Текст книги "Россия и становление сербской государственности. 1812–1856"

Если в России победа была воспринята как логическое продолжение союзного договора, то в Англии и Франции «Наваринский погром» был встречен как «неуместное» событие. Английский король высказал сожаления «о сражении, происходившем с морскою силою древнего союзника»[133]133
  СОиСА. СПб., 1829. Т. 3. № 15. C. 59.


[Закрыть]. Более того, подписывая документ о награждении Кодрингтона орденом Бани, Георг IV якобы сказал: «Я посылаю ему ленту, хотя он заслуживает веревки»[134]134
  Цит. по: Шпаро О. Б. Освобождение Греции и Россия (1821–1829). М., 1965. С. 244.


[Закрыть]. Убедившись в том, что и после Наварина Порта продолжала занимать непримиримую позицию по греческому вопросу, посланники союзных держав отбыли из Константинополя. Английский и французский представители при этом заверили османское правительство, что их отъезд не означает объявления войны. Таким образом, неизбежность столкновения между Россией и Турцией становилась очевидной. Порта открыто признала, что Аккерманская конвенция послужила лишь отсрочкой надвигающейся войны и ее условия не предназначались для исполнения. «Хотя нелепые предложения, сделанные Россией в Аккермане, – говорилось в «Прокламации Порты Оттоманской», – касательно сербов, по существу своему не могли быть приняты, Блистательная Порта согласилась однако ж на оные против воли, соображаясь с тогдашним своим положением»[135]135
  ВЖ. СПб., 1828. № 4. С. 164.


[Закрыть]. Россия в очередной раз оказалась на грани войны с Турцией.

В первой половине 20-х гг. XIX в. российское правительство вместе с руководством европейских держав видело свою основную задачу в подавлении широко развернувшихся революционных движений. Национально-освободительная борьба греческого народа, встав в один ряд с современными ей буржуазными революциями, вызвала резко отрицательную реакцию последователей Священного союза. Позиция российского правительства тем не менее не могла полностью отвечать требованиям других союзнических держав в силу ее политических интересов на Балканах и обязательств по конфессиональному покровительству православным грекам. В период от начала Восточного кризиса 1821 г. до кануна русско-турецкой войны 1828 г. позиция российского правительства претерпела определенные изменения, в результате чего оно решилось открыто признать собственные политические интересы в Балканском регионе и по-новому оценить союзнические отношения в целом. Во многом этому способствовала политика Великобритании, которая быстро прошла путь от осуждения греческого восстания до признания греков воюющей стороной. Это означало, что Англия, перехватив инициативу у России, становилась поборницей мира в европейской Турции и первой выступила в защиту прав греков на независимость. Путы Священного союза лишь ограничивали свободу действий России, которая теряла преимущества своего положения как державы – покровительницы балканских народов. Принятие решения об открытии военных действий свидетельствовало о выработке новой позиции российского правительства. Начинался следующий этап в развитии Восточного кризиса.

4. Сербия и Русско-турецкая война 1828–1829 гг. Адрианопольский договор 1829 г.

В апреле 1828 г. российским правительством был принят «Манифест о войне с Турцией, в котором Порта обвинялась в невыполнении Аккерманской конвенции[136]136
  Мартенс Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами. СПб., 1878. Т. XI. С. 378.


[Закрыть]. Одновременно европейским правительствам была направлена «Декларация», в которой говорилось, что в результате предстоящей войны Россия ожидает от Порты исполнения «трактатов нарушенных» и «обеспечения свободного плавания в Босфоре всем народам Европы». Еще до вступления в военный конфликт Россия заявила об отказе от каких-либо территориальных претензий к Турции. Эти заверения призваны были успокоить европейские державы насчет послевоенного положения в этой стране и продемонстрировать отсутствие планов по разрушению Османской империи, чего прежде всего опасались в Европе.

Хотя союзные державы достаточно спокойно отнеслись к вступлению русских войск на территорию Княжеств, перспектива роста «морального» влияния России на Балканах, даже при отсутствии территориальных приобретений, не могла их не беспокоить. Российское правительство, со своей стороны, не было уверено в сохранении дружественных отношений с союзниками в ходе предстоящей войны. Подробно исследовавший ход военных действий в 1828–1829 гг. Н. Епанчин так характеризует международную обстановку того времени: «Перед самым началом войны нам было ясно, что никто нас не поддержит, что, быть может, состоится против нас коалиция и что весьма вероятно встретить в море – англичан, а на Дунае – австрийцев»[137]137
  Епанчин Н. Очерк похода 1829 г. в Европейской Турции. СПб., 1905. Ч. 1. С. 63.


[Закрыть].

Принимая во внимание, что военные действия будут вестись на территории, населенной подвластными Турции славянскими народами, российское правительство разработало инструкции, исключавшие возможность вооруженных выступлений местного населения против османских властей. Несмотря на то что в Главном штабе появлялись проекты привлечения славянских народов, и в частности сербов, к военным действиям, правительство взяло курс на полное отмежевание от народных движений балканских славян[138]138
  ГАРФ. Ф. 109. Оп. 4. Д. 3. Л. 5 об. Рассуждения о возможности войны с Турцией. 1827.


[Закрыть]. Еще в ноябре 1827 г. К. В. Нессельроде, обращаясь к Милошу Обреновичу с сообщением об исходе Наваринского сражения, предупреждал о возможности начала русско-турецкой войны[139]139
  АВПРИ. Ф. Главный архив. 1–9. 1825–1831. Д. 3. Л. 106–108. К. В. Нессельроде Милошу Обреновичу. 8 ноября 1827 г.


[Закрыть]. Вице-канцлер доводил до сведения князя пожелания российского руководства: в Сербии должны были сохраняться порядок и спокойствие, никакое антиосманское выступление не будет поддержано Россией.

Главнокомандующий армией П. Х. Витгенштейн перед началом военных действий получил предписание императора, запрещающее «формирование волонтерских войск»[140]140
  Конобеев В. Д. Национально-освободительное движение в Болгарии в 1828–1830 гг. // УЗ ИнСлав. М., 1960. Т. ХХ. С. 232.


[Закрыть]. В штабе 2-й армии было составлено «Воззвание к народу сербскому», в котором говорилось: «Верховный вождь, духовенство, воеводы, князья и народ сербский! Пребудьте по-прежнему верными блюстителями ваших прав, ваших обязанностей. Не увлекаясь к нападениям бесполезным, обуздайте все порывы частного мщения и уповайте твердо на покровительство государя императора»[141]141
  АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 10529. Л. 3–4. Воззвание к народу сербскому. 1828 г.


[Закрыть]. В случае нападения турок на Сербию ей была обещана защита силой отряда или корпуса из Малой Валахии. Нет никаких сведений о распространении этого воззвания в Сербии; по всей видимости, его должны были пустить в ход лишь в случае реальной угрозы восстания сербов или их массового присоединения к подразделениям русской армии[142]142
  О неприменении воззвания говорит и помета на документе: «non avenu».


[Закрыть].

Правящие круги России не могли приветствовать ни участия сербов в военных действиях на стороне России, ни развертывания самостоятельного антиосманского движения в Сербии, опасаясь прежде всего реакции европейских правительств. Как и в случае с греческой революцией, российское правительство боялось нареканий в том, что оно поддерживает революционное движение, каковым могло предстать национально-освободительное движение сербов. Кроме того, помощь «бунтовщикам» могла бы существенно осложнить последующее русско-турецкое урегулирование. К тому же участие сербов в войне неминуемо привело бы к расширению их требований к Порте, что обострило бы противоречия России не только с Османской империей, но и с Австрией. Стремление устранить любой повод, который мог бы повлечь вмешательство Австрии и оккупацию ее войсками сербских территорий, безусловно, превалировало в расчетах российского МИД. Русско-австрийский конфликт казался неминуемым в случае восстания в Сербии[143]143
  Киняпина Н. С. Русско-австрийские противоречия накануне и во время русско-турецкой войны 1828–1829 годов // УЗ МГУ. Труды кафедры истории СССР. М., 1952. Вып. 156. С. 206.


[Закрыть]. Сербский историк В. Стоянчевич не без основания полагает, что запрет России вступать сербам в войну явился одним из важнейших вкладов русской политики в дело освобождения Сербии, ибо этим было предотвращено австрийское вмешательство[144]144
  Стоjанчевић В. Милош Обреновић и његово доба. Београд, 1966. С. 375–376.


[Закрыть].

Имея достаточно веские причины для отказа от привлечения сербов к военным действиям, российское руководство тем не менее не сумело выработать достаточно твердой позиции по этому вопросу. Соблазн получить военную помощь от местного населения был велик, к тому же было неизвестно, как сложатся обстоятельства. Поэтому Нессельроде, направляя Милошу письмо о несвоевременности сербской военной поддержки в настоящий момент, выражал надежду на то, что Милош не оставит приготовлений «к начатию решительных предприятий, коль скоро они сделаются необходимыми»[145]145
  РГВИА. Ф. ВУА. Д. 4476. Л. 199. К. В. Нессельроде Милошу Обреновичу. 2 октября 1828 г.


[Закрыть]. В другом письме вице-канцлер выражал свои намерения более определенно: «На случай же, если по обстоятельствам нынешней войны наступит для взаимной пользы надобность в каком-либо решительном содействии сербского народа, то в сем случае я не замедлю подробно вас уведомить о намерениях государя императора, а также и о времени, в которое нужно будет приступить к таковому содействию»[146]146
  АВПРИ. Ф. Главный архив 1–9. 1825–1831. Д. 3. Л. 162 об. К. В. Нессельроде Милошу Обреновичу. 28 мая 1828 г.


[Закрыть].

Сам Милош не был заинтересован в развертывании военных действий на территории Сербии. Его положение было крайне щекотливым: с одной стороны, он стремился не потерять доверия османских властей, с другой – создать в глазах российского правительства иллюзию готовности вступить в военный конфликт на стороне державы-покровительницы. Таким образом, в военной помощи сербской стороны не были заинтересованы ни турки, ни русские, ни сами сербы.

Позиция Порты также была однозначна. Белградский паша потребовал от Милоша подписку в том, что сербы останутся «в совершенном повиновении и покорности к Порте» при любых неблагоприятных для Османской империи обстоятельствах[147]147
  АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2670. Л. 1 об. Милош Обренович А. И. Рибопьеру 2 января 1828 г.


[Закрыть]. Только в этом случае султанское правительство обещало исполнить после войны все обязательства перед сербами. Сами сербы, воспользовавшись сложившейся обстановкой, не преминули начать своеобразный торг с турками, требуя от них гарантий исполнения своих условий. Они соглашались «сохранить в земле мир, тишину и спокойствие» лишь по получении таких гарантий в виде турецкого документа.

Если сербская верхушка во главе с Милошем просчитывала наиболее выгодные политические ходы в начавшейся войне, то народные массы были готовы присоединиться к российской армии. Сразу после разрыва русско-турецких дипломатических отношений в Росиии стало известно о формирующихся в Сербии волонтерских отрядах[148]148
  РГА ВМФ. Ф. 3. Оп. 1. Д. 7. Л. 9. А. С. Грейгу из Одессы. 7 декабря 1827 г.


[Закрыть]. Вскоре после занятия русской армией Бессарабии оттуда пришли известия, что сербское население края и самой Сербии пойдет против турок «поголовно»[149]149
  ГАРФ. Ф. 109. Оп. 4. Д. 7. Донесение о настроении в армии. 11 мая 1828 г.


[Закрыть]. «Все в Сербии готово к восстанию, но… наставления, данные Россиею Милошу, заставляют его удерживать в послушании» соотечественников, писал начальник отдельного отряда войск в Малой Валахии генерал-лейтенант Ф. К. Гейсмар генералу от инфантерии А. Ф. Ланжерону[150]150
  РГВИА. Ф. ВУА. Д. 4476. Л. 183. Рапорт Ф. К. Гейсмара А. Ф. Ланжерону. Октябрь 1828 г.


[Закрыть]. В мае 1828 г. в крепость Бендеры прибыли участники Русско-турецкой войны 1806–1812 гг Отряд насчитывал до 500 человек, в том числе и сербов. Он предлагал свои услуги в качестве разведывательного подразделения русской армии[151]151
  Конобеев В. Д. Национально-освободительное движение в Болгарии… С. 235–236.


[Закрыть].

Несмотря на запрет принимать участие в военных действиях, в Малой Валахии формировались и успешно действовали многочисленные волонтерские отряды из сербов, греков, молдаван, валахов и болгар[152]152
  Гросул В. Я. Реформы в Дунайских княжествах и Россия. М., 1966. С. 174–178; Конобеев В. Д. Национально-освободительное движение в Болгарии… С. 235–236.


[Закрыть]. Один из таких отрядов, состоявший преимущественно из сербов под командованием Милко Петровича, был готов присоединиться к русской действующей армии. Наибольшая заслуга в том, что поначалу Милко получил отказ от русского руководства, принадлежала Милошу Обреновичу. Оберегая свой авторитет верховного князя, Милош видел в Петровиче, как и в любом другом военном лидере, реального соперника в борьбе за власть. К тому же среди волонтеров находились сербские эмигранты из Бессарабии, презрительно называвшие Милоша турецким «пандуром»[153]153
  Ђетковић J. Карађорђе и Милош. 1804–1830. Београд, 1960. С. 305.


[Закрыть]. Милош обращался к русскому командованию с просьбой не брать на службу сербов-эмигрантов; свое первоначальное решение не присоединять отряд к русской армии Гейсмар рассматривал как уступку личной просьбе сербского князя[154]154
  АВПРИ. Ф. Главный архив 1–9. 1825–1830. Д. 3. Л. 319–323. Милош Обренович М. Герману. 23 ноября 1828 г.; РГВИА. Ф. ВУА. Д. 4476. Л. 203. Ф. К. Гейсмар Милошу Обреновичу. 28 ноября 1828 г.


[Закрыть]. На свой страх и риск Милко Петрович все же выступил против турок и успешно действовал в начале военной кампании. За усердную службу генерал Ланжерон просил начальника Главного штаба И. И. Дибича о назначении всем волонтерам жалованья и сообщал о расселении их на «квартиры с продовольствием»[155]155
  РГВИА. Д. 4723. Л. 2. А. Ф. Ланжерон И. И. Дибичу. 15 ноября 1828 г.


[Закрыть].

Присутствие в армии сербского отряда вызвало оживленную переписку между начальником Главного штаба И. И. Дибичем и МИД России. Военные сводки, стекавшиеся в Главный штаб, свидетельствовали о храбрости воевавших сербов, однако вопрос о возможности совместных действий все еще оставался открытым. Военные имели на отряд Милко Петровича свои виды: в начале 1829 г. командующий 2-й армией предложил назначить Милко жалованье капитана, но вынужден был подчиниться приказу распустить отряд[156]156
  РГВИА. Д. 4723. Л. 24. И. И. Дибич Л. О. Роту. 4 марта 1829 г.


[Закрыть]. Эта была лишь одна из многочисленных трансформаций формирования Петровича – в дальнейшем оно использовалось в качестве в сельской полиции. Уже в мае – июне Милко получил приказ перевести отряд на службу в Крайову «для употребления там на службу в отряде, состоящем под начальством генерал-адъютанта барона Гейсмара»[157]157
  Там же. Ф. 14057. Оп. 16/183. Св. 801. Д. 102. Л. 2.


[Закрыть].

Генерал-лейтенант Федор Клементьевич Гейсмар командовал войсками в Малой Валахии. Ему, безусловно, была известна позиция русского правительства относительно привлечения местного населения к военным действиям. Однако то, что для политических деятелей Петербурга являлось теоретическими построениями, для армейского генерала Гейсмара было реальными военными буднями, привносившими свои коррективы в министерские инструкции. Следует отметить тот факт, что предыдущий военный опыт Гейсмара был связан с формированием партизанского движения. Во время Отечественной войны 1812 г. он возглавил партизанские действия в Саксонии[158]158
  Гейсмар В. Барон Федор Клементьевич Гейсмар. Биографический очерк. 1783–1848 // РС. 1881. Т. 32. № 12.


[Закрыть]. Конечно, он, как командующий войсками, не мог игнорироватть приказы Главного штаба, но иной раз был вынужден действовать по обстановке, сообразуясь с интересами момента. При этом Гейсмар аккуратно сообщал командованию обо всех предпринятых инициативах. За проявленную самостоятельность Гейс мар удостоился характеристики «плохого подчиненного»[159]159
  Так охарактеризовал Гейсмара И. И. Дибич в докладе Николаю I. См.: Епанчин Н. Очерк похода 1829 г. в Европейской Турции. Ч. III. С. 302.


[Закрыть]. Тем не менее документальные свидетельства позволяют характеризовать его как самостоятельного и предприимчивого командира, строящего свои инициативы на тщательном анализе обстановки. Данные о ней Гейсмар регулярно получал от сербского князя.

Между Гейсмаром и Милошем Обреновичем завязалась оживленная переписка. Следует отметить, что это были не первые контакты генерала с представителями сербского народа. Еще в период Русско-турецкой войны 1806–1812 гг. Гейсмар хлопотал перед великим визирем о предоставлении Сербии более выгодных условий мира и посещал с особой миссией сербского вождя Карагеоргия[160]160
  Кудрявцева Е. П. Русский боевой генерал Фридрих Гейсмар // Югославянская история в новое и новейшее время. М., 2002. С. 53.


[Закрыть]. Теперь же Милош Обренович сообщал русскому генералу сведения о передвижении турецких войск, намерениях шкодринского паши и настроениях в Сербии. Будучи хорошо информированным о положении в этом крае, Гейсмар неоднократно предлагал высшему начальству привлечь сербов к военным действиям и частично занять сербскую территорию русскими войсками. Примечательно, что именно под его командованием, несмотря на высочайший запрет, продолжал действовать отряд Милко Петровича, а также группа болгарских добровольцев. Гейсмар использовал помощь местных войск, не квалифицируя ее как действия «волонтеров». Подобная гибкая тактика позволяла успешно сочетать неуклонное следование инструкциям с требованиями военной обстановки.

Неудачные действия русской армии в 1828 г., потери, понесенные от голода и болезней, заставили верховное командование пересмотреть вопрос о возможности привлечения местного населения в действующую армию. В Молдавии и Валахии приступили к формированию пандурских батальонов, задачей которых являлась охрана края и борьба с турецкими лазутчиками[161]161
  Гросул В. Я. Реформы в Дунайских княжествах и Россия. (20–30-е годы XIX в.). М., 1966. С. 174.


[Закрыть]. Одновременно рассматривалась возможность участия в войне сербов. Николай I распорядился о подготовке для них необходимого количества оружия, снарядов и артиллерии[162]162
  РГВИА. Ф. ВУА. Д. 4723. Л. 6 об. Рапорт И. И. Дибича П. Д. Киселеву 25 января 1829 г.


[Закрыть]. Сербам планировалось отправить 10 тысяч ружей «с надлежащим к ним числом патронов», одну полевую роту из легких орудий, а для обучения военному делу послать «одного или двух хороших офицеров нашей артиллерии и небольшое число фейерверкеров и канониров». Более того, в феврале 1829 г. Дибич получил разрешение императора «действовать по усмотрению» в случае, «если по обстоятельствам крайним восстание сербов сделается необходимым»[163]163
  РГВИА. Ф. ВУА. Д. 4723. Л. 38 об. Секретное донесение И. И. Дибичу. 16 февраля 1829 г.


[Закрыть].

Конечно, предполагаемые военные поставки были весьма умеренны, но в данном случае важно само решение привлечь сербов к войне с турками. В секретном донесении на имя Нессельроде генерал А. Ф. Ланжерон вслед за Гейсмаром решительно выступал за привлечение сербов к военным действиям, ссылаясь на опыт отряда Орурка во время Первого сербского восстания[164]164
  АВПРИ. Ф. Главный архив 1–9. 1825–1831. Д. 3. Л. 326–327 об. А. Ф. Ланжерон К. В. Нессельроде. 3 января 1829 г.


[Закрыть]. Еще осенью 1828 г. Гейсмар выступил с предложением оказать помощь сербам. Получив известие о том, что в Петербурге склоняются к его поддержке, он просил «свежего войска» и ждал лишь разрешения перейти Дунай «для содействия сербам при первом известии об их восстании»[165]165
  РГВИА. Ф. ВУА. Д. 4476. Л. 183. Ф. К. Гейсмар А. Ф. Ланжерону. Октябрь 1828 г.


[Закрыть]. Известный русский исследователь Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Н. Епанчин склонен был видеть в стремлении Гейсмара за Дунай лишь «желание… вырваться из-под начальства Киселева и сорвать дешевые лавры»[166]166
  Епанчин Н. Очерк похода 1829 г. в Европейской Турции. Ч. III. С. 303.


[Закрыть]. Однако похоже, что просербские инициативы Гейсмара нельзя объяснить лишь его честолюбивым стремлением к популярности в армии и конфликтом с начальством. Командующий войсками в Малой Валахии прежде всего пытался найти оптимальный вариант действий с учетом местных условий. Казалось, что осенью 1828 г. большую перспективу получили предложения Гейсмара по образованию партизанских отрядов из сербов, болгар, валахов и молдаван. Однако окончательной санкции на создание таких отрядов Гейсмар так и не добился.

19 ноября 1828 г. Николай I собрал специальный комитет для выработки плана дальнейших военных действий[167]167
  Фадеев А. В. Россия и Восточный кризис 20-х годов XIX века. М., 1958. С. 291.


[Закрыть]. Император был обеспокоен неудачами предшествующей кампании, затяжным ходом войны, ее непопулярностью в широких общественных кругах России, падением престижа командования армией. На посту главнокомандующего И. И. Дибич сменил П. Х. Витгенштейна. Намечая дальнейший ход военных действий, комитет обсуждал и вопрос о целесообразности привлечения сербов к войне и содействия их возможному восстанию. Многие царские сановники поддерживали мысль о совместных русско-сербских выступлениях – к этому их склоняли не только военные неудачи, но и опыт предыдущей русско-турецкой войны, а также побуждения армейского командования. Тем не менее комитет, в итоге тщательного анализа международной обстановки, отверг план привлечения сербов: «В политическом отношении участие сербов затронет слишком близко интересы венского кабинета».

С назначением Дибича в Главном штабе началась подготовка планов новой военной кампании. Тщательно прорабатывались все варианты действий, рассматривались предлагаемые проекты. Внимание руковод ства привлек «Проект образовния пандуров», составленный Гейсмаром. Он предлагал конкретный план по устройству шести батальонов добровольцев с распределением жалованья от командиров до рядовых[168]168
  РГВИА. Ф. ВУА. Д. 4731. Л. 15. Проект образования пандуров.


[Закрыть]. План предполагал причисление пандуров к отряду, охранявшему Малую Валахию. «Проект» вызвал одобрение Николая I, и в январе 1829 г. по следовало высочайшее распоряжение: «Государь император соизволяет на сформирование при отряде генерал-адъютанта Гейсмара ополчения из некоторого числа пандуров… с тем только… что главная роль учреждения пандуров не есть содействие в наступательных наших действиях за Дунаем, но одно лишь способствование охранению края, самой Валахии». Таким образом, отвергая вовлечение Сербии в военные действия, принималось компромиссное решение по формированию добровольческих отрядов с оговоркой об их неучастии в «наступательных действиях» регулярной русской армии.

Гейсмар получил приказ приступить к формированию отряда, руководствуясь своим же «Проектом». Уже в феврале в крае насчитывалось 400 человек пандуров, шел набор отряда еще в 200 человек. Здесь же находился Милко Петрович со своими 156 сербами: «Малая часть сих сербов перешла вместе с князем Милко из Сербии, большее же число присоединилось к нему в Малой Валахии из числа сербов, в разное время здесь поселившихся»[169]169
  РГВИА. Ф. 14057. Оп. 16/183. Св. 868. Д. 13. Л. 61 об. Ф. К. Гейсмар П. Д. Киселеву. 12 февраля 1829 г.


[Закрыть]. Планы командования, долгое время сопротивлявшегося самой идее создания волонтерских отрядов, простирались даже шире предложений Гейсмара. Дибич докладывал товарищу начальника Главного штаба генерал-адъютанту А. И. Чернышеву о том, что вновь составленный отряд должен насчитывать 2640 человек пеших и 264 конных добровольца, причем «продовольствие предписано производить наравне с армейскими нижними чинами, а фураж для лошадей на основании казачьх полков»[170]170
  РГВИА. Ф. ВУА. Д. 4723. Л. 13 об. И. И. Дибич А. И. Чернышеву. 20 февраля 1829 г.


[Закрыть]. Отдавались приказы о снабжении пандуров ружьями и патронами.

Обстоятельства не раз заставляли командование сожалеть об отказе от вооруженной поддержки сербов. Так, в феврале 1829 г. стало известно, что Австрия будет снабжать турецкие крепости, расположенные по Дунаю и Саве, продовольствием, доставку которого Порта возложила на сербов. В своем рапорте начальнику штаба 2-й армии П. Д. Киселеву Гейсмар сообщал, что этого можно было бы избежать, «когда бы вошло в виды правительства позволить сербам принять участие в войне против турок»[171]171
  РГВИА. Ф. 14057. Оп. 16/183. Св. 868. Д. 13. Л. 16. Ф. К. Гейсмар П. Д. Киселеву. 6 февраля 1829 г.


[Закрыть]. Агентурные сведения свидетельствовали о том, что сербский народ оставался «всегда приверженным к России» и его можно было бы «направить… к цели нашего правительства»[172]172
  Архив Петербургского отделения Института российской истории РА Н. Ф. 36. Оп. 1. Д. 255. Л. 9. И. П. Липранди «Краткое обозрение…».


[Закрыть]. «В Сербии народ гласно молится за успех русского оружия», – говорилось в секретном донесении, содержавшем анализ внутриполитического состояния Османской империи. Священнослужители поддерживали в народе веру в победу, готовность «защищать обиталища свои» при условии, «ежели жители забалканских провинций снабжены будут оружием и подкреплены хотя частично российскими войсками»[173]173
  РГВИА. Ф. ВУА. Д. 4723. Л. 40. Турция в войне; Там же. Д. 4722 (2). Л. 103.


[Закрыть].

Иной была точка зрения сербского руководства. Несмотря на выражение полной поддержки действиям русской армии, Милош Обренович тем не менее совсем не хотел открытого присоединения к ней вооруженных соплеменников и их выступления против Турции. Недаром он занял непримиримую позицию по отношению к движению Милко Петровича, в котором видел личного соперника. Когда русское командование официально запросило Милоша о возможности практической помощи сербских войск русским подразделениям, его ответ содержал описание столь бедственного положения дел с оружием, что понять его можно было только как отказ. Российское правительство интересовалось возможностью формирования в Сербии 20-тысячного корпуса для совместных действий в Румелии, а также вооруженных отрядов для охраны сербских границ и крепостей. Это не был еще конкретный план по привлечению сербов, но лишь «прикидка» на случай неблагоприятного развития событий. Но уже на этом этапе российское правительство столкнулось с явным нежеланием сербского руководства вмешиваться в русско-турецкий конфликт. «Я себе вменю за честь и величайшее счастье, ежели в состоянии буду оказать какую-нибудь полезную услугу милостивейшему нашему покровителю», – уверял Милош, но тут же добавлял, что Сербия не в состоянии выставить нужное войско и снабдить его оружием. Он сообщал, что если обеспечить безопасность своих границ от войск боснийского и шкодринского пашей и укрепить крепости, то непосредст венно для помощи русской армии осталось бы не более 10 тысяч человек. Ни деятельность сербских осведомителей в пользу русской разведки, ни пожертвование 10 тысяч дукатов на русских раненых не могли скрыть фактического нежелания сербского князя присоединиться к военным действиям. Политика лавирования и соглашательства оставалась средством сохранения достигнутых, пока немногочисленных, уступок Порты в надежде получить большее в будущем. Турецкое господство в Сербии еще не было преодолено, русско-турецкая война еще не завершилась, и неизвестно было, какие результаты она принесет для Сербии, даже в случае желанной победы России. Все эти расчеты не мешали Милошу искренне радоваться военным успехам русской армии и с надеждой ожидать победоносного для России окончания войны.

Несмотря на то что сербская армия не принимала участия в военных действиях, сербы-добровольцы сражались в составе многочисленных волонтерских отрядов. Особое задание выполнял отряд под командованием офицера Генерального штаба И. П. Липранди. Липранди находился в придунайских областях с 1821 по 1831 г. в качестве шефа тайной русской заграничной полиции[174]174
  Богишич В. Разбор сочинения Н. А. Попова «Россия и Сербия». СПб., 1872. С. 8.


[Закрыть]. Он исполнял поручения разведывательного характера для военного ведомства и имел доступ ко многим секретным архивам и документам; к нему тянулись нити от всех тайных агентов в европейской Турции. Хорошо зная Балканы и много путешествуя, Липранди собрал богатый и разнообразный материал по истории, языкознанию, этнографии народов, населявших этот регион Османской империи. В Сербии Липранди никогда не был, но поддерживал связи с сербскими политическими деятелями, а также с Вуком Караджичем, от которого узнавал интересующие его сведения об истории и современном положении края[175]175
  Достян И. С. Русская общественная мысль и балканские народы. От Радищева до декабристов. М., 1980. С. 205.


[Закрыть].

В январе 1829 г. Липранди подготовил «Записку о необходимости составить партизанский корпус на правом берегу Дуная». Его идея была признана русским командованием «чрезвычайно полезною». Дибич писал Липранди: «Прочитав записку вашу о составлении отряда партизанов, я нахожу, что цель оных, изъясняемая вами, может принести армии большую пользу и в особенности, если при них находиться будет отряд из волонтеров, знающих язык, край и самый образ войны турецкой, по сему поручаю вашему высокоблагородию приступить к образованию сих легких войск… и если возможно, чтобы они были в полной готовности к 15 мая»[176]176
  РГВИА. Ф. 14057. Оп. 16/138. Св. 868. Д. 14. Л. 22. И. И. Дибич И. П. Липранди. 20 марта 1829 г.


[Закрыть].

Итак, то, чего так долго добивался Гейсмар, было одобрено и санкционировано к исполнению. Реализация планов, появившихся в начале 1829 г., была подготовлена предшествующей деятельностью Гейсмара, его предложениями по использованию местных добровольцев, его донесениями, содержавшими как общие соображения о целесообразности создания партизанских отрядов, так и конкретные предложения по их устройству. Но если эти планы оказались «не ко времени», то аналогичный проект Липранди, появившийся в тот момент, когда сама военная обстановка требовала образования подобных отрядов, а мнение военного руководства уже склонилось в пользу привлечения местных партизан, был принят и одобрен правительством. К лету 1829 г., когда уже успешно действовал отряд Липранди, российские власти были готовы к широкому привлечению сербов и болгар к новой кампании. Об этом свидетельствует письмо начальника Главного штаба К. Толя П. Д. Киселеву: «Главнокомандующий поручил мне уведомить вас, что хотя еще не наступило то время, чтобы возбудить сербов противу турок, но оное недалеко от того, когда им участие в сей войне принять должно будет»[177]177
  Цит. по: Епанчин Н. Очерк похода 1829 г. в Европейской Турции. Ч. III. С. 90.


[Закрыть].

Отряд Липранди сыграл значительную роль в ведении малой, партизанской войны весной и летом 1829 г. и был расформирован только 3 декабря после двухмесячного пребывания в Туртукайском лагере на Дунае[178]178
  ОР РГБ. Ф. 18. Д. 2484. Л. 79 об. Записка о службе Липранди.


[Закрыть]. В дальнейшем к нему присоединились другие группы добровольцев, в том числе и сербы Милко Петровича. Липранди отзывался о сербах как наиболее многочисленных и храбрых солдатах, находившихся под его командованием, а сам Милко был за храбрость награжден золотой саблей.

Заключенный 2 (14) сентября Адрианопольский мир рассматривался в российских правящих кругах как крайне умеренный и был призван доказать европейским державам отсутствие у России захватнических планов. Еще до заключения мира российский МИД выработал концепцию русско-турецких отношений и внешнеполитических задач России на Балканах. Этому вопросу было посвящено заседание Особого комитета по Восточному во просу, собравшегося в Петербурге 4 сентября. Члены комитета во время его заседания еще не знали о том, что Дибич уже подписал с Портой мирный договор, и рассматривали перспективы русско-турецких отношений в свете продолжавшихся военных действий. В работе комитета приняли участие: председатель Государственного совета В. П. Кочубей, граф А. Чернышев, князь А. Голицын, граф П. Толстой, К. В. Нессельроде и Д. В. Дашков.

Центральным вопросом обсуждения была «Записка» Д. В. Дашкова. Этот документ стал знаменитым благодаря незаурядным способностям его автора. Дмитрий Васильевич Дашков в начале 20-х гг. служил при Константинопольской миссии и хорошо представлял особенности турецкой дипломатии и всей внутренней жизни Османской империи. По отзывам современников, Дашков был способным чиновником, не лишенным литературного дара. «Записка» была составлена еще весной 1828 г., когда Дашков принимал участие в выработке условий будущего мирного договора с Турцией. Уже тогда автор пророчески предрекал, что Порта «не прежде будет просить искренно мира, как у ворот Адрианополя»[179]179
  АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 1098. Л. 87. Обозрения главнейших сношений России с Турцией и начал, на коих долженствуют оные быть установлены на будущее время.


[Закрыть]. Оппонируя Каподистрии, Дашков выступил против объявления Константинополя вольным городом, что могло бы усилить влияние Англии в Леванте и со временем предоставить ей «удобный случай овладеть оными местами, столь важными для благосостояния всей полуденной России». «Было время, – писал Дашков, – когда раздел Турции мог входить в тайные расчеты российской политики… Обладание Босфором и Дарданеллами, конечно, дало бы жизнь нашей торговле: но какою ценою надлежало бы купить оное!» Это утверждение Дашков предваряет решительным отказом от присоединения новых территорий и уничтожения Османской империи. России «нужны не новые приобретения, не расширение пределов, но безопасность оных и распространение ее влияния между соседственными народами – а сего… она удобнее достигнуть может, продлив существование Оттоманской империи на известных условиях». Однако в случае падения Константинополя Россия должна быть уверена, что ее южным границам не будет угрожать неприятель. Залогом этого могли бы стать «два каменистых уголка на обоих берегах Босфора… для построения крепостей, способных защитить сей проход в случае неприятельского нападения». Пассаж о «двух каменистых уголках» на берегах Босфора, которые необходимы России, является квинтэссенцией многовековой дискуссии о роли Черноморских проливов для русской политики и экономики. Константинополь не может принадлежать никакой иностранной державе, кроме самой Турции. Для этого России нужно, чтобы Османская империя продолжила свое существование.

Этот документ, содержащий подробный анализ ситуации в европейской Турции, лег в основу решений Особого комитета. Кроме того, он послужил своеобразным теоретическим обоснованием русской политики в Османской империи на многие годы вперед[180]180
  Очерки истории Министерства иностранных дел России. Т. 1. М., 2002. С. 298.


[Закрыть].

Для заключения «славного Адрианопольского мира» в Турцию был по слан граф А. Ф. Орлов. Алексей Федорович Орлов занимал особое место в окружении Николая I[181]181
  Подробнее: Кудрявцева Е. П. Любимец императора Николая I А. Ф. Орлов и его миссия на Ближнем Востоке // Российская дипломатия в портретах. М., 1992.


[Закрыть]. Он был близким другом императора и, не занимая никакой особой должности, неоднократно выполнял весьма сложные и ответственные миссии. Такое доверие он заслужил на Сенатской площади 14 декабря 1825 г., став с тех пор «домашним» человеком для императорской семьи. Дочь Николая I вспоминала об Орлове: «Его старание и умение тонко вести самые сложные переговоры не знали себе равных. Во всех ситуациях он сохранял свободу своего ума, мужество и твердость, при этом не был ни дипломатом, ни солдатом. Он обладал тем, что отличало русского человека – “готов ко всему, чего потребует царь”»[182]182
  Сон юности. Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны. 1825–1846 // Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 246.


[Закрыть]