Текст книги "10 гениев литературы"

Толстой Лев Николаевич

Толстой прожил свои восемьдесят лет и стоит теперь перед нами как огромный, покрытый мхом скалистый обломок другого исторического мира…

Л. Троцкий

Лев Николаевич Толстой – знаменитый писатель, достигший небывалой в истории литературы XIX века славы. В его личности соединились великий художник и великий моралист. «Какой из этих двух Толстых, поэт или моралист, завоевал большую популярность в Европе, было бы не легко определить, – писал Л. Троцкий в 1908 году. – Несомненно во всяком случае, что сквозь снисходительную усмешку буржуазной публики над гениальной наивностью яснополянского старца проглядывает чувство своеобразного нравственного удовлетворения: знаменитый поэт, миллионер, один из «нашей среды», более того: аристократ – по нравственным побуждениям носит косоворотку, ходит в лаптях, колет дрова. Тут как бы некоторое искупление грехов целого класса, целой культуры. Это не мешает, конечно, каждому буржуазному колпаку смотреть на Толстого сверху вниз и даже слегка сомневаться в его полной вменяемости».

Ни одному из выдающихся русских писателей судьба не подарила такой долгой жизни, какую прожил Лев Николаевич Толстой. Он родился через три года после восстания декабристов, а умер за семь лет до революции 1917 года. За шестьдесят лет писательского труда и общественной деятельности Толстой создал огромное литературное наследие: романы, десятки повестей, сотни рассказов, пьес, трактат об искусстве, множество публицистических и литературно-критических статей, написал тысячи писем, тома дневников. Целая эпоха русской жизни отразилась на страницах книг Толстого, прославив имя писателя во всем мире.

Впрочем, в России древний аристократический род Толстых был известен задолго до Льва Николаевича. Толстые – старинный дворянский род, происходящий, по сказаниям, «от мужа честна Индриса», выехавшего «из немец» в Чернигов в 1353 году, с двумя сыновьями и с дружиной из трех тысяч человек. Он крестился в православие, получил имя Леонтия и стал родоначальником нескольких дворянских фамилий. Его правнук, Андрей Харитонович, переселился в Москву и получил от Василия Темного прозвище Толстого.

Прапрадед провозвестника гуманистических идеалов, Петр Андреевич Толстой, служил в 1683 году при дворе и был одним из главных зачинщиков стрелецкого бунта. После падения царевны Софьи он перешел на сторону императора Петра, но тот долго не доверял Толстому. Рассказывают, что на веселых пирах царь любил сдернуть парик с его головы и, ударяя по плеши, приговаривать: «Головушка, головушка, если бы ты не была так умна, то давно бы с телом разлучена была».

В 1717 году П. А. Толстой оказал царю услугу, навсегда упрочившую его положение: он, запугивая и давая ложные обещания царевичу Алексею, убедил его вернуться из Италии в Россию. За деятельное участие в следствии, суде и тайной казни царевича Толстой был награжден поместьями, поставлен во главе Тайной канцелярии и стал одним из доверенных лиц государя.

В день коронования императрицы Екатерины он получил графский титул и вообще пользовался благосклонностью. Когда же на престол взошел Петр II, сын казненного царевича, Толстой был лишен прав состояния и, несмотря на преклонный возраст (82 года), сослан в Соловецкий монастырь, где и умер в 1729 году. Только 26 мая 1760 года, уже при императрице Елизавете, роду Толстых был возвращен графский титул.

Дед писателя выведен в «Войне и мире» в лице добродушнейшего, непрактичного старого графа Ростова. Илья Андреевич Толстой был человеком ограниченным, очень мягким, веселым, щедрым до мотовства и бесконечно доверчивым – он с готовностью одалживал деньги всем, кто просил, без отдачи. В его имении постоянно царило веселье: устраивались балы, званые обеды, театральные представления. Кроме того, Илья Андреевич был страстным картежником, но играл неудачно. Наконец, он беспрерывно затевал какие-то аферы и беспрерывно же прогорал. Все это кончились тем, что он очень много задолжал и жить стало нечем. Тогда Илья Андреевич выхлопотал себе место губернатора в Казани, где и умер. После смерти мужа бабушка писателя, Пелагея Николаевна, поселилась в Ясной Поляне.

Пелагея Николаевна Толстая, урожденная Горчакова, была, по воспоминаниям Л. Н. Толстого, «недалекая, малообразованная… и очень избалованная – сначала отцом, потом мужем, а потом, при мне уже, сыном – женщина».

Что касается предков Л. Н. Толстого со стороны матери – князей Волконских, то они ведут свой род от Рюрика. Дед писателя выведен в «Войне и мире» в лице старого князя Болконского. В своих воспоминаниях Лев Николаевич рассказывал: «Достигнув высоких чинов генерал-аншефа при Екатерине, он вдруг потерял свое положение вследствие отказа жениться на племяннице и любовнице Потемкина Вареньке Энгельгардт… Женившись на княжне Екатерине Дмитриевне Трубецкой, поселился в полученном от своего отца имении Ясной Поляне».

Через много лет судьба странным образом свела Волконского с той самой женщиной, за отказ от которой он пострадал. Варенька вышла за князя Голицына, получившего за это чины, ордена и награды. С ним сдружился дед Л. Н. Толстого и его дочь Мария (мать писателя) была с детства обручена с одним из сыновей Голицына. Однако женитьба не состоялась: молодой Голицын умер незадолго до свадьбы.

Многие годы Николая Ильича, отца писателя, воплощены в герое «Детства» и «Отрочества», и отчасти в «Войне и мире», в лице Николая Ростова. Он принимал участие в войне 1812 года, а после заключения мира вышел в отставку. В молодости Николай Ильич проиграл огромные деньги, чем окончательно запутал дела, и без того пришедшие в упадок благодаря «стараниям» деда. Страсть к игре перешла и к его знаменитому сыну, который, будучи известным писателем, должен был в начале 1860-х годов за бесценок продать один из своих романов, чтобы расквитаться с карточным долгом.

Надеясь привести дела в порядок, Николай Ильич женился на княжне Марии Волконской. Л. Н. Толстой писал о своей матери: «Она была богатая, уже не первой молодости, сирота, отец же был веселый, блестящий молодой человек, с именем и связями… Думаю, что мать любила моего отца больше как мужа и, главное, отца своих детей, но не была влюблена в него». Тем не менее, брак Николая Ильича с Мари Волконской был счастливым. У них родилось четыре сына: Николай, Сергей, Дмитрий, Лев и дочь Мария. «Замужняя очень короткая жизнь моей матери – кажется, не больше 9-и лет – была счастливая и хорошая. Жизнь эта была очень полна и украшена любовью всех к ней и ее ко всем, жившим с ней, – писал Лев Толстой о матери. – Судя по письмам, я вижу, что жила она тогда очень уединенно. Никто почти, кроме близких знакомых Огаревых и родственников, случайно проезжавших по большой дороге и заезжавших к нам, не посещали Ясной Поляны».

Жизнь Николая Ильича проходила в занятиях детьми и хозяйством, в котором он не был большим знатоком. Он много читал, собирал библиотеку, состоявшую из французских классиков, исторических и естественно-исторических сочинений. Николай Ильич «не имел склонности к наукам, но был на уровне образованных людей своего времени. Как большая часть людей первого Александровского времени и походов 1813–1815 годов, он был не то, что теперь называется либералом, а просто, по чувству собственного своего достоинства, не считал для себя возможным служить ни при конце царствования Александра I, ни при Николае. Он не только не служил никогда, но даже все друзья его были такие же люди свободные, не служащие и немного фрондирующие правительство государя Николая Павловича».

Когда граф Н. И. Толстой поселился с женой в Ясной Поляне, у них был один ребенок – сын Николай, родившийся в 1823 году. В 1826 году появился на свет Сергей, в 1827 году – Дмитрий. Лев родился «1828 года, августа 28 дня, сельца «Ясной Поляны», у графа Николая Ильича Толстого родился сын Лев, крещен двадцать девятого числа…» В 1830 году, произведя на свет дочь Марию, графиня Толстая скончалась, оставив мужа с пятью детьми.

Многих вводит в заблуждение то, что в автобиографическом «Детстве» мать Иртеньева умирает, когда мальчику уже лет 6–7; на самом деле она изображена в повести по рассказам других. Сам писатель говорит: «Матери своей я совершенно не помню. Мне было полтора года, когда она скончалась. По странной случайности не осталось ни одного ее портрета; так что, как реальное физическое существо, – я не могу себе представить ее. Я отчасти рад этому, потому что в представлении моем о ней есть только ее духовный облик, и все, что я знал о ней, – все прекрасно… потому что действительно в ней было очень много этого хорошего».

Мать писателя была прекрасной рассказчицей и в то же время отличалась крайней застенчивостью. Для того чтобы рассказать какую-нибудь историю, она запиралась со слушателями в темной комнате и только тогда начинала повествование. Болезненная застенчивость матери передалась и Льву Николаевичу, притом усугубилась чрезвычайным самолюбием и склонностью к оригинальности. С. А. Берс, жена Л. Н. Толстого, вспоминала, что «судя по рассказам… маленький Левочка был очень оригинальный ребенок и чудак. Он, например, входил в залу и кланялся всем задом, откидывая голову назад и шаркая». Шурин Льва Николаевича рассказывает следующее: «В детстве он был очень шаловлив, а отроком отличался странностью, а иногда и неожиданностью поступков, живостью характера и прекрасным сердцем. <…> Описывая свою первую любовь в произведении «Детство», он умолчал о том, как из ревности столкнул с балкона предмет своей любви, которая была девяти лет от роду и после этого долго хромала. Он сделал это за то, что она разговаривала не с ним, а с другим». Впоследствии она, смеясь, говорила ему: «Видно, ты меня для того в детстве столкнул с террасы, чтобы потом жениться на моей дочери».

После смерти матери «семья отца состояла из бабушки-старушки – его матери, ее дочери – моей тетки, графини Александры Ильиничны Остен-Сакен, и ее воспитанницы Пашеньки; другой тетушки, как мы называли ее, хотя она была нам очень дальней родственницей, Татьяны Александровны Ергольской, воспитавшейся в доме дедушки и прожившей всю жизнь в нашем доме, моего отца, учителя Федора Ивановича Ресселя».

Воспитание детей взяла на себя Т. А. Ергольская, выросшая и воспитанная в доме деда писателя. О ней Лев Николаевич оставил интересные сведения: «Третье, после отца и матери, самое важное в смысле влияния на мою жизнь, была тетенька, как мы называли ее, Татьяна Александровна Ергольская. <…> Таничка, как ее звали у нас, была одних лет с отцом, родилась в 1795 году и воспитывалась совершенно наравне с моими тетками и была всеми нежно любима, как и нельзя было не любить ее за ее твердый, решительный, энергичный и, вместе с тем, самоотверженный характер.

Должно быть, она любила отца, и отец любил ее, но она не пошла за него в молодости для того, чтобы он мог жениться на богатой моей матери; впоследствии же она не пошла за него потому, что не хотела портить своих чистых, поэтических отношений с ним и с нами. В ее бумагах, в бисерном портфельчике, лежит следующая, написанная в 1836 году, 6 лет после смерти моей матери, записка: «16 août 1836. Nicolas m'a fait aujourd'hui une étrange proposition, – celle de l'épouser, de servir de mère à ses enfants et de ne jamais les quitter. J'ai refusé la première proposition, j'ai promis de remplir l'autre tant que je vivrai»[39]39
  16 августа 1836. Николай сделал мне сегодня странное предложение – выйти за него замуж, заменить мать его детям и никогда их более не оставлять. В первом предложении отказала, второе я обещалась исполнять, пока я буду жива.


[Закрыть].

Главная черта ее была любовь, но как бы я не хотел, чтобы это так было – любовь к одному человеку – к моему отцу! Только уже исходя из этого центра, любовь ее разливалась на всех людей».

В 1837 году умер от удара отец Льва Толстого. Летом он уехал по делам в Тулу, и, идя по улице к приятелю, вдруг зашатался, упал и скоропостижно скончался. По другим версиям, его отравил камердинер, так как у него пропали деньги, а позже уже в Москве, где тогда жила семья Толстых, какая-то таинственная нищенка принесла именные билеты.

Смерть отца была одним из самых сильных детских впечатлений Льва Николаевича. Он говорил, что эта смерть в первый раз вызвала в нем чувство религиозного ужаса. Так как отец умер не при нем, он долго не мог поверить тому, что его уже нет и, глядя на незнакомых людей на улицах Москвы, был почти уверен, что вот-вот встретит живого отца. После смерти отца Толстые прожили лето в Москве, и Лев Николаевич в первый и едва ли не в последний раз в своей жизни провел лето в городе.

Бабушка писателя умерла через девять месяцев от тоски и горя.

После ее смерти часть семейства (Дмитрий, Лев и Мария с Т. А. Ергольской) опять переехала в деревню, где образованием детей занимались немцы-гувернеры и русские семинаристы. Официальной опекуншей над детьми назначили графиню А. И. Остен-Сакен. «Тетушка эта была истинно религиозная женщина. Любимые ее занятия были чтения жития святых, беседа со странниками, юродивыми, монахами, монашенками, из которых некоторые всегда жили в нашем доме, а некоторые только посещали тетушку». Во многом религиозность графини стала следствием несчастливого супружества: ее муж, остзейский барон был душевно больным, на него находили приступы патологической ревности, и он несколько раз пытался убить свою жену. Александра Ильинична ушла от него, жила у своих родителей, потом у отца Льва Николаевича, а после его смерти опекала детей. «То религиозное чувство, которое наполняло ее душу, очевидно, было так важно для нее, было до такой степени выше всего остального, что она не могла сердиться, огорчаться чем-нибудь, не могла приписывать мирским делам ту важность, которая им обыкновенно приписывается, – вспоминал Л. Н. Толстой. – Она заботилась о нас, когда была нашей опекуншей, но все, что она делала, не поглощало ее душу, все было подчинено служению Богу, как она понимала это служение».

В 1841 году А. И. Остен-Сакен скончалась во время паломничества в Оптину пустынь. Дети переселились в Казань, к новой опекунше – сестре отца Пелагее Ильиничне Юшковой. Переездом в Казань заканчивается первый период жизни Толстого, который с большой точностью в передаче мыслей и впечатлений и лишь с небольшим изменением внешних событий описан им в «Детстве».

Дом Юшковых принадлежал к числу самых веселых в Казани. Отставной гусарский полковник В. И. Юшков был образованным, остроумным и добродушным человеком, шутником и балагуром. С женой он не ладил, и они не редко жили врозь. Пелагея Ильинична также слыла доброй женщиной. Она была очень набожна, и после кончины своего мужа в 1869 году удалилась в Оптину пустынь. Затем она жила в Тульском женском монастыре, потом переехала в Ясную Поляну, где умерла в глубокой старости. В продолжение всей своей долгой жизни она строго соблюдала обряды православной церкви; но на восьмидесятом году, перед смертью, боясь ее, не захотела причаститься.

Все члены семьи Юшковых высоко ценили комильфотность[40]40
  Comme il faut (франц.) – буквально – «как надо», «как следует»; соответствие правилам светского приличия, «хорошего тона».


[Закрыть] и внешний блеск. Два начала натуры Толстого – огромное самолюбие, жажда признания и стремление достичь чего-то настоящего, познать истину – вступили в борьбу.

Ему хотелось блистать в обществе, заслужить репутацию молодого человека comme il faut, но он был некрасив, неловок, страдал болезненной застенчивостью. Одновременно Толстой очень осуждал себя за легкомыслие, жажду блеска, стремление к светским удовольствиям. Тогда в нем начиналась внутренняя борьба за выработку строгого нравственного идеала, за самоусовершенствование, он старался вести аскетический образ жизни. Впрочем, в более зрелые годы Толстой благодарил судьбу «за то, что первую молодость провел в среде, где можно было смолоду быть молодым, не затрагивая непосильных вопросов и живя хоть и праздной, роскошной, но не злой жизнью».

Писатель так вспоминал об этом периоде своей жизни: «Мое любимое и главное подразделение людей в то время… было на людей comme il faut и на comme il ne faut pas. Второй род подразделяется еще на людей собственно не comme il faut и простой народ. Людей comme il faut я уважал и считал достойными иметь со мной равные отношения; вторых – притворялся, что презираю, но, в сущности, ненавидел их, питая к ним какое-то оскорбленное чувство личности; третьи для меня не существовали – я их презирал совершенно. Мое comme il faut состояло, первое и главное, в отличном французском языке и особенно в выговоре… Второе условие comme il faut были ногти длинные, отчищенные и чистые; третье было уменье кланяться, танцевать и разговаривать; четвертое, и очень важное, было равнодушие ко всему и постоянное выражение некоторой изящной, презрительной скуки».

В 1843 году Толстой решил поступить в Казанский университет на факультет восточных языков, чтобы сделать дипломатическую карьеру (к тому времени его старшие братья уже учились в университете на философском факультете). Он начал усиленно готовиться к поступлению, изучая арабский и турецко-татарский языки.

Весной 1844 года Лев Толстой был допущен к приемному экзамену, который провалил, получив неудовлетворительные оценки по истории (которую невзлюбил раз и навсегда), географии и латыни. Осенью состоялась переэкзаменовка, и на этот раз граф попал в университет «студентом своекоштного содержания, по разряду арабско-турецкой словесности». Исследователи, однако, отмечают, что удачу Толстого следует приписать не тому, что юноша много знал, а тому, что требования были очень невелики, в особенности для членов семей, занимающих видное общественное положение.

Занятия не вызывали у Льва интереса, значительно больше его занимали светские развлечения. Он, казалось, побывал на всех балах, вечерах и великосветских собраниях, всюду приглашаемым, всегда танцующим, но далеко не дамским угодником, какими были другие его сверстники «студенты-аристократы».

Все это, конечно, неблагоприятно повлияло на учебный процесс, и первую сессию Толстой «завалил». Исход экзаменов, однако, нисколько не изменил образа его жизни, и он продолжил развеселую светскую жизнь. В результате студент Толстой не выдержал и переходный экзамен, и ему пришлось остаться на второй год. Однако он не захотел продолжать учебу по специальности «восточные языки» и подал прошение о переводе на юридический факультет, где его студенческая карьера прошла столь же бесславно.

В январе 1847 года Лев Толстой еще раз явился на полугодичные экзамены, но часть из них даже не стал сдавать, считая их пустой формальностью. Видимо, к тому времени у него уже созрело решение оставить университет, и он подал соответствующее прошение после пасхальных каникул. Прошение было удовлетворено.

Одной из причин ухода Льва из университета был, по его собственному свидетельству, отъезд брата Николая из Казани. Вторая причина значительно более интересна: В. Вересаев считал, что она очень характерна для Толстого. Профессор гражданского права Меер задал ему подготовить сравнительный анализ двух работ по праву: «Наказа» Екатерины с «Духом законов» Монтескье. Толстой увлекся этой работой. «Она открыла мне, – вспоминает он, – новую область умственного самостоятельного труда, а университет со своими требованиями не только не содействовал такой работе, но мешал ей». Именно ощущение того, что университетское обучение мешает свободному полету мысли, привело Льва Толстого к решению о прекращении занятий.

Ряд биографов, правда, считает, что причина неуспешности университетских занятий Льва Толстого обусловлена не столько характером преподавания, сколько тем, что будущий писатель не способен был мыслить научно. Ненаучность его ума особенно ясно видна в тех требованиях, которые он предъявлял к научным исследованиям, ценя в них не точность разработки проблемы, а исключительно цель. От астронома он требовал указать путь к достижению счастья человечества, философу ставил в укор отсутствие осязаемых результатов, которых достигли точные науки, и т. д. Дж. Мейвор писал: «Толстой не был ученым, хотя и читал на многих языках и особенно часто, помимо его родного русского, по-английски, по-французски, по-итальянски и по-немецки. Он был в той или иной степени знаком с великими классиками; однако читал Толстой не систематически и со многими вопросами философии и богословия не был в совершенстве знаком. Нельзя сказать, что знал он многое и в науке».

Весной 1847-го, подав прошение об уходе из университета «по расстроенному здоровью и домашним обстоятельствам», Толстой уехал в Ясную Поляну. Планы его были обширны; 17 апреля 1847 года он записал в своем дневнике цели на ближайшие два (!) года: «1) Изучить весь курс юридических наук, нужных для окончательного экзамена в университет; 2) Изучить практическую медицину и часть теоретической; 3) Изучить языки: французский, русский, немецкий, английский, итальянский и латинский; 4) Изучить сельское хозяйство как теоретически, так и практически; 5) Изучить историю, географию и статистику; 6) Изучить математику – гимназический курс; 7) Написать диссертацию; 8) Достигнуть высшей степени совершенства в музыке и живописи; 9) Написать правила; 10) Получить некоторые познания в естественных науках; 11) Составить сочинения из всех тех предметов, которые буду изучать».

Нечего и говорить, что эти планы не осуществились, хотя вся жизнь Льва Николаевича в деревне была наполнена мечтами, благими начинаниями и искренней борьбы с самим собой в стремлении к совершенствованию. Он писал в дневнике: «Я много переменился, но все еще не достиг той степени совершенства (в занятиях), которого бы мне хотелось достигнуть. Я не исполняю того, что себе предписываю; что исполняю, то исполняю не хорошо, не изощряю памяти». С неподражаемой искренностью записывал он всякое уклонение от поставленных целей и снова начинал безуспешную борьбу с собой.

Точно так же провалилась попытка наладить хозяйствование на гуманистических основах. Его отношение к крестьянам своего поместья не было по-настоящему дружественным: в России встречались помещики, которые относились к крестьянам гораздо лучше, чем Толстой. Собственно, его порыв к хозяйственному переустройству никак не был связан с демократическими течениями второй половины 40-х годов XIX века; да он, скорее всего и не знал о них. Он мало следил за журналистикой и политической жизнью, а если какие-то внешние влияния и были, то, скорее всего, это следует связывать с работами Руссо. Ни с кем у Толстого не было стольких точек соприкосновения, как с этим ненавистником цивилизации и проповедником возврата к первобытной простоте и чистоте.

После лета в деревне, разочарованный неудачным опытом хозяйствования (эта попытка запечатлена в повести «Утро помещика», 1857), Толстой уехал сначала в Москву, затем в Петербург, решив держать кандидатские экзамены по праву в университете: «…Мне открывались две дороги. Я мог вступить в армию, чтобы принять участие в венгерском походе, и мог закончить университетские занятия, чтобы получить себе потом место чиновника. Но моя жажда знания победила мое честолюбие, и я снова принялся за занятия… В 48-м году я держал экзамен на кандидата в Петербургском университете и буквально ничего не знал и буквально начал готовиться за неделю до экзамена… Я выдержал даже два экзамена по уголовному праву, но затем все мои благие намерения совершенно рухнули».

Толстой изменил свое первоначальное намерение и решил все же «вступить юнкером в конно-гвардейский полк», но потом снова передумал: «теперь же я этот план оставляю только в том случае, ежели экзамена не выдержу, и война будет серьезная». Вероятно, он не нашел войну достаточно «серьезною», потому что на военную службу не поступил. В конце концов, «наступила весна, и прелесть деревенской жизни снова потянула в имение» – Толстой вернулся в Ясную Поляну и следующие три года жил то в Москве, то в деревне.

Религиозные настроения, доходившие до аскетизма, чередовались с кутежами, картами, поездками к цыганам. В семье его считали «самым пустяшным малым», а сделанные тогда долги ему удалось отдать лишь много лет спустя. Будучи стесненным в деньгах, он замышлял даже торговое предприятие: хотел снять почтовую станцию в Туле. К счастью, из этого ничего не вышло, и Толстой избежал, таким образом, многих бедствий, которые последовали бы, займись он столь несвойственным для него родом деятельности.

В этот период жизни Толстой особенно интересовался музыкой (он недурно играл на рояле и очень любил классических композиторов). Во время поездки в Петербург в 1848 году он где-то встретил опустившегося немца-музыканта, которого привез в свое имение. Немец совершенно спивался, и Толстой решил стать его спасителем. В Ясной Поляне они вместе музицировали: немец на скрипке, а Толстой на рояле. Много времени уходило также на кутежи, игру и охоту.

Все это время граф не вел дневник – ему было некогда. Только с половины 1850 года он снова взялся за записи и начал, конечно, с покаяния и самобичевания, выражая желание откровенно записать свои воспоминания о «беспутно проведенных 3-х годах своей жизни». Его жизнь, по собственному свидетельству писателя, была настолько зряшной и беспутной, что он готов на любое ее изменение. Так, когда один из родственников Льва Николаевича ехал в Сибирь, Толстой вскочил к нему в тарантас в чем был, и не уехал, кажется, только потому, что не надел шапки.

Этот период жизни окончился с внезапным отъездом Льва на Кавказ в 1851 году. Однажды в Ясную Поляну приехал служивший на Кавказе брат Толстого, Николай, и стал звать его с собой. Толстой долго не поддавался на уговоры брата, пока крупный проигрыш в Москве не помог принять решение. Чтобы расплатиться с долгом, надо было сократить расходы до минимума, а в Ясной Поляне это было невозможно – и весной 1851 году Толстой уехал на Кавказ, не имея никакой определенной цели.

Братья выехали из Ясной Поляны 20 апреля и пробыли недели две в Москве, потом заехали в Казань. Там Лев Николаевич встретил Зинаиду Молоствову и влюбился в нее. Но из-за своей застенчивости он так и не решился сказать о своей любви, и увез свое чувство на Кавказ.

Почти три года Толстой прожил в казачьей станице на берегу Терека, выезжая в Кизляр, Тифлис, Владикавказ и участвуя в военных действиях на добровольческих началах. Вскоре он решил поступить на военную службу, но не хватало каких-то бумаг (граф всю жизнь отличался крайним пренебрежением к документам), их пришлось добывать, а тем временем Толстой прожил около 5 месяцев в полном уединении в Пятигорске. Значительную часть времени он проводил на охоте, в обществе казака Епишки, фигурирующего в «Казаках» под именем Ерошки.

Осенью 1851 года Толстой, сдав в Тифлисе экзамен, поступил юнкером в 4-ю батарею 20-й артиллерийской бригады, стоявшей в казацкой станице Старогладове, на берегу Терека, под Кизляром.

Кавказская природа и патриархальная простота казачьей жизни, поразившая Толстого по контрасту с бытом дворянского круга, дали материал для автобиографической повести «Казаки» (1852–1863), отразились в рассказах «Набег» (1853), «Рубка леса» (1855), в поздней повести «Хаджи-Мурат» (1896–1904, опубликована в 1912). Вернувшись в Россию, он записал в дневнике, что полюбил этот «край дикий, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи: война и свобода».

В станице Толстой начал писать художественную прозу, и в 1852 году отослал в редакцию «Современника» первую часть автобиографической трилогии «Детство». Интересно, что среди многочисленных биографических фактов нет никаких данных, указывающих на то, что Толстой раньше пробовал себя в литературе. Сравнительно позднее начало творческой деятельности очень характерно для писателя: он никогда не был профессиональным литератором. Писательские интересы всегда стояли у Толстого на втором плане: он писал, когда назревала потребность высказаться. В остальное время Лев Николаевич был светским человеком, офицером, помещиком, педагогом, мировым посредником, проповедником, учителем жизни и т. д. Он никогда не принимал близко к сердцу интересы литературных партий, неохотно беседовал о литературе, предпочитая разговоры о вопросах веры, морали, общественных отношениях.

Повесть «Детство» Толстой отправил в «Современник» инкогнито (она была напечатана в 1852 под инициалами Л. Н. Т. и вместе с позднейшими повестями «Отрочество», 1852–1854, и «Юность», 1855–1857, составила автобиографическую трилогию). Дебют принес Толстому настоящее признание. Автора сразу причислили к корифеям молодой литературной школы, наряду с прославленными Тургеневым, Гончаровым, Островским.

Автор «Детства» провел на Кавказе два года, участвуя во многих стычках и подвергаясь всем опасностям боевой жизни. Он был даже представлен к Георгиевскому кресту, но из-за путаницы в документах так и не получил этот орден, чем был очень огорчен.

Когда в конце 1853 года вспыхнула Крымская война, Толстой перевелся в Дунайскую армию, получил назначение в Бухарест, но штабная жизнь вскоре наскучила ему. Он перевелся в Крымскую армию, в осажденный Севастополь, где командовал батареей 4-го бастиона, проявив редкую личную храбрость (награжден орденом св. Анны и медалями).

В Севастополе Толстой был с ноября 1854 года по конец августа 1855 года. Несмотря на все ужасы осады, Лев Николаевич написал в это время рассказ из кавказской жизни «Рубка леса» и первый из трех «Севастопольских рассказов»: «Севастополь в декабре 1854 г.», который отправил в «Современник». Рассказ произвел потрясающее впечатление картиной ужасов, выпавших на долю защитников Севастополя (его прочитал даже Александр II).

Первые произведения Толстого поразили литературных критиков смелостью психологического анализа. Некоторые идеи, появившиеся в эти годы, позволяют угадывать в молодом артиллерийском офицере позднего Толстого-проповедника: он мечтал стать основателем «новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле».

Толстому было двадцать семь лет, когда он писал эти строки. Он, можно сказать, начал и закончил свою жизнь с одним желанием – стать мессией, быть избранным для осуществления некой высшей задачи. К тому моменту в его дневнике уже была запись: «Есть во мне что-то, что заставляет меня верить, что я рожден не для того, чтобы быть таким, как все».

Толстой пользовался репутацией храброго офицера и имел все шансы сделать хорошую карьеру, но сам себе все «испортил», написав сатирическую песенку, на манер солдатских, об одном неудачном сражении. Песенка, задевавшая многих важных генералов, имела огромный успех и, конечно, повредила автору.