Текст книги "Башмачник по имени Время (сборник)"

Елена Ивановна Фёдорова
Башмачник по имени Время

© Елена Фёдорова, 2009

© Оформление Изд-во «Янус-К», 2009

Тринадцать фильмов о любви

На вопрос: о чем вы мечтаете? Я ответила сразу:

– Мечтаю снять тринадцать фильмов Елены Фёдоровой! Мечта оказалась не такой уж несбыточной.

У вас в руках моя новая тринадцатая книга, в которую вошли Тринадцать Фильмов о Любви!

Но так как вечная история Любви закончиться не может, мы решили не ставить точку.

За тринадцатым фильмом следует:

– цикл новых стихов «Противо-стояние»,

– поэтическая новелла «Бабочка Маримба» и…

– Новые мечты

 
В колыбель твою уронено от Бога
Две пригоршни снов и алых лепестков:
Разбросай одну, пусть вся цветет дорога,
А другую спрячь за рифмами стихов.
 

Константин Бальмонт

Белоснежная луна

Что такое наша явь? Это наши впечатления, наши чувства, наши желания, ничего больше. Все это есть и во сне. Сон столь же наполняет душу, как явь, столь же нас волнует, радует, печалит.

Поступки, совершенные нами во сне, оставляют в нашем духовном существе такой же след, как совершённые наяву. Разница между явью и сном лишь в том, что сонная жизнь у каждого своя, а явь – для всех одна и та же или считается одинаковой…

Сон – вторая действительность. Какую из двух действительностей, сон или явь, предпочесть, зависит от личной склонности.

Валерий Брюсов «Теперь, когда я проснулся»

Отражение полной луны медленно скользило по ровной глади озера. Ее неспешное движение завораживало.

– Как думаешь, почему она плывет по воде, оставаясь неподвижной на небе?

Вопрос заставил ее поднять голову к небу. К темнеющему безоблачному небу, к белоснежному лику луны. Настолько белоснежному, что стало больно глазам.

– Белая луна? Белоликая луна? Возможно ли такое? – подумала она, зажмурившись. Через миг открыла их. Луна бела, как снег. А ее желтоватое отражение плывет по озеру. Скользит по ровной озерной глади.

– Почему? – воскликнула она и повернулась. Растерянно глянула на долговязого мальчишку с большими карими глазами и смешными оттопыренными ушами. Мальчишка, явившийся из ее снов, смотрел на нее и хитро улыбался.

– Не ожидала?

– Ждала, – отвечает она глазами, а губы сжаты так плотно, что звукам не прорваться наружу.

– Ты что, немая? – шепчет он.

Она не отвечает. Крепче сжимает губы. Немая, немая. А глаза распахнуты так широко, дальше некуда. Бездна распахнутых глаз. Серых ночью и солнечно-зеленых на рассвете, когда она поет песню новому дню. Каждый раз новую, потому что день новый, неповторимый, полный неожиданностей, наполненный смыслом, дарующий надежду на исполнение заветной мечты, приближающий к ней.

– Жаль, что ты немая, – шепчет мальчишка, грустнея. Его острый нос еще сильнее заостряется. Тонкие губы скорбно изгибаются. – Жаль…

Он поворачивается к озеру и смотрит на лунное отражение, скользящее по воде.

– Почему, почему оно плывет, когда там, наверху луна стоит на месте?

– Она не стоит, – неожиданно для себя выдыхает девочка ему в затылок. Он оборачивается, хватает ее за руки и кричит:

– Ура, ура! Не немая, не немая!

Волна смеха захлестывает девочку. Она хохочет так звонко, как никогда прежде не смеялась. Мальчик тоже смеется. Смеется по-детски. От души. До слез, до колик. Отпускает ее руки, хватается за живот, падает на траву и смеется, смеется, смеется…

Из камышей взлетает испуганная птица. На миг ее тень заслоняет белоснежную луну. Девочка перестает смеяться. Что-то зловещее видится ей в черном кресте распахнутых птичьих крыльев. Она крепко сжимает губы, запрокидывает лицо к небу. Мальчик тоже перестает смеяться. Неспешно поднимается с травы. Смотрит на девочку сверху вниз. Она, видя, не видит его. Делает вид, что не видит, что он ей не интересен. Злится на себя за то, что разговорилась, рассмеялась тогда, когда должна была казаться серьезной.

– Как некстати проснулся болотный кулик, – говорит мальчик. – Он напугал тебя?

– Нет, – мотает она головой. Губы сжаты. Она не проронит больше ни слова. Если мальчик захочет, то поймет ее без слов. А, если не захочет, то…

– Луна редко бывает такой белоснежной. Редко, – говорит мальчик. Голос у него нежный, ласкающий. – А еще реже она купается в нашем озере. Такое не каждый может увидеть. Мы с тобой счастливые, потому что увидели это таинство.

Он приглаживает свои непослушные черные вихры, улыбается. Она старается не смотреть на него. Она смотрит на белоснежную луну. Мальчик не обижается. Он рад, что рядом такой внимательный, молчаливый слушатель, впитывающий каждое его слово.

– Скоро небо потемнеет, – говорит он нараспев. – Луна покинет наше озеро, а мы… Мы расстанемся навсегда.

– Почему навсегда? – искренне удивляется она. Поворачивает голову, смотрит на мальчика. Он снисходительно улыбается. Улыбается так, словно он – взрослый, умудренный житейским опытом человек, а она – малышка, глупая, ничего не ведающая. Она хмурится. А он говорит с ударением на каждом слове:

– Потому что ты не хочешь говорить со мной. Потому что я тебе не интересен. Потому что ты… – вздыхает. – А не все ли тебе равно, почему?

– Мне не все равно, – по-взрослому отвечает она. И почему-то переходит на «вы». – Вы мне интересны. Я хочу о вас узнать все, но…

– Не сразу, – подсказывает мальчик. Она кивает головой. Старается не смотреть на него. Чувствует, как пылают щеки. Пылают изнутри.

– Хорошо, что темно и он ничего не видит, – думает она. Он берет ее под руку. Вкрадчивым шепотом спрашивает:

– Я вам снился?

– Да-а-а, – выдыхает она.

– И вы мне, – шепчет он. Прикасается теплыми губами к ее огненному лбу. Отстраняется. Говорит нараспев. Декламирует не ей, а белоснежной луне.

 
– Вы помните, плыла луна куда-то?
Вы помните, плыла луна когда-то
По озеру в неведомую даль?
И я шептал вам: «Вот так не-ви-даль!»
 
 
А вы смеялись звонко, беззаботно.
Могли вы быть тогда какой угодно,
Из-за того, что просто снились мне…
Все было явственно в том нашем с вами сне.
 
 
И имя ваше я запомнил – Лена.
Раз сто потом я повторил Елена
И в лоб горячий вас поцеловал.
Про все, что будет после, я не знал.
 
 
И вы, конечно, не подозревали.
Вы просто очень-очень крепко спали…
Проснетесь, вспоминайте обо мне.
До встречи в нашем с вами общем сне.
 

– Да, да, все было так, как вы говорите, – задумчиво произносит она. – Вы так поспешно исчезли из моего сна, что забыли представиться.

– Не забыл, – улыбается он, медленно поворачивает голову, смотрит в ее широко распахнутые глаза. – Я не пожелал, не соблаговолил назвать вам свое имя.

– Почему? – спрашивает она, заранее зная, предчувствуя его ответ.

– Потому, что у меня нет имени, – поет он. – Потому, что я – плод вашей фантазии. Называйте меня так, как вам будет угодно.

– Мне угодно узнать ваше имя. Ваше настоящее имя, потому что вы – настоящий. Вы – живой, реальный человек, с которым я познакомилась во сне, – поет она.

– Вы и сейчас спите, Елена, – шепчет он. – Просыпайтесь. Просыпайтесь. Когда вы окончательно проснетесь, вы поймете, что меня нет. Что ивы плакучей сплетенные ветки вы принимали за человека.

– Вот и отгадка! – улыбнулась она. – Ваше имя – Иван. Верно?

– Да, – ответил он неуверенно.

– Ванечка. Ваня. Иванушка. Вам идет ваше имя. Оно словно специально для вас придумано. Верно угадано. Так же, как мое, данное мне, угадано верно. Оно мое, мое, мое не бывает.

– Какая ты смешная, – улыбается он. Проводит рукой по ее соломенным волосам. Жестким, прямым, как солома, высохшая на солнце. – Ты такая смешная и такая родная-родная, что «вы» – не уместно. Потому что «ты» было раньше. Оно было прежде, давнее, еще до сотворения мира. Нашего мира грез. Помнишь, мы были вместе?

– Мы были вместе не во сне, а в солнечной реальности, – прошептала она и закрыла глаза.

– Поэтому мы не могли не встретиться сегодня, когда луна такая белоликая, – сказал он, прикоснувшись губами к ее лбу.

– И твой поцелуй так же неповторим, так же невинен, как тогда, когда мы были братом и сестрой.

– Открой скорей глаза, смотри на звездный дождь, – приказал он. – Такое только в августе бывает.

 
– Дождь вместе с лунным ликом уплывает,
Куда-то вдаль по озеру скользя.
Нельзя нам вместе быть с тобой.
Нель-зя, Нель-зя…
 

– прошептала она. Крепко сжала губы, подумала: – Мука какая.

 
Любить до забытья. Забыть все правила приличья.
Лететь в огонь, но вдруг опомниться,
Остановиться, замереть и,
Губы стиснув, повернуть назад.
 
 
По лезвию острейшему ножа
В кровь сердце, душу – в кровь,
Чтобы не крикнуть, чтоб не застонать.
Убить в себе любовь, чтоб воскресить любовь…
 
 
Исчезнуть, умереть, чтобы воскреснуть…
Стать самой дивною на свете песней,
Которою приветствуют рассвет лесные птицы…
А до рассвета пусть тебе не спится,
 
 
Чтобы не снилась я… чтоб мне не снился ты…
Мои мечты несбыточны, быть может.
Мороз по коже. Дрожь. Озноб непониманья.
И долгое с тобою расставанье, мой милый, милый, милый брат…
 

– Моя сестра, стрела разлуки мне пронзила сердце. Прощай… Мы расстаемся навсегда…

Она открыла глаза, тряхнула головой, потерла виски.

– Что только не пригрезится в полнолунье? Предупреждали меня не спать у озера. Я и не собиралась. Присела на берегу и… – она рассмеялась, – погрузилась в сон. Побегу домой, расскажу обо всем Валюшке. Нет. Я никому не стану рассказывать про все, что видела сейчас на берегу озера. Ни-ко-му…

Крепко сжала губы. Выпрямила спину и пошла, поплыла по тропинке, вытоптанной в высокой траве.

Настя вспомнила свой детский сон, когда Вадим обнял ее за плечи и сказал:

– Ты нянчишься со мной, как сестрица Алёнушка с братцем Иванушкой. Наставляешь, поучаешь, а я все равно совершаю какие-то безрассудства.

– Не боишься, что мое терпение лопнет? – спросила она, стараясь не показывать свое раздражение.

– Боюсь, – усмехнулся он. – Боюсь ужасно. Поэтому предлагаю тебе отправиться со мной в Кисловодск.

– Чтобы там напиться кислой водицы из козьего копытца? – парировала она.

– Ты на что намекаешь, Анастасия? – напрягся Вадим.

– Ни на что, – равнодушно сказала она. – Просто вспомнила, как братец Иванушка водицы напился и козленочком стал.

– Я тоже эту сказку помню, – усмехнулся Вадим. – Там в финале сестрица Аленушка замуж вышла за богатого купца, а братец от радости три раза через голову перевернулся и вновь человеком стал. Ты, случайно, не собираешься мне на пятилетие нашей совместной жизни никаких подарков преподнести?

– Не собираюсь, – сказала Настя и вышла на балкон. Подставила лицо жарким солнечным лучам, зажмурилась. Вспомнила сон про белоснежную луну и мальчика, который с Вадимом ничего общего не имел.

Коренастый, круглолицый Вадим – мастер спорта по горным лыжам так стремительно ворвался в ее жизнь, что она не успела опомниться, не успела перевести дух после спуска с горной вершины, как оказалась в Загсе. Белое платье, цветы, вальс Мендельсона и шепот лучшей подруги:

– Настюха, ты с ума сошла. Он же бабник. Он ни одну юбку мимо не пропустит. Вы с ним совершенно разные. Совершенно.

– Да нет же, нет, Валюша. Вадим прекрасный, удивительный человек, – сказала она, стараясь больше убедить себя, чем Валю.

– А как же твой сон? Твой лопоухий мальчишка? Твой Иванушка? – Валя посмотрела на нее, как на предательницу. Настя отмахнулась.

– Мальчик у озера – это всего лишь сон. Я его в жизни никогда не встречу. Понимаешь, ни-ког-да.

Зажмурилась. Вспомнила озеро, белоснежную луну, плывущую по воде. Высокого худощавого мальчика. Ощутила горячее прикосновение его тонких губ к своему лбу. Мысленно прошептала: «Прощай», вычеркнула его из своей памяти. Пять лет не вспоминала. И вот…

– Сестрица Алёнушка, – позвал ее Вадим. – Заказывать билеты в Кисловодск или нет?

– Заказывай…

Целую неделю они бродили по горным тропинкам. Пили воду. Дышали чистейшим горным воздухом. Слушали пение птиц. Настя старалась уединиться. А Вадиму хотелось быть среди людей. Он балагурил, громко смеялся, рассыпал комплименты. Очаровал весь персонал пансионата. Особенно старались угодить Вадиму Александровичу молоденькие официантки. Настя смотрела на все вокруг равнодушно.

– Ну, что ты у меня такая кислая? – не выдержал Вадим. Сосредоточенная немногословность жены начала действовать ему на нервы.

– Мы же в Кисловодске, – ответила Настя без улыбки. Он взорвался:

– Зато всем остальным здесь нравится. Посмотри, какие жизнерадостные, энергичные, веселые барышни вокруг. Одна ты у меня – зануда невозможная.

Вадим разозлился по-настоящему. В который раз подумал:

– Зачем я взял ее с собой? Весь отдых насмарку.

Он перевел взгляд на пышногрудую официантку Олесю. Воображение живо нарисовало ему сцену стремительного совращения. Настроение поднялось. И Настя очень кстати сказала:

– Можно, я сегодня на танцы не пойду?

– Можно! – воскликнул он слишком поспешно, слишком радостно. Она сделал вид, что не заметила этого.

Вадим поднялся. Знал, что жена все поняла. Был взбешен ее спокойствием. Но устраивать сцену здесь, на глазах у обожающих его женщин, не стал. Решил увести Настю в горы, к самому дальнему источнику, где не бывает никого. Там, там он выплеснет на нее все свое негодование, всю свою ярость. Всю без остатка, чтобы потом предстать перед обворожительной Олесей обновленным человеком.

– Пойдем погуляем, – вымученно улыбнувшись, предложил Вадим. Настя медленно поднялась, спросила растерянно:

– Ты зовешь меня на ту вершину?

– На ту, – потупив взор, ответил он и первым вышел из столовой.

Шли молча. Вадим берег силы. Копил злость. Но, чем выше они поднимались, тем спокойнее становилось у него на душе. Хрупкая фигурка жены, идущей на пару шагов впереди, вызвала в его душе неожиданный приступ нежности.

– Безумец, – проговорил Вадим. Настя остановилась, обернулась, перебросила назад свою тугую соломенную косу.

– Настюха, я – безумец! – воскликнул он, увидел солнечно-зеленые глаза жены. Онемел от их сияния и от ее тихих слов, проникших в самое сердце.

– Я знаю, знаю, что ты хотел меня столкнуть с той вершины. Тебе эта мысль пришла в голову еще тогда, когда мы в первый раз на нее поднялись… Я не боюсь ничего, Вадим, потому что ты добрый. Ты очень хороший. Ты умный, внимательный, ласковый, просто ты заблудился…

– Прости, – опустившись перед ней на колени, прошептал Вадим. Настя провела ладонью по его жестким, коротко остриженным волосам, попросила:

– Отпусти меня, Вадим.

– Нет, – обхватив ее колени, простонал он. – Нет, нет, нет, Настюха, я без тебя пропаду.

– Ты со мной пропадешь, Вадим, – вздохнула она. – Я же вижу, как ты мучаешься, когда я рядом.

– Видишь? – подняв мокрое от слез лицо, спросил он. Он, взрослый серьезный мужчина, впервые плакал по-настоящему. Непрошенные слезы, которые он не смог сдержать, рассердили его. Но еще больше рассердила Настя, когда провела кончиками пальцев по его щеке. Извечный жест материнского всепрощения заставил Вадима понять насколько он мелок и ничтожен. И насколько она, маленькая хрупкая девочка-женщина, недосягаема в своей чистоте.

Вадим поднялся, процедил сквозь зубы:

– Убирайся. Убирайся прочь, пока я не растерзал тебя.

Настя не шелохнулась. Только глаза стали темно-серыми, как облака перед грозой. Минуту они с Вадимом смотрели друг на друга. Он боролся со своей яростью. Она – с растерянностью.

В тот момент, когда Вадим, сжав кулаки, прохрипел: «Убью!», на дорожке появился высокий худощавый человек в черной широкополой шляпе.

– «Люблю грозу в начала мая!» – пропел он, галантно поклонившись. Его черная шляпа, описав круг, опустилась на голову Вадима. Он отшвырнул ее в сторону, развернулся, воскликнул изумленно:

– Евгендий?! Вот так сюрприз! Вот так встреча! – Обнял его. – Евгендий! – отстранился. – Дай разглядеть тебя получше. Дай руку пожму. Бродяга. Босяк. Беспризорник. Каким ветром тебя сюда занесло?

– Меня занес сюда ветер странствий, – широко улыбаясь, ответил он. – И, кажется, что ветер странствий занес меня сюда вовремя. Я успел к финальному акту, когда Отелло собирается задушить свою…

– Свою жену Анастасию, – рассмеялся Вадим.

– Анастасия? Странно, мне казалось, вас зовут иначе, – глядя в ее солнечно-зеленые глаза, проговорил Евгений. Она ничего не ответила. Крепко сжала губы, потупила взор.

– Вы немая? – улыбнулся он.

– Немая, немая, – ответил за нее Вадим. – Слова из нее не вытянешь. В разведку с такими хорошо ходить. Все знает, но молчит. Под пытками тайны не выдаст.

– Значит, ты ее пытал тут? – метнул на него строгий взгляд Евгений.

– Да ладно тебе, – отмахнулся Вадим. – Знаешь поговорку: «Милые бранятся, только тешатся». Так это про нас. Правда, Настена? – обнял за плечи, поцеловал. – Люблю ее безумно. Ревную еще безумнее. Ты верно подметил, я – Отелло.

– Неужели есть повод для ревности? – спросил Евгений, пытаясь заглянуть в Настины глаза.

– Евгендий, не серди меня, – погрозил ему пальцем Вадим. – Пойдем лучше выпьем за встречу.

– Кислой воды из святого источника с большим удовольствием, – пропел он, поднимая с земли свою шляпу.

– Не-е-е. Я тебе огненной воды предлагаю, – заулыбался Вадим.

– Прости, дорогой, я вынужден отказать тебе, – водрузив на голову шляпу, сказал Евгений.

– Закодировался? – воскликнул Вадим.

– Нет. Просто решил, что не стоит тратить свою жизнь на борьбу с зеленым змеем. Лучше потратить ее на поиск истины. Я прав? – Настя кивнула.

– Спелись, – усмехнулся Вадим. – Не успели познакомиться, а уже морали читать принялись.

– Тебе никто морали не читает, – похлопав его по плечу, сказал Евгений. – Я просто озвучил тебе свою жизненную позицию. Она тебе не понравилась, потому что отличается от твоей.

– Отличается, но это не главное, – сказал Вадим и подмигнул Евгению. – Главное, что мы встретились. Встретились через… страшно подумать сколько лет. Ты один или..?

– Один, – улыбнулся Евгений. – Пока один. Искал свою Аленушку, но… Наверное, не там искал, – он посмотрел на Настю. Щеки ее вспыхнули.

– Евгендий, я тебя не узнаю. Ты всегда был молодцом, а теперь… У тебя все в порядке? Может ты ориентацию сменил? Нет? Тогда в чем дело? Вокруг сто-о-о-лько красавиц. Еде твои глаза? – спросил Вадим.

– В сердце, – ответил Евгений, посмотрев на Настю. Она отвела взгляд, низко опустила голову, чтобы он не видел ее дрожащих губ и блеснувших в уголках глаз слезинок.

– Зачем, зачем, зачем он мне все это говорит? – подумала она. – Зачем он меня мучает? Да, я была очарована Вадимом. Я ничего тогда не понимала. Не желала внимать разуму. Находилась в сладком дурмане дремотного забытья, которое завершилось прозрением. А с ним пришло и разочарование… Если бы я знала, что он существует не только в моих снах, я бы бросилась его искать. Искала бы по всему свету. Но я же думала, что его нет, что он – мой сон и только…

– Ты здесь надолго? – поинтересовался Вадим.

– Утром улетаю в Москву, – ответил Евгений, поправляя свою шляпу. – Отдых закончен. Труба зовет.

– Слушай, возьми Настену с собой, – предложил Вадим. – Она тут в Кисловодске совсем заскучала. Процедуры не принимает. На танцы не ходит. Ничего не ест, только воду пьет.

– Боюсь, ничего не получится, билеты на все ближайшие рейсы раскуплены, – сказал Евгений.

– Друг мой, – широко улыбнулся Вадим, – ты, наверное, забыл, с кем имеешь дело. Моя фамилия Привалов! У меня Приваловские миллионы очарования, способные передвигать горы! Поэтому достать билет для меня – пара пустяков.

– Вадим, а ты не боишься доверить мне самое дорогое свое сокровище? – поинтересовался Евгений.

– Тебе, нет. Я в тебе уверен на все сто, – ответил Вадим, похлопав его по плечу. – Даже на все двести.

Уверенная самоуверенность Вадима ударилась в грудь Насти черной птицей. Она ойкнула и, потеряв равновесие, повалилась на траву. Голоса, звуки, вспышки света и провалы тьмы замелькали перед внутренним взором кадрами кинопленки. Из множества образов выплыло белоснежное лицо луны. Такое белоснежное, что стало больно глазам.

– Просыпайся. Просыпайся. Просыпайся…

Настя открыла глаза. Увидела бледное лицо Вадима с округлившимися от удивления глазами.

– Ты что, умирать собралась?

– Нет, – попыталась улыбнуться она. Не получилось.

– А что это ты вдруг завалилась? – нахмурился Вадим.

– Наверное, от волнения, – прошептала она.

– А-а-а, – протянул он, помогая ей подняться. – Идти сама сможешь?

– Смогу, – осмотрелась. – А где твой знакомый?

– Евгендий? – кивнула. – За водой побежал.

– Подождем?

– Да ну его, – отмахнулся Вадим. – Я ему сейчас крикну, что мы ушли. Догонит, если захочет.

Повернулся к вершине, закричал, подставив к губам руки:

– Наумов, мы ушли! Наш номер сто первый, заходи в гости…

Евгений не пришел. Он прислал букетик ромашек и большое красное яблоко.

– Эстет, – фыркнул Вадим. – Ладно, пойду переговорю с ним насчет завтрашнего полета. А ты лежи и ни о чем не думай. Все будет в полном порядке.

Укрыл ее одеялом, поцеловал в губы. Вышел, плотно прикрыв дверь. Настя улыбнулась, встала с постели. Взяла в руки яблоко, поднесла к губам, но кусать не стала. Так и замерла у распахнутого окна. Напротив стоял Евгений в своей широкополой шляпе и тоже прижимал к губам красное яблоко. Яблочный поцелуй. Яблочное касание губ. Объединяющее разъединение и мысль молоточками:

– Завтра. Завтра. Завтра…

В том, что Вадим достанет билеты, Настя не сомневалась. Поэтому, когда он распахнул дверь и радостно воскликнул:

– Твой всемогущий миллионер Привалов свое слово сдержал. Завтра полетишь в Москву.

Она лишь снисходительно улыбнулась и прошептала:

– Благодарю вас, ваша милость.

– Не сердишься? – поинтересовался Вадим.

– Нет, – ответила вполне искренне.

– Ну, я тогда пойду потанцую.

Иди.

– Я буду поздно. Не жди.

– Не буду.

Вадим послал Насте воздушный поцелуй и вышел.

– Вот и все, – сказала она, глядя на закрытую дверь. – Пять лет, как миг, как звук, смешавшийся со множеством других, пугающих своей ненужностью. Жалею ли о прожитых годах? Нет. Ни о чем сегодня не жалею. Зачем? Что изменить смогу в былом? Ни мига. А в будущем? О будущем я ничего не знаю. Но… в реку бурную без страха я шагаю. С надеждой, верой и… любовью.

Вадим пришел на рассвете. Счастливый. От него пахло кухней и дешевыми духами, которыми щедро поливала себя официантка Олеся. Настя сделала вид, что крепко спит. Хотя не смыкала глаз всю ночь. Ее терзало странное предчувствие, которое к Вадиму не имело никакого отношения. К его измене она была готова. Его многочисленные увлечениям, заканчивающиеся неизменными клятвами вечной любви и преданности ей Насте – единственной женщине, которая его понимает, наскучили ей. Сегодня она думала о другом человеке. О Евгении. И эти новые мысли не давали ей покоя. Терзали ее разум и сердце.

– Неужели он видел такой же сон про белоснежную луну? Но разве возможно, чтобы два совершенно незнакомых человека видели одинаковые сны? – мысленно восклицала она.

– Возможно, иначе, откуда он узнал твое второе имя? – отвечало сердце.

– Нет, нет, такое невозможно, – кричал разум. – Это не поддается никаким законам логики.

– А можно ли подчинить законам логики человеческую жизнь? – вопрошало сердце.

– Можно объяснить происходящие события, если проследить цепь предшествующих им поступков, слов и даже мыслей, – отвечал разум. – Во всем есть скрытый смысл. Во всем…

Распахнувшаяся дверь, прервала этот бесконечный спор. А потом громким звоном взорвался будильник.

– С добрым утром, дорогая! – пропел Вадим. – Пора, пора нам расставаться.

Он посадил Настю в такси. Крепко поцеловал в губы. Сказал назидательным тоном:

– Береги себя, сестрица Аленушка.

– Будь умницей, братец Иванушка, – в тон ему ответила Аня. – Много не пей, а то…

– Ладно, ладно, – захлопнув дверцу машины, буркнул он. – Счастливого пути.

Такси отъехало. Вадим вскинул руку над головой, замахал. Не Насте, а Олесе, выглянувшей из окна столовой.

– Свобода!

Евгений появился перед Настей в самолете. Прижал к груди свою черную широкополую шляпу, спросил:

– Мадам Привалова, вы не будете против, если я займу место рядом с вами?

И, не дожидаясь ответа, уселся рядом. Пристегнул привязные ремни. Крепко сжал Настину руку, выдохнул:

– Привет. Наконец-то я нашел тебя, Аленушка. Закрывай глаза. Взлетаем.

Она повиновалась. Она снова видела сон. Отражение белоснежной луны скользило по ровной глади озера. Худощавый лопоухий мальчишка наклонился и поцеловал ее в горячий лоб. Все внутри у нее запело. Чудо! Чудо! Чудо!

– Природа снов необъяснима, – проговорил сидящий рядом Евгений. Настя не стала открывать глаза. Так ей было легче.

– Я думал о вас, Елена, – голос его вкрадчиво-нежный, нереальный. – Я думал о вас много лет, не подозревая, что вы живете рядом, что зовут вас Настенька Стрижева.

– Откуда вы узнали? – открыв глаза, воскликнула она.

– Мы с Вадимом болтали до полуночи, – улыбнулся он. – Говорили о вас. Он вас ругал, хвалил, превозносил до небес, а потом замолчал, задумался. Строго так на меня посмотрел и сказал… Знаете что?

– Догадываюсь.

– Так, так, интересно, – оживился он. – Могу я узнать, о чем вы догадываетесь, Настя?

– Вадим сказал, что он отпустит меня с вами, если я та, которую вы искали, – ответила она, отвернувшись к иллюминатору.

– Вы ошиблись, душа моя, – прошептал он. Она повернула голову. Краска стыда залила ее щеки.

– Вадим сказал, что у нас с вами, Настенька, много общего. Но мне ни за что не удастся очаровать вас, потому что вы – неприступная крепость на вершине отвесной скалы, – проговорил он, глядя в ее солнечно-зеленые глаза. – Откуда было знать Вадиму, что я давно владею этой крепостью? Что это я, я ее построил? Что…

– Вы… вы… – задохнулась Настя, понимая, что он прав.

– Тише, тише, за нами следят стюардессы, – прошептал Евгений, крепче сжав ее руку.

– Вы считаете, что сон дает вам право быть таким самонадеянным? – спросила она, глядя в его смеющиеся глаза.

– Сон придает мне уверенность в том, что у нас с вами все будет по-иному, – ответил он, поцеловав кончики ее пальцев. – Я вас, Анастасия, никуда не отпущу.

Она закрыла глаза, подумав:

– Желаю верить в это, но боюсь, что все будет по-иному.

Зажглось табло: «Застегните привязные ремни». Самолет пошел на посадку.

– Надеюсь, вы не будете возражать, если я увезу вас в свою холостяцкую берлогу прямо из аэропорта, – сказал Евгений. Настя хотела возразить. Не успела. Он улыбнулся, заговорил скороговоркой:

– Вам у меня понравится. Очень-очень понравится, потому что мой дом стоит на берегу озера, в котором отражается белоснежная луна. А на берегу растет ива, сплетенные ветви которой похожи на силуэты юноши и девушки, стоящих друг против друга. Он чуть выше. Ему нравится целовать ее в горячий лоб. Ему нравится называть ее Еленой. А ей его – Иванушкой. Их тайну знают двое… Мы с тобою, милая Настенька.

Вздохнул. Поцеловал ее в лоб. Отстранился. Закрыл глаза. Прошептал:

– Все будет так, как я задумал. Все будет так, как мы захотим. Веришь?

– Да, – отозвалась она. – Все будет так, как мы намечтали… Удивительное слово «мы» разлилось по телу солнечным теплом. И подумалось:

– Все будет так, как угодно Всевышнему…

– Все будет именно так…