Текст книги "Сказка о ночном музыканте"

Конечно, допустить, чтоб кто-то слышал

Тебя в ночи, позволить не могу.

Никто не должен проложить дорогу

К тому, что я веками стерегу.

Но погулять поблизости – позволю.

Закончив обученье – выходи.

Свет, что дозволил обладать собою –

Используй в нахождении пути.

И вот ещё, тебе жизнь сохранили

С условием, что ты будешь играть

Когда-нибудь для всех моих собратьев.

При них, поверь, нельзя будет соврать.

Они хотят услышать музыканта,

И вкладывают в то глубокий смысл.

Ты должен будешь тронуть их игрою,

И выступать, пока не торопись.

Вникай, запоминай… И всё же в доме,

В пещере тренируйся в мастерстве,

Пока не будет свыше разрешенья,

Играть для нас хотя бы в темноте.

Теперь давай продолжим обученье.

Урок – познанье трелей соловья.

Тон, цвет, характер тонкого движенья,

Звучание, что позабыть нельзя…»

Хранитель растворился, как обычно.

Через мгновенье весь огромный зал

Заполнился чудесным звуком трелей,

Что изучать волшебник приказал.

День пролетел в учебе незаметно.

Всё доставляло радость для души.

Давид познал вновь множество оттенков.

Исполнив всё, сидел один в тиши.

Ему теперь хотелось на свободу,

В ночное небо, хоть глазком взглянуть,

Осталось лишь мелодию припомнить,

Что сможет осветить на волю путь.

Он заиграл, но звук не получился.

Урок ещё «блуждал» внутри него.

Объёмность, широта не удавались.

Тон явно отличался от всего.

Но вот тьма из густой прозрачной стала,

Такой, когда рождается рассвет.

Желаемое действие, свершилось –

При звуках стал играть лучами свет,

Указывая юноше дорогу,

Что к выходу должна была вести,

В пещерах разноцветных не плутая,

По быстрому, нехитрому пути.

И музыкант увидел, как обманом,

Запутывало эхо каждый раз,

Водило по петляющим дорожкам,

Давая своим голосом приказ.

Его цель оказалась совсем рядом.

Всего и нужен был лишь поворот

Направо, чуть вперёд, потом налево,

И вот уж тот заветный выход-вход.

В лицо и грудь повеяло прохладой

Таинственной и сказочной ночи.

Свет, без игры на скрипке, растворился,

Зато луна расправила лучи.

Да, это было просто наслажденье.

Впервые за десяток трудных лет

Давид опять воочию увидел

Паденье звёзд, что оставляют след.

Он вспомнил про возможные желанья,

Их быстро постарался загадать.

Мечта хранилась видно в подсознанье,

Был нужен миг, когда её достать.

На всё смотрел Давид теперь иначе.

Он видел по-другому цвет небес.

Оттенки у земли светлее были,

А выше, чернота шла в перевес.

Свет маленьких светил чудесно красил

И оживлял мерцаньем пустоту.

И юноша проигрывал уж в мыслях,

Как слышит в звуках свет и темноту.

Всё по-другому жило и дышало.

Нет! Нет! Природа вовсе не спала,

Она себя окутывала тайной,

Прислушиваться тщательней звала.

В ночи казался лес намного строже,

Теплом делилась матушка земля.

Она тому, кто телом прикасался,

Дарила то, что вобрала в себя.

Прохладный воздух был успокоеньем,

Живительным, целительным глотком.

Цветы и травы пахли ароматно,

Всю силу, отдавая целиком.

Да, ночь не день, не утро и не вечер.

Давид уже сложил в душе рассказ,

Который он не смел пока исполнить

Открыто, как смог каждый бы из нас.

Верней сказать, мы вольны и свободны

Играть тогда, когда мы захотим.

Но так, как он, услышать и озвучить

Не сможем, тут талант необходим.

А он имел его, да и по правде,

Учитель у него прекрасный был.

И слову музыкант всегда был верен.

Раз обещал, так значит, не забыл.

Впитав в себя все краски и прохладу,

Давид пошёл спокойно, отдыхать.

Он наиграл себе немного света,

Чтобы во тьме в пещере не плутать.

Уснул, как говорят, почти мгновенно,

И погрузился в необычный сон:

Он видел город, вкруг большие стены,

Большое войско, где пред ним лишь он,

Больных людей, просящих излеченья,

Молящего мужчину спасти дочь…

До юноши никак не доходило,

Как смог легко уйти он в эту ночь?

В ответственный момент открытья тайны

Его звук эха начал пробуждать:

«Давид, вставай! Настало уже утро!

Пора идти пещеры убирать!»

Волшебный сон для юноши был сказкой,

Навеянной картиною ночной.

Впервые он почувствовал реально,

Что был там своим телом и душой.

До этих пор одни лишь только звуки

Картинками летали вкруг него,

А снившиеся дивные виденья

Вдруг мысли перепутали его.

Уборка мало время занимала.

Давид так наловчился исполнять

Мелодию для щёток, тряпок, перьев,

Что зал за пять минут мог засиять.

Но это на прогулку не влияло,

Пещеры теперь были не близки.

По тропкам, где водило его эхо,

Казалось, до урока не дойти.

Но как-то непонятно получалось,

Что он при этом, всё же, успевал

Хоть ненадолго солнцу улыбнуться,

И не позволить магу, чтоб он ждал.

Давид так отточил своё уменье,

Что звуки им «хватались на лету».

Он с лёгкостью осваивал ученье,

Не падая в бессилье в темноту.

Как прежде говорил ему учитель:

«Удастся сразу – отдыхай весь день…»

И в самом деле время оставалось,

Но не на то, чтоб взять в подруги лень.

Пусть в темноте, в тиши в своей пещерке

Он начинал мелодии играть

Похожие на дивные поэмы,

Да так, как мало кто мог рассказать.

В фантазиях его вставало солнце,

Шептал листвою в красках дивных лес,

Природа была сказочной, живою,

Показывая множество чудес.

Теперь, когда и ночь была доступна,

Повествованье новое пошло.

Не хуже и не лучше, а иное.

Он воспевал, что там произошло.

Хранитель звуков всё прекрасно слышал,

Ему уже хотелось показать,

Как выучил «непрошенного» гостя,

И как прекрасно тот умел играть!

В означенное время, на поляне,

В заветном, тайном месте под луной,

Явились семь известных чародеев,

И стали речь вести между собой.

Пред этим они посохи скрестили,

Тем самым совершая волшебство,

Огонь искрою в шаре распалили,

Что на земле не трогал ничего.

И каждый, сферы огненной касаясь,

Показывал свершённые дела.

Один сменял другого чародея.

Вот очередь Хранителя пришла.

Сначала он рассказывал как прежде,

Что нового услышал на земле,

Потом, что изменилось во вселенной,

Да, в общем-то, практически везде.

Когда казалось, что показ окончен,

Он, задержав другого, произнёс:

«Я вам сегодня в виде развлеченья

Подарок ожидаемый принёс.

Возможно, про него вы позабыли,

Ведь много-много лет тому назад,

Мы пожалели спящего бродяжку,

Что мною был на обученье взят.

Увидели вы все в нём музыканта,

Хотя он мало что умел играть,

Не проглядев наличие таланта,

Чтобы сердца других завоевать.

Для смертного теперь, он знает много,

Но всё-таки, конечно же, не всё.

Послушайте его. Вдруг захотите

Добавить в звуки что-нибудь ещё.

Пока он для себя играет ночью.

Сюжеты, что рисуются просты.

И всё же его музыка прельщает

Наличием тепла и чистоты».

Хранитель звуков вновь коснулся сферы

Загнутым трости в завиток концом.

Огонь внутри подвешенного шара

Утих, а ученик уже был в нём.

Конечно это было лишь виденье.

Он в это время у себя играл.

И про такое чудное явленье,

Как было тут задумано, не знал.

Давид, набравшись новых впечатлений,

Увиденное начал рисовать,

Чем он на самом деле восхищался,

И что в словах порой не рассказать.

Ведь он теперь не только видел – слышал!

Всё это из-под струн его лилось.

И то, о чём рассказывать пытался,

Пред магами волшебно поднялось.

Услышанное было бесподобно.

На время потеплели их глаза.

Поляна наполнялась необычным,

Похожим на земные чудеса.

Давид играть закончил, собираясь

Ложиться до рассвета отдыхать.

А тем, кто потаённо его слушал,

Хотелось наслажденье продолжать.

Один сказал: «Он раскрывает душу,

Но чувствует пока не глубоко.

Я вижу, что сердечное прозренье

От парня ещё очень далеко.

Как только он любовь свою познает,

Страдание, мучение и боль,

Он так своей душою заиграет,

Что в камне пробудится непокой.

Пока парнишка в сонном состоянье.

Я силой своей сердце пробужу,

И путь к объекту счастья и несчастья,

Чтоб долго не метался – укажу.

Даю для совершенства свою помощь».

И посох свой направил чародей,

На плечи, лоб и сердце человека,

Кто усладил их музыкой своей.

Другой продолжил тут же: «Это верно.

И я его немного поддержу.

За чистоту, услышанную мною,

Своим уменьем парня награжу.

Он сможет исцелять своей игрою,

И будет слышать, где и что болит,

И сыгранной лечебною волною

Любые раны быстро заживит.

Однако будет в том ограниченье.

Не всё возможно звуком врачевать,

При снятии волшебного заклятья

Ему придётся жизнью рисковать,

Ведь чары в этот миг перенесутся

В момент игры волною на него.

Увы, я защитить его не в силах,

Мне не подвластен тот, кто мечет зло».

И этот маг свершил всё, как и прежний.

Коснулся в шаре посохом до плеч,

Лба, сердца мирно спящего Давида,

Который уж давно успел прилечь.

И раз пошёл процесс всеодаренья,

Продолжил цепь щедрот уже другой.

Он произнёс: «Я наделяю силой.

Теперь он крепок телом и душой!»

Затем проделал посохом движенья

Как чародеи те, что до него,

Не думая добавить поясненьем

Для тех, кто был здесь, больше ничего.

Очередной стоящий маг по кругу,

Сказал: «Увы, мне ведомы пути,

Которые при многих испытаньях

Придётся одолеть или пройти.

Берусь помочь вернуться и не сбиться.

Я стану для него проводником,

И буду направлять его в дороге

В гостеприимный, хлебосольный дом.

Достаточно лишь будет постучаться

Туда, куда я волей укажу.

День, ночь ли, дверь всегда ему откроют.

Тем самым парню я и услужу».

И как его собратья – чародеи,

Для подтвержденья действий, сделал знак.

А после взор направил на другого,

Кто должен был проделать тот же шаг.

Тот произнёс: «Я б одарил друзьями,

И сделать это с лёгкостью могу.

Немало тех, кто льнёт к чьей-либо славе.

От эдаких его остерегу.

Пусть будут рядом те, кто в час ненастья

Его не бросят в горе одного,

Разделят с ним веселие и счастье,

С кем будет при общении легко».

И также своим посохом волшебным

Заветные движенья совершил.

Теперь остался из семи последний,

Кто юношу ещё не одарил.

Он был из всех прибывших, самым главным.

Чуть время выждав, он вслух произнёс:

«Пусть музыкант несёт собою радость,

Вселяя чистоту счастливых слёз.

И если его слава не испортит,

И не лишит рассудка, как вино –

Исполню сокровенное желанье,

Что будет очень важно для него».

Потом он тоже юноши коснулся

До плеч, лба, сердца, подавая знак,

Что закрепил тем самым своё слово,

Желая парню всех возможных благ.

На этом круг «дарения» закрылся.

Давид из шара дымкою исчез.

Огонь внутри пожаром распалился,

И начался обыденный процесс.

А наш герой не ведал, что творилось

Вокруг него, пока он сладко спал.

Он в подсознанье рисовал картины,

И скрипку к телу нежно прижимал,

Был, как дитя невинный – безмятежен,

Ведь он привык к покою, тишине.

Он почивал, не зная то, что утром,

Случатся изменения в судьбе.

Давид открыл глаза от звука эха,

Которое манило за собой,

И дальше для уборки уводило

В зал новый и по сущности иной.

Но в этот день, играя тряпкам, щёткам,

Чтоб те, как прежде чистили легко,

Он чувствовал в руках немного тяжесть,

Неведомую прежде для него.

Внутри рождалось странное волненье,

Как будто зал, в котором убирал,

Хранил в себе особенные звуки,

Которые он в жизни не встречал.

Все ящички закрыты были также,

Но что-то изнутри из них рвалось.

Внезапно громко щёлкнула задвижка,

И нечто в неизвестность унеслось.

При этом музыкант не прикасался

К засову, что удерживал его.

Так в первый раз за годы пребыванья

Страшнейшее из бед произошло.

О высшей осторожности в уборке

Хранитель много раз предупреждал.

Найти звук, улетевший очень сложно!

Что скрылось изнутри, Давид не знал!

В мгновение раздался гром раскатный,

Давая знак, что было свершено.

Явился тут же маг – Хранитель звуков,

Взирающий с укором на него.

«Как ты посмел настолько быть беспечным!

Ты верно про опасность позабыл!»

А юноша в таком был потрясенье,

Что статуей в безмолвии застыл,

Потом сказал, потупившись: «Простите.

Я этого, поверьте, не хотел.

Со мной сегодня что-то приключилось,

И я собою словно не владел.

Какой из звуков улетел – не знаю,

Дозволите – готов его найти.

Вы только мне хотя бы намекните,

Который нужно будет донести…»

«Что ж так и быть. Даю тебе три года.

Сумей за это время всё успеть.

Я ж говорил тебе, как всё серьёзно!

Не справишься – придёт царица-смерть!

Скажу ещё, сегодня в этом зале

Ты ощущал смятенье неспроста.

Здесь в ящиках на волю рвутся звуки,

Что издают влюблённые сердца.

И тот, что улетел, унёс с собою

Любовное страдание и боль.

В нём страсть и в то же время пониманье,

Когда готов пожертвовать собой.

Мы этого с тобой не изучали,

До этих мест пока что не дошли.

И я не в силах что-либо исправить,

Ведь я храню их только лишь, увы…

Могу определить наличье фальши,

Не зная только, где их отыскать.

Вот если ты найдёшь его – поймаю,

И заточу в хранилище опять.

А если нет – прости, не в моей власти

Что-либо изменить в твоей судьбе.

Ты в этом упрекнуть меня не сможешь,

Ведь я донёс о том давно тебе.

Спуститься с гор не так-то будет просто.

Я сделать тебе это помогу.

И в этот день урок с тобой особый,

И очень важный в жизни, проведу.

Пойдём. Теперь уж нам не до уборки.

Ты встанешь вновь в очерченный мной круг,

Услышишь, звук отзывчивого сердца,

Которым обладает только друг.

Играть его, конечно же, не нужно,

Лишь вслушивайся и запоминай.

Почтительным с другими будь и вежлив,

Но недругов к себе не допускай!»

Давид пошёл за магом. Больше эха

Не слышалось… Пропало волшебство.

Вокруг печаль царила и унынье,

Имеющее с горестью родство.

И юношу ужасно угнетало,

Что он подвёл учителя теперь.

Тот доверял ему сохранность звуков,

Предупреждая, чтоб не вскрылась дверь!

Когда они пришли, в заветном зале

Волшебником очерчен вновь был круг.

Он произнёс: «Теперь смотри и слушай,

Как слышится твой недруг или друг.

Мелодия друзей сопроводится

Особой гаммой красок на стене.

Те звуки будут в слышимости чётки.

Их трудно сбить кому-либо извне.

У недругов услышишь фальшь, слащавость,

Расплывчатость иль бьющий в спину стук.

На встречу, гамма красок не потянет,

А оттолкнёт или вселит испуг.

Когда урок закончится, дам время

Собраться. Ты немного отдохнёшь.

В котомке будет всё, что пригодится,

Что ты с собой отсюда заберёшь.

Не беспокойся, скрипка будет вечно

Твоей и только. Кто б ни захотел

Украсть, присвоить инструмент не сможет –

Вернёт, когда поймёт, что онемел…»

Хранитель стукнул посохом волшебным,

И для Давида начался урок.

По очереди звуки раздавались,

Рисуя на стене цветной поток.

Как никогда теперь было понятно,

Где слышались тепло и доброта,

А где скрипучесть, холод, натяженье,

Удар и словно в бездне – чернота.

Запоминалось всё почти мгновенно.

Слух стал его чувствительней, острей,

Улучшилась и углубилась память,

Что позволяло схватывать быстрей.

Ему мешало только осознанье

Того, что к жизни эдакой привык.

И вдруг, теперь должно всё измениться,

А он ведь от мирского поотвык.

Хранитель звуков это сразу понял,

И произнёс: «Не думай наперёд.

У каждого в судьбе своя дорога.

Твоя тебя до места доведёт.

Сейчас запоминай, что пред тобою».

И чтобы не мешать, тут же утих.

Давид смотрел и слушал, проникая

В мельчайший, незаметный сразу, штрих.

Да, вариантов проявилось много,

Но вот всё стихло. Он пошёл к себе.

Поел с дымком наваренную кашу,

Хлеб с молоком, что были на столе.

На этом и свершились его сборы.

Что кроме инструмента можно взять?

Давид снял со стены свою котомку,

Чтоб скрипку и смычок туда убрать,

Как вдруг увидел свет, что бил из сумки.

Она вдруг стала на глазах расти.

Скажу вам, до значительных размеров,

Но и таких, что можно понести.

Затем огонь исчез. Котомка с виду

Надулась. В ней теперь было добро:

Еда, необходимая одежда,

И много ещё разного всего.

На этом волшебство не прекратилось.

Он сам обряжен был в другой наряд.

Цвет куртки, брюк, шарфа – зелёно-серый,

Не яркий, не влекущий к себе взгляд.

На голове была с полями шляпа,

В руке лежали тёмные очки,

А на ноги одеты небольшие,

Но ладные из кожи сапоги.

Когда же чудодейство завершилось,

Хранитель превратил его волной

Идущею от посоха, как раньше,

В звезду, не очень яркую собой.

И перенёсся с ней из мест особых

В те самые далёкие края,

Где прежде музыкант бродил играя,

Где ближе и родней была земля.

Когда предмета маг опять коснулся,

Давид предстал пред ним как человек.

В тот миг настало время расставанья,

На день, на два, а может быть навек.

Хранитель звуков произнёс: «Теперь ты

Находишься в обыденном миру.

Как только будет сыграно тобою

Что унеслось, я вновь тебя верну.

Срок поисков на самом деле малый.

Ты должен за три года всё успеть.

Надеюсь, что ничто не помешает

Цель распознать свою и рассмотреть.

Соблазнов на земле, увы, немало.

Гордыня, слава, празднество и лень…

Бессчётно отвлекающих пороков

Появятся вокруг тебя теперь.

Старайся больше слушать, глубже мыслить,

Искать сердца, где царствует любовь.

Она не только там, где пир и радость,

А чаще там, где счастье не сбылось.

Ты искренен. Таким и оставайся.

Не собирай в себя ненужный хлам.

Играть всегда душой своей старайся,

Так, как играл бы в храме лишь Богам.

Поверь, мечтаю быть с тобою рядом,

Но поступить так, знаешь, не могу.

Ступай же, ничего в пути не бойся.

Я верю в твою светлую звезду».

Давид сказал волшебнику: «Спасибо!

Учитель, Вас за всё благодарю!»,

Взгляд опустил, поднял и вдруг увидел

При лунном свете только тень свою.

И вот Давид один средь чисто поля.

Вокруг не видно было ничего,

Лишь только вдаль бегущая дорога

Легла, как указатель для него.

Гулял, траву волнуя, свежий ветер,

Мерцали в небе капли ярких звёзд.

Природа пробуждала вдохновенье,

Но музыканту было не до грёз.

Он должен был идти. Куда? Кто знает?

Являлось главным только лишь начать –

Шаг сделать в неизвестном направленье,

Чтоб вскоре хоть кого-то повстречать.

Поэтому, как здесь его поставил

Хранитель звуков – так он и пошёл.

И путь его, в период предрассветья,

В деревню неизвестную привёл.

Залаяли дворовые собаки,

Почуяв незнакомца в их краю.

В такую рань в домах все крепко спали,

Но кто-то приоткрыл вдруг дверь свою.

Быть может лай насторожил, а может

Из любопытства, или не спалось…

И юноша отчётливо услышал:

«Зайди ко мне, как долгожданный гость!»

Чуть отдохнуть, конечно же, хотелось.

Немало километров за спиной.

Давид устал, ему уже мечталось

Недолгим сном путь завершить ночной.

В дверях стоял старик худой и дряхлый.

Избушку же возможно описать:

Покошенной и с низеньким оконцем,

А также с крышей, что пора латать.

Давид сказал: «Премного благодарен!»,

Но сразу в помещенье не вошёл,

А у порога чуть остановился,

Прислушиваясь к тем, к кому пришёл.

Почувствовав тепло, что зазвучало

С особой необычной добротой,

Уставший музыкант ступил внутрь дома,

Что удивил своею простотой.

Внутри всё незатейливо, уютно:

Стол, лавки, печь и прялка у окна,

В углу сундук, на стенке – коромысло,

Под ним на лавке два больших ведра.

Старик сказал: «Поспи пока немного.

Как солнышко взойдёт – стану кормить.

Мы обо всём, что сердце беспокоит,

Тогда и сможем переговорить».

Он место указал ему на лавке,

Где было одеяльце с лоскутков,

Воды чистейшей дал ему напиться,

И пожелал спокойных, сладких снов.

Давид уснул практически мгновенно,

Мешок вместо подушки подложил,

Достав лишь изнутри смычок и скрипку,

То, чем невероятно дорожил.

Когда три раза петухи пропели,

И солнце стало тело поднимать,

Гость, выспавшись и отдохнув, поднялся.

Глядит, хозяев в доме не видать,

А на столе, как и в его пещере,

Хлеб, молоко и каша из печи.

Он так устал, что даже не услышал,

Как кто-то тихо хлопотал в ночи.

И вот, уже возможно по привычке,

Что утром нужно было прибирать,

Давид поднял смычок и чудо-скрипку,

И стал в избе приветливой играть.

Откуда-то взялись метла и тряпки,

Из-за печи притопало ведро,

Сама собой в него вода налилась,

И, как всегда, веселие пошло.

Всё вскоре чистотою заблистало,

Но музыкант не мог остановить

Внутри себя растущее желанье

Людей любезных отблагодарить.

Ему хотелось дом чуть-чуть подправить.

Он новый вид стал ясно представлять.

Закрыл глаза и, как ему мечталось,

Мелодией стал то отображать.

И тут случилось всё на самом деле.

Окно сровнялось, стены поднялись,

Покрылась крыша жёлтою соломой,

Печь новая с трубой поднялась ввысь.

Чудесный самовар дымился паром,

Блестела всюду утварь красотой,

На стенах – рушники, лежала скатерть,

Стол крепкий украшая белизной.

Пол ровный, не скрипучий, был в дорожках,

Что вытканы с любовью на станке.

Когда же музыкант остановился –

Был удивлён свершённому в игре.

Душа его от счастья ликовала,

Что с музыкой случилось волшебство,

И кто-то, кто незрим был и не слышен,

Всё сделал по мечтаниям его.

Но времени, чтоб всё это осмыслить

И догадаться что произошло,

Хозяин своим быстрым появленьем

В тот миг не предоставил для него,

А лишь сказал: «Я вижу, что к нам прибыл

Безмерно благодарный, щедрый гость.

Ты посвящён в закон гостеприимства,

Но вряд ли понял, что сейчас сбылось.

Я жил, не зная, кто мной ожидаем.

Теперь уверен в том, что это ты –

Спаситель, возрождающий надежды,

Что воплотит в жизнь давние мечты.

За дом благодарю! В нём так красиво!

Когда-то было точно, как сейчас,

И мы с женой не думали помыслить,

Что может наступить разрухи час.

Ты не заметил, что с тобой общаясь,

Подчёркиваю, что я не один?

Ты пред собою вынужденно видишь

«Изношенного» дядьку до седин,

Хотя на самом деле нас здесь трое.

Да, да, не удивляйся в доме дочь,

Её жених… На них лежит заклятье.

Возможно, ты сумеешь им помочь.

Ты думаешь, что у окошка прялка?

Так это, милый гостюшка – она,

Когда-то красотою величава,

Лучиста, рукодельна и скромна.

Жених её ночами прилетает

Лишь для того, чтоб рядом посидеть

И в чувствах свою верность, подтверждая,

Старается красиво, нежно петь.

Я расскажу тебе как всё случилось.

Печальная история, поверь.

Но это будет к вечеру, мой мальчик,

И из-за дел, конечно, не теперь.

Мне нужно сообщить несчастной птахе,

Что можно принести веретено,

Которое вдали от всех хранится,

И там их три, а вовсе не одно.

В гостях тебе придётся задержаться.

Хотя о чём я? Может быть, помочь

Ты не захочешь, а уйдя спокойно,

Оставишь, в виде прялки мою дочь?»

Давид спешил, он сам теперь зависел,

От поиска того, что унеслось,

Но чистое и искреннее сердце

На боль чужую вмиг отозвалось.

«Я помогу, конечно, коль сумею.

Вы видите, что я лишь музыкант,

И ничего другого не умею.

В других делах не вскроется талант…»

«А я уверен, что ты нам поможешь.

Тебе лишь нужно очень захотеть!

Беду не только силой побеждают,

Здесь нужно что-то более иметь!

Сегодня ты волшебною игрою

Невольно свою силу показал,

Ведь музыка твоя вершит собою

Всё то, что ты душою пожелал.

Кто знает, может тем что помогаешь,

Решишь задачу долгого пути.

Ведь что-то подтолкнуло тебя ночью

Ко мне в избушку ветхую зайти.

Я отлучусь, поверь мне, ненадолго,

А ты сил наберись и отдохни.

Старайся ни к чему не прикасаться.

Всё позже объясню тебе, прости».

Старик ушёл. Давид смотрел на прялку,

И даже к ней поближе подошёл,

Но ничего похожего на деву,

Присматриваясь всё же не нашёл.

Он только сердца стук в тиши услышал.

Запомнить его юноша успел,

Не вслушиваясь сильно и надеясь,

Что он был тем, что быстро улетел.

В руках точь-в-точь всё скрипка повторила,

Но видно сердца стук звучал не так.

И хоть скрипач играл, Хранитель звуков

Не проявил себя пока никак.

Всё потому, что слышалось страданье,

Не жертвенность, конечно, и не страсть.

Когда-то может это и звучало,

Теперь же скорбь с мученьем взяли власть.

И вот уж старец в доме появился,

Услышав, как Давид сейчас играл.

Мелодию, что парнем исполнялась,

Он ежедневно сердцем ощущал.

«Прошу тебя, не рви мне этим душу.

Жених, как и положено, в пути,

И только, как на улице стемнеет,

Он веретенце должен принести.

А ты за ночь спрядёшь игрою нити,

При этом, не касаясь ничего.

Коль справишься с заданием три раза,

То снимешь тем с влюбленных колдовство.

Ну что же ты в лице переменился?

Пойдём, я интерес твой пробужу.

Чтобы понять, что действия по силам,

Историю с начала расскажу».

Давид, конечно, тут же согласился.

Ему хотелось истину познать.

Пока же дед гласил полунамёком,

Не успевая главного сказать.

Они присели у стола на лавке,

И старец начал длительный рассказ:

«Мы много лет назад здесь жили ладно,

Не так, как тебе видится сейчас.

Деревня наша славится в округе

Наличием чудесных мастериц,

Которые прядут, ткут, вышивают

Порой для самых важных в стране лиц.

Умение всегда передаётся

От матери всем девочкам в роду,

А если сыновья в семье родятся,

То это означает – никому.

Бог не дал нам ни дочери, ни сына.

Талант жены был должен умереть,

Что огорчало, ведь таким уменьем

Другим не удавалось овладеть.

Ей расшивались платья и рубахи.

Казалось, что узоры оживут:

Поднимется волна, вспорхнут ввысь птицы,

Дотронешься – бутоны расцветут.

Живя счастливо, мы с женой молились,

Чтоб Бог послал из щедрости нам дочь.

И вот однажды в дом наш постучали,

Когда на землю опустилась ночь.

Поверь мне, это было очень странно.

Я дверь открыл, а там нет никого,

И только одна лунная дорожка

Легла в ночи от дома моего.

Я не смекнул вначале, в чём тут дело.

Подумав: «Показалось!» – вход закрыл,

Но тут же, непомерно сильным звуком,

Разбуженный ударами вскочил!

И вновь за дверью никого не видно,

Один лишь свет, манящий за собой.

Жена сказала: «Что-то это значит.

Пойдём, куда зовут нас, дорогой!»

И мы пошли, на шаг, не отклоняясь

От тропки, что от дома пролегла.

Встал вскоре лес дремучий перед нами.

Вокруг страшащий мрак и тишина.

Мы двигались, друг к другу прижимаясь.

Пред нами расстелился вскоре луг,

Где в то мгновенье стали распускаться

Невиданной красы цветы вокруг.

Их аромат нас словно одурманил.

Сплели мы друг для друга там венки,

И ничего вокруг не замечая,

Отдались счастью истинной любви.

В объятьях нежных там же и уснули,

А утром, как забрезжил лишь рассвет,

От рос прохладных на траве проснулись.

Глядим, а тех цветов в помине нет!

Венков волшебных будто не бывало.

Одна трава и больше ничего…

Но в нас любовь бурлила и играла,

Что мы не ощущали уж давно!

И год спустя, у нас росла уж дочка,

Невиданной до сей поры красы.

Не только мы – все ею любовались,

У колыбели проводя часы.

Она росла, учение, вбирая,

И мать, став повзрослее, превзошла.

В узорах, что рождались под рукою,

Она сама как будто бы жила.

Об этом разнеслись мгновенно вести,

Заказы к нам несли со всех сторон.

Скопилось в сундуке немного денег,

Чтоб я смог возвести побольше дом.

Когда дочурке стукнуло шестнадцать,

Она цветком прекрасным расцвела,

Не по годам собою стала статна,

В щеках румяна и лицом бела.

Гулять она почти не выходила.

При свете дня и лишь в вечерний час

Ей нравилось качаться на качелях,

И слушать птиц, что веселили нас.

Однажды у ведущей в дом калитки

Остановился парень удалой –

Не с наших мест, высок, по виду – знатен,

Плечист и крепок, как кузнец, собой.

Их встреча была вроде бы случайной.

Он привязал коня, спросил попить.

А дочка, что? Воды подать не жалко,

Ей даже любо было услужить.

Пришелец «поедал» её глазами,

Такой, не видя прежде красоты,

И воду пил медлительно, глотками,

Пытаясь дотянуть до темноты.

Я это из окна приметил, вышел,

Сказал, что поздно, в дом велел идти.

Мне не посмел никто из двух перечить,

Хоть каждый уж мечтал сплести пути.

В последующий день всё повторилось.

Он с рук её напиться пожелал,

Стал говорить ласкающие речи,

И вместе прогуляться предлагал.

Она с ним не пошла и устояла.

Я вновь её отправил тут же в дом.

Во мне тогда тревога заиграла.

И правильно, ведь скоро грянул гром!

На третий день он снова заявился,

И стал уже просить её руки.

Мне ведомо, когда большие чувства –

Не сдержат ни запреты, ни замки.

Но как согласье дать? Засомневались.

Дочь юная и из простых кровей.

И мы спросили: «Есть благословенье

Родителей, чтобы венчаться с ней?

Коль да – проси у дочери согласье.

А нет, так ты нас молодец прости!

В разрез с желаньем родичей и чада,

Беду наклича, не хотим идти».

Что ж, парень распрощался. Дочь в кручине…

Понятно стало, ей по сердцу он.

Мы ждали стойко сватов появленье,

Как знак согласья важной из сторон.

Не передать, как мы тогда боялись,

Что мы с женой останемся одни.

А юноша к нам больше не явился.

Так месяцы промчались, а не дни.

И вот однажды утром, на рассвете

Жених явился в гости не один.

С ним был довольно с виду неприятный,

Суровый, разодетый господин,

Который произнёс: «Мы не сумели

Наследника словами убедить,

Что избранная девушка не пара,

И волю не смогли его сломить.

Так вот у нас условье для обоих.

У них ещё есть время отступить.

А если нет, то я уже не в силах

Хоть что-то в жизни сына изменить.

Давным-давно дано мной было слово,

Что он возьмёт одну из дочерей

Соседа-чародея себе в жёны,

Чтоб я спокойно жил семьёй своей.

Рассказывать подробности не стану,

Про них вам знать, поверьте, ни к чему.

Скажу лишь, нарушенье обещанья

Не принесёт в дом счастья никому.

Я пробовал деньгами откупиться,

Но он согласья отступить не дал,

А выдвинул особое условье,

И думаю, тем самым наказал.

Так вот оно: «Раз дочка мастерица,

Сумеет ли она, как его дочь,

Расшить в ночи тончайшую рубаху

Для суженого, чтоб ему помочь.

Пред этим сын мой птицей обернётся.

Его лишь рукоделие спасёт,

Но только при условии, что нитки

Она сама для вышивки спрядёт…»

И молодые тут же согласились,

Не ведая в чём именно подвох.

И получая их договорённость

Отец, похоже, знать всего не мог.

Он лишь принёс сундук сырья для нитей,

Но не велел пока его вскрывать,

Сказав лишь: «Ты к делам тогда приступишь,

Как соловей начнёт к тебе летать.

В ночь каждую из трёх, он непременно

Доставить должен сам веретено.

И непростое. Когда станет птицей,

Для сына станет то сложней всего.

Но только на него ложатся нити.

Смотри мать, помогать в делах не смей.

Не знаю почему, но в это время

Не открывайте окон и дверей.

Предупреждаю, если не сумеешь

Работу справить за четыре дня,

Не только тем наследника погубишь,

Но не увидишь прежнею себя.

Подумайте ещё раз хорошенько.

Я вас устал уже предупреждать!»

А молодые только и сказали:

«Нам счастья друг без друга не видать!»

И ровно через день в оконце наше

Стал клювом тарабанить соловей.

Он что-то щебетать стал непрестанно,

Когда впустили, сразу от дверей.

А разве мы поймём? Что песня птицы?

Всего лишь незатейливая трель,

Что на сердце усладою ложится,

И красит пеньем вечер или день.

Когда мы окна с дверью затворили,

Открыла дочь доставленный сундук.

В нём оказалось то, чего не ждали –

Взлетели бабочки оттуда тучно вдруг.

Она их кое-как за день поймала,

В ларь необычный снова собрала,

Как нити прясть из них не понимала,

И потому и метра не сплела.

Через четыре дня её кручины,

На небе прогремел раскатный гром.

Дом наш, как ты увидел, покосился,

И дочка тут же прялкой стала в нём.

Жена, увидя это, повалилась,

И ровно через месяц, умерла.

А я держусь и всё ещё надеюсь,

Хотя душой своею, не скала».

Давид рассказом старца так проникся,

Что сразу слов не смог произнести,