Текст книги "Башмачник по имени Время (сборник)"

– Мы с Чарли живем вдвоем, – сказала она. – Какое это счастье жить вдвоем… с верным другом!

– Какое счастье, что вы одна! – облегченно вздохнул Борис. – А почему вы одна?

– Вопрос, конечно, бестактный с вашей стороны, но я на него отвечу, – с вызовом глянув на него, сказала Нина. – Я ждала вас, Борис Николаевич Зорин.

– Меня? – заулыбался он. – Но, зачем я вам?

– Сама не знаю, – пожала она плечами. – Сама не знаю, почему все эти годы думаю о вас? Убежала из-под венца. Расторгла контракт. Рассорилась с режиссером. Уехала из Лондона. Прилетела в Москву, набрала ваш номер. Услышала ваш голос, отлегло от сердца. А потом увидела вас с дамой. И… вот сюда перебралась, подальше от вас.

– Что, что, что? Вы сюда из-за меня уехали? Из-за того, что меня на улице с дамой увидели? – рассердился Борис. – Что за ребячество? У нас в институте сотни женщин, тысячи. Мало ли кого я мог подвозить с работы домой. Это, вообще, к нам с вами не относится. Нина, разве так можно?

– Да, да, я понимаю, что это глупо, – сказала она. – Надо было поговорить с вами по телефону, а я не смогла, но стоит ли об этом теперь, когда вокруг такая природа, когда… поцелуйте меня, Борис Николаевич.

Он растерялся. Ее слова прозвучали так неожиданно, что дыхание перехватило.

– Нина, вы… вы…

Она приподнялась на цыпочки, коснулась его губ. Над их головами громко и стройно грянул птичий хор.

«Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время плакать, и время смеяться, время сетовать, и время плясать… Время обнимать и время уклоняться от объятий…»[1]1
  Екклесиаст 3:1, 4, 5, 7


[Закрыть]

Всему свое время…

Маленький смешной человечек присел на пенек. Надел аккуратные деревянные башмачки и побежал по дорожке. Возле старого могучего дуба он остановился, перевел дух, проговорил:

– Я – минутка. Важная составляющая жизни каждого человека. Того, кто бережет меня, награждает строгий башмачник по имени Время…

И побежал дальше, весело напевая:

 
– Время-башмачник нами играет.
Время-башмачник нас обувает…
Время подковой сгибает хребты,
Время сжигает мечты и мосты.
 
 
Над вечностью только время не властно.
В вечной Вселеной время безгласно.
Воздух свободы всей грудью вдыхай,
И в измеренье седьмое шагай…
 

Säuling – Зойлинг

 
Я по горным ступеням к ВАМ,
Плечи укутав ветром.
Этот миг, подаренный нам,
Совпадает с мигом рассветным.
Этот мир – для меня и ВАС.
Дивный мир, окруженный горами
Иллюзорностью манит нас,
От бездушья людского спасает.
 

Едва заметная горная тропинка манила за собой к вершине, чтобы там, под облаками, уткнуться в огромный белый камень, похожий на поднятые к небу ладони. В этих каменных руках можно было сидеть, как в кресле. Сидеть и слушать тишину. Сидеть и размышлять. Сидеть и любоваться бескрайностью, простирающейся до горизонта.

– Как хорошо, что весь этот мир, окруженный горами, принадлежит мне! – прошептала она, усаживаясь на белые каменные ладони, нагретые солнцем. Она любила это место, эту вершину, на которую мало кто отваживался подниматься. Здесь, на высоте две тысячи девятьсот шестьдесят метров, она чувствовала себя свободной и счастливой настолько, что невозможно было удержать рвущуюся наружу радость. Улыбка озаряла ее лицо, когда она смотрела на скачущих по небу белоснежных лошадей, на золотые контуры целующихся облачных драконов, на пенные брызги волн, скользящих по небесному океану. Здесь на вершине все было иным.

Замирая в каменных ладонях, она думала о том, что это – руки Господа, постоянно оберегающие ее. Но увидеть их, прикоснуться к ним она может только здесь, на вершине Зойлинг. Она и есть Зойлинг. И не важно, что кто-то другой может подняться сюда. Важно, что сейчас она здесь одна. И весь мир, огромный мир, лежащий у подножия горы, принадлежит ей – Зойлинг. И от этого переполняющая душу радость становилась еще сильнее.

Она не спешила спускаться вниз, в муравейник человеческих отношений. Ей не хотелось думать ни о чем, кроме безграничной свободы, дарованной Всевышним. Здесь на вершине становились понятными и объяснимыми слова местных жителей, говорящих при встрече:

– Грюсс Готт, – желая каждому встреченному в горах человеку Божьего благословения.

Она открыла для себя Зойлинг восемь лет назад, и с тех пор проводила здесь каждый августовский отпуск. Ей нравилось здесь все: и позолоченные клены, и багряный румянец осин, и перламутровая паутина на громадных листьях лопуха, и обнаженные русла пересохших горных речушек, и отполированные за время дождей камни, и оранжевые макушки маков, стыдливо торчащие из пожелтевшей травы, и седые пряди ковыля, колышущиеся на ветру, и разбегающиеся в разные стороны тропинки, посыпанные белым гравием, чтобы любители горных восхождений не сбились с маршрута. Она сбилась. Трудно сказать, что заставило ее свернуть на едва заметную тропку? Какая неведомая сила позвала за собой? Важно, что теперь кроме этой тропинки для нее не существовало ни одной другой. Эта тропинка, ведущая к вершине Зойлинг, предназначалась ей, она ее и выбрала. А все другие тропинки предназначены другим людям.

– Какое счастье, что я снова здесь, на вершине! – прошептала она и, обхватив себя за плечи, негромко запела.

Незатейливую мелодию подхватил ветерок и закружил, усиливая звук. И вот уже не один голос, а сотни голосов поют о несбыточных и сбывшихся мечтах, о вере, любви и надежде. Мелодия долго звучит над вершиной, умолкая нехотя, постепенно, а потом воцаряется тишина. Царственная, первозданная тишь, в которой можно услышать все, что захочется. Все, что…

– Грюсс Готт! – раздался за ее спиной негромкий голос. Реально-нереальный человеческий голос.

– Грюсс Готт! – ответила она, не оборачиваясь. Подумала:

– Разве может здесь быть кто-то кроме меня? Нет. За восемь лет я не видела здесь никого. Ни-ко-го!!! Никого нет и сейчас.

– Вы здесь одна? – голос звучит чуть громче. Мужской голос за ее спиной. Она не оборачивается. Пытается представить этого человека. Ей хочется, чтобы он был взрослым, убеленным сединой, с добрыми серыми глазами в цвет плывущих по небу облаков.

– Вы отважная девушка, если решились покорить вершину в одиночку, – его голос улыбается. Он восхищается ею.

– Нет, что вы, – качает она головой. – Я – трусиха.

– Трусиха? – смеется он. – Вы недооцениваете себя. Позвольте представиться…

Он делает несколько шагов так, чтобы она могла его видеть. Он высок, хорошо сложен. Лицо, шея, руки покрыты ровным бронзовым загаром. Он склоняет голову, с черными волнистыми волосами. Смотрит на нее широко раскрытыми карими глазами, восклицает:

– О, да вы красавица! И совсем еще девочка! И одна на такой вершине! И я знаю, что ваше имя – Зойлинг! Знаю, потому что я себя тоже так называю, когда поднимаюсь сюда. А, усаживаясь в это кресло, я погружаюсь в объятия вечности. И становится не важно, что кто-то здесь был до меня и будет после. Имеет значение сиюминутность мгновения. Сияющая минутность, отсвет на пике вечности… – улыбнулся, повторил: – Отсвет на пике вечности.

Опустился на траву, запел. Запел негромко, так же, как она несколько минут назад. Запел похожую песню, которую подхватил, закружил и усилил ветер. А потом наступила тишина, в которой можно было услышать все, что угодно. Все, что…

– Позвольте угадать, почему вы одна? – спросил он. Она кивнула. – Вы разуверились в людях. Вы не ждете от них ничего, кроме подлости. Поэтому одиночество – ваше любимое состояние. Оно вас не тяготит. Оно вам нравится. Вы стремитесь сюда на вершину, чтобы стать свободной, – он посмотрел ей в глаза, улыбнулся, распластался на траве, крикнул:

– Я угадал, угадал, Зой-ли-и-ин-г! Угадал, потому что прихожу сюда по той же причине. Одиночество для меня – это безграничная свобода. Без-гра-нич-но-о-о-ость…

Ветер подхватил его слова, усилил, бросил вниз раскатом грома. Он приподнял голову, спросил:

– Вы боитесь дождя, Зойлинг?

– Нет, – сказала она. – Я ничего не боюсь, – улыбнулась. – Здесь на вершине не боюсь.

Поднялась, расправила плечи. Он обхватил колени руками, посмотрел на нее снизу вверх, сказал:

– А вы отчаянная, Зойлинг. В вас есть что-то неуловимо родное, родственное мне. Пока трудно объяснить что. Позвольте вас проводить?

– Нет! – воскликнула она испуганно. Смутилась. – Не сегодня.

– Не се-год-ня, – повторил он, вздохнув. – Иного ответа вы дать не могли. Не имели права ответить по-иному. Вы правы, Зойлинг, на сегодня впечатлений достаточно, а завтра… Завтра будет новый рассвет, и солнечный свет озарит нашу вершину, – он поднялся. – Я говорю о том, что вершина наша, не узнав, хотите ли вы делить ее со мной или желаете остаться…

– Вы знаете ответ, – проговорила она и пошла вниз. Легко, словно шла не по выпирающим острым камням, а по ровной тропе.

Он улыбнулся, пригладил волосы, сел в каменные ладони, зажмурился.

– Сегодня удивительный день. День моего рождения. Лучшего подарка я ожидать не мог, – проговорил он. – Благодарю вас, Зойлинг. Да хранит вас Господь!

– Грюсс Готт! – долетел до него ее голос. Он рассмеялся, посмотрел на небо, сказал сам себе:

– Ни за что не побегу за ней. Никогда не побегу за ней. Даю вам слово… Я снова и снова убеждаю себя в ненужности новых откровений, в сиюминутности мгновений, отпущенных нам, но… – он обхватил себя за плечи. – Но эта встреча… эта неожиданная, нежданная долгожданность… – он покачал головой. – В том, как вздрогнули ее плечи, когда она услышала мой голос. Как она подняла голову и проговорила взглядом, было что-то магическое… Стоп. Господин Паньоль, вы не имеете права на заблуждение. Вам хорошо известна финальная неизбежность любого таинства. Финальное разоблачение разочаровывает, больно ранит в самое сердце, – он поежился. – В самое сердце…

Он молитвенно сложил руки и негромко запел. Запел, чтобы не думать о предательствах, следующих за ним по пятам. Здесь на вершине Зойлинг ему хотелось забыть обо всем, обо всех, от кого он сбежал, чтобы насладиться одиночеством…

Дорога вниз всегда была короче. Всегда. А сегодня Эльза сделала несколько шагов и оказалась у подножья горы, в зеленой долине, через которую бежала прозрачная стремительная речка. Эльза набрала в ладони воды, плеснула себе в лицо, чтобы охладить пылающие щеки.

– Наваждение, – подумала она. – Зачем он здесь? Почему он не седовласый старец? Что значат все его слова? Это откровение или желание угодить мне, наслаждающейся одиночеством? Слишком много вопросов. Слишком… Нужны ли на них ответы? – она набрала еще воды в ладони, умылась, сказала сама себе:

– Я не стану думать о вас. Никогда. Я не побегу за вами следом. Я – Зойлинг, одинокая горная вершина. О-ди-но-ка-я, – улыбнулась. – Вы правы, одиночество – мое любимое состояние. Я ищу уединения, чтобы…

Эльза поправила волосы, зашагала по тропе, негромко напевая. На землю упало несколько крупных дождевых капель. Вначале робко, несмело, извиняясь. А потом настойчиво, с грохотом и шумом вниз обрушилось небо. Стена дождя сделала невидимым пространство. Серая пелена облаков спустилась так низко, что стало трудно дышать.

– Что вы стоите, Зойлинг? – крикнул он, схватив Эльзу за руку. – В двух шагах отсюда домик егеря.

И она пошла за ним. Не пошла, побежала к спасительному укрытию. Двери домика были закрыты на большой замок. Зато на крыльце, где они устроились, было сухо.

– У вас есть дождевик? – спросил он, глядя на вымокшую Эльзу.

– Нет, – смущенно ответила она.

– Возьмите мой.

– А вы?

– Я? – он беззаботно рассмеялся. – Мне полезно охладиться. Я слишком быстро бежал вниз с горы, чтобы… – он подмигнул Эльзе. – Хорошо, что дождик полил, правда?

– Хорошо, – сказала она, набросив на плечи его дождевик. – Я первый раз попала под дождь в горах. Восемь лет я брожу по этим тропинкам и…

– И я брожу здесь восемь лет! – воскликнул он. – Правда, я приезжал не пару недель позже.

– А я на пару недель раньше, – сказала она. – Поэтому…

– Поэтому! – воскликнули они одновременно.

– Поэтому, мы ничего не знали друг о друге, Зойлинг, – сказал он.

– Меня зовут Эльза, – улыбнулась она.

– А меня Марсель Паньоль, – представился он. – Сегодня мой день рождения. Мой сорок восьмой день рождения. Поужинаете со мной? – она пожала плечами. – Мы можем начать наш ужин прямо сейчас, – улыбнулся он, усаживаясь на пол. – Присоединяйтесь. Представьте, что мы жители провинции Прованс. Мы можем вкушать все, что видим вокруг. Давайте насладимся дождем, запахами трав, красотою горного пейзажа и утолим жажду превосходным ронским вином, от которого хочется смеяться и петь.

Он достал из своего рюкзака бутылку темного вина, налил в два металлических стаканчика, протянул Эльзе.

– За вас, Зойлинг!

– С днем рождения, господин Паньоль!

– Марсель, – улыбнулся он. – Марсель.

– За вас, Марсель. С днем рождения! – сказала она. – Пусть исполниться самое заветное ваше желание.

– Благодарю, – нараспев проговорил он, сделал маленький глоток вина. – Пейте, Зойлинг, вино отменное. Оно пахнет корицей, эстрагоном, майораном, базиликом, розмарином, кервелем и липой.

– И немного тмином, – сказала Эльза, сделав глоток тягучего ронского вина.

– Вы правы, – улыбнулся он. Извлек из рюкзака небольшой сырный кругляш, разломил пополам.

– Это волшебный горный сыр Прованс. Есть его нужно только в горах, чтобы ощутить вкус и аромат, чтобы прикоснуться к волшебству. Я хотел съесть его на вершине, сидя в каменных ладонях, но ничуть не жалею, что вкушаю его сидя на крылечке. Дождь, стучащий по деревянной крыше, низкие серые облака, укутавшие нас, придают таинственное очарование происходящему. Я рад, что у меня появился компаньон, с которым я могу разделить трапезу, которого я могу угостить вином, сыром и… – он подмигнул Эльзе, раскрыл свой рюкзак. – И хлебом помп, наполненным добросердечием и благодарностью.

Эльза приняла хлеб из рук Марселя, вдохнула его аромат, прошептала:

– Спасибо вам. Я никогда не пробовала такой хлеб. Сегодня, в самом деле, волшебный день. Самый удивительный день в моей жизни.

– Переломный момент в жизни каждого из нас, – проговорил он, поднимая стаканчик. – За нашу встречу!

– За нашу вершину, – улыбнулась Эльза. Она пригубила вино и негромко запела. Запела ту самую песню, которую пела сидя на вершине Зойлинг.

Марсель с интересом разглядывал бледное, незагорелое лицо Эльзы с грустными серо-зелеными глазами, и думал о том, что не желает расставаться с ней. Ему хотелось, чтобы дождь не прекращался, чтобы не возвращался егерь, чтобы их пребывание здесь продлилось как можно дольше и стало вечностью.

Эльза замолчала, а ее голос еще долго звучал над долиной. Она слушала его, мечтая о том, чтобы очарование сегодняшнего дня не прекращалось. Ей не хотелось думать ни о каких потом. Не хотелось строить никаких планов на будущее. Важна была сиюминутная радость, разлившаяся по всему телу, рвущаяся наружу песней и звонким смехом.

– Меня заставляет петь и смеяться удивительное ронское вино, – подумала Эльза.

– Удивительное ронское вино заставляет меня смеяться и петь, – сказал Марсель, широко улыбаясь.

– Пойте, – разрешила Эльза, рассмеявшись. – Пойте, теперь ваша очередь петь песню Зойлинг.

Он обхватил колени руками, чуть приподнял голову и запел тонким, почти детским голоском. Эльза подалась вперед.

– Удивительно, – прошептала она, когда он закончил свою песню. – Как это у вас получается?

– Модуляция волн, – ответил он, сделав серьезное лицо.

– Модуляция волн, – повторила Эльза. Марсель рассмеялся. Рассмеялся звонко и беззаботно, как мальчишка. Эльза тоже рассмеялась. Ей стало легко. Наступило освобождение от обид и разочарований. Обидные слова превратились в брызги дождя, ложь, окружавшая ее все эти годы, утекла вместе с водой горной реки. Свобода! Освобождение! Эльза выбежала под дождь, принялась кружиться, подставив каплям лицо. Марсель запел новую песню. Его красивый бархатный баритон звучал громко, уверенно. Эльза побежала к реке, опустила руки в воду, прошептала:

– Прочь, прочь все, что мешает, все, что душу держит в плену. Я свободна. Я улетаю в мир любви, в неземную страну, – она поднялась, посмотрела на светлеющее небо, сказала:

– Я могу вас взять с собой, господин Марсель Паньоль, если захотите.

Марсель не слышал ее слов. Он пел песню Зойлинг. Он видел, что небо просветлело, что дождь перестает, что ветер стихает. Он заметил, как заблестели глаза Эльзы, зарумянились ее щеки и губы задрожали. Она что-то говорила, стоя у реки. Она что-то шептала дождю. Она что-то отдавала ветру. Пусть. Потом, если будет нужно, он обо всем узнает. Узнает, если будет нужно…

Он поднялся, скрестил на груди руки, замер, вслушиваясь в отдаленные звуки. Вот прошло, звеня колокольчиками, стадо коров. Птицы запели и затихли. Выглянуло солнце. Уже не обжигающее полуденное, а нежное, закатное, оставляющее розовый отблеск на пепельно-серых облаках.

– Смотрите, Марсель, какое чудо! – воскликнула Эльза, указав на два облачных силуэта, между которыми замер солнечный диск.

– Это их сердце. Их одно большое сердце, – подумала она.

– Это наше солнечное сердце, – подумал Марсель. – Это очищающий огонь, это свет, который дает нам право попасть в страну любви. Я возьму вас туда с собой, Эльза, если захотите. Если захотите…

– Хотите еще вина, Эльза? – крикнул он.

– Хочу, – ответила она.

Он наполнил стаканчики, пошел ей навстречу.

– За мечту. За наши с вами несбыточные мечты. И, да здравствует одиночество, объединяющее нас!

Эльза пригубила вино. Улыбнулась. Говорить ничего не хотелось. Посмотрела в его глаза. Они стали светлее, добрее, роднее. Дыхание перехватило. Эльза опустила голову.

– Нет, нет, нет, хватит, – мысленно приказала она себе. – Не стоит ничего придумывать. У каждого из нас свой путь, свое прошлое, настоящее и будущее. Нас объединяет только этот миг. В этом мире, окруженном горами, нам хорошо вместе. А что будет за его пределами?

– Смею надеяться, что внизу, в долине мы увидимся снова, чтобы продолжить наш ужин, – сказал Марсель. – Я приглашаю вас отпраздновать мой день рождения у озера. Там есть ресторанчик «Домик егеря». Давайте встретимся в половине восьмого, – Эльза подняла голову. Марсель прижал ладонь к сердцу. – Не отказывайтесь, умоляю. Сделайте мне еще один подарок ко дню рождения.

– Хорошо, – улыбнулась она. – Я приду в половине восьмого. До встречи.

– Грюсс Готт, – проговорил он, принимая стаканчик из ее рук…

Еще издали Эльза увидела Марселя сидящего за столиком, и замедлила шаг. Ей захотелось получше разглядеть этого человека, так неожиданно появившегося на вершине. Марсель сидел с отрешенным видом, подперев подбородок рукой. Взгляд устремлен вдаль, в вечность. Губы сжаты. Светлая рубашка с расстегнутым воротником подчеркивает бронзу загара. Темные волосы аккуратно зачесаны назад. Высокий лоб без единой морщинки. Лоб мыслителя, философа, способного заглянуть за край пещеры, чтобы увидеть свет.

Эльза подумала о том, что Марсель давно пришел сюда, что он терпеливо ждет ее, не глядя на часы. Он уверен, что она придет. Уверен. А она еще несколько минут назад не знала, идти или нет на берег озера к «Домику егеря». Данное обещание подтолкнуло ее. Эльза надела маленькое черное платье, которое бросила в чемодан в последний момент. Бросила на всякий случай. И этот случай представился в первый же день. Впереди еще восемь дней.

– Интересно, сколько их у Марселя? – подумала она, сделав несколько шагов так, чтобы он ее увидел. А он не увидел. Он продолжал смотреть в вечность.

Официант поставил на стол два бокала вина. Зажег свечу, что-то сказал Марселю. Марсель посмотрел на часы, улыбнулся, провел рукой по волосам.

– Я давно здесь! – захотелось крикнуть Эльзе. – Я давно наблюдаю за вами, господин Паньоль. Интересно, о чем вы думали минуту назад? Не отвечайте, я знаю…

Но, подойдя к столику, Эльза сказала совсем не то, что думала.

– Добрый вечер. Извините, что заставила вас ждать. Надеюсь, вы не скучали?

– Скучал, – улыбнулся он. Поднялся, помог ей сесть, шепнул:

– Вы обворожительны, Зойлинг. Я увидел вас издали, не поверил своим глазам. Такие превращения бывают только в сказках, – сел напротив. – Спасибо, что пришли. Что-нибудь закажем?

– Волшебный сыр и хлеб помп, приправленный добросердечием, – ответила она.

– Все это я уже заказал, – улыбнулся он.

Официант принес большое деревянное блюдо с хлебом, сыром и зеленью, поставил в центре стола.

– У нас с вами нескончаемый ужин, – сказала Эльза.

– Да. Наш ужин может плавно перетечь в завтрак, потом в обед. Вы здесь надолго? – спросил, отстранившись.

– А вы? – приняв такую же позу, спросила Эльза.

– Я пробуду здесь восемь дней. Только восемь, – вздохнул он. – Вы тоже?!

Глаза засияли. Искренне обрадовался.

– Искренность невозможно скрыть. Также, как невозможно долго скрывать фальш, – подумала Эльза, подняла бокал:

– С днем рождения, Марсель.

– Благодарю вас, Эльза.

Они улыбнулись друг другу, сделали по глотку вина, поставили бокалы.

– Позвольте преподнести вам маленькую безделушку, – сказала Эльза, протянув на ладони золотую божью коровку с хрустальными крапинами на крылышках.

– Где вы раздобыли это чудо? – поинтересовался он, осторожно взяв с ее ладони хрупкую вещицу.

– Я привезла этот значок из Мадрида, – ответила Эльза.

– Вы живете в Мадриде? – спросил он, не глядя на нее.

– Нет, – ответила она. Он поднял голову.

– А где вы живете? – читалось в его взгляде.

Эльза улыбнулась, отвечать не стала. Зачем ему знать, где она живет? Она пригубила вино, сказала:

– Ваше ронское вино лучше.

– Я угощу им вас завтра на вершине, – сказал он, прикрепляя божью коровку к воротнику. – Надеюсь, вы не будете против нашей завтрашней встречи?

Она пожала плечами, подумав о том, что первый раз за восемь лет будет в горах не одна. Радоваться этому или нет, пока не ясно. Время все расставит по местам. Не стоит торопиться в завтра. Нужно принять сиюминутность, как дар, и насладиться ею. А завтра…

– Я встаю на рассвете и ухожу в горы, – сказала Эльза.

– Интересно, кто из нас встает раньше? – сказал он. – Завтра увидим.

– Не удивлюсь, если мы встретимся на тропе в одно и тоже время, – сказала Эльза, улыбнувшись.

– И я не удивлюсь, – улыбнулся он. – За нас!

Он отпил вино, подумав о неслучайном множестве совпадений между ними, совершенно посторонними людьми. И о магической цифре восемь, его любимой цифре, которая сопровождает эти совпадения. А то, что на спинке божьей коровки, подаренной Эльзой, восемь кристаллов, подтверждает его размышление о важности их встречи на вершине Зойлинг.

Он, Марсель Паньоль, разуверившийся в людях, чуда уже не ждал. Оно произошло неожиданно. И от этого ощущение волшебства усилилось. Но прошлые разочарования не позволяют ему терять рассудок. Он не станет бросаться в омут. Он сумеет удержать равновесие. Балансировать на грани всегда непросто. Нужна железная воля, крепкие нервы, светлый ум и чистота помыслов.

– Я буду думать об этой женщине, как о вершине Зойлинг, покорить которую невозможно. Даже там, на высоте две тысячи девятьсот шестьдесят метров, ты не чувствуешь себя победителем. Ты становишься частью вершины, ее продолжением. А это значит… – он посмотрел на Эльзу. – Это значит, что мы должны стать дополнением друг друга. Но возможно ли такое? Возможно ли это в мире людей, живущих по земным законам? Какая она, Эльза вне горной замкнутой тишины?

– Хотите прогуляться у озера? – спросил он. Она кивнула. Взяла кусок хлеба для лебедей, поднялась.

Вечер был удивительно теплым. В ровной зеркальной глади озера отражались горные изгибы. В предсумеречном свете вода стала темно-бирюзовой. Изредка то там, то тут из-под воды выпрыгивали серебряные рыбки, чтобы сделать глоток чистого воздуха. Белые лебеди грациозно выгибали шеи, принимая из рук Эльзы кусочки хлеба. А потом устроили водный фейерверк в благодарность за угощение.

Марсель проводил Эльзу до гостиницы, пожелал ей доброй ночи, ушел. Ему нужно было побродить одному, подумать. То, что они с Эльзой живут в соседних номерах, его не удивило. Цепочка совпадений становилась все крепче. Шагая по тропинке, он думал:

– Я знаю, что понравившаяся мне золотистая Хонда ваша. Я сразу обратил на нее внимание. И теперь я знаю, что мы с вами живем в одном городе. Возможно, мы с вами соседи. Хотя, я могу ошибаться. Вы взяли машину на прокат, потому что живете очень-очень далеко от этих мест. Я могу узнать о вас, Эльза, все, все, все… – он остановился, пригладил волосы. – Я могу узнать о вас все, а вы… Вам не стоит знать ничего. Я не раскрою вам своих секретов до поры. До той поры, пока не пойму себя…

Марсель проснулся с первыми лучами солнца. Завтрака дожидаться не стал, чтобы не встретиться в ресторане с Эльзой. Пошел в горы по короткой тропе. На первом же перекрестке он увидел Эльзу, идущую по длинной тропе. Они встретились в тот момент, когда солнце выплыло из-за горы. Минуту стояли молча друг против друга.

– Грюсс Готт, – проговорили одновременно и, поддавшись единому порыву, обнялись, как давние знакомые. Потом волна смущения захлестнула их, заставила разжать объятия, отдалиться друг от друга.

– Впереди еще восемь дней, – подумал он. – Не стоит торопиться. Никому не нужны сердечные ожоги.

– У нас только восемь дней, – подумала она. – Пусть они будут такими, как первый. Пусть каждый новый день будет днем узнавания, распознавания, взаимопонимания.

– Пусть, – сказала она вслух и пошла вперед. Марсель улыбнулся, повторил:

– Пусть, – и пошел за нею следом. Отметив, что Эльза идет легко, спина прямая, шаг ровный, дыхание равномерное.

Марсель шел следом, стараясь дышать, как она. Почувствовал удивительную легкость, расправил плечи, высоко поднял голову. Никогда так не ходил, никогда прежде. Он поравнялся с Эльзой, посмотрел на ее лицо в профиль. Остался доволен спокойной безмятежностью, написанной на нем. Отметил про себя, что эта женщина не нуждается в опеке, что она все может сама. Но ему захотелось ее опекать, оберегать от гроз и бурь житейского быта, от круговорота событий, в который она непременно попадет, шагнув за пределы горной страны.

Эльза остановилась, чтобы полюбоваться разноцветьем трав, цветов и листьев.

– Давайте поднимемся на вершину поодиночке, – предложила она. – В каждом восхождении есть особое таинство. Мне не хочется нарушать, разрушать его.

Марсель прижал ладонь к сердцу, склонил голову, давая понять, что не смеет противиться ее воле, ее желанию.

– Благодарю вас, господин Паньоль, – сказала Эльза с улыбкой и побежала к едва заметной тропинке. Марсель отметил, что не знает эту тропинку. Никогда не замечал ее. У него была своя едва заметная тропка. Сегодня он пойдет по ней.

– Мы наверняка поднимемся на вершину одновременно. Иначе, все происходящее бессмысленно, – сказал он, глубоко вздохнул, пошел вверх по своей тропе, петляющей среди низкорослого кустарника.

К каменным ладоням на вершине Зойлинг они подошли с разных сторон и вправду одновременно.

– Вы? – глаза Эльзы стали огромными от удивления. – Но разве такое возможно?

– Я думаю, да, – улыбнулся Марсель. – Для каждого, стремящегося к вершине, есть своя тропинка. Вы нашли свою, я – свою. Важно, что цель нашего восхождения одна и та же. Садитесь в каменное кресло, а я устроюсь на траве, как в прошлый раз. Будем смотреть на плывущие облака, петь песни, пить ронское вино, вести беседы обо всем, что нас тревожит.

– Обо всем, что тревожит, – повторила она, подумав, что ни за что не станет рассказывать ему о предательстве любимого человека, из-за которого она едва не рассталась с жизнью. Инстинкт самосохранения удержал ее на краю бездны. Она посмотрела вниз на зияющую чернотой пропасть и сделала шаг назад. Холодная каменная глыба приняла ее в свои объятия.

– Не стоит совершать необдуманных поступков, – застучало в висках. – Перед тобой вечность. Стоит ли отказываться от нее из-за обидных слов и действий человека, встреченного на пути. Он шел рядом с тобой, притворяясь искренним. Дорога пошла в гору, человек отстал, струсил. Не тяни его за собой. Ему не нужна эта вершина. Он покорит другую. Возможно, покорит. А если нет, это уже не твоя забота. Ты ушла, он остался. Забудь о нем, как о воде, бегущей вниз с горы. Забудь, забудь, за-а-а-бу-дь…

– Забуду, – прошептала тогда Эльза, вытирая слезы. – Забуду.

Ей это почти удалось. Поэтому она не станет вспоминать о протекшей воде. Не будет полосовать ножом по зарубцевавшейся ране. Им с Марселем есть о чем поговорить и без этих откровений. Пусть их сердца переполняет радостный восторг от сопричастности к природе, а все проблемы пусть остаются за чертой, за горным перевалом, в другой жизни, в другом временном измерении. Эльза чувствовала, что у Марселя тоже есть шрам на сердце, поэтому он так живо реагирует на ее слова о верности и предательстве. С таким вниманием слушает ее, слыша между строк.

Эльза была права. Марсель с трудом сдерживался, чтобы не рассказать о том, как стоял на краю вершины и смотрел на острые камни у подножья горы. Инстинкт самосохранения удержал его от неверного шага.

– Как хорошо, что тогда я одумался. Какое счастье, что тогда я струсил, – улыбнулся он. – Жизнь только начинается. Наша новая жизнь будет наполнена новыми впечатлениями, яркими красками и восторгом. У нас с вами целых восемь дней! Целых восемь дней, а потом…

Он знал, что будет потом, но не решался признаться себе в этом знании. Прикрывал его незнанием, неведением, дарящим надежду, помогающим отыскивать новые тайны в новом дне. Марсель уже не мог представить свою дальнейшую жизнь без Эльзы, без вершины Зойлинг, без каменных теплых ладоней, в которых так удобно сидеть и размышлять о вечности.

Ронское вино, которое Марсель привез с собой из провинции Прованс, закончилось на восьмой день их с Эльзой совместных прогулок.

– Его было столько, сколько нужно, – сказала Эльза. – Пришла пора прощаться.

– Вы верите в то, что это необходимо? – спросил Марсель, глядя в ее погрустневшие глаза.

– Не верю – знаю, – ответила она, потупив взор. – Вам пора возвращаться в Прованс, мне – в Мадрид, а через год…

– Мы можем встретиться раньше, – сказал он. – Встретиться за горной чертой.

Она вздохнула. Подкативший к горлу ком не дал ей сказать, что она знает про их невстречу. Знает, что там за горной чертой в его жизни для нее не останется места. Не будет времени на встречу. Поэтому лучше об этом не думать. Лучше думать о том, что их встреча на вершине Зойлинг – уже счастье, подарок судьбы… Самый дорогой подарок. Самый…

Впервые за восемь дней они спустились с вершины вместе. Марсель шел впереди, помогая Эльзе преодолевать трудные места. Потом они долго сидели на ступенях домика егеря. Сидели молча и смотрели на обмелевшую реку. А вечером состоялся прощальный ужин при свечах.