Книга: Полукровка - Елена Чижова

Стоп! Спокойствие! Рановато думать «эк её понесло на волне предвзятого пересказа». Понесло не меня, и не в этом основная идея романа, хоть и назывался он «Преступница» в первоначальной редакции. Редакций, видимо, было много, мысль о Мессии советского разлива и женского рода, готовой стать нелюдем среди таких людей, способной взломать систему, виртуозно развенчать Карлу Маркса (противоречия, обнаруженные блестящей студенткой финэка в «Капитале», дают такой же простор для манёвра, как вентиляционная шахта в Звезде Смерти), грамотно распределить чувство коллективной вины — с одних снять, на других повесить — и направить бессловесное стадо верной дорогой, показалась автору слишком уж самоочевидной и прямолинейной (в отличие от дороги), а вокруг столько ещё всякого вкусного — не съем, так понадкусываю. Надо же ещё и фамилию персонажицы — Арго — аллюзиями нагрузить: аргонавты, голубка, теряющая перья из хвоста, пролетая меж Сциллой и Харибдой. Ферштанден? А какой-нибудь питерский интеллектуал откажется от каббалистических радостей сопоставления всего прочего безбрежного моря ветхих библейских текстов с любой житейской ситуацией, а любой житейской ситуации с судьбами страны? Найн. Кому нужен новый завет, когда и половину старого ещё не перелопатили? Поэтому лирическая линия с Юлием-Иудой, редким фруктом «еврейской эмансипации», взявшимся было размышлять о перспективах свежих ростков на засохшем дереве, быстренько закругляется так и напрашивающимся отступничеством, начинается заново с другого завлекательного ракурса и теряется в мареве дурной бесконечности, то и дело пересекающихся параллелей и внезапных кликушеских галлюцинаций. Поэтому героиня, бывшая, оказывается, в прошлой жизни Рахилью, спускается с холма, а соблюдающее свои корыстные интересы государство-Лаван не позволяет никому жениться на ней раньше, чем на косоглазой Лие, колодцы отравлены, лестницы загажены, Иаков уехал на лифте, - бродить кругами по этой пустыне, питаясь манкой, мы будем лет сорок, не меньше, поминутно спотыкаясь об авторские курсивы (так точно, все выделенные слова я аккуратно выписывала, пока не кончилось терпение и блокнот), задыхаясь в атмосфере кавычек, намёков и конвульсивных подмигиваний, за которыми всё сложнее разглядеть что-то ещё, кроме неспособности автора использовать родной язык по назначению без поддержки графических костылей. Поэтому «Полукровка» вышла не просто претенциозной и перегруженой смыслом — она просто претенциозна и совершенно бессмысленна.

«Как же так?! - воскликнет кто-нибудь, - Не может такого быть! Наверняка это важная книга, достойная чуткого и неравнодушного к истории читателя. Ведь какая глубокая тема! Ведь описанные события касаются каждого из нас, пусть в разной степени тяжести, но всё же травмированного национально-квартирным вопросом, прошедшего суровую школу дружбы народов. «Пятый пункт» позорен, кровь не водица, - всплеснёт кто-нибудь руками, - всем нам полезно время от времени вздрогнуть от неприятного чувства узнавания, чтоб не повторять ошибок прошлого во имя прекрасного будущего, а, может, и с волками жить по волчьи выть пригодится, и технические задачи решать, и мифологические ребусы разгадывать. И вообще, может кто-то здесь в силу собственной высокомерной ограниченности и цинических принципов не способен проникнуться и посочувствовать судьбам живых людей, без всяких там толкований цвета занавесок, а?» Ладно, давайте всплёскивать и восклицать. Давайте предъявлять друг другу документы! (простите меня, Вагрич Бахчанян, автор бессмертного лозунга «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью» и определения «Постмодернизм — это когда у меня все воруют», за кавычки не везде) Ведь именно для этого у «Русского Букера» зарезервирована ежегодная квота на вручение премии «за лучшее сочинение как я провёл лето в формате фейсбучного поста»… а нет, это какая-то другая премия, листочки перепутала… вот: «за душераздирающее и отрефлексированное переосмысление тяжелой наследственности и тоталитарного прошлого, окрашенное в ретротона» - чтоб каждый проникся. Ленинградской девочке Жене, чтоб далеко не ходить, тоже, например, неплохо известно что такое принудительная самоидентификация на фоне бытового антисемитизма: когда у тебя тёмные глаза, несклоняемая «ненашенская» фамилия, неподдающееся логопеду произношение буквы «р» и шибко умный вид, то к лобовым вопросам любознательных пассионариев привыкаешь довольно быстро, а если умный не только вид, то «нет, я немка» - не отвечаешь никогда. И не потому что «ага, конечно, ну-ну», не по причине нарочитой асимметричности ответа и какой-то там идиотической «фантомной вины», и даже не потому, что быть «фольксдойче» в этой стране — то ещё удовольствие, и все эти унизительные документальные обстоятельства, да, ощутимо коснулись и моей семьи тоже — и своевременное отпадение понтовой мелкодворянской партикулы, и невозможность человеческого существования с отчеством Фрицевич, и «отец латыш» в свидетельстве о рождении, и не потому что какая я нафиг немка, если абзацем выше использовала большую половину активного запаса «родной речи», а просто потому что вообще в подобных разговорах не участвуешь, отвалите уже, надоели со своими окончательными вопросами, завывающим зовом крови, национальными идеями и разглядыванием семейных портретов с последующим уверованием в переселение душ, не наигрались ещё в процентные соотношения? Мрачновато в данном контексте выглядит русская пословица «Хоть горшком назови, только в печь не сажай», - но она сама пришла, чесслово.

Но что-то ещё мешает мне разразиться грибоедовским «ба!» и слиться с автором в немедленном экстазе узнавания. «Погодите, гражданочка, целоваться!», - как говорил в похожих случаях Игорь Иванович Печкин, - давайте сначала конфликт разберём». А вы писать-то умеете, в декоративно-прикладном, так сказать, значении? Ладно, не может разобраться творец ни с тем куда девать своих героев, ни с собственным отношением к их поступкам, ни с целью их совершения — пишет и пишет себе, с кем не бывает? Но вот, скажем, если пойти на последнюю уступку, поскрести по сусекам остатки доброжелательности и предположить, что я настолько стоеросовая и ничего не понимаю, потому что, мол, в то время не жила, а живу, наоборот совсем, в другое. Так покажите мне его, время! Елена-то Чижова семидесятые в самом восприимчивом возрасте застала, и где, спрашивается, атмосфера, где обещанные ретротона, гайст хоть какой-нибудь, в конце концов? Кофточка в розочках и очередь за колбасой, что ли? Не видно города за этим фантомом, «основанном на реальных событиях», человеку, 10 лет прожившему в Гавани, не хочется с замиранием сердца заскочить в трамвай № 6 и проехать до кольца, потому что он какой-никакой человек, а это идея трамвая, какой-то трамвай. Идея коммуналки, маленькие идейки тараканов, да и кофточка с колбасой — тоже идеи. А ездят в этих трамваях, едят эту колбасу, носят эти кофточки —идеи людей, обезличенных идеей национальной принадлежности, «пятый пункт» - единственное, что определяет их как личности. Сидишь как в пещере, короче.

А вот с этого ракурса узнаю. ЧПХ (нет, не чемодан полный хурмы и даже не чапаев плавает плохо — чисто питерская ху.. дожество). Эх, нет, как водится, пророка в моём отечестве, даже болото толком похвалить никто не может. Вся надежда на приезжих — пусть они про строгий стройный вид и державное теченье сочиняют.

«Китаист» Елены Чижовой открыл мне замечательно интересного автора, к творчеству которого/которой время от времени нельзя не вернуться. Н-ну, хотя бы потому, что она из тех немногих, кто пишет поперек. В одной из лекций Быкова было о том, что советскую литературу, при всем ее многообразии, условно можно разделить на три группы: 1.произведения, призванные оправдать власть, 2. осудить ее и 3. непосредственно имеющие ее своим адресатом. Нам, живущим во времена первоначального дикого интерактива, выпало время, когда всякий пишущий, даже если продуктом его творчества становится известное слово на заборе, словно бы адресуется прямиком к Путину. По крайней мере, не исключает гипотетической возможности, что ВВ может прочесть при случае написанное кровью его сердца (прочими физиологическими жидкостями тоже). На этом фоне Елена Чижова выделяется тем, что адресуется к совести. В довольно идеологизированном пространстве ее книг, власти, как адресата, не существует. К чему метать бисер перед теми, кому не писан, не читан, не понят, не так?

Впрочем, читатель в большинстве тоже склонен понимать не совсем так. Излишне буквально. Бодро отрапортует, что «Полукровка» - это о пятом пункте и о еврейской девушке, которая, в стремлении обойти налагаемые им ограничения, совершает подлог, становясь на саморазрушительный путь служения злу, и прочее бла-бла-бла. Шире – о судьбах еврейства в России. А что, не об этом? Почему же, и об этом. Но хорошая книга отличается тем, что изнутри она намного больше, чем снаружи. Что до возможности расширения-углубления интерпретации - его определяет уровень интерпретатора. В конце концов, я тоже полукровка и кому, как не мне, знать, каково это, с детства быть усаживаемой между двух стульев. Нет, к мировому сионизму отношения не имею, но если вы думаете, что детям от смешанных браков другого типа намного проще, чем героине, разочарую вас – это не так.

ХХ век в России прошел под знаком великого слома патриархального уклада с лозунгами «довольно нам жить законом, данным Адамом и Евой», «Пятнадцать республик – пятнадцать сестер». «Эта коммунальная, коммунальная квартира; эта коммунальная, коммунальная страна». Которые хорошо звучали с трибун и во время застольных посиделок с возлияниями (последнее). Но в реальности, совмещение двух культур в пространстве одной семьи доставляло участникам примерно столько же удовольствия, сколько жизнь в коммунальной квартире. Дети от подобных браков, лишенные невидимой, но действенной поддержки, даваемой принадлежностью к безусловно своим, с детства учились постигать великую науку лавирования. Когда в одной семье ты при всякой детской шалости «эта татарва», а в другой «эта хохлушка», маккиавелизм, в соединении с острой реакцией на несправедливость, становится второй натурой даже и без чтения «Государя». И, кстати, я тоже записана в паспорте русской. Хотя в моем случае принадлежность к титульной нации не могла дать привилегий при поступлении. В Казахстане национальная политика обеспечивала льготные условия только казахам (потому что в двадцатые продразверстка привела к геноциду коренного населения).

А теперь скажите, вы по-прежнему думаете, что вопросы национальной самоидентификации можно раз и навсегда решить, кинув в массы что-нибудь, вроде «хинди-руссу – бхай, бхай» или «Москва-Пекин – дружба навек»? И, кстати же, в Казахстане евреев традиционно уважают, если бы кто подсказал Марии ехать поступать в Алма-Ату, она наверняка, стала бы студенткой с первой попытки. Постой, ты все не то говоришь. Девушка осуществила подлог. И кражу. И выступила взяткодателем. Что с того? Кому она сделала плохо тем, что обеспечила себе возможность учиться? Кому тем, что освободила из плена книги? Кому тем, что подарила близким счастье жить в отдельной квартире не с подселенными троглодитами? Все она правильно делает. Вот сложит с себя миссию вывода своего бедного народа из египетского плена, и воссияет во славе. А почему это она должна складывать? Во-первых, потому что не Моисей. А во-вторых, потому, что народ не ее, что бы себе ни воображала и она навсегда останется для них полукровкой.

А что будет с моим пеплом, когда сожгут меня? Не иначе, разделят на две кучки, одну – туда, другую – сюда.

И начало, в общем-то, симпатичное: умная, красивая девушка еврейка-полукровка в стране советов сталкивается со стеклянным потолком по еврейской линии: не может поступить в институт из-за происхождения. Конечно, в открытую, ей на происхождению не указывают, но все прозрачно и очевидно. Она бунтует, это открытие заставляет ее пересмотреть и переосмыслить многие посылы и истины на тему справедливости. Но, с помощью двоюродного брата-еврея она находит лазейку и идет в обход правил, благодаря поддельным документам поступает в институт. И это преступление не дает ей покоя, засасывая правильную девочку в омут грязных поступков, странных мыслей. Открытие+поступок начинают странным образом извращать правильный и красивый внутренний мир главной героини, опуская ее все ниже и ниже. И в процессе погружения она и сама начинает испытывать что-то наподобие отвращения к самой себе. И оправданием довольно гаденькой жизни, суженых до видения только плохого, взглядов, становится открывшаяся истина. Одну за другой молодая девушка начинает вытаскивать на поверхность другие грязные истины. И истинами этими перекрывать все хорошее, светлое, чистое, доброе что было, или что можно было бы найти. Она и ворует и идет на подлог и дает взятки. Но при этом делает это как-то из-под полы. Вместо того, чтобы ощущать свободу, от открывшегося знания – ведь раз она знает, то может противодействовать несправедливости. Вместо того, чтобы куражиться и наслаждаться безграничностью своих возможностей: она в легкую обходит правила, ей хватает духу для восстановления справедливости: она-же почти супергерой, теневая влиятельная фигура… Но нет. Она сосредотачивается на отвратительных и противных сторонах вопроса, подсвечивая лишь недостатки.

Чацкий в «Горе от ума» открыто реагировал своей стерильной душой на самую мелкую фальшь в человеческих отношениях, на все, что не совпадает с его видением идеала. Он бунтовал! Он обличал! Они кидал вызов и страдал. И он был в этом красив, заразителен и возвышен. Интеллектуал, он вскрывал так называемые нарывы общества. Нашей героини тоже хватает ума для понимания несоответствий. Но вместо того, чтобы объявить священную войну и видеть себя героиней без страха и упрека (пусть теневой героиней), она видит в себе преступницу, гнобит и наказывает в себе преступницу: отвращение к добродетелям и слабостям собственной семьи; самобичевание мерзким сексом с грубым ругачим алкоголиком, опускание себя самой по всем параметрам; воровство, ни как разумный и оправданный шаг на пути к цели, а как погружение под плинтус (казалось, ниже плинтуса падать уже некуда – вот оно, дно – но наша героиня изощрилась). За чем быть умной, если знание не приносит ни облегчения, ни освобождения?

На протяжении всей книги, ты словно плещешься в ведре помоев.

И все стрелки как-бы переводятся на первопричину – социальное неравенство, несправедливость. Да, безусловно, ситуация несправедливая. Но главная героиня не вызывает у читателя желания эту справедливость восстановить. Скорее наоборот, читатель, глядя на такую героиню, задумается: а, может не просто так возник стеклянный потолок? Может фильтр оправдан? Она, будучи относительно бесправной, вон какие дела творит, да еще с какими мыслями. А что-ж будет, если ей права дать? То есть книга как бы внешней целью держит флаг в поддержку евреям, чьи права ущемлялись в советские времена. Но внутренний посыл «Полукровки» ущемление этих прав поддерживает.

И на этом фоне шорт-лист «Русского Букера» выглядит насмешкой. Первая мысль: неужели в список премии включили по политическим мотивам? Вторая мысль приходит со смешком: скорее, чтобы посмеяться над линией включения по политическим мотивам. Единственное, что может заразить читателя в этой книге - обида на советское прошлое.

Когда мы говорим о премиях, я понимаю, что там делают Ольга Онойко с «Морем имён», Толстая с «Кысью», Фигль Мигль с любыми своими книгами, но что там делает «Полукровка» - удивительно, что до сих пор нет "Ярко-алого". Но почему Полукровка???

Смотреть на что-то далеко не то же самое, что видеть. Не видишь ничего, пока не научишься видеть красоту, - мудрствует Оскар Уайльд.

Продолжая мысль классика – видеть красоту это особое умение, умение к которому нужно прикладывать усилия. И даже если красота сама постучится к тебе в двери, ее нужно уметь идентифицировать – соотнести с красотой внутри себя. То есть красота уже должна быть построена внутри, чтобы суметь ее распознать. И видя красоту мы не только ее выделяем, среди прочего, мы ее как-бы выплескиваем из самих себя.

Главная героиня не выплескивает красоту в мир, она заливает его помоями.

Изначальная несправедливость по отношению к главной героине, становится оправданием множественным несправедливостям, которые она выливает на других и на мир в целом. И в каком-то смысле эта несправедливость уже становится необходимостью – неотъемлемым моральным прикрытием для оправдания вседозволенности и скотства.

Несправедливость есть в любой системе. И если ты ее видишь – приложи силы к исправлению. Елена Чижова показала, как начинающий герой скатывается в бездну, утягивая за собой все, до чего может дотянуться. Родные, близкие, знакомые и незнакомые люди искажаются в ее сознание. Она становится уже неспособна увидеть ничего хорошего ни в ком и ни в чем. На пути в бездну несколько вылавировала концовка, как бы отстранив главную героиню от сюжета. Есть надежда, что с отчуждения начнется новое, более адекватное перерождение. В конце концов, чтобы выплыть из омута, нужно коснуться самого дна.

Но читатель на этом дне остается: идейном, духовном, смысловом.

По пятибальной шкале:

Тема: Россия – тюрьма народов/как начать путь антигероя прикрываясь геройскими мотивами/как вызвать в читателе отвращение с продолжительным послевкусием (нужное подчеркнуть).

Персонажи: 5 – они на удивление живо прописаны, но легче и приятнее от этого не становится (в конечном итоге все слабовольные скоты, находящие своему скотству разной степени притянутости оправдания).

Динамика: 3 (неровная)

Образность: 2 (не впечатляют, а те которые впечатляют, скорее, со знаком минус)

Креатив: сомнительный

Резюмирую: не рекомендую, но не могу не отметить, что книга производит впечатление и долго не выветривается. Это плохое, гадливое, чернушное и неприятное послевкусие – но оно есть. По крайней мере, тебе действительно интересно, чем в книге все закончится.

При этом автор - талант! Есть совершенно потрясающая, волшебная, пробирающая до костей и до слёз книга "Время женщин" - не книга, а маленькое сокровище. Поэтому дело не в авторе, а конкретно в этом произведении.

И действительно ли мир поделен на "своих" и "чужих", на "них" и "нас", в самом ли деле есть эти два враждебных друг другу, противоборствующих лагеря, и не вложил ли автор в идею этого противостояния не только имевшийся в виду в книге, но и иной смысл? А как жутко и тем не менее прекрасно своей точностью, меткостью описан тот мир, против которого борется героиня книги, какая прекрасная метафора - "паук", "паучий укус".. на мой взгляд, лучше и точнее сказать было нельзя. И сколько в книге не распознаваемых сразу чудных аллюзий на библейские сюжеты!

Еще хочу отметить одну привлекательную черту произведения, замеченную мной также в других работах автора, - язык, которым описаны наука, процесс обучения. Благодаря авторским описаниям, читать о не близко знакомых отраслях знания так интересно, что чувствуется их красота, стройность, та особая научная магия.. Хочется самой окунуться в притягательный мир научных исследований.

Так или иначе, в этой книге для меня осталось немало непонятного, невыясненного. Иногда авторский язык казался непростым, и мысли, им выражаемые, - неочевидными. Тем не менее, впечатление книга оставила сильное и скорее благоприятное.

Взял он саблю, взял он остру и зарезал сам себя. Веселый разговор!...

Это война против себя, разрушающая собственную личность. Но все действия героини подаются автором как вынужденные, как будто в 70-е годы полукровке нельзя было выжить иначе в атмосфере советского социализма. Я понимаю, тема романа очень важная. Пусть исчезли процентные нормы, и мало кто помнит о черте оседлости, но ксенофобия и «национал-патриотизм» остаются и сейчас, более того, набирают обороты. Но роман какой-то очень уж удручающий и немного паранойяльный. Совсем недавно я прочла у Чижовой роман «Крошки Цахес». Он мне понравился. Отметила в рецензии несколько «рваное» повествование и обилие метафор, которые меня восхитили, заставили думать. Здесь тоже много метафор, но они напрягают и даже раздражают, вероятно, своей «зоологичностью». Напрягают и реминисценции: в последнее время встречаю часто, что если еврейский юноша в романе влюбляется, то обязательно мнит себя Иаковом, а в возлюбленной видит Рахиль. Вот и здесь как у всех. Но при всем этом, читала «Полукровку» с интересом, потому что много личного, в том числе и описываемое время. Попробую осилить еще «Лавру» и «Время женщин». Тогда вынесу окончательный вердикт.

Тем, кто хочет частично почувствовать, что ощущали евреи в СССР в 60-е-70-е годы, наверное, порекомендую эту книгу. Тот, кому близка эта тема, может оценить. Остальным советовать бы не стала - не с чего как-то.

P.S. Не примите выделенные мною минусы за характеристику жанра. В каких-то местах "Полукровка" напоминала мне прозу Улицкой, только знаете, Улицкой я зачитываюсь и считаю ее мастером. А здесь - недокручено, недодумано, даже безвыходность не обозначена толком. Жаль, тема располагала.