Текст книги "Эрнестин (сборник)"

«Конечно, все будет не так…»

 
Конечно, все будет не так,
Как думалось нам изначально.
Нельзя никак обойтись
Без грустной песни прощальной…
 
 
Нельзя не вздыхать о былом,
Забыть про сердечные раны,
И думать о жизни своей
Без всякого самообмана нельзя…
 

Память

Героям Великой Отечественной Войны 1941–1945 годов посвящается

От Советского информбюро: «В ночь с 21 на 22 июня 1941 года Немецко-фашистская Германия вероломно нарушила границы Советского Союза. Объявляется всеобщая мобилизация…»

 
Мы расстаемся надолго ль, не знаю.
Мы расстаемся. Прощай, не грусти.
Я буду храбро за Родину биться.
Верь и надейся, с Победою жди.
 
 
Я буду верить, и ждать тебя буду,
И на окошко поставлю цветок,
Пусть защищает тебя от снарядов
Нашей любви огонек, огонек.
 
 
Время – секунды, минуты, мгновенья…
Время – пружина, что сжалась в груди…
Милая, помни, верь и надейся.
Милая, жди меня, жди меня, жди…
 
 
Я за тобою сестрой медсанбата
Скоро поеду на фронт, мой родной.
Помни, тебя от пуль защищает
Наша с тобой большая любовь…
 

—*—

 
Мальчишки надели военную форму,
Поцеловали подружек своих.
Сразу в мгновенье одно повзрослели:
Мужчины не плачут, здесь нету таких.
 
 
И вы, дорогие девчонки, не плачьте,
Еще потанцуем мы с вами ни раз.
Пора попрощаться, пора нам в дорогу,
Уже прозвучал по вагонам приказ.
 

—*—

 
И вот уже бой, и снаряды, и пули,
И кровь заливает лицо,
И шепчет ефрейтор: «Браток, все в порядке,
Прорвали, прорвали мы вражье кольцо.
 
 
Уйдем мы вперед вместе с линией фронта,
А ты в медсанбате пока полежи.
Увидимся, хлопец, еще повоюешь…
Сестра, поспеши, поспеши, поспеши!
 

«Сестричка милосердия, прошу, не уходи…»

 
Сестричка милосердия, прошу, не уходи,
Глазами сострадания в глаза мне погляди,
Рукой своею нежною коснись моей руки,
И матушку родимую мне вспомнить помоги.
 
 
Скажи, что невредим еще наш дом, и лес, и сад,
И наливные яблоки на яблонях висят,
И мама улыбается, и жив еще отец…
Скажи, сестричка милая, когда войне конец?
 
 
Ты потерпи, родимый мой, тебя перевяжу,
О соловьях и солнышке тебе я расскажу,
С тобой еще станцуем мы, родимый мой, не раз,
Война ведь скоро кончится, пробьет счастливый час.
 
 
Увидишь свою матушку и яблоневый сад,
Живи прошу, родимый мой, не умирай, солдат!
Ты должен, должен выстоять, ты должен победить,
Ты должен нашу Родину спасти и защитить,
 
 
Мы без тебя не справимся, терпи, боец родной…
Сестричка милосердия, скажи мне: я живой?
Смогу ли вновь подняться я, смогу ль принять я бой,
Сестричка милосердия, поговори со мной.
 
 
Ты сможешь, сможешь выстоять,
Принять ты сможешь бой.
Мы победим, мы выживем,
Терпи, боец родной!
 

—*—

 
Кровопролитные бои
Шли днем и ночью под Москвою,
И Лобня стала местом боя,
Здесь деды наши полегли.
 
 
Бежали с криками Ура!
И пехотинцы и матросы,
Никто не задавал вопросов,
Все знали, позади Москва.
 
 
Одна, всего дона зенитка,
И рота юных смельчаков
Сдержала натиск сотни танков,
Назад отбросила врагов.
 
 
И эта малая Победа
Народу силы придала
По всем фронтам победным маршем
В атаку армия пошла.
 
 
А на земле, политой кровью,
Стоит сегодня монумент.
В нем жизнь и смерть слились как будто,
Остался в камне тот момент.
 
 
Склонили головы солдаты,
Никто не вытирает слез…
Чеканя шаг идут кадеты,
Играют в воинов всерьез.
 
 
И в небо шариком воздушным
Летит частичка доброты,
И малыши несут к Зенитке
Большие алые цветы.
 
 
А те, кто пережил Блокаду,
Кто узником в те годы был,
Детей погибших вспоминают,
Скорбят о тех, кто не дожил…
 
 
И в залпах нового салюта
Им слышится: «Вперед! Вперед!
Вставай на бой с армадой вражьей!
Спаси скорее свой народ!»
 

—*—

 
Память земная в небо взлетает птицей.
Юной девчонке строгий солдат ночью приснится.
Грянет салют, и запоют трубы Победа.
Только солдат не вернется с войны, нет его, нету…
 
 
Он далеко, в дальнем краю за облаками.
Память земная плачет о нем проливными дождями.
Ветры кружат, горько вздыхая: Где ты?
Здесь без тебя, строгий солдат, встают рассветы.
 
 
Вечный огонь – это горит вечной души твоей пламя.
Помним тебя, строгий солдат, с нами ты, с нами.
И в небеса, и в небеса память земная мчится,
Чтобы тебе, строгий солдат, за облаками сниться.
 

—*—

 
Это будет потом, а пока,
До Берлина полсотни верст.
Мы с друзьями устроим привал,
И посмотрим, как много звезд
 
 
Нынче на небе появилось,
Словно в память о тех рубежах,
Что не смог одолеть за годы
Злой, коварный и сильный враг.
 
 
Пусть солдаты пою сегодня,
Пусть танцуют вместе в кругу.
В единение – наша сила,
Наш народ не сдается врагу.
 

—*—

 
Пусть все вокруг узнают, что мы вошли в Берлин.
Мы – Красная Армия, наш народ един.
Пятнадцать республик, пятнадцать сестер,
Пусть ярко пылает сегодня костер.
Костер в честь Победы, во имя любви.
Живи наша Родина! Вечно живи!
 

—*—

 
А в далеком-далеком краю огонек надежды горит.
Смотрит девушка молча в окно
И о друге желанном грустит…
 
 
На окошках те же занавесочки.
Покосился домик старый твой.
Ну а ты, все ждешь от друга весточки,
Ждешь, что возвратится он домой.
 
 
Скрипнет дверь, залает пес заливисто,
Вспыхнет ярче огонек свечи.
Спросит он: «Ну, что же растерялась ты?
Говори, родная, не молчи»…
 
 
Но не лает пес. Свеча чуть теплится.
Половицы в доме не скрипят.
В старой рамке возле занавесочки
Письма, что писал с войны солдат.
 
 
Полевая почта треугольная
И квадратный похоронный лист…
Под Берлином в мае сорок пятого
Был убит фашистами связист…
 

—*—

 
Мы вновь в объятьях тишины,
Не слышно грохота орудий,
И кажется, что новый день
Таким же безмятежным будет,
 
 
Как был в то лето, до войны,
Когда никто из нас не ведал,
Что до победы, до победы
Не смогут многие дожить.
 
 
Что детство кончится внезапно,
И не вернется никогда…
Ну, как же я могу не плакать,
Когда потеряны года?
 
 
Мы столько книг не дочитали,
Не досмотрели фильмы мы,
В футбол, в хоккей не доиграли,
Нам так хотелось тишины.
 
 
И вот минута за минутой
Все нарастает тишина…
Ура, товарищи, Победа!
Ура, закончилась война!!!
 

—*—

 
День Победы в мае сорок пятого
Был особым, долгожданным днем.
Люди обнимались, пели, плакали,
Говорили только об одном:
 
 
– Победили, слышите, Победа!!!
Счастье, радость, мир и тишина.
Наконец-то кончилась Великая,
Самая ужасная война.
 
 
Выстояли, выдержали, выжили,
Победили вражескую рать.
Счастье, радость, тишина, Победа!
Разрешите вас поцеловать.
 
 
Пусть гремит сегодня залп победный,
Прокричим: Ура! Ура! Ура!
День Победы – праздник самый светлый.
Помнит пусть об этом детвора.
 

—*—

 
Памятники – память нам, живущим ныне.
Памятники – память, важные святыни.
Поклонитесь павшим, память их почтите,
Помнить о героях деток научите.
 
 
Постучите в двери к старенькой бабуле,
Пусть она расскажет, как спасла от пули,
Вынесла из боя строго комбата,
Что была отважной летчицей когда-то.
 
 
И теперь летает, только пассажиром.
Молится и просит, чтобы были живы
Все на свете дети, чтобы их любили,
Чтобы землю нашу мы от бед хранили.
 
 
Чтобы самолеты в небеса взлетали,
Чтобы горькой доли мы не испытали.
Чтобы День Победы был счастливым самым,
И за милых деток радовались мамы.
 

—*—

 
Счастливая жизнь, беззаботное детство
Достались от дедов нам наших в наследство.
Вам, низкий поклон и светлая память.
Вас любим и помним, гордимся мы вами.
 
 
И принимая от вас эстафету,
Беречь обещаем мы нашу планету,
Быть добрыми, честными, ловкими, смелыми,
И с радостью браться за новое дело
 
 
Во благо России,
Во имя любви.
Живи, наша Родина,
Вечно живи!
 

Фея

 
Сегодня – день рожденья твой,
Красивый юбилей.
Ты в золотую чашу
Шампанского налей.
 
 
Пусть золотой напиток
Тебя развеселит,
И пусть сотрет скорее
Следы былых обид.
 
 
Пускай зажгутся в сердце
Три ярких огонька
Любви, надежды, веры,
Пусть будет жизнь легка.
 
 
Пускай удача рядом
С тобой всегда идет.
Пусть в доме твоем счастье
Свое гнездо совьет.
 
 
Будь мудрой и любимой,
Дари тепло души,
И становиться взрослой,
Родная, не спеши.
 
 
Пускай звучит сегодня
Заздравных много слов.
Не станем в день рожденья
Вести подсчет годов!
 

«Я люблю, когда день прибавляется…»

 
Я люблю, когда день прибавляется,
И в воздухе пахнет весной.
Я люблю, когда мир черно-белый
Укрывается шалью цветной.
 
 
Я люблю, когда, вдруг, из-под снега
Пробивается первый цветок.
Я люблю, когда тянется к небу
Новой жизни зеленый росток.
 
 
Я люблю возрожденье природы
Вместе с ней пробуждаюсь от сна.
Радость солнечным светом сияет,
И в душе торжествует весна.
 

«Пусть все плохое останется…»

 
Пусть все плохое останется
За дверью ушедшего года.
Пусть снежной сказкой порадует
Нас поскорее природа.
 
 
Пусть солнечный свет прольется
Сквозь серый занавес дней,
Пусть радость на лицах сияет,
И станет всего важней
 
 
Дарить доброту и нежность,
Любить, прощать и жалеть,
И песни о мире и счастье
С друзьями весь год этот петь.
 

«Прошу у тебя прощенья…»

 
Прошу у тебя прощенья
В день прощеного воскресенья.
Я не мог извиниться раньше,
Я не смел. Было много фальши
 
 
В наших мыслях, в делах, в поступках,
Даже в видимых всем уступках.
Я тебе уступать пытался,
Но опять и опять срывался.
 
 
Я метался в злобе бессильной,
А тебе приходилось быть сильной,
Улыбаться, просить прощенье
С понедельника по воскресенье.
 
 
Но однажды чудо свершилось,
Ложь сама собой испарилась.
Сразу стало легко и ясно,
Без прощения – жизнь ужасна.
 
 
Ты прощаешь и я – прощаю,
Честным быть всегда обещаю,
Обещаю просить прощенье
С понедельника по воскресенье.
 

NET

 
Как паучки, за ниточки цепляясь,
Болтаемся меж небом и землей.
Все это удивительною жизнью
Потомки назовут поверь, друг мой.
 

– Вы когда-нибудь задумывались над тем, что английское слово «NET» – сеть, по-русски звучит, как предостережение, запрет: НЕТ? – спросила она, пристально глядя в его глаза. Он покачал головой. Она улыбнулась.

– Понятно, вас такая гениальная мысль еще не посещала. В этом нет ничего удивительного. Мысли рождаются только тогда, когда есть предпосылки для их появления на свет. Давно известно, что из пустоты ничего появиться не может. На то она и пустота. Но мы отвлеклись от темы. Итак, NET – сеть, в которой нет, и не может быть ничего хорошего. Вам, современным людям, трудно в это поверить. Вы запутываетесь в этой сети, как мухи в паутине, которую сплел гигантский паук, – он поморщился. Она усмехнулась – Сравнение не из приятных, я знаю. Но оно как нельзя лучше характеризует все, происходящее с вами. Попав в сеть, вы теряете свою индивидуальность, становитесь рабами чужого мнения, безропотно выполняете все приказы паука. Простите, по-другому я его назвать не могу. В моем понимании паук – это сгусток черной энергии, стремящийся поглотить весь мир. Его замысел осуществляется с невероятной скоростью. К счастью, в мире кроме черной краски есть еще и белая. Силы света, любви и добра предостерегают людей мыслящих, предупреждают их о том, что в сети NET нет ничего хорошего. Запомните, попасться в сети зла – пропасть!

Он вспомнил этот разговор несколько лет спустя, и с сожалением подумал о том, что зря не воспринял тогда всерьез слова Матильды.

– Что умного может сказать древняя старуха, которая ничего не смыслит в современных технологиях? – подумал он тогда. – Она просто бредит. Если ей хочется, пусть называет интернет паутиной и сравнивает людей с мухами. Я не стану возражать и вступать в спор, чтобы не началось извержение Везувия. Матильда – взрывоопасный человек, но отказываться от общения с ней я не могу, потому что она – мой педагог, а по совместительству еще и борец с безграмотностью. И пусть говорят, что быть грамотным сегодня – немодно, пусть называют грамотность – пережитком прошлого, я останусь при своем мнении: современный человек должен грамотно писать и говорить!

Матильда для меня – великая ценность. Реликвия! Мне пришлось приложить немало сил, чтобы найти такого замечательного учителя, и я не собираюсь отказываться от ее помощи. А раз так, мне нужно внимательно слушать все ее странные высказывания и не возражать. За время нашего общения я понял, что Матильду лучше не раздражать.

Матильда

Мария Львовна Оболенская не подозревала о том, что Павел Гринев зовет ее Матильдой. Раз в неделю она принимала у себя милого мальчика, которому в ту пору исполнилось двадцать пять лет. Для Марии Львовны он был мальчиком, ведь ей шел уже восемьдесят второй год. Почему она согласилась заниматься с Гриневым, было непонятно даже ей самой. Поначалу Мария Львовна пыталась найти ответ, а потом решила считать Павла подарком судьбы. Занимаясь с ним, Мария Львовна умножала череду добрых дел, которые ей предназначалось сделать.

Павел был прилежным учеником, горел желанием проникнуть в тайные глубины русской грамматики. Они не только повторяли правила, но еще и занимались исследованиями: разбирали древнерусские письмена, выстраивали диаграммы, по которым можно было проследить, какие изменения произошли в языке, и как он трансформировался за несколько столетий.

Благодаря Павлу, Оболенская наконец-то занялась той работой, к которой никак не решалась подступиться. Если бы не Павел, она бы вряд ли подняла гигантский пласт информации, который они с легкостью сдвинули вместе.

В доме Марии Львовны хранились берестяные грамоты тринадцатого века, которые она давно хотела расшифровать, но по каким-то непонятным причинам все откладывала и откладывала эту работу. Наконец, она решила показать грамоты Павлу. Он долго смотрел на сплошной текст, написанный на бересте, а потом воскликнул:

– Эврика! Я понял, чего здесь не хватает!

– Ну, и чего же здесь не хватает? – Мария Львовна посмотрела на него с любопытством.

– Пробелов, промежутков между словами! – ответил он. Схватил лист бумаги, переписал старинный текст по-своему, протянул Марии Львовне.

– Вот, полюбуйтесь теперь.

– Да, теперь текст выглядит лучше, – сказала она.

– Давайте разобьем слова на слоги и будем читать их так, как они написаны, – предложил Павел.

– А что вы скажете по поводу ошибок? – спросила она.

Он ответил тоном знатока:

– Мария Львовна, не стоит считать наших предков безграмотными людьми. Давайте на миг представим, что все они были людьми образованными и любили свой язык.

Это предположение ей показалось весьма разумным. Она улыбнулась, взяла послание, кое-что подправила, воскликнула:

– Павлуша, мы с вами, действительно, сделали открытие! Мы открыли новое направление в лингвистике. Эти берестяные письма – семейная переписка, из которой мы можем узнать о привычках людей, писавших их, воссоздать мир, в котором они жили. Вот, смотрите, что пишет автор послания: «изумелася есве» – мы все удивились астрономической сумме, которую с нас запросили. А дальше написано пятнадцать кун. Это, по всей видимости, очень большие по тем временам деньги, раз они есве изумелася.

– Вы, Мария Львовна, как синхронный переводчик, с налета письма тринадцатого века читаете, – похвалили ее Павел.

– Богатый опыт, Павлуша, – она улыбнулась, разгладила берестяную грамоту. – Это письмо от Жизнедуба к отцу. Посмотрите, как он красиво свое имя вырезал. А дальше короткий текст, похожий на современное телефонное послание.

– CMC, – подсказал Павел. – Совсем маленькое сообщение.

– У вас оно – совсем маленькое, а у них не совсем, – проговорила она с изрядной долей сарказма. – Посмотрите сколько здесь слов. А главное, берестяные письма дошли до нас с вами, пролежав под слоем земли несколько столетий. Полезные слои почвы помогли им сохраниться. А что будет с вашими мобилесками? – развела руками. – Исчезнут навеки, и никто не узнает, о чем писал Павел Гринев своему отцу, как менялись его привычки, как упрощался его язык, какие слова – паразиты губили его речь. А здесь все перед нами, – она положила ладонь на свиток, улыбнулась. – Почти все. Обычно часть прочитанного текста отрезали и выбрасывали. Но бывали случаи, когда берестяные послания сжигали, чтобы сохранить секретность.

– А вот интересно, как эти письма попали к вам? Почему вы их в музей не сдали? – спросил Павел.

Мария Львовна ответила не сразу. Она вообще никогда моментально не отвечала на вопросы, придерживалась своего жизненного кредо: «чуть позже!» Павел об этом знал, но все равно сердился на Матильду за затянувшуюся паузу, мысленно поторапливал Оболенскую:

– Матильда, сколько можно обдумывать свой ответ? Не придумывай ничего, выкладывай все, как есть. Будь честна со мной, Матильда.

А она нарочно медлила, перекладывала с места на место тетради, книги, сворачивала берестяные письма. Их у нее было десять. Все они лежали в берестяной коробке, украшенной рисунками, напоминающими наскальную живопись. Эта коробка тоже была старинной. Матильда называла ее коробом. Короб стоял в книжном шкафу за стеклянной дверцей, не привлекая к себе внимания. Хотя, если бы в дом Матильды явился человек, знающий толк в исторических ценностях, он бы короб увидел сразу.

Павел же узнал о коробе только тогда, когда они решили заняться исследовательской работой. Матильда достала его из шкафа, поставила в центре стола, сказала:

– Этой старинной вещичке, этой коробушке, несколько столетий. Достался он мне в наследство от прабабушки. Если вы, Павлуша, внимательно посмотрите на смешных пляшущих человечков, то увидите цифры: 1,2,1,5. Это – дата рождения короба, год 1215. Невероятно, да? Мне рассказывали, что 1215 год был голодным годом. В ту пору из-за неурожая чуть не погиб Великий Новгород. А эта коробушечка каким-то чудом уцелела. Каким? Непонятно. На многие вопросы ответов нет. Зато, – хитро улыбнулась. – Зато есть сказка, которую в нашей семье предают из уст в уста. Вы готовы ее услышать, Павлуша?

– Да, – сказал он.

– Дело было так, – Матильда улыбнулась. – В дом моих далеких предков пришли странники и принесли короб с зерном. Они попросили хозяев раздать всем горожанам по десять зернышек, а оставшиеся зерна посеять на заброшенном поле у сгоревшего дома.

Они строго-настрого наказали хозяевам никому про короб не рассказывать, никому его не показывать и не говорить никому о том, что они сюда приходили.

Если хозяева сделают все, как они велели, голод закончится. Если хоть что-то сделают не так, то падет на них огонь с небес, и город исчезнет с лица земли.

Странники ушли, а перепуганные до смерти люди побежали раздавать зерно.

На вопрос: «Где вы его взяли?».

Они отвечали: «Бог послал! Бог…».

Чем больше зерна они раздавали, тем больше его прибавлялось в коробе. Это заставило людей утвердиться в том, что странники – посланники небес, а короб – святыня, которую нужно бережно хранить и передавать по наследству. Так он попал в наш дом, в наш двадцать первый век.

– Может быть, вам его в музей нужно сдать? – спросил Павел.

– Может и нужно, но мне пока жалко с ним расставаться, – Матильда обняла короб. – Мне кажется, что он меня от зла оберегает, – усмехнулась. – Не подумайте, что я из ума выживаю. Я знаю, знаю, что вещи никого защитить не могут, просто мне приятно смотреть на предмет, который держали в руках посланники небес – ангелы. Мне хочется верить, что все это не сказка, а быль. Да вы сами, Павлуша, потрогайте короб. Он какой-то необыкновенный, теплый, живой, как березка, из коры которой его сделали. И как сделали – загляденье! Посмотрите, как скреплены стенки. А! И подумайте о том, что это делали люди в тринадцатом веке. Как они это делали? – он пожал плечами. – Вот и я про то. Сплошные загадки. А сколько еще тайн таит в себе наша земля, уму непостижимо.

– Вы правы, – сказал Павел. – Я тут в интернете порылся и нашел много интересного про берестяные свитки. Оказывается, первые свитки нашли в 1951 году.

– Их нашли раньше, – Матильда погладила короб, улыбнулась. – Просто вначале к берестяным свиткам относились, как к каракулям, оставленным безграмотными крестьянами. Никто всерьез не верил, что в грязи и сырости может сохраниться что-то дельное. А когда наконец-то поняли, что именно грязь и сырость спасли бересту, то с гордостью заявили о том, что не только египетские папирусы хранят тайны прошлого, но и у нас под слоем земли лежат берестяные послания!

Эти послания помогли понять, что не был наш русский народ темным и безграмотным. Они показали, что русский язык появился задолго до монголо-татарского нашествия, и дали понять, что даже мат, который сейчас становится языком всеобщего общения, не от татар пошел!

– Да-да, я об этом тоже читал, – обрадовался Павел. – И еще о том, что на Руси было два диалекта: один на северо-западе, на нем говорили в Новгороде, Пскове, Вологде, Архангельске и Перми. Второй – на юге. Он объединял Ростов, Суздаль, часть будущей Украины и центральную Россию. От слияния этих двух диалектов образовался русский литературный язык, на котором мы пишем.

– Вы, мой дорогой Павлуша, пишете на литературном языке, это верно. А вот остальная молодежь, по-моему, не только пишет, но и думает на сленге. И это очень-очень грустно, – она вздохнула, погладила короб. – А хотите я вам еще одну сказку расскажу?

– Хочу.

Они уселись на диван. Матильда налила чай в старинные с позолотой чашки из тончайшего фарфора, заговорила:

– Давным-давно в верховье Волги жил мальчик по имени Глеб. Он был серьезным не по годам. Дети бегут на реку купаться, а Глеб сидит в стороне и что-то на земле рисует. Подросли ребята, стали с девушками хороводы водить да через костер прыгать, а Глеб все в стороне сидит, не принимает участия в общем веселье.

Друзья поначалу на него обижались, а потом решили, пусть себе сидит и в землю смотрит. А он вдруг голову к небу поднял и улыбнулся.

– Что такое? – спросили Глеба друзья.

– Понял я, что мне нужно, – ответил он. – Я пойду в артель к золотых дел мастерам. Буду вместе с ними золото на сусальные листы раскатывать, купола церквей золотить.

Сказано, сделано. Приняли Глеба в артель. Работал он хорошо, и очень быстро стал одним из лучших мастеров. Но так же, как в детстве, людей сторонился, ни с кем близко не сходился, никому свою душу не раскрывал….

Слушая Матильду, Павел вспомнил, как в их первую встречу, представившись ему, она сказала:

– Меня хоть и зовут Мария Львовна, но львиного во мне ничего нет, – улыбнулась.

Улыбка у нее была очаровательной. Глаза светились, щеки чуть розовели, морщинки разглаживались, делая лицо Матильды еще привлекательней. На нее хотелось смотреть. Ее хотелось слушать. Она была из той редкой аристократической породы людей, с которых писали портреты художники девятнадцатого века. Павел гордился тем, что живет в одно время с Матильдой, что может сидеть рядом с ней на дореволюционном диване, пить чай из старинных чашек, чудом уцелевших в годы войны, слушать негромкий, чуть надтреснутый голос Матильды, и думать о том, что таких, как Матильда, не встретишь на улице. Они – историческая ценность, реликвия.

Павлу нравилось бывать в этом доме, где все-все пронизано духом вечности. Перешагнув через порог, Павел переносился в далекое прошлое, терялся во временных разломах, чтобы потом по-новому открывать для себя современность.

– Да вы не слушаете меня, Павлуша, – воскликнула Матильда. Нахмурилась.

– Слушаю, слушаю, Мария Львовна, не сердитесь, – он поцеловал ее руку. – Просто я замечтался, как ваш Глеб. Продолжайте, продолжайте, пожалуйста. Я не уйду, покуда вы мне сказку до конца не расскажете.

– Хитрец вы, Павлуша. Да еще какой хитрец, – покачала она головой и через паузу уже другим голосом, нежным. – Сказку обычным голосом сказывать нельзя. На то она и сказка – сказ… Итак, Глеб наш вырос и в артель устроился. Однажды на празднике подошла к нему девица-красавица и спросила:

– Почему ты такой невеселый да неразговорчивый, Глеб Сергеевич?

– Мысли мне покоя не дают, Настенька, – признался он.

– Может тебе надо ими с кем-то поделиться, чтобы тебе легче стало? – спросила она.

– Да не с кем мне делиться, – ответил Глеб. – Думка моя особенная, тайная. Не каждому ее открыть можно.

– А ты мне открой, – предложила Настенька. – Я твою тайну никому не перескажу, потому как люб ты мне, Глеб Сергеевич.

– И ты мне давно нравишься, Настенька, – признался он. – Ты поешь лучше всех. Сарафаны у тебя самые красивые и глаза у тебя, как небо – синие-синие, загляденье. Попросил бы я отца и матушку сватов в ваш дом послать, да не время еще. Вначале думка моя должна исполниться. Готова ты подождать, Настенька?

– Буду ждать столько, сколько потребуется, – ответила она.

Взял Глеб Настеньку за руку и к реке повел. Здесь на берегу и открыл он ей свою тайну.

– Мечтаю я, Настенька, сделать монету, которая бы счастье приносила. Хочется мне, чтобы в монете этой отражалась красота родного края, земли русской. Только не простая это задача. Никак не могу я решить, что отчеканить на счастливой монете.

– А ты сделай несколько монет, – предложила Настенька.

– Верно, – обрадовался Глеб. Обнял Настеньку. – Ой, спасибо тебе, душа моя, за добрые слова. Верно говорят: «ум хорошо, а два – лучше!» Один вопрос мы с тобой решили, а второй посложнее будет. Не знаю, сможешь ты мне помочь или нет.

– А ты открой мне свою тайну, вдруг она не такая сложная, как тебе кажется, – проговорила Настенька с улыбкой.

– Для того, чтобы монету сделать, нужно разрешение у государыни получить, – сказал Глеб. – А это, ох, как не просто. Спросит меня царица: «Что с казной станет, если каждый захочет свою монету чеканить?» А я не знаю, что ей ответить.

– А ты скажи, что монетки твои никакого вреда казне не причинят, потому что они талисманами станут. Люди их беречь будут, из рода в род передавать, как символ веры, надежды и любви к земле русской.

– Ай, да умница ты, Настенька, – похвалил ее Глеб. – Ну, слушай тогда третью загадку. Чтобы в Москву к государыне ехать, нужно хоть одну монетку сделать. А для этого особая форма нужна. Нужен искусный кузнец, который смог бы ее выковать. Но где такого мастера найти, я пока не знаю.

– Зато я знаю, – Настя рассмеялась. – Эта задачка самая простая, потому что кузнец, которого ты ищешь – мой родной брат Андрей. Его вторым Левшой зовут, потому что он собирается блоху подковывать. Только пока не может ее поймать. Думаю, он с радостью тебе поможет.

– Столько лет я счастье искал, а оно рядом было, дожидалось, когда я его замечу! – воскликнул Глеб. – Спасибо тебе, милая Настенька, ты меня самым счастливым человеком сделала.

На следующий день взялись Глеб с Андреем за работу. Старались изо всех сил, но никак не могли добиться нужных результатов. Монеты получались какими-то кривыми, некрасивыми. Прошло несколько месяцев, прежде чем решили они самую лучшую монету Настеньке показать. Посмотрела она на нее, покачала головой, сказала:

– Знаете, в чем беда ваша? В том, что вы не дело свое любите, а себя. Вы очень стараетесь, чтобы монета особенной получилась, и молва о вас по всей земле пошла. Вы прославиться хотите, а вам о другом думать надо.

– О чем же? – воскликнули в голос Глеб и Андрей. Разобиделись они на Настеньку, но виду не показали. Решили послушать, что она скажет.

– Когда вы монету выливаете, нужно думать о той радости, которую люди получат, когда монетку эту в руки возьмут, – сказала Настенька.

Взяла она кипящую медную массу, влила в форму, крышкой закрыла. Когда форма остыла, достала Настенька ровную монетку, с которой и в Москву не стыдно ехать.

– Ой, да Настенька! – воскликнул Глеб.

– Ай, да Настенька! – похвалил ее Андрей.

– Вот и название нашему талисману придумалось, – проговорила Настенька, улыбнувшись. Друзья переглянулись и воскликнули:

– Настенька!

Сделали они десяток отличных монет и к царице засобирались.

– Давайте оставим себе на память по одной монете настеньке, – предложил Андрей.

Глеб и Настя согласились. Каждый взял свою счастливую монету и надежно спрятал.

Андрей с Глебом в Москву отправились, а Настя дома осталась.

Каждый вечер приходила она на берег реки и просила Господа помочь брату и возлюбленному.

А они тем временем до Москвы добрались и в царский дворец пришли. Понравилась царице счастливая монета настенька. Похвалила она мастеров и оставила их у себя. Стали они золотых дел мастерами.

Целый год Настенька ждала Глеба и Андрея, а потом сама в Москву отправилась. Разыскала она мастеров на монетном дворе. Обрадовались они встрече. Уговорил Глеб Настеньку остаться. Свадьбу сыграли. А в положенный срок детки родились. Когда самому старшему, Федору, исполнилось десять лет, Настенька отдала ему счастливую монету и наказ дала: отвезти этот талисман обратно в родной город, чтобы он счастье людям принес.

Федор наказ матери выполнил. А чтобы монету никто себе не забрал, он ее в кирпичную стену одного из домов вставил. Каждый горожанин может на нее посмотреть и желание загадать… Вот только где этот город, я забыла, – Мария Львовна улыбнулась. – Как вам сказка, понравилась?

– Очень понравилась. Побольше бы таких сказок, добрых, поучительных, – ответил Павел, глядя на Марию Львовну. Уходить ему не хотелось. Она это почувствовала.

– Хотите еще одну сказку услышать? – в глазах блеснули озорные огоньки.

– Я готов вас слушать до бесконечности, – признался Павел.

– Ой, ли, – она покачала головой. – То-то вы все на часы поглядываете.

– Это по привычке, – Павел смутился.

– Ладно, я не сержусь, – Матильда похлопала его по руке. – Я же понимаю, как вам непросто живется в век безумных скоростей. Везде нужно успеть, объять необъятное, а времени катастрофически не хватает. Это мне уже никуда спешить не надо. Сижу, чаек попиваю да сказочки сочиняю.

– И прекрасно, что сочиняете, – похвалил ее Павел. – Мне ваши сказки нравятся. Если бы я издателем был, то выпустил бы серию книг Марии Львовны Оболенской под названием: «Мои любимые сказки».

– Умеете вы, Павлуша, тронуть женское сердце, – проговорила она с нежностью. – Ладно, так и быть, расскажу вам еще одну сказку, если у вас есть еще несколько свободных минуток.

– У нас в запасе целый час, – сказал он.

– О, вы рискуете остаться в моем старинном особняке навеки, – пошутила Матильда. Налила чай. – Кушайте и слушайте…

Началась наша история много-много лет назад, когда хан Батый решил покорить Русь. Собрал он громадное войско и, как ураган, налетел на русскую землю. Монголы жгли дома, губили посевы, убивали людей, уводили в полон русских красавиц. Казалось, что Русь обречена. Монголы праздновали победу за победой, а православный русский люд терпел поражение за поражением.

Горько плакали жены и дети, горевали воины. Непрестанно молился народ русский, просил помощи у Господа, и Он услышал их молитвы.

После очередной победы монголы решили поделить награбленное добро, которого скопилось великое множество. Каждому воину захотелось получить свою долю. Каждый рассчитывал на то, что доля эта будет больше, чем у соседа. Никто не желал уступать ни грамма золота, ни одной шкурки убитого зверя, ни одной красавицы, взятой в полон.

Невдомек было монголам, что Господь посеял раздор в их стане, чтобы уничтожить грозное войско.

Больше суток кричали и спорили монголы из-за добычи, но так и не смогли договориться. Грозное войско разбежалось в разные стороны, бросив хана Батыя одного. Случилось это между Владимиром и Тверью, как раз тогда, когда Батый вез массивные золотые ворота.

Решил он повернуть обратно. Приказал верным людям, оставшимся с ним, разломать ворота и закопать их на берегу реки Молокчи.