Текст книги "Третье яблоко Ньютона"

– Да, я понимаю.

– Я вас не пугаю. Ситуация хоть и очень серьезная, но вполне типовая. Не вы первая, не вы последняя. Она необычна только для вас, что совершенно понятно. Но для меня она стандартная. Если вы захотите, чтобы я представлял ваши интересы, мы с вами вместе будем над этой ситуацией работать, только и всего.

Мэтью знал, что на этом этапе разговора иногда клиенты начинают говорить о деньгах. Говорят, что подумают, сравнят его, Мэтью, с другими адвокатами. Это бывало не всегда, но когда случалось, раздражало Мэтью до крайности, потому что высвечивало людскую глупость. Во-первых, могли бы прикинуть до встречи, идут ли они к первому встречному или именно к Мэтью Дарси. Во-вторых, могли бы заранее узнать цены и понять, что его ставки не драконовские. Наконец, могли бы сообразить, что в уголовном преследовании дорога каждая минута, а мотаться по адвокатам, прикидывая, как бы не переплатить, – вообще идиотизм, не сумку же выбираешь, а человека, которому доверяешь судьбу. Этой женщине, судя по ее потухшим глазам, было не до шопинга, она сказала:

– Мэтью, я хочу, чтобы вы представляли мои интересы. Вас порекомендовали люди, которых я давно знаю и которым доверяю. Вы сразу откликнулись. У меня нет ни сил, ни оснований искать другого адвоката.

– О’кей. Тогда давайте сначала поговорим, как вам довести это так называемое «собеседование» до конца. Хочу, чтобы вы понимали, что оказались в ситуации, которая хуже положения обвиняемого в криминальном следствии. Вы уже ухватили суть принципа естественного права. Все внутриведомственные расследования основаны на том, что человеку излагают факт или историю, которые потенциально порочат его, и дают возможность изложить собственную версию. А вас подвергли перекрестному допросу. Это техника допроса людей, обвиняемых в преступлении. Даже при предварительном следствии считается некорректным ее применять к подозреваемым. Но обвиняемые имеют право на защиту, на присутствие адвоката, который ограждает допрашиваемого от произвола, от запугивания и запутывания, которому вас подверг сегодня Шуберт. А вас и этого права лишили. Очень интересно!

– Да, все было именно так. Я рада, что вам интересно.

«Надо же, ирония!» – подумал Мэтью, водя ручкой по блокноту и не показывая своему новому клиенту, что услышал подтекст последней реплики. Вслух же сказал:

– Вы сегодня сделали много ошибок. Волей-неволей позволили им втянуть себя в разговор по существу, но без правил, в рамках полной презумпции виновности. Это серьезная ошибка. Если бы я был рядом или если мы встретились бы вчера, многое было бы по-другому. Но теперь это уже не имеет значения. Вы сказали им, как я вас просил, что завтра вы хотели бы начать попозже?

– Да, мы начинаем в одиннадцать.

– Отлично. Значит, в восемь я вас жду. За ночь еще раз прочитаю все, что записал, утром мы все обсудим, и вы пойдете разговаривать с Шубертом спокойная и подготовленная. Устраивает?

– Конечно. Спасибо вам.

– Все будет хорошо. Вы молодец. Я вас покритиковал, чтобы вам просто была яснее логика этого следствия. Большинство людей в подобной ситуации сделали бы гораздо больше ошибок. А вы хорошо держали удар. Так что отдохните сегодня, это главное. Сил вам понадобится много, работа будет долгая, так и настраивайтесь. Причин впадать в отчаяние никаких нет, Варя, вы слышите меня? Так что, до завтра? Восемь для вас не рано?

Это Мэтью спросил из чистой вежливости, на автомате. Было видно, что если бы он предложил этой женщине пить чай в его офисе и разговаривать всю ночь, та была бы только рада. Ей было страшно. Но Мэтью видел теперь, что уже не так страшно, как в начале разговора. Ее глаза делались все более осмысленными. Вполне возможно, что она действительно smart.

– Вы кому-нибудь рассказывали об этом расследовании?

– Кроме Мартина, никому, но, конечно, мои сотрудники представляют себе, что происходит.

– А семье? У вас есть муж? Дети?

– Есть. Я им ничего пока не говорила.

– Я вас прошу, обязательно расскажите хотя бы мужу.

– Зачем его нервировать, он же мне ничем не поможет...

– Дело не в его чувствах. Шуберт ему может позвонить, застать врасплох и вынудить отвечать на какие-то вопросы. Надо, чтобы ваш муж был готов к этому и просто отказался бы с ним говорить. В отличие от вас, у него нет обязательств перед банком, и Шуберт для него никто. Что бы он ни сказал, даже самое безобидное, все будет использовано против вас. Объясните ему это.

– Хорошо.

– Ну вот, теперь наконец прощаюсь с вами до завтра. – Мэтью мило улыбнулся. Они встали, дошли до лифта. – Варя, – он протянул ей руку, – рад был познакомиться.

Варя на метро доехала до дома, побродила по квартире, собираясь с духом позвонить Ивану. Сейчас он еще живет, ничего не подозревая, а через минуту она взорвет его мир... Варя набрала вашингтонский номер, хлопнув для куражу стопку текилы. «Вань, только без паники, ладно?...» – она в третий раз в этом разговоре прожила прошедшие сутки. Иван отреагировал по-мужски, спокойно, сказав лишь «бедный Вареныш». Варя не была точно уверена, насколько он прочувствовал катастрофичность ситуации, но если даже и нет, то и к лучшему. Пусть осознает постепенно, от глупостей она его – и себя – оградила с помощью Мэтью. Остальное сейчас не так важно.

Утром она натянула первое попавшееся платье, собрала волосы в конский хвост – укладываться феном не было ни желания, ни времени, – накинула плащ и поехала на Чансери-лейн.

– Варя, доброе утро! – с утра Мэтью выглядел старше, чем накануне, и показался Варе более начальственным. Она приготовилась его слушать, хвататься за каждое его слово, как за соломинку.

Мэтью опять разглядывал своего нового клиента: Варя была пособраннее, чем накануне, но выглядела какой-то серой мышкой. Странное коричневое платье с белой блузкой под ним смотрелось как школьная форма, волосы затянуты в pony-tail, на стуле белый плащ Burberry, другой вид униформы русских. Ни стиля, ни привлекательности. Но что не полная дура, это точно.

– Я окончательно утвердился во мнении, что вам не следует больше о чем-либо говорить. В том, что заключение Шуберта будет плохое, обвинительное, уже сомневаться не приходится. Думаю, оно у него уже вчерне написано. Поскольку вы вчера уже по сути сказали, что не хотите разговаривать без конкретики, а ему страшно хочется услышать от вас еще что-то, что раскрасит его доклад новыми красками, я думаю, он может пойти на какую-то провокацию. Чтобы вас полностью деморализовать и заставить говорить все подряд. Сейчас уже девять? Позвоните-ка в свой офис, узнайте, нет ли новостей. Звоните с этого телефона, не трогайте свой мобильный.

– Ирина, как у вас дела?

– Варвара Васильевна, я как раз писала вам текст, чтобы вы позвонили. – Помощница, несмотря на свою обычную выдержку, говорила крайне нервно. – У нас ночью был обыск в офисе. Все перевернули вверх дном, забрали все компьютеры. В офисе только что пух от вспоротых подушек не летает. Все книги, папки – на полу. Я спросила у IT, в чем дело, а они мне так спокойно сказали: «У вас был обыск, мы сейчас скачаем все с ваших хард-драйвов и вернем компьютеры к обеду». Я спрашиваю их: «А в связи с чем?» – а они мне опять так спокойно: «Потому, что против вашего офиса идет расследование...» Представляете? – Ирина пыталась взять себя в руки, но слышно было, что она на пределе. Варя пересказала разговор Мэтью.

– Я так и думал. Вы и весь ваш офис были в отпуске весь август. Шуберт уже весь офис пять раз мог обыскать. Нет, надо было это еще раз сделать напоказ. Стандартная провокация. Ну, нет худа без добра. Сейчас придете и скажете Шуберту следующее... Поняли?

– Да, я все записала.

– А вечером, – он взглянул в свой календарь, – приезжайте, скажем, часов в пять.

Мэтью снова проводил ее до лифта.

Варя открыла дверь комнаты допроса. Шуберт и его подручный стояли у окна, беседуя. Щуплая девица молча сидела за своим лэптопом.

– Продолжим. Сейчас одиннадцать утра десять минут, мы продолжаем интервью с руководителем российского офиса Варварой... – сказал Шуберт в микрофон. – Мы задали вам вчера перед завершением работы ряд вопросов, которые вы записали. Мы дали вам время на обдумывание, теперь ждем ответов.

– Я проанализировала ваши вопросы, посмотрела свои записи, чтобы дать вам как можно более обстоятельные и правдивые ответы. Эти ответы у меня есть. Однако, к сожалению, утром я узнала, что в процессе вашего расследования за ночь произошла существенная эскалация. Вы произвели обыск без моего присутствия или уведомления. Вы забрали компьютеры, парализовав тем самым работу офиса, преследуя попутно и цель деморализовать, запугать моих сотрудников, которые утром пришли к столам, где были вверх дном перевернуты все документы, все папки. Я сделала вчера ряд заявлений о том, что считаю ваше «интервью» не объективным, не исходящим из презумпции невиновности, предубежденным и нацеленным на то, чтобы получить как можно больше моих высказываний, которые вы используете затем как инкриминирующие меня. События прошедшей ночи лишь утвердили меня в моем убеждении о грубых нарушениях и предвзятости вашего расследования. Исходя из этого, я хочу заявить следующее: я отрицаю какие бы то ни было нарушения внутренних Правил банка, за исключением моей ошибки, допущенной по небрежности, которая состоит в нераскрытии офшорной компании на формулярах банка. За эту ошибку я обязана и готова принести извинения как руководству банка, так и своему руководству в Москве. Вместе с тем заявляю, что в этой компании сосредоточены мои личные финансы. Более того, они раскрывались на формулярах банка все эти годы. Если бы у комплайенса имелись бы вопросы в связи с этими средствами, то у них было время обсудить это со мной. Вы их обсуждать не уполномочены. Иные нарушения внутренних Правил я, повторяю, отрицаю. Надеюсь, что эти слова останутся в стенограмме нашей «беседы». Доказать отсутствие нарушений я не могу, потому что вы не сформулировали ни одного конкретного нарушения. Это само по себе является фундаментальным и намеренным нарушением принципов любого служебного расследования. В этой связи, исходя из собственных интересов, из интересов сотрудников моего офиса и моего российского руководства, я не буду далее отвечать на ваши вопросы.

– Это не в ваших интересах, Варвара, – Шуберт пустился в ответную речь. Варя молчала и записывала за ним, что успевала. Он вновь предложил ей продолжить разговор. Его коллега задал ей какой-то простой и нейтральный вопрос. Она записала его и подняла глаза на собеседников.

– Так что, вам нечего сказать даже по такому простому вопросу?

– Почему нечего? Но я уже заявила, что больше не буду отвечать на вопросы.

Шуберт и его коллега переглянулись и вышли из комнаты. Варя и щуплая девица сидели по разные стороны стола, молча глядя друг на друга. На лице девицы вообще не было никакого выражения, она не видела в Варе человека. Варя была спокойна. Мэтью ей очень помог, она была уже не одна. Минут через десять мужчины вернулись. Сев за стол, они как ни в чем не бывало задали ей следующий вопрос. Варя его записала.

– Ну, – сказал Шуберт, – будете отвечать?

– Нет.

– Понятно, вы не можете ответить на этот вопрос. Тогда у нас к вам есть еще один вопрос, может, вы сумеете ответить хотя бы на него...

Они бились с ней еще не меньше получаса. В двенадцать они, произнеся под запись какое-то гадкое заключительное слово, попрощались с ней по очереди за руку. Варя пожелала им хорошей дороги домой.

Она вернулась в офис, там уже все было более или менее прибрано, сотрудники сидели, угрюмо уткнувшись носом в бумаги.

– Ну что, сходим все вместе на ланч? – предложила Варя...

После ланча она сказала ребятам, что ей надо ненадолго пойти по домашним делам. Решила немного прогуляться. Чудный теплый сентябрьский денек. Когда она могла позволить себе роскошь просто побродить по улицам среди дня? Спешить, ломать голову над поступившими документами сейчас незачем, надо думать, какой будет новая жизнь. В пять она вошла в угловое здание, где сидел Мэтью.

Мэтью спустился в переговорную и удивился, что его новый клиент опять неуловимо поменялся. Варя как будто даже помолодела, а ее наряд, казавшийся утром странным, теперь придавал ей вид скорее симпатичной школьницы, нежели серой мышки. Во всяком случае, от растрепанной новорусской тетки с магазинными кошелками, которой она ввалилась к нему в офис накануне, не осталось и следа. «Какие пятьдесят! – промелькнуло у него в голове. – Сорок с хвостиком, не больше». Заглядывая в свои шпаргалки и вздыхая время от времени, как школьница у доски, новый клиент рассказывала ему, как прошел остаток собеседования.

– Могу себе представить, как разозлился Шуберт. Это ему не людей, сидящих в камере, допрашивать. – засмеялся Мэтью. – Давай, Варя, начнем работать, спокойно и системно. Расскажи мне в хронологическом порядке все события твоей жизни, которые так или иначе попали в поле зрения Шуберта.

– Сейчас расскажу, подожди. После обеда Шуберт поочередно допросил всех моих сотрудников.

– Вот как? А что, против них тоже открыто расследование?

– Нет.

– Еще одно нарушение. Ну и как они?

– Нормально. Они молодцы. А что они могут ему рассказать? Разговор-то со мной был, сам знаешь, больше про мою компанию, про мои личные финансы. Шуберт про это же и расспрашивал моих ребят. Они про это ничего не знают, их это никогда не касалось. А как мы работали, Шуберта интересовало мало.

– Ладно, тут мне все ясно. А сейчас расскажи мне весь круг своих обязанностей, как у вас построена работа, какими правилами регулируются твои отношения с президентом банка, с коллегами, с Москвой. Кому ты подчиняешься там и как организовано взаимодействие...

Вопросам не было конца. Они были простые, и Варя то и дело приходила в недоумение: неужели надо объяснять такие простые вещи? Она сама никогда не пыталась осмыслить всю систему своей работы, воспринимала ее как данность. Поняла, что Мэтью хочет понять устройство банка до тонкостей, чтобы встроить в этот контекст факты, связанные с расследованием. Они проработали до позднего вечера.

– Я в воскресенье вечером полечу в Москву.

– Правильно. А как ты сегодня проинформировала руководство?

– Послала сухой факс на полстраницы.

– Правильно. А с кем будешь встречаться в Москве?..

Они проговорили еще полчаса. Мэтью сделал еще один шаг к пониманию устройства ее рабочего мирка. Потом распрощались, договорившись, что в понедельник она ему позвонит...

В Москве Варя пробыла три дня. Конечно, все восприняли происшедшее как ЧП вовсе не районного масштаба. Она решила не говорить пока с первыми лицами. Материала мало, и пусть лучше первых лиц к новой ситуации подготовят их заместители. Ей пока нечего предложить. А рассказывать, как ее допрашивал Шуберт, – для этих подробностей и деталей правильные собеседники как раз люди ее уровня. Помимо чиновников, повстречалась с двумя-тремя бизнесменами из первого эшелона, отношениями с которыми особенно дорожила. Пусть они узнают все от нее, а не от других. К ней возвращалось если не спокойствие, то, по крайней мере, понимание, что и зачем она делает. Она потихоньку привыкала к новой реальности. Разговоры с коллегами помогали ей самой формировать собственную оценку происшедшего, в котором самое гадкое было то, что это репутационный удар по правительству, и она, так или иначе, к этому, как минимум, причастна.

Варя вернулась в Лондон и на следующий день появилась у Мэтью.

– Ты хорошо выглядишь. Пришла в себя. Как прошли встречи в Москве? Рассказывай, что считаешь нужным. Мне важно знать все, потому что от позиции Москвы, от того, насколько тебя будет поддерживать твое руководство, будет зависеть во многом наша с тобой линия в отношении доклада Шуберта, когда этот доклад появится.

Они проработали опять часа два, Варя прикидывала в уме, во что ей только в этом месяце обойдется Мэтью, и скрипела зубами. Да уж, влипла. Но тут уж ничего не поделаешь.

– Так, давай наметим план на понедельник. Ты ведь сможешь прийти в понедельник? Мне лучше ближе к вечеру.

– Как скажешь, у нас после пяти только текущая работа, заседаний не бывает.

– К пяти и приходи. Сегодня попроси, чтобы тебе прислали все счета из Швейцарии. Все сама проанализируй, постарайся припомнить каждый платеж. Это твое домашнее задание на выходные, а в понедельник будем это вместе разбирать.

– А Шуберт меня ничего про это не спрашивал. Эта тема не может возникнуть в его докладе.

– Во-первых, не только может, но и обязательно возникнет. Шуберт не спрашивал, потому что не было смысла – он же не сможет перепроверить. Он сам напишет, что вы там лоббировали русские проекты, а ты собирала за это деньги на своем офшоре.

– Но это же будет клевета. Совершенно бездоказательная. Это «во-первых». А что «во-вторых»? Я тебя перебила, извини.

– А во-вторых, это нам все равно понадобится, если внутреннее расследование перерастет в уголовное.

– Что?! Как это может быть?

– Как это может быть, я не знаю. И не утверждаю, что есть серьезная вероятность такого поворота. Но ничего нельзя исключать. У Шуберта по прошлой работе самые тесные связи со следственными органами Великобритании, да и многих других стран. У руководства твоего банка – тоже. Сейчас не надо тратить время на размышления, у кого какие мотивы. Сейчас мне надо хорошо понимать фактическую сторону дела.

– Мэтью, этого не может быть! Скажи, что этого не может быть.

– Этого скорее всего не будет. Но я твой адвокат, Варя. Я обязан предвидеть самые плохие варианты. Этого нельзя полностью исключать.

– Мэтт, но ведь для полиции должны быть какие-то основания этим заниматься. А что тут есть? Непонятная жалоба, которую никто в глаза не видел, а в остальном куча грязных предположений Шуберта, под которыми не будет никакой основы. Потому что ее нет, этой основы! Никто не платил мне денег! Если даже предположить, что кто-то скажет иное, это будет всего лишь новая клевета. Ведь фактов нет и быть не может!

– Более того, не видно и мотивов. По крайней мере, у твоего банка. Зачем им нужен такой скандал? Тем не менее, как говорится, надейся на лучшее, готовься к худшему. Ты только знай, что даже это – не конец света. Мы справимся и с этим, если, не дай бог, придется.

– Мэтью, ты меня сейчас просто... Ну ладно, это все эмоции. Между тем я должна тебе еще кое-что рассказать...

– Рассказывай все, что считаешь нужным. Никогда не знаешь, что относится к делу, что нет.

– Ты знаешь... В общем, Мэтт, у меня тут есть друг...

– Друг...

– Ну да. В общем, у меня достаточно близкие отношения с одним человеком. Он из Германии, глава одного представительства... тут, в Лондоне. Он по роду работы иногда контактирует с нашим банком, мы так и познакомились... Ну, вот. Я не знаю, имеет ли это отношение к нашей с тобой работе...

Мэтью впервые за этот разговор поднял голову от своих бумаг и уже с нескрываемым интересом посмотрел на Варю. Школьница в коричневом платье смотрела ему прямо в глаза, слегка смущенно. Не глаза, а глазищи! А он только сейчас заметил...

– Я не знаю пока, имеет ли это отношение к ситуации, но я себе пометил.

– Я как раз сегодня вечером собиралась к нему. Не знаю, как лучше... Мне стоит ему рассказать про эту историю?

Мэтью снова посмотрел на нее с интересом. Интерес был только в глазах. Лицо хранило полную невозмутимость:

– Варя, тут я тебе ничего не могу посоветовать. Ты доверяешь этому человеку?

– Я уже не знаю, кому я доверяю, кому нет.

– Ты сама ответила на свой вопрос. Тогда не рассказывай.

Варя вышла из офиса Мэтью и направилась к метро. Не на свою ветку, а на Северную, которая вела в Белсайз-парк, где жил Рольф. Всю дорогу она размышляла, как ей лучше поступить.

* * *

Варя и Рольф познакомились почти три года назад. Сначала походы по музеям и театрам, прогулки по выходным. Оба были люди одинокие, по крайней мере, в Лондоне, если говорить о Варе. Рольф же был вообще холостяк. Затем начали делать воскресные вылазки по окрестностям Лондона – Блэнем Палас, Оксфорд. А потом пошло-поехало... Длинные уик-энды в деревушках Котсволда, на побережье Корнуэлла. Поездка в Шотландию на день рождения Рольфа.

Рольф возил Варю в Германию, показывал свой родной город Гамбург с его удивительной архитектурой, знакомил с друзьями. В Лондоне иногда присоединялся к ужинам с приятелями Вари из Москвы. Иван, конечно, знал, что у Вари есть какой-то поклонник из Германии, но не интересовался им, понимая, что Варя не может столько лет одна ходить в музеи и театры и сидеть одна дома все уик-энды. Иногда Рольф говорил о любви, но Варе казалось, что это лишь дань условности, считается, что женщина всегда ждет от мужчины таких слов. Про себя она могла сказать, пожалуй, лишь то, что она к Рольфу очень хорошо относится. Это только на первый взгляд кажется обыденным, не романтичным, а, если вдуматься, это так много...

Рольф снимал в Лондоне полдома с террасой, рядом с громадным лондонским лесопарком. Варя любила бывать там в выходные, это было почти как на даче, они с Рольфом так и называли его дом – Datscha. На Datsch’е по субботам Варя готовила, потому что рестораны за неделю надоедали. Варина семья в Америке Рольфа особо не интересовала, ему было вполне достаточно, что в Лондоне она рядом. Когда один уезжал куда-то, другой не расстраивался и не тосковал.

Рольф помогал ей учить немецкий, восполнял пробелы в ее понимании политики. Она открывала ему глаза на английскую литературу, с которой тот не был знаком. Они вместе читали немецкие газеты и английские романы. Варя привозила русские фильмы из Москвы и, не считая это тяжкой работой, синхронно переводила ему «Покровские ворота», «Рабу любви», «Иронию судьбы». Рольф смеялся над коммунальным очагом у Покровских ворот, над фразой «Да я за гараж Родину продал...». Из последней поездки в Москву она обещала ему привезти роман «Околоноля» – он откуда-то даже и про это слышал. Но в этой поездке ей было не до книжных лавок.

Рольф был, как сказали бы русские, «правильным и педантичным человеком». Он тщательно заполнял налоговые декларации, сверяя по телефону каждую цифру с налоговой инспекцией Гамбурга. Не мог допустить никакой неточности, не говоря уже о нечестности. Прямой, честный, верный. Варя иногда называла его «моя собака», в нем и правда были надежность, преданность, но и страшное упрямство, готовность внезапно начать лаять. Иногда от голода. Иногда просто чтобы показать, кто на самом деле хозяин. Иногда просто чтобы огрызнуться и лязгнуть зубами. Как истинная собака, он также любил, чтобы его гладили по голове, чесали за ушами, вкусно кормили. Умел и умильно повилять хвостом, когда шкодил. В каком-то смысле Рольф был непознаваем. Мог с удовольствием часами рассказывать о своей жизни, а то вдруг от простого вопроса уходил легко и с улыбочкой: «А зачем тебе это знать?» Например, когда она спрашивала о женщинах в его жизни. В их отношениях не было надрыва, может быть, не было и особого полета, но не было и игры. Эта спокойная, чуть ироничная привязанность друг к другу делалась с каждым месяцем все глубже.

Стоит ли ему все рассказывать? Как объяснить «Собаке», что этот треклятый офшор с его мизерными цифрами она по русскому «а че такого?» как-то упустила записать в их внутреннюю, банковскую «декларацию»? Рольф не сможет этого понять.

«Собака» радостно встречал ее у метро – они не виделись с тех пор, как она уехала в Москву, – вилял хвостом, не от вины, от радости, что видит свою хозяйку. Они пошли ужинать в их обычный ресторан за углом, который называли «наша дачная кантина». Рольф радостно рассказывал ей о своей неделе, о событиях на работе, спрашивал ее про поездку в Москву, а она думала, что ей предстоит прожить снова в очередной раз все ужасы последней недели и разрушить безмятежность мира еще одного близкого человека...

– У меня неприятности, «Собака», – сказала она с виноватой улыбкой.

– Что случилось?

– Давай будем считать, что я тебе доложилась. Чтобы ты потом не кричал на меня: «Почему ты мне сразу не сказала?!» Но мне сегодня неохота про это говорить, ладно? Я так устала в Москве. Давай просто сегодня отдохнем, сегодня пятница, надо только радоваться началу уик-энда. А поговорим про все завтра.

– Ох, ты и шельмочка. Как хочешь. Наверное, не трагично, судя по лицу.

– Конечно, не трагично, все живы, мы с тобой винцо попиваем, утром гулять пойдем. Но поговорить, конечно, надо.

– Хорошо, Madchen, завтра расскажешь. Это твое естественное право, рассказать мне, когда ты будешь к этому готова. Пошли? Предлагаю кофе пить дома, на террасе, с сигареткой. Смотри, как темно и сколько звезд. Ты на небо-то хоть иногда смотришь? Идешь, вечно глядя себе под ноги.

– А ты бы сам походил в туфлях на каблуках, тогда бы не задавал глупых вопросов...

– Завтра выходной, пойдем в лес гулять. Тебе хорошо на даче, Madchen?

– Мне хорошо с тобой, «Собака». Punkt.