Текст книги "Отличница"

Февраль

Я блаженствую в удобном кресле. За окном плюс пять, моросит мелкий дождик. Парижане мерзнут, а для меня после наших минус тридцати это просто лето!

В кафе «City-Zen» на рю де Сен тепло и уютно. Дружелюбный молодой человек принес мне кофе, и я жду, пока приготовится моя рыба на гриле. Посетителей мало. Две девчонки щебечут за барной стойкой. Пожилая пара в глубине зала. И я за столиком у большого окна.

Это мой последний вечер в Париже. Завтра я возвращаюсь домой.

Я еще не поняла, понравился мне Париж или нет. Он оказался и таким, и не таким, как я себе его представляла.

Как его описать? Он вежливый, но слегка отстраненный. Как его жители, которые держат дистанцию, не подпуская к себе, но обязательно с улыбкой извинятся, если случайно тебя толкнут или даже просто коснутся.

Он стильный. Сдержанные тона, ничего яркого, кричащего. Серо-коричневые стены, серо-синие крыши. Только крыши темные, а стены светлые. В пасмурный день стены отливают зеленым, а на солнце желтеют – кажется, что они наполнены светом.

Париж капризен и непредсказуем. Любит делать мелкие пакости и приятные сюрпризы. Прекрасное в нем соседствует с безобразным, но, что самое удивительное, это соседство весьма похоже на родство. Как у Элен Безуховой и ее брата Ипполита: у них были одни черты, но при этом она была красавица, а он – урод.

Сквозь кружево голых ветвей просвечивает низкое небо. На маленьких балкончиках – ажурные решетки. И Башня – любимица Парижа – тоже кажется ажурной, пока не подойдешь к ней поближе. И тогда она просто потрясает. А если запрокинуть голову вверх, то кажется, что ее шпиль уходит в бесконечность.

Этот город то поворачивается к тебе спиной и захлопывает дверь у тебя перед носом, то, когда ты уже, отчаявшись, думаешь, что он тебя не примет, вдруг в самый последний момент улыбается тебе и делает широкий жест.

Никогда не знаешь, что ждет тебя за поворотом. Церковь, которую ты так хотела увидеть и ради которой прошла полгорода пешком, оказывается затянута противной зеленой сеткой. Станция метро, на которой ты собиралась сойти, оказывается закрытой на ремонт, но ты понимаешь это только, когда проезжаешь мимо. Из-за этого ты долго-долго идешь в обратном направлении по улице Пармантье и ищешь тот самый дом, где жила Николь, героиня Одри Хепберн из фильма «Как украсть миллион». По мере приближения ты начинаешь понимать, что Николь никак не могла жить в таком районе, и, конечно же, дом номер 38 оказывается самым обычным в ряду таких же, а вовсе не роскошным особняком, стоящим в глубине маленького сада.

Но зато какие удивительные ощущения ты испытываешь, когда вдруг из-за поворота перед тобой внезапно вырастает громада Нотр-Дам, или Сен-Дени, или Сент-Эсташ, и ты застываешь в радостном изумлении. Внутри торжественно и спокойно. Солнечный свет, проникая сквозь старинные витражи, бросает цветные блики на холодный камень. Время словно проходит сквозь тебя, ты ощущаешь причастность ко всему, что видели эти древние стены. Душа твоя взлетает ввысь, и ты почему-то начинаешь чувствовать себя как дома.

Гарсон наконец-то принес мне мою рыбу с овощами. Вкусно, но совершенно несолено. Может, оттого, что тут «Zen»? Зато десерт божественен. Мороженное внутри шариков из хрустящего теста, усыпанных тертым миндалем и облитых горячим шоколадом. Это так вкусно, что я тихонько постанываю от удовольствия.

Вообще, сладкое в Париже – это отдельная тема. Таких эклеров не делают нигде! Абсолютно точно.

На часах – половина шестого. Сегодня среда, и Лувр работает допоздна. Это последний пункт в моей программе.

…

А вот и сюрприз – после шести вечера вход дешевле. Шесть евро вместо восьми шестидесяти. На разницу можно купить пирожное. Мелочь, но приятно.

Я думала, что Эрмитаж огромный. Как же тогда назвать Лувр? Чудовищно-огромный? Его размеры потрясают.

Нет, конечно, в мои планы и не входило осмотреть здесь все. Меня интересовала только живопись – европейская, 15–17 веков и преимущественно портретная. У Рубенса, Ван Дейка и испанцев я уже побывала. У меня еще оставалось чуть больше часа, и я пошла к Джоконде.

Мне повезло. Одна группа японцев уже ушла, а другая еще не подошла. По большому залу бродили одиночные посетители. Так что я смогла встать прямо напротив нее и наконец-то посмотреть ей в глаза.

Я смотрела на нее, она на меня. Не знаю, о чем думала она, а я думала, что, вот, сидит себе женщина, ни молодая, ни старая. Ни красивая, ни уродливая. Возможно, не очень умная, но определенно себе на уме и уж точно знающая, чего она хочет. Люди веками вокруг нее ходят, в глаза ей заглядывают, что-то про нее придумывают. А она только улыбается, потому что ей безразлично, что о ней говорят. Ведь все будет так, как она захочет.

Я вдруг подумала, что в Джоконде каждый видит свое отражение. Именно поэтому кому-то она кажется жестокой, кому-то сладострастной, кому-то коварной. Ну, а по мне она кошка, которая гуляет сама по себе. Потому что я сама такая. И все будет так, как я хочу.

…

На улице снова минус двадцать. Я вернулась. Наталья с Максом встретили меня в аэропорту и привезли домой.

– Может, подниметесь? Подарки сразу заберете, – спросила я.

– Не, уже поздно. Ты-то можешь дрыхнуть, ты еще в отпуске, а нам утром на работу.

Любопытно. Вообще-то они полуночники. Если девять часов для них поздно, то я Майя Плисецкая. Ну, да ладно. Мы договорились встретиться завтра у родителей, и они уехали, а я взяла сумку и пошла в подъезд.

За нашей дверью ревела музыка. Это «Рамштайн». Потапыч не спит и, как пить дать, играет в свою стрелялку. Странно. Я думала, он у бабушки с дедушкой.

Я открыла дверь и вошла в квартиру. Свет горел везде – и в коридоре, и в кухне, и в обеих комнатах. Очень странно.

– … А чего это ты мной командуешь? Ты мне не папа! – сказал один голос.

– И слава Богу! – отозвался другой. – Папа у тебя уже есть. Разве тебе нужен еще один? Сомневаюсь. А вот еще один друг тебе явно не помешает. Согласен?

– Согласен, – ответил мой сын.

– Ну, тогда убавь музыку и помогай мне чинить этот чертов пылесос. Мне рук не хватает.

Мишка вышел из комнаты и заметил меня. Он так обрадовался, что даже не закричал. Молча, он кинулся ко мне и повис на моей шее. Я обняла его и изо всех сил прижала к себе. Наконец, мы оторвались друг от друга. Он взял меня за руку и повел в зал.

Там на ковре сидел Леха, а вокруг были разложены части от разобранного пылесоса. Он поднял голову и уставился на меня.

– Привет, – сказал Леха.

– Привет, – сказала я.

– Ты что здесь делаешь? – спросил он.

– Вообще-то, я здесь живу. С сегодняшнего дня.

…

За окном ночь. В комнате тоже темно. Метет метель, и когда ветер усиливается, слышно, как он бросает снег в окно и подвывает в щели.

Мишка давно уснул. Пылесос стоит в углу собранный, но все равно не работающий.

– Что-то непонятное, – сказал Леха. – Ладно, завтра разберемся.

От этого «завтра» веет спокойствием и уверенностью.

Мы сидим на диване. Точнее, он сидит на диване, а я у него на коленях. Вообще-то, я не маленькая, но умудрилась устроиться очень удобно. Не знаю, сколько мы уже так сидим. Мы разговариваем. Говорит преимущественно Леха. Я слушаю его голос и смотрю на метель за окном.

– …Понимаешь, я просто испугался.

– Чего?

Он с шумом выдыхает.

– Сначала того, что моя жизнь может измениться.

Пауза.

– А потом, что она может не измениться.

Я улыбаюсь. Хорошо, что он этого не видит. Дурачок! Нашел, чего бояться.

– Я сто раз пытался тебе позвонить. Вызывал твой номер, а затем отключался. Просто не мог. Разве можно что-то объяснить по телефону?

Конечно, можно. Но я молчу. Я все понимаю.

Он прижимается щекой к моим волосам.

– А ведь я тебя совсем не знаю.

– Глупый, ты знаешь меня всю жизнь.

– Нет, я всю жизнь знал Машку Петрову. А тебя, Марина Потапова, я совсем не знаю.

Я снова улыбаюсь. Он растерян и все еще напуган. Я поднимаю руку, притягиваю к себе эту глупую голову и целую его.

Ничего, мой милый. У нас впереди много времени. Ты во всем разберешься. Я не буду тебя торопить. Я вообще ничего не буду делать – просто буду тебя любить. Ты можешь, в точности как твой кот, приходить и уходить, когда вздумается. Я не буду пытаться тебя удерживать. Потому что знаю: ты все равно вернешься. У тебя нет выбора, хотя ты пока этого не понимаешь.

Мне ничего от тебя не надо. Мне достаточно, что ты есть.

Я больше не совершу ошибок. Я ведь отличница, а отличницы все всегда делают правильно.