее утро Евины мысли, не спрашивая хозяйку, продолжали крутиться вокруг вчерашнего. И тени сомнений в том, что ничего, кроме неприятностей, от этого знакомства не произойдёт, у Евы не было. Потому что неприятности и скандалы плотным коконом окутывали имя Александра Конькова. И она благоразумно решила свинтить, пока не поздно.

Лазая по интернету, она выяснила, что Александр был директором крупного оборонного предприятия под названием «Вулкан». Предприятие производило уникальные гранатомёты и управляемые бомбы, располагалось оно почти в центре Москвы на лакомом куске земли, до которого было много охотников. Против него возбудили уголовное дело и привлекли к суду за нецелевое использование копеечных средств – надуманное нелепое обвинение: дело явно было заказным. С ним обращались неоправданно жестоко даже по новорусским рейдерским меркам, невзирая на его многочисленные регалии.

Но Александр не сдавался. Он любыми средствами пытался защитить своё детище от захвата, даже и ценой собственного здоровья. Но силы были неравны, и когда Ева читала, как его силой извлекали из больницы, прочитанное отзывалось физической резью в животе. Бессмысленное, казалось бы, сопротивление, донкихотство, но оно оказалось крючком, который Ева заглотила и с которого ей было не соскочить.

Её заворожил масштаб личности этого человека, его нежелание мириться с тем, что он всего лишь пешка, всего лишь фигура на шахматной доске, а двигает фигуры кто-то другой.

Ева с молоком матери впитала ненависть к власти, равно как и чисто русское сочувствие к гонимым, не разбирая, прав ли, виноват. А он однозначно был гонимым, сопротивлялся произволу и несправедливости, а значит, они были по одну сторону баррикад. Хотя каких баррикад? Она слишком мало о нём знала.

В этой куче информации, почерпнутой в интернете, проскользнуло ещё что-то интересное, в чём Ева не смогла разобраться сразу, но что её чрезвычайно зацепило.

* * *

И надо же такому случиться – через два дня Павел Семёнович дал Еве задание написать цикл репортажей об Александре Конькове – уже долгие годы бессменном директоре КБ «Вулкан» – и о его любимом изобретении – гранатомёте с кумулятивным зарядом, пробивающем броню всех известных человечеству танков. Нордическими хозяевами издания Павлу Семёновичу было поручено сделать серию выстрелов в информационной войне против «Вулкана» и его директора.

Еве этого ничего знать не полагалось. Ей нужно было только отрекламировать Конькова с его гранатомётом. Однако после проведённого накануне небольшого расследования она была в курсе несколько больше, чем предполагал главред.

«И как такое может быть? – подумала Ева. – Так не бывает».

Ей стало страшно. Её затягивало в опасную историю, к которой даже приближаться не хотелось. Ева приняла решение перевести отношения в официальное русло.

Она позвонила Александру на мобильный. Он сразу узнал её.

– Привет, – как ни в чём не бывало начала она. – Можешь говорить?

– Для тебя всегда свободен, – галантно ответил Саша.

– А я по делу. Ты мне опрометчиво дал визитку. А я тебе свою – нет. А зовут меня Ева Громова. Я журналистка, обозреватель «Военно-промышленного вестника». И сегодня получила задание сделать о тебе и твоём гранатомёте серию статей.

Повисла пауза.

– Ты со мной специально познакомилась, – спросил Саша. – Зачем? Я бы тебе и так в интервью не отказал.

– Ты, конечно, можешь мне не верить, но всё произошло случайно, сама не понимаю как.

– Нет, голубушка, таких случайностей не бывает. Не надо меня за идиота держать.

– Мамой клянусь, случайно. Сама в шоке. – Ева уже начала раздражаться. – Короче, статью будем делать?

На работе Саша выглядел несколько иначе. В своём КБ он смотрелся почти типичным красным директором, в плохо сидевшем костюме и немодно повязанном галстуке. Ева подумала: «Интересно, это он специально? Мимикрирует?» И только умные, выразительные глаза да домашняя стрижка под горшок, с Евиной точки зрения нонконформистская, выдавали в нём недавнего Александра, которому удалось произвести на Еву столь сильное впечатление.

И да – его внешность разрушала цельный образ человека системы. Это Ева отметила ещё при первой встрече. Но про это ей писать не поручали.

Как опытный журналист Ева знала, что надо сначала расслабить и расположить к себе клиента. Она ожидала, что сделать это после таких неожиданностей будет непросто. Оттого и начала с тривиального: сколько госпремий, сколько патентов, какие ордена и звания.

– Ты мне, конечно, об этом рассказывал, но я не запомнила, тебя же не затруднит повторить?

Всё это у Александра Конькова имелось в избытке. Ева вынула диктофон и начала работать. Потом пошли вопросы по существу: какие преимущества у его гранатомётов, есть ли в мире аналоги, кто будет их потребителем… Ну и, ясен перец, аналогов не было, а потребители – весь мир. Собственно, из этого материала уже можно было слепить подходящий обзор.

Саша смотрел на неё с удивлением.

– То есть ты намедни весь вечер меня разыгрывала, что ли?

– Нет, просто притворялась женщиной. – Ева невинно потупила глаза. – Кстати, ещё тогда хотела тебя спросить: а зачем нам столько оружия в мирное время, мы же не собираемся ни на кого нападать?

Коньков посмотрел на неё как на идиотку.

– Вопросы национальной безопасности для России – это, прежде всего, вопросы военной безопасности, и они актуальны всегда. Да и мирное время – понятие условное. Ты прекрасно знаешь – у нас есть «кровные» друзья, которые со времён холодной войны навязывают всем однополярное мироустройство. Наша страна этого допустить не может – важно сохранять паритет и обороноспособность. Поэтому Россия всегда готова ответить на любые вызовы. Как и помочь стратегическим партнёрам с поставками оружия. Пример тому – успех нашего предприятия. Но мне сдаётся, что я говорю какие-то уж чересчур очевидные для военного обозревателя вещи, разве нет?

– Ты же видишь, я выключила диктофон. И официальную точку зрения я не хуже тебя могу огласить и сделаю это в статье, хотя к паритету твоё оружие отношения не имеет. Я спрашиваю лично тебя. Мне интересно, для чего это тебе? Ты же умище, талантище. Взрыв моделируешь, мог бы двигатели для космических ракет ваять или…

Тут Александр её перебил:

– А пойдём обедать, там и поговорим.

И они пошли. По дороге Ева еще раз вспомнила, что не надо бы связываться. Они вышли за проходную и сели на улице в маленьком ресторанчике неподалёку. Несмотря на скромный внешний вид, кухня была на высоте. Александр начал:

– Я надеюсь, ты мне всё-таки расскажешь, как так получилось, что мы с тобой случайно, – он выделил голосом это слово, – встретились в костёле? Тебя кто-то попросил следить за мной? Или ты по своей инициативе? Так сказать, горишь на работе?

Ева поперхнулась.

– Я похожа на агента спецслужб?

– Вообще-то похожа. Ты здорово умеешь перевоплощаться.

Это была чистая правда. Ева на интервью пришла в строгом костюме и скучной блузке. Волосы подобраны в тугой узел, минимум косметики – явно старалась мимикрировать в нечто безликое. Синий чулок, да и только. И так оделась она намеренно, потому что решила закончить отношения и слиться с пейзажем, но оказалось, что Александра это как раз заводит…

– А просто в случайность ты не веришь?

– Шутишь?

– Ах так? Сейчас я тебе приведу примеры фантастических случайностей, – Ева руками показала «кавычки», – которые известны всему миру. Ты знаешь, например, что среди пассажиров, погибших в авиакатастрофе 12 ноября 2001-го в Нью-Йорке, были те, кто спасся во время терактов 11 сентября. Их двое было: мужчина и женщина. Они оба по разным причинам покинули здания за несколько минут до теракта и оба погибли в авиакатастрофе в ноябре 2001-го на рейсе в Доминикану. Я-то думаю, что это не было случайностью, но для тебя, материалиста, это, конечно, совпадение.

– Ты хочешь мне доказать как раз обратное. Что наша встреча так же не случайна, как жизнь и смерть этих двух невезучих американцев?

– Может быть. Но вот чего я точно не делала, так это не следила за тобой. И вообще ещё два дня назад не знала о твоём существовании.

– Ну и как? Ты рада, что мы познакомились?

– Рада. Но я о тебе на самом деле мало знаю. Вернее, я теперь знаю много о твоих победах, поражениях и кумулятивном заряде, но, честно говоря, меня интересует другое.

– Что же?

– Почему ты один? Что случилось с твоим двадцатилетним браком? Я всегда завидовала людям, которые могут так долго продержаться вместе. И тем жальче, когда всё это распадается.

– Жена подала на развод, когда у меня проблемы начались. Подала на раздел имущества. Видимо, боится, что конфискуют…

– Но почему, – воскликнула Ева, – почему она так…?

– Вот ты мне и ответь на этот вопрос. Кто вас, женщин, разберёт, – мрачно подытожил Александр.

На самом деле Александр лукавил. Татьяна – жена Конькова – подала на развод не сразу. Ей сначала прислали несколько фото, где Коньков был запечатлён вместе с переводчицей во время командировки в Индию. Но это было ещё полбеды. А потом ей кто-то стал названивать с неопределяющихся номеров и рассказывать подробно весь её день: где была, что делала. День Тани и сына в Лондоне.

Она сначала пыталась поговорить с Сашей по-хорошему. Просила его прекратить дразнить гусей, пожалеть семью. Но не тут-то было. Александр закусил удила. Слишком многое оказалось поставлено на карту. Это же не РЯДОВАЯ разборка про направление валютных потоков. Речь шла о том, тварь ли он дрожащая или. И он решил, что за это свое право он будет биться до конца. А жена должна быть тылом. Крепким.

Но Татьяна не захотела в этой войне участвовать, да и за время совместной жизни накопилось у неё много обид. Измены, аборты… Саша совсем её не берёг. Но вместе они были со студенческой скамьи, и, выйдя замуж за лейтенанта, бросать его генералом, со всеми положенными генералу славой и довольствием, было ей как-то не с руки. А вот сейчас настал подходящий момент. И тогда она выкатила Саше ультиматум. Саша в ответ только посмеялся, но на следующий день Таня подала заявление на развод.

Те, кто следил за ней, могли радостно потирать ладошки: цель была достигнута, ещё один удар по несгибаемому Конькову нанесён. Мужик, всю жизнь проживший в браке, оставшись один, слабеет.

Ничего этого Александр Еве рассказывать не собирался, справедливо полагая, что лучше в этой истории выглядеть жертвой. И правильно, потому что Ева про себя подумала: «Вот же сука». Но сказала вслух другое, поскольку позорить бывшую жену – это уж совсем последнее дело: