Текст книги "Обострение памяти. Рассказы"

Фёдор Игнатьевич поначалу сильно встревожился.

– Как так ты её на улице подобрала? Как решилась? Это же не котёнок, ребёнок! Ты же ничего о ней не знаешь! А вдруг мать объявится? Не сейчас, так через годы. Что тогда делать будем? Хоть бы посоветовалась…

– Феденька, я не знаю, что будет потом, но сейчас я не могу бросить её на улице, девочка погибнет! Пусть поживёт у нас, а там жизнь покажет, что делать.

На том и порешили.

Раечка оказалась бойкой, смышлёной девочкой. Она быстро освоилась в квартире, подружилась с Ираидой, обожала перебирать в её комнате бусы, флакончики духов, всякие безделушки на комоде. Вдвоём с Фёдором Игнатьевичем они придумывали массу игр и затей. Антонина шила и вязала наряды для девочки. А уж когда Раечка назвала её мамой, а Фёдора папой, они почувствовали себя совершенно счастливыми, прикипели к малышке всем сердцем. Сбылась их самая заветная мечта.

Тревог и проблем в жизни семьи с появлением Раечки тоже прибавилось. Характер у девочки оказался отнюдь не сахарный. Вспыльчивая, своевольная, независимая, она причиняла приёмным родителям немало огорчений. К тому же она, как сорока, тащила и припрятывала в укромных местах всё, что ей нравилось. Особенно страдала от этой её привычки Ираида, у неё то и дело пропадали любимые вещицы. Немалых усилий стоило взрослым отучить девочку от этой дурной манеры.

И ещё Раечка совершенно не боялась потеряться, могла во время прогулки незаметно уйти и отправиться в одиночку гулять по улицам, и взрослые с ног сбивались искать её. Никакие увещевания не действовали. Она обещала, что «больше так не будет», но всё повторялось вновь и вновь. Антонина стала панически бояться цыган, они снились ей в ночных кошмарах. Завидев впереди шумных женщин в пёстрых юбках, крепко сжимала руку дочки и поспешно переходила на другую сторону улицы.

Воспитание ребёнка оказалось нелёгким делом, но их усилия приносили свои плоды. Никто бы не узнал в этой нарядной, ухоженной домашней девочке того затравленного зверька с рынка. Воспоминания о той, прошлой жизни постепенно стёрлись из детской памяти. В семь лет Раечка пошла в школу. Училась легко, охотно, удивляя родителей своими способностями, а они гордились своей красивой, умной дочкой-отличницей.

Фёдор Игнатьевич чувствовал себя всё хуже, тяжёлое ранение давало о себе знать, и уже Тониных знаний и сил не хватало для борьбы с недугом, муж таял на глазах. Пришёл день, когда его не стало. Отныне весь смысл жизни Антонины заключался в Раечке. Вся любовь, всё тепло, все заботы – только ей одной. Девочка росла и расцветала на глазах, и к беспокойству Антонины, всё ярче в её внешности проявлялись цыганские черты.

Как-то Раечка пришла из школы расстроенная, бросила портфель в угол и упала на диван в слезах. Антонина кинулась расспрашивать и успокаивать дочку.

– Почему меня девчонки дразнят цыганкой? Почему я не похожа на тебя?

Тоня поняла, что вот он, тот момент, к которому она столько лет готовилась бессонными ночами, что пришло время выполнить обещание, данное Федору и рассказать Раечке правду. Но от неожиданности испугалась, растерялась, и сказала первое, что пришло в голову:

– Ты не похожа на меня, потому что похожа на свою бабушку, отцовскую маму, а она была цыганкой. А девчонки тебя дразнят, потому что завидуют твоей яркой внешности. И потом посмотри, у нас с тобой одинаковые носы, а в детстве у меня были такие же ямочки на щеках, как у тебя.

Слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Раечка успокоилась, теперь она знала, что отвечать обидчицам, а главное, себе самой. Но для Антонины сказать правду стало ещё труднее: как вернуться к этому разговору, как признаться, что обманула? Проворочавшись без сна целую ночь, решила для себя, что расскажет дочке правду позже, когда та повзрослеет, поумнеет и сможет её понять. А сейчас время ещё не пришло. Вот и дождалась, рассказали чужие люди. И возраст оказался самый неподходящий. Подростковый период обострил природную горячность и строптивость девушки. Как теперь с ней объясняться?! Может быть, Ираида сумеет это сделать лучше неё?

С того дня Раечку словно подменили. Внешне всё, вроде бы, улеглось. Она по-прежнему ходила в школу, училась на одни пятёрки, разговаривала на бытовые темы с Антониной, но перестала называть её мамой, просто никак не называла. И стоило Тоне попытаться обнять, как раньше, дочку, поговорить по душам, как та, словно устрица, захлопывала створки, отгораживаясь от матери холодным молчанием. Антонину это очень ранило, но она надеялась, что повзрослев, Раечка поймёт и оценит всё, что она для неё сделала. И тогда в их отношения вернётся тепло и любовь. Только эта надежда и согревала её душу.

Наступил беспокойный период выпускных, а следом вступительных экзаменов. Все остальные проблемы отошли на второй план. Рая сидела над учебниками, а Антонина с Ираидой ходили по квартире на цыпочках, вполголоса обсуждая выбор профессии для их девочки. Общие тревоги, казалось, помогли наладить отношения между матерью и дочерью. Раечка закончила школу с золотой медалью и легко поступила в самый престижный вуз города.

Другая, взрослая жизнь подхватила, закружила её, увлекла новыми интересами. Всё больше времени проводила она с друзьями в студенческом общежитии, всё позже приходила домой, и однажды вечером не вернулась. Всю ночь Антонина не спала, в тревоге ходила от окна к двери, прислушиваясь к ночным звукам. Картины одна страшнее другой рисовались в её воображении. Едва рассвело, собралась на поиски дочери, да столкнулась с ней в подъезде.

– Засиделись над конспектами с подружкой, готовились к зачёту, побоялась поздно идти по улицам, вот и осталась у неё переночевать. А что такого? Я уже взрослая! – объяснила она, пожав плечиком.

Такие «посиделки» случались всё чаще, и однажды Раечка не вернулась домой совсем. Прождав дочку больше суток, Антонина отправилась в институт. В деканате ей сказали, что Раю отчислили за постоянные пропуски занятий, а накануне она забрала документы. Антонина была в полной растерянности, не зная, куда идти, где искать дочь. Прошла неделя безрезультатных поисков, она не могла ни есть, ни спать, стало сдавать сердце, она слегла. Наконец в почтовом ящике Ираида обнаружила конверт с долгожданным письмом от Раечки. Вдвоём они читали и перечитывали аккуратные строчки: «Мама, я вышла замуж. Мой муж военный лётчик, капитан. Сейчас мы едем поездом к месту службы под Читу. За меня не беспокойся, у меня всё хорошо. Доеду – напишу подробно. Привет тёте Иде.»

– Ну вот, видишь, жива-здорова и даже счастлива. У неё «всё хорошо», а ты тут с ума сходишь, – успокаивала Антонину Ираида.

– Обидно, конечно, что не предупредила, не познакомила с женихом, уехала, не попрощавшись, но вот такая она выросла… одно слово – цыганская кровь.

Без Раечки жизнь в их квартирке словно замерла, дни походили один на другой, время измерялось Раиными письмами, а письма приходили всё реже и становились всё короче. Потом письма сменились открытками к праздникам.

Так прошло несколько лет. И вот однажды на пороге квартиры возникла Раечка. Она повзрослела, пополнела, теперь это была красивая молодая женщина с неспешными движениями и горделивой осанкой. А из-за её юбки выглядывала маленькая русая головка с двумя тонкими косичками и настороженными голубыми глазами.

– Знакомьтесь, моя дочь Вероника, – представила Рая хозяйку косичек, – мы с ней поживём пока у вас. С мужем я разошлась.

Девочка была в том самом возрасте, в котором сама Раечка появилась в этом доме. Сердце Антонины растаяло моментально, все запасы любви, нежности, заботы она подарила малышке. В квартире вновь раздавались детский голосок и топот маленьких ножек, жизнь Антонины и Ираиды вновь наполнилась смыслом, маленькими событиями, радостями и тревогами.

Рая восстановилась в институте, переведясь на вечернее отделение, устроилась на работу. Постоянно занятая, дома она проводила немного времени. Заботы о Вероничке полностью легли на плечи Антонины.

Девочка была совсем другая, до странности непохожая на мать. «Отцовское отродье» – в сердцах ворчала на неё Рая. Молчаливая, спокойная, Вероника могла часами играть одна. Куклы занимали её мало, охотнее она строила что-то из кубиков или сосредоточенно рассматривала картинки в книжках и журналах. Лишь в одном дочь походила на мать – быстро схватывала и запоминала всё новое, впитывала, как губка, удивляя потом взрослых своими познаниями.

Не прошло и года, как Рая вновь вышла замуж и уехала с новым мужем куда-то в Тольятти. Строительство автозавода открывало перед ними прекрасные перспективы, а молодой город манил своей современностью. Антонину радовало то, что институт дочка на этот раз не бросила, перевелась на заочное. Поумнела. И ещё радовало то, что Вероника осталась с ней.

– Пусть она поживёт у тебя, пока мы обустроимся на новом месте. Потом заберу, – сказала Рая на прощание.

Прошло ещё несколько лет. И вновь на пороге квартиры возникла Рая. Ещё более располневшая, модно одетая, в золотых серьгах и кольцах. На этот раз из-за её юбки выглядывала вихрастая чёрная головка мальчика лет двух.

– Знакомьтесь, это Борис, – представила его мать.

Борянька, как сразу окрестили его Антонина с Ираидой, очень напомнил им маленькую Раечку, такой же бойкий, непоседливый, любознательный. Его чёрные цыганские глаза всё замечали, а цепкие ручки тащили всё, что плохо лежало.

Рая рассказала, что со вторым мужем у неё тоже «не сложилось», и теперь она уезжает в Саратов, «устраивать свою женскую судьбу». Она получила, наконец, диплом, и её приглашают на хорошую должность.

– А дети пускай поживут пока у тебя, мама. Устроюсь на новом месте – заберу.

С появление в доме Боряньки спокойной жизни настал конец. Непоседливый мальчишка требовал неусыпного внимания. Вероника ревниво отнеслась к появлению брата, между ними то и дело вспыхивали драки, кончавшиеся дружным рёвом. Антонина не знала, кого успокаивать, как занять обоих, таких разных малышей. Внучка пошла в первый класс и требовала повышенного внимания, но стоило Тоне заняться уроками с ней, как с Борянькой непременно что-нибудь случалось: то опрокинет на себя кастрюлю с компотом, то свалится с табуретки, то изрисует карандашом стены и себя. А у Антонины возраст подходил к семидесяти, она уже не могла поспеть за обоими внуками. Промучившись год, она написала Рае письмо с просьбой забрать Борю, оставив ей только Веронику.

Рая приехала недовольная, у неё только-только наметилось новое замужество, и жених подвернулся при должности и с квартирой, появление сына в её жизни было очень некстати, но убедившись, что Антонине действительно трудно справляться с двумя внуками, забрала Бориса. Вероника в страхе, что мать заберёт и её, не отходила от бабушки ни на шаг.

– Бабуленька, не отдавай меня маме, я хочу с тобой жить, – шептала она на ушко Антонине.

– Не отдам, красотулечка моя, никому тебя не отдам! – шептала ей в ответ бабушка.

А Рая и не думала забирать дочь, уж слишком она напоминала ей первого мужа.

С отъездом Раи и Боряньки в доме вновь воцарились мир и согласие. Вероничка не доставляла никаких хлопот. С годами замкнутость девочки стала беспокоить Антонину. Взрослея, она становилась все более отстранённой, всё меньше нуждалась в ласке, с тревогой Тоня замечала проявления холодной расчетливости в поведении внучки. Однако, училась она, как и мать, на одни пятёрки, учителя в школе её только хвалили, охотно помогала по дому, постепенно вытесняя старушек с кухни.

Ираида всё чаще болела и реже выходила из комнаты, уход за ней взяла на себя Антонина. Между тем, Вероника закончила школу с золотой медалью, как и мать, легко поступила в тот же институт. Студенческая жизнь её мало изменила, она так же старательно училась, подруг у неё почти не было, зато вскоре появился друг. Володя учился в одной группе с Вероникой. Он нравился обеим старушкам своей серьёзностью, воспитанностью, порядочностью. С Вероникой они были словно связаны одной ниточкой, везде вместе.

Ираида ушла из жизни как-то внезапно, ещё вечером они с Антониной вместе пили чай, обсуждая возможное замужество их Викочки, а наутро Иды не стало. Схоронив старушку, Вероника с Володей быстро оформили брак, раздобыли справку о несуществующей беременности и получили её комнату. В эту маленькую комнатку без особых церемоний переселили Антонину, заняв безраздельно её большую комнату. А Тоня и не возражала, зачем ей одной большая комната? Это молодым простор нужен. А ей и здесь, в их с мужем бывшей спаленке уютно. Мир её неуклонно сужался. Антонину радовало, что у внучки сложилась хорошая, дружная семья. А что ей самой в этой семье, похоже, места нет, так что тут удивительного? Разве интересно молодёжи со стариками? У них совсем другая жизнь, в которой она, Антонина, уже мало что понимала. Всё реже она выходила из своей комнаты, чтобы не мешаться под ногами, а когда выходила, ловила на себе недовольно-удивлённые взгляды. А может быть, ей это только чудилось? Ведь видела она всё хуже. Да и слух подводил, трудно было ей расслышать, о чем они ей говорили. Вот и просиживала она часами около окошка, наблюдая за расплывающимися очертаниями птичек, прохожих, машин. Там, за окном, кипела жизнь, в которой ей тоже уже не было места. И чем реже Антонина выходила из своей комнаты, тем чаще Вероника забывала о её существовании. У Володи вошло в привычку, садясь за стол, напоминать жене: «Бабушку покорми».

Молодые тем временем закончили институт, пришло время подумать о рождении ребёнка. Антонина последней заметила растущий живот внучки. Обрадовалась, что скоро вновь зазвучит в их квартире детский голосок, затопают маленькие ножки. Она мечтала, как обнимут её шею детские ручонки. А тем временем Вероника писала письмо матери о том, что с появлением ребёнка она не сможет ухаживать за бабушкой, что квартира у них слишком тесная, негде поставить детскую кроватку, а у неё, у матери, квартира просторнее, трёхкомнатная, и живут они в ней вдвоём с Борисом. Напомнила, что пришла пора и ей, Рае, позаботиться о женщине, которая её вырастила.

Помедлив с письмом, Рая ответила согласием, но написала, что сама приехать за матерью не сможет, слишком занята, так что пусть Вероника или Володя сами привезут старушку к ней. Вероника рассудила, что ей, в её положении ехать с бабушкой нельзя, Володе отпрашиваться с новой работы тоже нехорошо, можно подпортить себе репутацию. Поездом бабушку в её девяносто лет одну не отправишь, остаётся самолёт. Дороговато, но куда деваться? Бабушкиной пенсии на билет хватит.

– А что тут такого? – убеждала она мужа, – здесь проводим её в аэропорт, попросим стюардесс присмотреть за старушкой, там мама с братом её встретят в аэропорту, что сложного? Два часа, и там.

Антонину известие о предстоящем путешествии встревожило, со страхом смотрела она на купленный билет, ведь ей ни разу не приходилось летать. Да что там летать, она и не ездила никуда из своего города. Но Вероника её не понимала, и возражений не слушала, она приняла единственное, по её мнению, правильное решение, и менять его не собиралась. Целеустремлённость была отличительной чертой её характера, неизменно приводившей к успеху.

Антонине больно и страшно было расставаться с родными стенами, в которых каждый уголок, каждая вещичка, даже разросшийся старый ясень перед окном, который она помнила ещё тоненьким прутиком, были связаны с дорогими воспоминаниями, ушедшими близкими людьми. Её словно растение выдирали с конями из почвы. Но Вероника уже представляла, какой ремонт она сделает в квартире, какую мебель поставит в детской, её было не остановить.

В назначенный день Антонину привезли в аэропорт, сдали вещи в багаж, Вероника переговорила с дежурной стюардессой, сунув ей пятёрку в руку, расцеловала бабушку и подтолкнула к выходу на посадку:

– Удачного полёта, бабуля, вот увидишь, путешествие тебе понравится. И ни о чём не тревожься, мама уже едет в аэропорт тебя встречать.

Антонина не всё расслышала, что ей сказали, однако покорно побрела в указанную сторону.

Володя проводил глазами сухонькую сгорбленную фигурку старушки, опирающуюся на палочку одной рукой и со старомодным ридикюлем, беспомощно болтающемся в другой. Сердце его дрогнуло.

– Надо было мне все-таки отпроситься на работе на пару дней и лететь с бабушкой.

– Да ты что, туда-обратно, это такие деньги! А нам на ремонт столько надо, на детскую мебель! Кстати, поехали скорее, в мебельный детские кроватки завезли. Мы ещё можем успеть, если поторопимся, – ответила Вероника, увлекая мужа за рукав.

С помощью добрых людей Антонина попала в самолёт и взмыла в небеса, поближе к Богу. Вот только вернуться обратно на землю её душе было не суждено. А может быть, она просто не захотела возвращаться туда, где никому больше не была нужна…

Ливень

Динка проснулась, когда утро было в разгаре. Первой мыслью, пришедшей в ее растрепанную головку, было: «Ура! Каникулы! Я у бабушки! Ура!!!». Немного полежала, прислушиваясь к непривычной тишине в доме. Босиком прошлепала в кухню – никого. Стянула персик со стола. Заглянула во вторую комнату, где обычно спал двоюродный брат Лешка, тоже гостивший на каникулах у бабушки – и там пусто. Быстро натянула шорты, футболку, показала язык худенькой кареглазой девчонке с двумя взлохмаченными «хвостиками» в зеркале и вышла на крыльцо. Утро встретило Динку ярким южным солнцем, легким солоноватым ветерком с моря, шумом автовокзала по соседству, да пением цикады.

Бабушка Динки и Леши жила в длинном одноэтажном доме, разделенном на девять квартир. У каждой квартирки было свое отдельное крыльцо и небольшой садик, называвшийся «палисадом». В этих палисадах росли сливы, инжир, виноград, умещался и небольшой огородик. В каждом палисаде жильцы понастроили времянок, которые с мая по октябрь сдавали отдыхающим – «дикарям». Много позже на месте этих времянок выросли гостевые дома, частные гостиницы, вытеснившие сады и превратившие небольшой южный городок в шумный модный курорт. А в те годы городок еще утопал в садах и виноградниках. Жизнь кипела только в районе набережной, на пляжах, да на старом рынке. Между домом и палисадами был общий двор с колодцем в центре, старой шелковицей и развесистой жердёлой.

Во дворе тоже было пусто. Жильцы разошлись, кто на работу, кто по делам. Отдыхающие ушли на пляж за утренним загаром. Динка прошлась по двору, не зная, куда себя деть. Вдруг прямо по макушке щелкнула ее недозрелая жердёлка. На толстой ветке дерева на манер обезьянки примостился Лешка – худой, загорелый парнишка тринадцати лет отроду с вихрами цвета спелой соломы и ангельскими голубыми глазами. И какую бы шкоду он не натворил, невинный взгляд этих глаз способен был растопить любое сердце.

– Привет. А что, жердёлы еще все зеленые? Спелых нет? Где бабушка, не знаешь?

– Бабушка на рынок пошла. А ты соня. Я уже час здесь сижу. Лови спелую – и Лешка кинул ей маленькое желтое солнышко.

– Не, не поспела еще, жесткая, – сказала Динка, надкусив плод, – слезай, пойдем лучше шелковицу наберем.

– Лешка, слезай немедленно, не хватало, чтобы ты оттуда свалился! Помогите мне лучше с сумками.

Во двор вошла бабушка, нагруженная покупками, – маленькая, кругленькая, уютная старушка в белом платочке и роговых очках. Ей нелегко было справляться с двумя непоседами и сорванцами. Лешка и Диночка были одногодками и не отличались примерным поведением. Бабушка старалась быть строгой, но ее ворчание и сердитые окрики внуков не пугали, они знали ее доброту и безмерную любовь к ним, поэтому летние дни их были наполнены свободой и приключениями.

После завтрака во дворе собралась вся компания: к нашим знакомым присоединились соседский внук Сашка и соседка Танечка. Сашка, рыжий вихрастый паренек с веснушками на облупленном носу, тоже каждое лето приезжал на каникулы к своей бабушке откуда-то с Донбаса. Он был на год старше Дины и Леши и потому верховодил в их маленькой команде. Выдумщик и заводила, Сашка был инициатором многих проказ. Танечка, большеглазая девочка с гладко зачесанными и собранными в «конский хвост» русыми волосами, была самой младшей, но самой осмотрительной их них.

Друзья спускались по Садовой к искрящемуся на солнце морю, бурно обсуждая увиденный накануне фильм. В кино они ходили так: на деньги, выданные на билеты, покупалось мороженое, а кино прекрасно смотрелось с ограды летнего кинотеатра (благо – рядом росла старая глициния), даже еще лучше было видно, чем в зале, никто не загораживал экран. Контролеры, правда, порой гоняли незаконных зрителей, но они, как стайка воробьев, отлетев, тут же возвращались обратно. В конце концов на ребят махнули рукой: «Да пусть смотрят, жалко, что ли!»

На Садовой росла шелковица, вся тротуарная плитка под ней была заляпана растоптанными синими ягодами. Как обычно, мальчишки вскарабкались на дерево и набрали сочных кисло-сладких ягод для девчонок. Ну и себя не обидели. На пляж они явились с синими ладошками, губами и языками, это их смешило но ничуть не смущало. Накупавшись и нанырявшись вволю, они лежали на горячей гальке и обсуждали планы на сегодня.

– Слушайте, а давайте в горы сходим! – подал идею Сашка, – оттуда далеко – далеко видно! Видны корабли на рейде. Я там был с отцом, интересно!

Динка села на гальку, обхватив коленки руками, посмотрела на зеленые громады гор, отгораживающие городок от остального мира. Чуть ниже вершины огромными буквами из белых камней было выложено «Ленин с нами». Сашка шутил: «Заплывешь далеко от берега, оглянешься – ага, Ленин с нами, значит, можно не бояться».

– Саш, а что там, за этими горами?

– Тоже горы, до самого горизонта. Красиво!

– Родители ни за что не отпустят одних в горы – рассудительно заметила Татьяна.

– А кто спрашивать будет? Что мы маленькие, что ли? Скажем, пошли в теннис играть в «Звездочку». Тут дел то на три часа, если не спеша. После обеда выйдем, до ужина вернемся, – подал голос Лешка. На том и порешили. И быстро засобирались домой, чтобы не терять время.

После обеда конспираторы с теннисными ракетками собрались во дворе. Галдя, направились в сторону пансионата «Звездочка». Обойдя квартал, припрятали ракетки в укромном месте и повернули в сторону гор. Прошли несколько кварталов, и вот дома остались позади, начался подъем в гору. Каменистая тропинка становилась все круче. Снизу горы казались зелеными, здесь же стало ясно, что деревья росли в низинах, в ущельях между гор, а на самом склоне встречались только кустарники: колючие заросли держи-дерева, кизил, покрытый темно-красными продолговатыми ягодами, да орешник.

Послеполуденное солнце палило нещадно, подниматься становилось все труднее, а вершина по-прежнему была далеко. Динка думала про себя, что идея с походом, пожалуй, была не такой уж хорошей. Лучше, действительно, играли бы сейчас в теннис.

– Все, не могу больше! – заявила Татьянка и уселась на камень – вы идите, я вас здесь подожду.

– Привал! – скомандовал Сашка, и растянулся на каменистом склоне.

Лешка достал из карманов шорт ранетки из бабушкиного сада, у хозяйственной Татьяны оказалась с собой фляжка с водой. Немного отдохнув, подкрепившись и освежившись ребята повеселели.

– Ого, смотрите, как высоко мы уже взобрались – сказал Сашка.

Действительно, оглянувшись, они увидели, что половина склона осталась позади. Далеко внизу раскинулся городок с тенистыми улицами, сбегающими к морю. А само море простиралось гораздо дальше, чем виделось из города, сливаясь на горизонте с небом.

– Ух ты, красота… – сказала Динка.

– А то!… – откликнулся Сашка – а сверху в десять раз красивее. Тут идти то осталось всего ничего. Ну, повернем обратно, и все усилия зря, так и не побываем на вершине. Вон, смотрите, облачка набегают, солнце уж не будет так палить.

С севера плыли белые пушистые облака. Ребята вздохнули, поднялись и двинулись дальше в путь. Немного поколебавшись, Татьяна присоединилась к остальным. Смех и шутки прекратились, ребята молча, упрямо карабкались все выше.

– Стойте! Смотрите, это же «Ленин с нами», – Сашка показал на белые валуны по обе стороны тропы.

– Точно! – Лешка вскарабкался на валун – Интересно, на какой букве я сейчас сижу? Меня снизу видно?

– А ты кого-нибудь на пляже рассмотреть можешь? Ну, или на улицах?

– Не-а, далеко. Только машины стеклами поблескивают.

– Ну и тебя снизу рассмотреть невозможно, мелкий слишком – пожала плечами Динка.

Последние метры до вершины уставшие ребята преодолевали буквально на четвереньках. И вот, наконец, встали во весь рост на самой верхней точке горы.

– Ур-р-ра! Победа!!! – дети прыгали, визжали, свистели от восторга, размахивая руками. Накричавшись притихли, захваченные открывшейся перед ними панорамой. Бухта, по берегу которой раскинулся городок, смотрелась маленькой подковкой. Линия горизонта терялась в легкой дымке, и казалось, что небо начинается от самого берега, и корабли вдалеке плывут по небу… или это облачка плывут по морю? Соседние курортные поселки отсюда видны были, как на ладони. Аккуратные квадраты виноградников зеленели между ними. Колесо обозрения, возвышавшееся над бухтой в парке, казалось детской игрушкой. А по другую сторону горного хребта простирались горы, горы – до самого горизонта. Далеко внизу, в ущелье, голубой ленточкой петляла речка. На ее берегах виднелся неизвестный детям поселок. С вершины они рассматривали кубики домов в зелени садов, желтовато-серые линии улиц, вьющуюся между гор дорогу с ползущими по ней машинками.

– Здорово! – выдохнула Динка – ради этого стоило сюда карабкаться.

– Красиво, но ветрено здесь – поежилась Татьяна.

Действительно, поднялся довольно сильный ветер. Тень от облаков накрыла часть гор. Плотное белое облако заволокло соседнюю вершину и быстро, словно живое, поползло к ребятам. Им стало не по себе. Небо с северной стороны потемнело. За облаком надвигались сплошным фронтом тучи. Где то вдалеке глухо заворчал гром.

– Кажется, нам надо поторопиться. Похоже, будет дождь, – забеспокоился Сашка.

Ребята в последний раз огляделись и начали спускаться. Над морем и над городком по-прежнему беззаботно сияло солнце. Его свет погасил тревогу, ребята снова стали шутить и дурачиться, стараясь не смотреть назад на ползущие по пятам тучи.

Первые тяжелые капли дождя упали, когда дети шли между белых валунов. Сырые щупальца туч догнали и обогнали их, заволакивая все вокруг. Еще пара минут – и дождь забарабанил по детским головам и худеньким спинам. Раскаты грома слышались все ближе. Ребята побежали вниз. Дождь усиливался, и вскоре настоящий ливень обрушился на них. Камни под ногами моментально стали скользкими. Ребята бежали, поскальзывались, падали, но вскакивали и снова бежали. Ливень заглушал их крики. За стеной дождя ничего не было видно. Яркая молния прорезала небо совсем рядом, мощный раскат грома прижал перепуганных детей к земле. Сверху, снизу, со всех сторон неслись потоки воды, словно смывая привычный мир вокруг.

– Стойте! А где Лешка?! – вдруг заорал, перекрикивая дождь Сашка. Девочки остановились, стали озираться, вглядываясь в пелену дождя.

– Леша! – закричал во все горло Сашка.

– Леша! Лешка! – хором закричали девочки. Но в ответ – только шум воды, да оглушительный гром.

– Может, он опередил нас? – предположила Танечка.

– Нет, я не видела, чтобы он нас обогнал. Да и не убежал бы он от нас один, – заступилась за брата Дина.

– Надо искать. Держитесь все рядом, чтобы видеть друг друга, – Саша решительно повернул назад. Карабкаться наверх оказалось намного труднее, чем раньше. Теперь ливень и ветер хлестали в лицо, заливая глаза. Ребята отфыркивались, кричали и снова упрямо карабкались вверх. Наконец, откуда-то слева послышался ответный крик.

Лешка сидел на камнях, сжавшись в комочек под струями дождя. Правая ступня, застрявшая между двумя валунами, была странно вывернута. В голубых глазах плескались страх и боль.

– Лешенька, что с тобой? – кинулась к нему сестра.

– Нога… застряла… не могу встать…

Ребята вцепились в валун. Они толкали его до тех пор, пока не сдвинули вниз и не освободили ногу. Саша попытался помочь другу встать, но тот закричал от боли.

– Похоже, идти ты не сможешь. Дело плохо… ждите меня здесь, – скомандовал Сашка и шагнул в сторону, словно растворившись в потоках воды. Лешка сидел, кусая побелевшие губы. Мокрые насквозь девочки присели рядом, дрожа под порывами ветра. Казалось, прошла целая вечность. Наконец появился Саша с несколькими ветками орешника в руках. Он ловко очистил их от листьев перочинным ножом, надломил, оторвал подол от своей клетчатой рубашки, потом осторожно обложил согнутыми прутьями больную ногу и привязал их к ней. Лешка стонал, вцепившись в камни.

– Ну вот, теперь понесем тебя, поедешь, как барин. Дина, давай сделаем Лешке «кресло», – сказал Саша. Они подсунули руки под Лешку и вцепились друг другу в запястья, как в школьной игре «зарница». Но одно дело таскать друг друга по ровному полю под солнышком или по школьному коридору, смеясь и толкаясь, совсем другое – спускаться по мокрому склону под проливным дождем. Через несколько шагов оба чуть не упали. Вторая попытка тоже оказалась неудачной, они чуть не уронили Лешку.

– Стойте, так у нас ничего не получится, еще сами ноги переломаем, – вздохнул Сашка, – сделаем так: вы, девчонки, спускаетесь вниз до первых домов и зовете взрослых на помощь. Идите быстро, но осторожно, друг друга из виду не теряйте. А я остаюсь здесь, с Лешкой, ждем подмогу. Да, и попросите «скорую» вызвать.

Девочки молча кивнули и, взявшись за руки, начали торопливо спускаться. Чем ниже они спускались, тем тише становился ливень, превращаясь в обычный дождь, но под ногами по-прежнему неслись потоки воды. Склон становился все более пологим и через полчаса девочки выбежали к крайним домам.

До калитки оставалось несколько шагов, как вдруг из проулка выскочила большая черная собака и с лаем кинулась к ним. Таня взвизгнула и спряталась за Динку.

– Только не беги! – крикнула подруге Динка и дрожащей рукой подняла с земли камень.

– Фу! Пошла отсюда! А ну, убирайся! – закричала она собаке, замахиваясь. Собака остановилась, но продолжала громко лаять и угрожающе рычать.

– Абрек, фу! Ты чего на детей кидаешься? Вот я тебе! – с крыльца к ним спешила женщина, держа над головой кусок клеенки.

– Тетенька, помогите, там в горах Лешка с Сашкой остались! Леша идти не может! Надо «скорую» вызвать! – перебивая друг друга, затараторили девочки.

– Батюшки, да вы же мокрые насквозь! А ну бегом в дом, там все расскажете. Идите, не бойтесь, собаку я привяжу, – женщина потащила упирающегося пса к будке, а девочки поднялись на крыльцо и вошли в дом.