Текст книги "Двое суток до рая"

Глава 9.
Крысы и Корсунский крест

Патриарх пообещал Аристархову помощь православной церкви и покровительство святого Феодора Стратига. Для этой цели в Москву из Переславля-Залесского был доставлен христианский артефакт – Корсунский крест с мощами Стратига. Василий Эдуардович подготовил для святыни помещение и охрану, не вдаваясь в подробности. Потребовали – выполнил и отрапортовал.

Что такое Корсунский крест на самом деле, пристав не имел ни малейшего понятия. И не жаждал знать. Крест и крест, их в каждом храме – десяток. Он счел, что переезд святыни в его ведомство – часть церковного ритуала для придания максимальной важности и веса той помощи, которую ему обещал патриарх. Чтобы оправдать сумму, которую запросила патриархия за решение проблемы с бесами. Хотя формально это не оплата услуги, а пожертвование на реставрацию храмов.

Между тем, Корсунский крест – это энигма. Головоломка, шарада, которую за века не смогли разгадать. Корсунских крестов три, но детальных сведений о них не сохранилось. Нет записей, достойных доверия и объясняющих магические возможности крестов-артефактов, их приключения и передвижения по миру из века в век.

Известно, что кресты существуют, они не сокрыты от глаз. Два хранятся в Москве, а один – в Свято-Никольском монастыре в Переславле-Залесском. Этот крест доступен любому любопытствующему. На него можно посмотреть и при желании помолиться святым угодникам. Раньше к кресту разрешалось приложиться, как к великой святыне. Сейчас, увы, крест поместили в антивандальный прозрачный короб. Смотри сколько хочешь, но не трогай.

Корсунский крест в Переславле выполнен из дерева, затянут в броню из листовой меди и покрыт золотом. По краям его украшают яблоки – позолоченные шары, инкрустированные полудрагоценными камнями и жемчугом. Форма креста в прямом смысле взята с неба: крест с шарами привиделся в облаках императору Константину во время битвы у Мульвийского моста в 312 году. Итогом сражения стала легализация христианства в Римской империи. А изготовленные в память о знамении кресты получили по краям золотые небесные яблоки.

На всех ветвях креста установлены серебряные дробницы и ковчежцы с мощами святых вперемешку с самоцветами. Человек наблюдательный заметит, что рядом со старыми полудрагоценными камнями без огранки крест украшают блестящие граненые стекляшки. И их со временем становится больше.

Зато мощей святых на кресте – на целый Священный синод. Тут есть плоть Иоанна Предтечи, Иоанна Богослова, апостола Павла, Георгия Победоносца, Феодора Стратига и других – всего двух десятков человек, каждый из которых – легенда. Все ковчежцы именные, кроме одного, принадлежащего Стратигу, Феодору Гераклейскому. Почему так – никто не скажет.

В Россию кресты попали из Византии во времена крещения Руси. В дар за отказ от язычества. Их везли через Корсунь, нынешний Херсонес. С той поры за ними закрепилось «въездное» название – Корсунские. Два артефакта осели в Москве, один отправился в Суздаль, откуда в семнадцатом веке переехал в Переславль-Залесский.

По какой причине суздальская церковь рассталась со святыней и согласилась на ее передачу в другую епархию, история умалчивает. Но есть предположение, что переезд креста был связан с мракобесием, творившимся в Переславле-Залесском вокруг Синь-камня, Велесова ока. Времена были дремучие, и своими силами местные священнослужители не смогли прекратить языческие пляски, которые устраивались на Александровой горе возле капища Велеса.

Для усмирения Велесова бесчинства, прекращения потока паломников к оку Велеса и языческих ритуалов переславская церковь и запросила Корсунский крест. Кресты были известны своей чудотворностью, если выражаться церковным языком. Православная церковь не любит слова «магия» и «волшебство», подменяя их «чудесами». Чудеса так чудеса, суть та же.

Жадная Москва со своими крестами расстаться не пожелала, нагнули Суздаль. Хочешь – не хочешь, там подчинились. А куда деваться? Святые отцы в первопрестольной не любят дважды повторять приказы. В общем, история с переездом святыни из одного места в другое темная и за давностью лет едва различимая. Факт: из Суздаля Корсунский крест уехал в Переславль, да там и остался.

В Переславль-Залесский святыню переправляли тихо и тайно. Кто вез – сведения разнятся, то ли монахи, то ли старообрядцы. В свободном доступе об этом – ни единой записи. Между городами – полторы сотни километров по лесам и болотам. А размеры Корсунского креста по вертикальным ветвям – почти два с половиной метра. В поперечнике – метр тридцать. Протащить без проблем сотню верст здоровенный золотой крест с каменьями и жемчугами – задача не из простых.

Однако протащили, уповая на божественное покровительство. И Корсунский крест встал на новое законное место в Переславле-Залесском. Да, крест пережил пожар. Церковь, где он был выставлен, сгорела дотла, а он остался невредим. Во время революции артефакт не смогли уничтожить большевики. Богоборцы пытались распилить его и разбить топорами, но потерпели фиаско. А посмотреть на крест – что там ломать? Ребенок справится. С топором и подавно.

Вообще невероятно, что Корсунские кресты до сих пор открыты миру, в отличие от тысяч других магических предметов, которые спрятаны в церковных и музейных запасниках, частных коллекциях, хранилищах различных государств и обществ. Самый грандиозный склад артефактов – в Ватикане. Про него отдельный разговор. Момент, когда вся древняя магия, накопленная в подвалах Ватикана, будет явлена миру, изменит его навсегда. И это время настанет, потому что никому не дана власть консервировать волшебную силу, веками преумножать ее, но не использовать. Невозможно повышать и повышать температуру под котлом с плотно завинченной крышкой. Рванет.

Магия, созданная в этом мире, должна в него же и вернуться. Это такая же стихия, как и вода, способная просочиться сквозь любую преграду. Так вернулось в мир проклятое золото скифов, погребенное в курганах вместе с хозяевами и запечатанное в их могилах смертельными проклятиями. Тем же путем возвращаются и сокровища фараонов, сынов бога-солнца, вопреки стараниям и ритуалам жрецов. Очередь за Ватиканом, хочет он того или нет.

Однако вернемся к кресту, который по приказу патриарха снова перевезли – из Переславля-Залесского он отправился в управление судебных приставов на Кузнецком мосту.

Под хранилище-часовню отдали маленькое складское помещение. Вынесли барахло, прикрутили к окнам решетки, повесили камеры, датчики движения и дыма. Напичкали, как секретную лабораторию. Хлипкую офисную дверь сняли и на ее место установили металлическую конструкцию с кодовым замком и – зачем-то! – маленьким тюремным окошком с решеткой на уровне глаз. В центре бывшего склада разместили крест. Он встал спиной к окну с плотно сдвинутыми жалюзи, раскинув в стороны свои руки-ветви и поблескивая в электрическом свете отполированными, но не ограненными самоцветами. Тускло сверкали стекляшки новодела. Не крест, а древнее многоглазое божество.

Отдельно повозились с интернетом. Патриарх потребовал, чтобы внутри хранилища стояла веб-камера и вела круглосуточную трансляцию в режиме реального времени в его кабинет. Аристархов к этому моменту разучился удивляться, но мысленно присвистнул, услышав про непрерывное онлайн-вещание. И задался вопросом – что там высматривать с утра до ночи? Как крысы по полу шастают? Что крысы будут шастать, пристав не сомневался. После найма бесов его управление пережило настоящее крысиное нашествие. Грызунов потравили, сотрудникам запретили гонять чаи на рабочих местах – только в специально отведенных помещениях, но уверенности, что грызуны ушли, не было. Уж очень хитрые и непредсказуемые бестии.

Первые недели Аристархов проглядывал записи, сделанные камерами в часовне. Что он хотел увидеть, сам не знал. Картинка была без изменений: маленькое помещение, освещенное, как операционная, с плотно занавешенными окнами. И византийское чудо посередине комнаты. Аристархову пришло в голову, что пока он наблюдает за крестом, тот, в свою очередь, наблюдает за ним, поблескивая самоцветными глазами. Мысль приставу не понравилась, и он оставил Корсунский крест в покое, пылиться в помещении бывшего склада. В компании с крысами.

Из епархии новых указаний не поступало. Все погрузились в события дня сегодняшнего. Поэтому чудо, которое произошло в одну из ночей, не увидел никто. Лампы, круглосуточно освещавшие часовню и гудевшие, как стая рассерженных ос, замигали и, погаснув, затихли. В полной темноте и тишине ветви Корсунского креста засветились призрачным светом, а потом их охватило фиолетовое пламя. Крест, одетый в медь и покрытый золотом, полыхал в подсобке, как средневековый костер. Неестественным фиалковым светом.

Но дыма не было. Не раздавалось и характерного потрескивания, свойственного горящему дереву. Все произошло быстро: огонь исчез также внезапно, как и появился. В наступившей тишине от нижней ветви креста оторвался безымянный серебряный ковчег с мощами Феодора Стратига, упал и покатился по полу. Раздался щелчок, и в комнате снова вспыхнул свет. Лампы привычно загудели. Камеры добросовестно все записали. В кабинете патриарха шел прямой эфир, как и задумывалось. Но зрителей не нашлось. В этот темный час все, включаю охрану, приставленную наблюдать за часовней, спали как убитые.

Глава 10.
Геша, Макс и Канноли

Внешне между Гешей и Соней все осталось по-прежнему. Но внешность обманчива. Оба делали вид, что все в порядке, а сеанса массажа не было. Не было Сониного отказа и насмешек, Гешиного ступора и ярости. Не сговариваясь, они оба лакировали действительность, закрывая глаза на растущую трещину в отношениях. Время, когда можно перекинуть через нее мост, оказалось упущенным. Многолетняя дружба рассыпалась.

Геша не выполнил обещание, данное Сашке, и не вызвал Соню на разговор. Он не мог с ней разговаривать. Он сам не понимал, чего ждет от нее – извинений, оправданий или покорности. Соня ему должна – в этом он был уверен. Он взял паузу в надежде, что его ненависть утихнет.

Соня пришла к нему сама. Она решила, что лучше всего – переключиться с этого сложного момента на другой. Обойти вниманием проблему, и она рассосется. Не задевать за больное. Поэтому она ни слова не сказала про главное, про то, чего Геша так ждал – про их отношения. Она пришла к нему, чтобы обсудить возникший треугольник: Соня, Саша и Максим.

Геша принял условия ее игры. И ничем не выдал своего разочарования. Внешне он снова превратился в преданного и верного друга, но внутри у него бушевал адский котел. Соня вторично пренебрегла им, показав, что для нее важнее любые другие отношения. Их собственные не стоят даже обсуждения. Словно их нет. Как пожелаешь, милая.

– Я пришла с миром к вашему народу, – бодро сказала Соня, заходя в кабинет, где работал Гештупельтер. – Смотри, я принесла канноли, ты их любишь. Давай чай пить. У тебя закончен прием?

– Конечно, заходи. Я рад, что ты здесь.

Геша заварил чай, но к нему не притронулся. Он ждал, что Соня выговорится. Она планировала будничный разговор, а попала на личный момент истины. Ее прорвало и понесло. Она покрутила в пальцах чашку и произнесла:

– Геша, я очень устала. Я не вижу в жизни ни смысла, ни гармонии. Я не знаю, ради чего живу. Чтобы заполнять тысячами знаков интернет-пространство, перегруженное новостями и информацией? Вот умри я завтра, что от меня останется? Пара приличных текстов. И все.

Она говорила, что изнывает от искусственности и неискренности всех вокруг, от бессмысленных пустых интрижек, которые вычерпывают ее до дна, но одиночество еще хуже. Что в этой жизни нет доверия, нет людей, с которыми можно быть собой без притворства. Что все вокруг давно отождествляют себя со своими масками. И под показной мишурой у них мишура настоящая.

– Скажи, зачем это все? В чем икигай? Его не существует. Я не знаю, зачем просыпаться завтра и послезавтра. Или через неделю. Чтобы что? Никому не интересна я как личность. В социуме легче обнажаться физически, чем морально. Так легко делиться своим телом и так сложно – надеждами, страхами и болью. Искренность приравнивается к слабости и беззащитности. Людям стыдно быть самими собой. Лучше быть кем угодно, только не собой. И эта фальшивая открытость, жизнь в сети напоказ. Главное – не быть, главное – притворяться. Такая пустота вокруг и внутри меня, Геша. Когда я говорю о том, что чувствую, я голая, я совсем голая перед всеми вами. Перед тобой. Мне хочется окуклиться и замереть. Чтобы ничего не чувствовать. Хорошо Сашке, которая заполняет пустоту вокруг себя материальными вещами и этим довольна. Я так не могу. Мне страшно, Геша. Я в тупике, я боюсь себя, боюсь новых отношений.

Гештупельтер обратился в слух. Он ждал, что Соня признается, что именно он, Геша, самый главный человек в ее жизни, что она все осознала и надеется на взаимность.

Вместо этого Соня произнесла:

– Ты знаешь, я доверяю тебе больше, чем кому-либо. Порой больше, чем себе. Поэтому не смейся над тем, что я сейчас скажу.

Геша мысленно возликовал, он откинулся на стуле и засунул руки в карманы халата, который так и не снял после ветеринарного приема.

– Мне кажется, я влюбилась, Геша. Но у меня дилемма. Я не понимаю, как мы с Сашкой будем делить Максима.

Геша рухнул с небес на землю. Он сжал кулаки в карманах халата с такой силой, что побелели костяшки и хрустнули суставы. Соня ничего не заметила.

– Как мне выпутаться из этой ситуации? Сашка моя подруга, но Макса я ей не отдам. Придумай что-нибудь, пожалуйста.

Геша лихорадочно соображал. И вдруг решение само пришло в его голову. Он понял, что другого подходящего момента не будет. Он полез в стол и долго рылся в ящике. Наконец нашел. И протянул Соне черную визитную карточку. На ней синими буквами было написано одно слово: Прозерпина. На обратной стороне выбит адрес. Больше ничего.

– Кто она? Психоаналитик?

Геша отрицательно покачал головой.

– Она решает проблемы любой сложности. Методы нестандартные.

– Ведьма, что ли?

– М-мм, я бы сказал – медиум.

Соня покрутила карточку.

– Здесь только адрес. А телефон, соцсети, сайт?

– У нее их нет.

– Геша, ты шутишь?

– Нет. Соня, я ж не заставляю тебя идти. Подумай и реши, чего хочешь. Ты сказала, что в тупике. Вот выход. Но будь осмотрительна. Прозерпина – не простая гадалка.

– Геша, я совершеннолетняя.

– Нет, девочка моя, ты совершенно зимняя. Ты даже не зима, ты – великая стужа. – Геша помедлил. – Я вот что хотел. Помнишь, ты сказала, что ошиблась во мне? – Соня молчала и грызла ноготь. – Конечно, помнишь. Как такое забыть. Уверен, Макс тебя разочарует гораздо сильнее. Я-то его знаю. Не веришь? Проверь сама. Убедишься, что я прав, когда разгрызешь очередной пустой орех. Твой Макс – пустышка. Подумай, зачем мне врать? Я пытаюсь уберечь тебя от очередной глупости, только и всего. Я хочу, чтобы тебе не было больно. Пожалей свое сердце.

– У меня вместо сердца перегоревшая лампочка.

– А что в груди стучит? Я отсюда слышу.

– Не стучит, а тикает. Бомба с часовым механизмом.

– Я серьезно. Прошу тебя, подумай над этим.

– Ладно, подумаю.

Когда Соня ушла, Гештупельтер какое-то время сидел в своем кабинете, размышляя. Об отношении к нему эта стерва не сказала ни слова. Ни слова! Геша отодвинул нетронутый холодный чай, встал и выбросил канноли в корзину. Они ему больше не нравились. Он не хотел ничего, связанного с Соней. Он принял решение.

На следующий день Соня проснулась с головной болью, к вечеру у нее началась ангина. Она говорила, что только дураки болеют в середине мая, и теперь постигала эту истину, лежа с температурой. Она тяготилась болезненным состоянием, и от этого ей становилось хуже. Ее знобило, а горло горело огнем. Соня сдалась болезни и слегла на две недели. Она спала, лечилась и читала классиков, если позволяло самочувствие. Получила несколько сообщений с работы, больше ни с кем не общалась.

Она хотела обдумать ситуацию и разобраться в своих чувствах. В тишине и одиночестве. Ее беспокоила начавшаяся горячка – не из-за ангины, а из-за Макса. Что их столкнуло и зацепило, как две шестеренки, не предназначенные для того, чтобы крутиться в паре? И этот странный сердечный ритм, сбивающий ее дыхание до спазма каждый раз, когда она смотрела на него. Лихорадка – и душевная, и телесная гнала ее мысли по темному тоннелю в неведомом, но твердо заданном направлении, постоянно возвращая Соню к Максиму – этому чужому ей человеку с пшеничными волосами. Остальное тонуло в тумане. «Кто ты?» – спрашивала она себя. – «Откуда взялся в моей жизни?».

Глава 11.
Максим и азиатские бордели

Максим Странник внешне выглядел полной противоположностью брутальному Гештупельтеру. Макс был аристократ во всем – в манерах, во внешности, в речах. Высокий и стройный, с капризно очерченными пухлыми губами и светлыми волосами, собранными на затылке на манер японских самураев. Даже нетабуированная лексика в его исполнении приобретала несвойственный ей высокородный флер. Максим не родился красавчиком, но был необычайно обаятелен, и знал, как это использовать. Когда он хотел произвести на кого-то впечатление, пространство вокруг него будто начинало светиться. Было приятно существовать в лучах его утонченного обаяния, внимания и хорошего чувства юмора.

Как фотограф Макс умел работать со светом и знал, как заставить свет работать на себя. Позёр и нарцисс в глубинах своей темной души, он использовал освещение в личных целях. На людях садился так, чтобы они могли любоваться его неидеальным профилем и небрежной позой. Он подчеркивал и воспевал свою неидеальность, как японский художник, упиваясь собой и производимыми впечатлением.

Максим был наркоманом, о чем мало кто знал. Торчал нечасто, выбирая вещества с особым тщанием. На опиаты у него была аллергия. В студенческие годы доза кокаина едва не отправила его к праотцам, вызвав анафилактический шок. Спасло, что его подруга не испугалась и не бросила его подыхать на койке в общаге, а вызвала скорую. Максима откачали, но жажду экспериментировать это не утолило. Он нашёл для себя варианты дизайнерских наркотиков и, не будучи дураком, не злоупотреблял. С контактами ему помог Гештупельтер, у которого среди клиенток имелась барышня со схожими интересами.

Вкусы Максима отличались разнообразием, им управляла прихоть и жажда развеселых экспериментов. Сам он говорил, что просто открыт для любви. Макс спал с чернокожими и азиатами, трансами и небинарными личностями, бывал в тайских и индийских борделях. С хозяйкой одного из них приятельствовал. Там же, на Гоа, в дешевейшем доме терпимости он сделал фоторепортаж для известного блогера, давший тому сумасшедшие охваты. Он снимал пары во время соития, как сделала в конце прошлого века фотограф Мэри Эллен Марк, чьи снимки продажной индийской любви взорвали чопорное общество Старого и Нового Света.

Камера Макса в деталях зафиксировала нищету, грязь и убожество происходящего. Выбеленные лица усталых проституток, чья красная цена – доллар, их голозадых детей и тела этих жриц любви, покрытые фурункулами и сифилитическими гуммами, их ноги, такие же волосатые, как у их любовников. Бордели Макс посещал не только ради съемок. Но для своих сексуальных практик выбирал цивилизованные заведения.

К 30 годам Макс – нет, не пресытился. Просто наелся. Так после переизбытка бёф бургиньон и нем нуонга хочется простой жареной картошки. Сашка на роль картофеля по-деревенски подходила идеально.

– Ты стремишься изваляться в любой грязи, какую найдёшь. И ты в постоянном поиске этой грязи. – Говорил ему Геша. Макс не спорил.

– Завидовать плохо, – парировал он.

Геша умышленно познакомил с ним Сашку. Склонная к нытью и рутине, та цеплялась за дружбу с Соней, чтобы сделать свою скучную жизнь менее серой. И Геша, как заправский кукловод, подсунул ей Макса, чтобы тот вытеснил Соню. На Соню у Геши были свои планы. Он и помыслить не мог, что они с треском провалятся из-за одного сеанса массажа.

– Что ты за человек такой, Александра? – спрашивал Гештупельтер Сашку в разгар ее драм. – Вечно ищешь какую-то судорогу. С-ссудорогу и исс-стерику. Жила бы просто и без боли, так нет.

Макса Геша счел идеальным решением. Все шло по плану, пока дура Сашка не познакомила Максима и Соню. А Соня – ну кто бы мог подумать?! Запала на этого клоуна и порнографа.

Несмотря на бурю и накал страстей, через которые он шел по жизни, Макс просто не был способен на глубокие переживания и серьезные отношения. Как-то Марселя Пруста спросили: какое у вас любимое занятие? Он ответил: любить. Максим ответил бы также: любить. Себя. Это шло не от эгоизма, а от незрелости. Он оставался маленьким ребёнком, который любит себя, а через себя – весь мир. Так и было, пока Макс не повзрослел. Потом осталась только первая часть: любить себя, на остальных хватать перестало. Женщины, которых в его жизни было много, ждали от него проявления эмоциональной зрелости, на которую он не был способен. Это рушило одни отношения за другими. Макс стремился к простоте и комфорту во всем. А получалось нервно и сложно.

Соня, склонная к патетике, как-то спросила его:

– Представь, что ты умер. Какой вопрос ты задашь богу?

– Я спрошу его, почему нельзя любить всю жизнь так, как в первые недели отношений? Без разборок, ответственности, проблем и осложнений, на одном дыхании.

– Оставаться в начале и никуда не двигаться? А развитие отношений, эмоциональная близость и всякое такое?

– Это чушь.

– То есть ты хочешь сидеть в первом классе и отказываешься идти дальше?

– Да.

Соня притягивала к себе Максима, как притягивала многих мужчин до него. Она привлекала его в той же мере, в какой настораживала и озадачивала. Это было интересно. Ему хотелось побродить по закоулкам непростой Сониной души, держась за ее задницу. Если возвращаться к гастрономическим определениям, Соня представлялась Максиму сложным авторским десертом, который если рискнешь попробовать, отдашь ему должное. После жареной картошки – лучше не бывает.

Максим и не думал выбирать между Соней и Сашей, он планировал совмещать. Меню должно отличаться разнообразием. А у Сашки было замечательное качество – она не требовала от него объяснений и оправданий. Правильнее сказать, ее устраивала любая чушь, что облегчало Максиму задачу. Подход к Соне еще предстояло найти, тут думать надо, в этом плане она очень кстати заболела. Есть время разработать стратегию.

Пока Соня лечилась, он, не испытывая моральных терзаний, переехал жить к Сашке. Там легче думалось.