Текст книги "Фамильные ценности и другие рассказы"

– Ну тихо, тихо, Лид. О покойнице-то!

– Да пусть слышит! Что мы ей плохого сделали, что она над нами посмеялась? Мы работаем с утра до ночи, денег нет, у нас вообще ничего нет. Что она, не знала? Почему не оставила нам свои богатства? С собой она, что ли, их взяла? Чертей задабривать?

– Ну, Лид!

– Что Лид! Ты тоже хорош!

– А что я-то?

– Расспросил бы ее сразу, что она тебе завещает, так мы бы хоть не надеялись, а то – двушка в Москве, машина! Вот тебе и прокатились!

– Да. Вообще-то…

– Выкину все, ничего мне не нужно из этого хлама! Похороны ей такие сделали! Гроб шикарный! У нас даже на памятник денег нет! Не будет ей никакого памятника!

– Ну ладно, Лидка, успокойся!

– Не могу успокоиться! Как вспомню… Все повыкидываю, к чертям, на помойку, эти книги клопиные, этот пейзаж хренов! Подушки она мне пуховые оставляет! Да до них дотронуться противно, не то, что спать! Им уж полвека, небось, там весь пух истлел, да клещей пылевых тьма!

– Слушай… только не ори… А может, не было у нее никаких драгоценностей?

– Были! Понял?! Были у нее драгоценности! А вот где они, это ты должен был выяснить! Я тебе сколько раз говорила! «Не могу, не могу»! Вот и сидим теперь у пустого корыта.

* * *

– Лид! Можно?

– Чего вам?

– Да это я, Анна Егоровна.

– Вижу. Чего вам, Анна Егоровна?

– Да я вот смотрю, ты что за кучу в коридоре-то устроила? Книги, картины.

– Это ненадолго. Мы все выкинем, не волнуйтесь. – Как это – выкинем?

– Да мне это все не нужно. Куда я это потащу?

– Ой. А книги-то хорошие.

– Ну и берите их себе.

– Правда, что ли? И почем?

– Да нипочем. Хлам этот продавать я буду что ли? За гроши?

– Ну, спасибо, возьму книжечки.

– Да все берите. И картины эти тоже. И подушки.

– Картины возьму, мне они всегда нравились, как я к тете Любе-то приходила. Возьму в память о ней.

– Берите, берите. И посуду всю, белье, что хотите. А остальное я на помойку снесу. Подушки берете?

– Нет, подушки, пожалуй, не буду. У меня свои хорошие, пуховые. Я уж к ним привыкла. Да мои-то и поновее.

– Тогда я эти выкидываю. Может, бомжи какие обрадуются.

– Конечно, обрадуются. Может еще и дворники их приберут.

– Да мне все равно, кто что возьмет.

Разбор тети Любиного наследства был недолгим. Все, что не взяла соседка, отправилось на помойку. Лида взяла только серебряные ложки и хрусталь, и то правда – не соседке ж их отдавать. Но она ненавидела это «наследство», «скорей загнать бы его хоть за сколько, глаза б не глядели».

* * *

Прошло лет семь или около того. Дима и Лида по-прежнему жили в пригороде, никаких перемен в их жизни не произошло, если не считать того, что Лида вышла на пенсию, а потом устроилась в частную клинику диспетчером – принимать вызовы по телефону. Эта клиника находилась в черте Москвы, но благодаря «маршруткам» дорога занимала минут двадцать пять-тридцать, и Лида была довольна – все же на людях, и деньги какие-никакие, и опять же – «в Москве, а не в нашем захолустье». Пожалуй, было еще одно событие – Дима приобрел-таки машину, старые «жигули», чуть ли не первой модели. Машина была в очень хорошем состоянии, на ней почти не ездили, потому что хозяин был стар, ветеран войны, купить – купил по льготе, а ездить боялся. Да и некуда было, не за хлебом же в соседний магазин на машине ездить. А после его смерти старуху дети к себе забрали, а машину – куда ее? У детей «фольксваген». Короче, кто-то из соседей свел Диму с этим сыном, который и продал ему отцову машину за символическую сумму, чуть ли не за три тыщи рублей. Дима был счастлив, а сын – тоже доволен, в хорошие руки отдал.

Однажды Дима после работы позвонил жене, давай, мол, я за тобой заеду и сходим куда-нибудь. Поехали они в центр. Пообедали в кафе недорогом, на Пятницкой, потом решили прогуляться немного.

– Тут Третьяковка где-то рядом, может, зайдем?

– Ты, что, заболел? В другой раз зайдем. Сейчас уж восемь скоро, какая Третьяковка!

– Да, захотелось чего-то. Давай хоть пройдемся, поглядим.

– Да ведь мы и так уж идем.

– А где ж она? Куда-то мы не туда свернули. Эх! Как же это я? Надо же! Забыл!

Неподалеку припарковалась большая темно-синяя иномарка, и из нее вышел мужчина в дымчатых очках.

– Слушай, не подскажешь, как к Третьяковке выйти? – обратился к нему Дима.

– Легко. Вот сейчас пойдете чуть назад, потом через дорогу…

– Спасибо тебе. А то давно не были, подзабыли малость.

– Ладно, ладно. Не задерживай человека, – вмешалась Лида. – Пойдем.

– Да нормально, чего там, – пожал плечами мужчина.

– Дим, тебе его морда не знакома?

– Чья? Парня этого? Откуда?

– Не знаю. Мне показалось, что я его уже где-то видела.

– Может по телевизору?

– Думаешь, актер какой-то?

– Актер не актер, может шоу какое. Сейчас их много по телевизору выступает.

– Может быть. А машина у него видел какая? Шикарная!

– Ну, начала свою песню. У нас тоже машина.

– Сравнил!

– А что? Прекрасно ездит, грех жаловаться.

– Знаешь, телега тоже ездит. Ладно, чего говорить без толку… Лида поджала губы и замолчала.

– Лид, бог с ней, с Третьяковкой. Знаешь, куда давай лучше заглянем?

– Куда еще?

– Ну, догадайся!

– Дима! Не проси! Я даже вспоминать не хочу!

– Лид, ну две минуты ходьбы. Мы уже дошли почти. Ну, интересно же.

– Мне не интересно. Что там смотреть? Чего ты там не видел?

Старый дом был отреставрирован и выглядел теперь, как настоящий особняк. Ухоженный двор был огорожен черным металлическим забором, ворота которого открывались автоматически только для тех, кто знал входной код.

Дима попробовал потрясти ворота. Тут же откуда-то появился охранник.

– Вы к кому? Записаны? Как доложить?

– Да мы ни к кому. У нас тут раньше тетка жила. Вот мы и…

– Отойдите, пожалуйста. Не стойте у ворот.

– Понимаете…

– Тут стоять не разрешается.

– Да мы…

– Отойдите в сторону.

– Да что ты с ним разговариваешь! Пошли отсюда! Вот не хотела же идти. Прямо ноги не шли!

В это время ворота начали медленно распахиваться.

– Смотри, смотри, Лид! Это же тот самый…

К воротам подъехала синяя иномарка. Сидящий за рулем мужчина приоткрыл окно:

– Ну что, нашли Третьяковку?

– Мы решили в другой раз…

– Понятно. А что вы тут-то делаете?

– Да мы вспомнили, что у нас тут тетка жила. Вот мы и решили…дом проведать.

– А она именно в этом доме жила?

– Да, на втором этаже. У нее была комната в коммуналке. Тут ведь коммуналки были раньше.

– Да, я знаю.

– А сейчас туда можно попасть?

– А вам это для чего?

– Ну, так, ни для чего. Просто для памяти.

– Боюсь, это невозможно. Тут другие владельцы. Счастливо вам.

Синяя машина проехала во двор, и ворота тут же начали закрываться.

– До свидания, – вслед ей медленно произнес Дима.

– Что, не пустили? – рядом с ними оказалась невысокая пожилая женщина с маленькой дворняжкой на поводке.

– Да у нас в этом доме родственница жила. Вот мы и хотели на дом посмотреть.

– Давно жила-то?

– Да как сказать. Всю жизнь.

– А сейчас-то жива?

– Не-ет, она умерла семь лет назад.

– A-а, давно уже. Тут года четыре все ремонт делали. Такой ремонт отгрохали, все здесь поменяли…

– А куда жильцов подевали?

– Да там старики в основном жили-то. Большинство умерли, остальные кто куда, все переехали, а что было делать? А потом вот стали капитальный ремонт проводить. Тут все новое, трубы, проводка. Только стены старые.

– Ничего себе! Даже не верится, что это тот самый дом. Тут раньше все иначе было. У входа, помню, две скамейки стояли. Такие облезлые. А в подъезд войдешь – всегда темно и пахнет сыростью.

– Теперь не пахнет. Тут такие люди живут, будь здоров!

– Олигархи?

– Вроде того. Не бедные. У них квартиры по двести метров. А на первом этаже у них общее владение. И вроде как рабочие помещения. Офисы.

– А кто они по профессии?

– А шут их знает! Бизнесмены.

– А вы тут где-то недалеко живете?

– Да вот мой дом, я тут всю жизнь прожила.

– А вы не знаете, кто этот мужчина?

– С которым вы сейчас разговаривали? Так это один из жильцов.

– Да что вы! Ну надо же!

– А я думала, вы его знаете, раз он остановился и с вами поговорил.

– Да мы у него дорогу в Третьяковку спросили. Он объяснил. А мы в Третьяковку не пошли, а решили на теткин дом взглянуть, раз уж мы рядом оказались. А тут он подъехал. Узнал нас и спросил: нашли Третьяковку? Вот и весь разговор.

– Да он вообще-то мужик неплохой. Не зазнался. Я-то его давно знаю, когда он еще бедный был, как мышь.

– Да?

– Ну, как же. У него история интересная. Он приехал из Кремнегорска. Откуда-то с Алтая. Или еще откуда. Не помню точно. Поступил в институт. А денег-то нету. На стипендию не проживешь. Родители присылать не могут. У самих ничего. Стал он работу искать, а какая работа, когда он в дневное время учится? Он парень такой был, правильный, учебу пропускать не хотел. И вот он устроился дворником как раз в тот дом. Жил там в каморке, но зато не платил за квартиру. Утром вставал, подметал и бегом в институт. Зимой тяжелее было, если снегу много. Но тянул свою лямку, старался. И вот однажды, он уж на четвертом или на пятом курсе был, нашел он на помойке кучу вещей хороших. И среди них – три подушки пуховые. Он сначала обрадовался. Говорит – буду спать теперь, как барин. А подушки старые, трухлявые, он рассказывал – ночь поспал, все щеки себе исколол, перья что ли, говорит, оттуда торчат и колются. Хотел он эту подушку взбить как следует, а она возьми да лопни! А из нее – ни за что не догадаетесь! – камни драгоценные посыпались! Представляете? Целая подушка камней! Перстни, бусы, чего там только не было! Он сначала вообще ничего не понял, потом в себя пришел, камни собрал в мешок, подмел, убрал, пух весь старый выкинул. И думает – интересно, а во второй подушке есть что-нибудь? Распорол аккуратно – а там монеты золотые, старинные. Тогда он и третью подушечку вскрыл. Там были бумаги – облигации, векселя какие-то, документы – бог его знает что, но тоже ценности. Ну, уж как он этим распорядился – я не знаю, мне он не докладывал. Но, наверное, правильно распорядился, если в таком доме квартиру купил…

* * *

Лида всю дорогу молчала. Дима, с одной стороны, был рад – он-то ожидал большого скандала. С другой стороны, это было так не похоже на Лиду, что он даже забеспокоился. Он поглядывал на нее, но она, казалось, вообще не замечала его присутствия.

– Лид, ты это… тебе не дует? Может, поднять стекло?

– Лид, чего ты молчишь, а? Ну, скажи что-нибудь.

– Лида, Лид! Ты что, не хочешь говорить? Ну, ладно, нет – так нет.

Лида нахмурившись, неотрывно смотрела куда-то вдаль сквозь ветровое стекло, словно обдумывая какое-то важное дело. Дима решил больше не дергать ее, раз эта история произвела на нее такое действие. До самого дома она не проронила ни слова. Также молча она зашла в квартиру.

Дима зашел в туалет, помыл в ванной руки, потом зажег свет на кухне, поставил чайник греться и пошел переодеваться в домашнее. В комнате он обнаружил Лиду недвижно стоящей перед зеркалом в плаще, в туфлях, с сумкой в руке.

– Лид, ты из-за этих подушек так расстроилась? Ну не переживай ты так, ну что ты в самом деле! Нам и без них хорошо. У нас все есть, Лид, живем не хуже других. Шубу тебе новую купим, хочешь?

У них в семье нежности были не в ходу. Дима неловко взял жену за плечи и легонько потряс.

– Ну, отомри, Лид, Лида! Пойдем чаю попьем!

И тут началось такое! Лиду затрясло крупной дрожью, и она завыла тоненьким голоском: у-у-у-у!

Дима уставился на нее

– Ты чего, Лид?

Ему даже не по себе как-то стало, он никогда не видел, чтобы кто-то так выл.

– Ну, перестань, ты чего это вздумала? Кончай выть-то!

Лидин вой постепенно перешел в смех, словно она сама над собой надсмехалась. Скоро он превратился в хохот, который она никак не могла унять. Ей не хватало дыхания, смех стал похож на икоту, и потом вдруг оказалось, что это уже плач. Дима стоял в ужасе и не знал – хохочет она или рыдает. И что ему делать, как это прекратить. Он никогда в жизни не видел истерики и испытывал страх, к которому примешивалось смутное отвращение. А потом стало еще хуже – Лида стала кулаками бить себя в грудь с такой силой, что могла причинить себе серьезные увечья. Бормоча «Да что же это такое, господи». Дима набрал номер скорой помощи. Он заметил, что его рука дрожит.

Скорая приехала минут через десять. Дима, бледный, открыл дверь. В это время послышались глухие удары.

– Что это? – спросил врач.

Дима развел руками:

– Я не знаю.

Врач бросился в комнату. Лида билась головой об стенку. Удары были такой силы, что в одном месте даже образовалась вмятина.

– Держите ее. Можете?

– Не могу. – Дима попытался держать Лиду, но она была вся потная, скользкая и вырывалась с такой силой, что Дима чуть не упал. – Не могу. У меня не получается.

В дверь позвонили.

– Откройте. Это моя медсестра.

После некоторой борьбы сестре удалось сделать Лиде укол.

– Сейчас подействует. Она успокоится и уснет.

Минут через двадцать, когда Лида уже спала, Дима в общих чертах рассказал врачу о стрессе, который вызвал такую реакцию.

– Знаете, тут и впрямь свихнешься, – сказал врач.

– А раньше она на что-нибудь так реагировала?

– Никогда. Она могла ругаться. Скандалить. Но такого никогда не было.

– Понятно. Ну, теперь чуть что – ждите такого же приступа истерии. Так что старайтесь не доводить ее.

– А завтра что мне делать?

– Надо будет вашего врача вызвать. Пусть понаблюдает. Давление, сердце, общее состояние. Я сам сделаю вызов. Если будет опять буйствовать, вызывайте скорую психиатрическую. Но я думаю, это не потребуется. А сейчас она будет спать. Вы тоже отдохните. Может и вам укол сделать?

– Нет, мне не надо. Но я, знаете ли, здорово перетрухал.

Постепенно Лида пришла в норму. Через три недели ее выписали на работу.

Однажды Дима вернулся с работы и обнаружил, что Лида дома.

– Ты что, сегодня раньше освободилась?

– Я сегодня работала дома.

– Да? – что-то в ее тоне насторожило Диму. – А что ты делала?

– Пойдем, увидишь. – Лидин взгляд был одновременно веселым и злым.

Дима прошел за ней. Вся комната была в пуху. Горы пуха и перьев были на полу и на столе. На кровати валялись взрезанные подушки.

* * *

После двух лет лечения в клинике Лиде разрешили вернуться домой при условии, что каждые полгода она будет проходить профилактическое обследование. Несколько лет все было нормально. Она не работала, получала пенсию как инвалид второй группы. Жили Лида с Димой тихо и уединенно, денег им хватало, да и какие у них запросы? Дима старался не вспоминать о болезни жены и о том, чем она была вызвана.

Когда их неожиданно пригласили в гости к родственникам на юбилей, Дима обрадовался.

– Давай сходим, Лидок. Давно нигде не были. Поедим вкусно.

Лида отнеслась к предложению без радости, но согласилась пойти. Что спровоцировало ее срыв – трудно сказать. Возможно, хорошо обставленная квартира, недешевый интерьер кухни и ванной, общая атмосфера материального благополучия – все это иглами вонзилось в болевые точки дремлющего Лидиного мозга, и застоявшаяся давняя неудовлетворенность, вскипев, потребовала бурной эмоциональной разрядки.

После этого срыва Лида уже навсегда осталась в клинике. Дима размеренно живет один, готовит себе обеды и раз в неделю навещает жену.

* * *

Подробности этой истории, словно по некой негласной договоренности, у нас стараются не обсуждать. А вот байка про три подушки – жива. Она всегда имеет успех у слушателей, запоминается, переходит от рассказчика к рассказчику. А уж повод вспомнить ее в таком большом семействе, как наше, находится часто.

3. Наследство

Ася старалась не смотреть на часы или, по крайней мере, делать это пореже. Она уже знала, что чем чаще будешь на них смотреть, тем медленнее будет идти время. Поэтому она предпочитала, чтобы восемь часов наставали неожиданно. Тогда Ася быстро соберет свои вещи – сумку, целлофановый пакет, не забудет сотовый телефон. Кошелек. И скажет:

– Ну что, тетя Ксения? Я пойду?

– Да, конечно. Иди. Ты и так со мной столько времени проводишь.

– Тетя Ксень, смотри, вот здесь чашка с чаем, сможешь взять сама?

– Конечно, смогу.

– Здесь просто вода, если пить захочется. Вот салфетки, руку протянешь – и сразу их нащупаешь. Запомнишь, тетя Ксень?

– Да, конечно.

Ася помоет руки, позвонит по телефону подруге. Той, как обычно, не будет на месте или она будет занята. «Ну ладно, в другой раз», привычно вздохнет Ася.

– Ну, все, тетя Ксеня. Я поехала.

Но не тут-то было. Когда Ася уже будет у двери, раздастся слабый голос тети Ксении.

– Асенька, ты ушла?

Ася со вздохом вернется в комнату.

– Что случилось, тетя Ксень?

– Я подумала… хотя… ладно, ничего. Не надо, я потерплю…

– Что ты хотела, тетя Ксень?

– Да нет, ничего.

– Ну скажи, пока я не ушла.

– Да я не хочу тебя задерживать. Ты же торопишься.

– Тетя Ксения, ты хочешь в туалет?

– Нет. Я хотела попросить… ты мне не дашь яблочко? Так вдруг захотелось…

«Так, сегодня яблочко. В прошлый раз был глоточек компотика. А еще раньше – пара ложечек кашки». Подобные сцены повторялись практически каждый раз, когда Ася уже готова была уйти. Ася обреченно скинула куртку, молча пошла к холодильнику, достала яблоко, помыла его, вытерла. Начала счищать кожуру.

– Не надо чистить, Асенька. Просто порежь на долечки.

Ася нарезала яблоко на дольки, поставила блюдце на столик у кровати.

– Вот яблоко, тетя Ксения.

Старческая рука с рельефно проступившими венами и искривленными пальцами безошибочно нащупала одну дольку.

– Ой! Какая толстая шкура! Что за сорт?

– Я не знаю, тетя Ксения. Но, по-моему, нормальная шкура.

– Не-ет. Очень толстая и жесткая. Есть невозможно. Наверно, все же лучше почистить.

– Но я ведь хотела, а ты сказала не надо!

– Я просто стеснялась тебя затруднять, думала – так сойдет. Но видишь, не получается!

Ася, сдерживая раздражение, взяла нож и очистила все дольки от кожуры.

– Вот, тетя Ксения, теперь можешь есть.

– Асенька, а если на терочке потереть? Мне так легче будет жевать. Сделай мне пюре из яблочка в плошечке.

Тетя Ксения вдруг начинала вести себя, как маленькая девочка – говорила тоненьким капризным голосочком, и все слова употребляла с уменьшительноласкательными суффиксами. Ася пошла на кухню, сделала пюре и принесла старухе.

– Тетя Ксения, тебя покормить?

– Покормить.

Одна ложка, вторая…

– Подожди-и. Дай мне прожевать.

– Что там жевать-то! Это же пюре.

– Я не могу так быстро. Я же должна проглотить!

– Глотай.

Тетя Ксения мусолит пюре во рту и делает глотательное движение, затем открывает широко рот в ожидании следующей ложки. Ее язык и уголки губ испачканы быстро заржавевшей яблочной кашицей. Ася, преодолевая брезгливость, вытирает ей рот большой белой бумажной салфеткой, которую тут же бросает в мусорный пакет.

– Зачем выкинула? Еще вполне чистая салфетка, – говорит, чавкая яблоком, тетя Ксения.

– Ничего. Я другую возьму.

– Зачем же тратить столько салфеток!

Ася промолчала. Наконец, тетка закрыла рот и увернулась от очередной ложки.

– Все, больше не хочу. Но это не выкидывай. Я потом доем.

Ася знала, что яблоку суждено прокиснуть, как и всему, что тетка не разрешала выбрасывать сразу и оставляла на потом. Но Ася предпочитала не спорить. Она молча унесла пиалку с остатками пюре на кухню и поставила ее в холодильник на полку. «Все, не могу больше. Если не уйду сейчас, то сдохну тут. Или ее придушу». Зайдя в комнату, Ася ощутила характерный дух, который стремительно пропитывал все воздушное пространство комнаты. «Господи, нет, только не это!» мысленно простонала Ася.

– Тетя Ксения?

Старуха смотрела на нее виноватыми глазами.

– Я не знаю, как это случилось… Я не успела ничего понять.

– Ну, я же тебя спрашивала – ты хочешь в туалет?

– А я тогда не хотела. Это, наверное, яблоко подействовало.

Содрогаясь от отвращения, Ася стала натягивать резиновые перчатки.

Спустя полчаса Ася запустила стиральную машину, тщательно вымыла руки три раза, ополоснула перчатки раствором хлорамина, потом все же решительно выбросила их в мусорный пакет.

– Ну, все тетя Ксения, я убегаю.

– Ася, спасибо тебе. Не сердись на меня.

– Да что ты, тетя Ксения. Я на тебя не сержусь.

– Не сердись, Ася. Не сердись. Думаешь, я не понимаю, как тебе противно со мной, старухой мерзкой, возиться. А мне каково – мне ведь тоже тяжело во всем от кого-то зависеть. Я же не виновата, что так долго живу и превратилась в беспомощную развалину, всем вам обузой стала.

Тетка заплакала, у Аси тоже защипало в глазах, и ей стало стыдно. Она начала уговаривать старуху успокоиться, уверять ее, что она никому не обуза, что ее все любят и все в таком духе. На это ушло еще полчаса, потом, наконец, умиротворенная тетя Ксения сказала «ну ступай, ступай, спасибо тебе. И так уж задержалась, у тебя же еще дела. Тебе еще добираться. Иди, детонька».

Так происходило каждый раз. Ася подозревала, что тетка специально устраивает эти фокусы «я опять оскандалилась», пытаясь таким образом отдалить момент Асиного ухода. В результате Ася уходила вместо восьми в десять, добиралась домой к одиннадцати, и первым делом залезала под душ – отмокать от въевшихся в кожу тети-ксениных запахов. Потом шла на кухню, доставала из холодильника какую-нибудь еду, наливала чай. В это время из своей комнаты появлялась мама в халате.

– Ну что там, Ась? Как она?

– Там все, как всегда. Без изменений.

– Ей не лучше?

– Ей не лучше. И не хуже.

– Что ты так поздно?

– А ты попробуй, уйди! Я уже собралась, но пришлось ей тереть яблоко, потом опять мыть… – Ася содрогнулась и с трудом проглотила кусок колбасы.

– А ты бы сказала, что тебе надо уйти в восемь.

– Я говорила. А она плачет, говорит, что она всем обуза, и все такое. Мне даже ее жалко.

– Конечно, жалко. Не дай Бог вот так оказаться на старости лет, беспомощной, зависимой…

– Вот и она так говорит. Мам, может, ты бы как-нибудь ее навестила. А то все я да я…

– Да, надо будет. Но знаешь, я боюсь, что у меня опять повысится давление, и представляешь, что будет, если я слягу с кризом… Правда, у меня есть ты. Хорошо иметь дочь!

– Вообще-то, мам, у тебя две дочери…

– Ну, на Татку я не рассчитываю. Она ничего не умеет.

– Ничего. Научится. Я же научилась. Не боги горшки…

– Нет, она не будет.

– Почему, мам? Ты ее всегда ограждаешь от жизни. Что она, королевской крови? Она такая же, как я.

– У нее ребенок маленький.

– Ну и что? Тем более, она должна все уметь.

– Ася, почему ты всегда нападаешь на Татку?

– Я не нападаю, просто ты по-разному относишься к ней и ко мне. Я должна все, а она ничего.

– Глупости! Просто ты старшая.

– Мама! У нас разница в три года. Когда она родилась, мне говорили – ты большая. Тебе уже три года. Ты должна все понимать. А когда ей было три, ты говорила мне – она же маленькая, ей всего три годика. Ты должна уступать.

– Ну ладно, Аська, не заводись. Хочешь, я тебе курицу погрею?

– Ну, какая курица ночью?

– А ты днем что-нибудь ела?

– Мам, как ты думаешь, где я могла есть днем?

– Ну, сготовила бы себе что-нибудь.

– Мне там ничего в глотку не идет. Я там даже воды не пью.

– Почему?

– А ты приди и узнаешь.

– Но нельзя же целый день не есть.

Тетя Ксения была старшей сестрой Асиной бабушки Аглаи, маминой мамы. Видя, как тяжело приходилось сестре с дочерью Ольгой – Асина мама в детстве много болела, – Ксения не слишком переживала из-за того, что была не замужем. Напротив, ей даже нравилось, что она никому ничего не должна и может делать все, что захочет. «Я одна, обо мне некому позаботиться», – часто повторяла она и заботилась о себе сама. Другой ее любимой фразой было «Ну могу я позволить себе хоть какую-то радость?» В ее холодильнике постоянно водилась красная рыбка, сырокопченая колбаска и прочие деликатесы, трудно «доставаемые» в советский период. Сестра жалела ее – ведь у нее ни мужа, ни детей! А Ксения, разъезжая по курортам и санаториям, жалела Аглаю и ее мужа, видя, как те еле сводят концы с концами и отказывают себе во всем ради дочери. Наконец Оля выросла, окончила институт, вышла замуж. С деньгами стало полегче – Оля нашла хорошую работу, да и муж ее неплохо зарабатывал. Появились на свет две внучки – Ася и Тата. Аглая вышла на пенсию, чтобы сидеть с внучками, потому что дочь не хотела терять деньги из-за долгого перерыва в работе. Фактически девочки выросли на руках бабушки. Ксения довольно часто приходила в гости, приносила подарки, но не любила возиться с детьми и не знала, о чем с ними разговаривать. «Девочки, а вам не пора спать?» часто спрашивала она, когда начиналась шумная беготня. Особенно она утомлялась, если в гостях были еще дети, и шум удваивался, утраивался и становился невыносимым. Она не понимала, как родители могут спокойно относиться к тому, что дети не сидят смирно, а бегают, топочу г. хохочут, кричат, трубят и каждую минуту хотят то пить, то есть.

Впервые Ксения испугалась одиночества, когда у нее случился микроинсульт. После этого она стала бояться уезжать надолго, поздно возвращаться, начала соблюдать диету, режим и вообще беречь себя пуще прежнего. Часто у нее возникала паника при малейшей головной боли, и она звонила Аглае – приезжай, мне плохо. Аглая срывалась и летела к сестре, потом выяснялось, что ничего страшного, надо было просто принять лекарство. Аглая после этого возвращалась домой с тахикардией. Когда в очередной раз Ксения позвонила в полдвенадцатого ночи, Геннадий, муж Аглаи, сказал, что нужно не Аглаю вызывать, а врача, который сделает засол и даст лекарство. А Аглае он ехать не позволит, потому что она сама неважно себя чувствует, и он не хочет, чтобы она свалилась с инфарктом после такой поездки. Ксения была страшно обижена, даже возмущена, но ей пришлось смириться.

Шло время. Внучки взрослели. Взрослые старели. У бабушки Аглаи болели ноги, сердце и печень. Мама Оля, войдя в климактерический период, мучилась от скачков давления. Когда Ася была на втором курсе, умер дед. Ольга убедила мать, что им надо съехаться, поскольку ездить к ней ежедневно она не могла. Ольге и ее мужу удалось найти хорошую четырехкомнатную квартиру в своем же районе и обменять на нее две двухкомнатных – свою и Аглаину. Ася, правда, предпочла бы другой вариант – например, найти трехкомнатную и однокомнатную. Она бы с удовольствием переехала бы в однушку и жила бы самостоятельно. Но такой вариант не обсуждался, ее никто не спрашивал, а сама она не посмела об этом заикнуться. Поэтому теперь в четырехкомнатной квартире жили родители, бабушка Аглая, Ася и Тата.

Тате не было и двадцати, когда она вышла замуж. Первое время молодые жили в квартире родителей мужа, потом в Татиной комнате. Но это было крайне неудобно для всех – для бабушки, для родителей, для Аси и, конечно для самих молодоженов. Когда у тети Ксении случился второй микроинсульт, Тату осенила идея – пусть тетя Ксения переедет к ним в квартиру и займет ее, Тати-ну, комнату. А она с мужем переедет в тети-ксенину двухкомнатную. Нельзя сказать, что Ольгу и ее мужа этот вариант порадовал. Ася была категорически против. Аглая же считала, что это дельное предложение и готова была ухаживать за сестрой, не понимая, что силы у нее уже не те и что основная нагрузка по уходу ляжет на Ольгу и на Асю. Тетя Ксения, несмотря на свое плохое самочувствие, отнеслась к этому предложению без воодушевления. Она привыкла жить одна, и ей совсем не хотелось менять свои привычки и свою свободу на большую семейную коммуну. Она обещала подумать. Тата была уже на четвертом месяце беременности, а тетя Ксения все еще думала. Через два месяца Тата прямо сказала ей, что хватит тянуть, пора переезжать, так как в квартире необходимо сделать ремонт до рождения ребенка. Тетя Ксения так разволновалась, что у нее случился третий инсульт, уже не «микро», а полновесный, обширный, с нарушением речи и двигательных функций. И ее забрали в больницу. Через месяц у нее полностью восстановилась речь и сознание, но ноги оставались парализованными. Ходить она не могла. Больница отказалась ее держать дольше положенного срока и посоветовала определить ее в дом престарелых, но Аглая не могла пойти на это. Она плакала и умоляла дочь не поступать так с теткой. Тетя Ксения в свою очередь не просто плакала, а рыдала, и заклинала своих родственников позволить ей умереть «в своей квартире на родном матраце». Тате с мужем совместными усилиями двух семей сняли квартиру. А на Асю, которая после окончания института еще не нашла ни работу, ни мужа «Асенька, ну ты же совершенно свободна!», была возложена благородная миссия по уходу за тетушкой.

Однажды, вернувшись как всегда в полуживом состоянии домой после своей десятичасовой вахты, Ася застала дома родственников, с которыми Аглая и ее покойный муж всегда близко дружили.

– Теть Зой, дядь Жень!

– Ну, наконец-то! Асенька, моя девочка, иди, я тебя поцелую!

– Здравствуй, теть Зоечка!

– А мы уже заждались! Весь чай уже выпили! Думаем, где же Аська загуляла!

– Дядь Жень! Какое там загуляла! Я вообще никуда не могу… Я целыми днями…

– Ася! Не надо жаловаться.

– Мама, я не жалуюсь. Я просто рассказываю. Это что, тайна? Позор?

– А что случилось?

– Да просто Аське сейчас приходится помогать тете Ксении. Она болеет и…

– Мама, позволь я скажу. У тети Ксении инсульт. И она лежит, не встает. И у нее очень испортился характер. А может, это уже возрастное. Или тоже последствия инсульта. Короче, я больше уже не могу, понимаете? Я почти ежедневно у нее с утра до вечера, одна. Я все там делаю. Я ее мою. Кормлю. Она постоянно капризничает. Все забывает. Она меня изводит, понимаете? Я там не могу есть, брезгаю. Ничего не могу с собой поделать. Мне противно. Меня тошнит. И я целый день голодная. Я никогда не ухаживала за больными, я не умею это делать. Но я все равно делаю. А она говорит – не так. Иначе. Все плохо. Но я не медсестра, понимаете? И я устала. Я даже с подругой не могу встретиться уже сколько времени. А вы говорите – загуляла! – Ася залилась слезами.

– Ася, Ася, успокойся! Ну не плачь, моя детка!

– Теть Зой, я не жалуюсь, я просто говорю, что я устала!

Ольга попыталась образумить дочь.

– Ася, ты пойми, что кроме тебя…

– Кроме меня, мама, есть еще родственники у тети Ксении. Но кто-нибудь из них хоть один раз у нее был? Ася встала из-за стола, всхлипывая.

– Сейчас я вернусь. Приведу себя в порядок и приду. Не уходите, ладно?

– Нет, нет, Асенька. Не беспокойся. Мы тебя подождем.

Аглая сидела молча, но видно было, что она переживает за сестру и за внучку. Она смотрела на всех тревожными глазами, боясь, что разногласие выльется в ссору. Зоя, ровесница Аглаи, всегда отличалась активной жизненной позицией. И в старости эта черта ее характера осталась неизменной. Она похлопала Аглаю по руке – мол, не нервничай. Все в порядке. И обратилась к Ольге: – Слушай, Ольга. А что, действительно, кроме Аси, некому ухаживать за Ксенией?