Текст книги "Волчица советника"

13

Утро накануне штурма Альери было теплое, тихое, уютно-серое, с низкими тяжелыми облаками, обещающими долгие моросящие дожди. В такую погоду хочется бродить по окрестностям, собирая дикие ландыши, часами сидеть где-нибудь в роще, читая книгу и прислушиваясь к голосам вернувшихся с зимовки птиц.

Вместо этого я собирала вещи: упаковала смену одежды для себя и Тима, разбила копилку – да, у меня до сих пор была свинья-копилка, и, благодаря Йарре, золотых в ней водилось куда больше, чем в шкатулке Тимара. Дольше всего я провозилась со свитками ассаши – слишком уж они хрупкие, и драгоценностями, выбирая те, которые можно было бы продать, не вызывая подозрений. Граф ведь действительно не скупился, и большая часть моих украшений – каждое из них – стоила, как небольшое поместье.

Глупо, наверное… Но все же скажу.

Знаете, пока я ковырялась в шкатулке с украшениями, у меня возникло какое-то… смутное, что ли, липкое, тревожное ощущение, что я хороню графа. Он ведь жив! А я будто приговариваю его этими сборами, этой мышиной возней над сумками…

Я не верила в приметы, но тогда стало жутко.

Особенно когда я вдруг поняла, что Йарра – это не только мужчина, который обнимает меня по ночам, но и весь мой мир, мой привычный образ жизни, который я совсем не хотела менять. Йарра – это замок, это библиотека, это лаборатория, это оружейная, это возможность учиться, тренироваться, в конце концов, возможность говорить то, что думаешь. Потому что Йарра – это еще и защита.

Что ждет меня на новом месте? Рутинная работа аптекаря, настойки от ревматизма, грудные сборы и сиропы от кашля? Да я же рехнусь! Или быт наемницы, необходимость выгрызать заказы, перешагивать через трупы, делая себе имя? Я уже убивала, и знаете, мне это совсем не понравилось.

Но о том, чтобы остаться в замке, если граф вдруг погибнет, не было и речи – слишком хорошо я помнила масленые глаза князя, его настойчивые приглашения ко двору, которые Йарра, благо, отклонял – оказывается, я очень болезная особа…

Знаете, в тот вечер я впервые в жизни искренне, истово молилась, желая графу победы. И, на всякий случай, варила яды. Про запас. Мало ли, вдруг в будущем мне не удастся обустроить такую чудесную лабораторию.

Наверное, вы сочтете странным, что подобные мысли пришли мне в голову только сейчас, спустя почти пять месяцев после начала войны.

Конечно, я знала, что где-то там, в Лизарии, люди убивают друг друга. Я лично отправила сотни писем с черными голубями, а кладбище, находившееся в трех лигах от замка, пришлось расширять – несмотря на старания лекарей, раненые умирали. Но…

Понимаете, это же Йарра. Лучший ученик Роха, пусть и не закончивший его школу. Я видела, что граф делает с оружием, видела, как на него – безоружного! – нападала двадцатка воинов – и рассыпалась, разлеталась в стороны. Видела, как он вслепую метает ножи и ловит стрелы, видела, как он ездит верхом, – даже я, связав животное флером, на такое не решалась, видела, как плавает – зимой, после Дня Поворота, он нырнул в одну прорубь и вынырнул в другой – в сорока локтях вверх по течению. И спокойно, босиком, пошлепал к замку. Зимой. По морозу. Я в тот день в шубе из чернобурки – очередном его подарке – приплясывала, чтобы не окоченеть.

Да мне даже в голову не приходило, что граф может погибнуть!

А потом я увидела Альери. Альери, огни которой мерцали из-под защитного купола, Альери, чьи стены высотой в четыре человеческих роста защищали маги.

И папа приснился. А ведь его я тоже считала самым-самым…

Час ночи, два, три. Шесть утра. Тим с синими кругами под глазами, Сэли, уговаривающий меня хоть что-нибудь съесть. Кайн, с ужасом и восхищением глядящий, как я перетираю ягоды белладонны с листами аконита. Ягоды брызгаются, и сок попадает на щеку, на лоб, но я даже не замечаю – помешиваю, измельчаю, процеживаю. Единственное, на чем я сконцентрирована, – слух. Хлопнет ли телепорт? Сколько человек из него выйдут? С какими новостями?..

Десять утра, и в лаборатории нечем дышать от ядовитых испарений, но Уголек не хочет уходить, лежит, прижав нос ко входной двери, из-под которой просачивается свежий воздух. Перерыв я сделала именно из-за нее. Включила вытяжку на полную мощность, открыла окна, промыла глаза, нос и рот – себе и кошке. Повеселев, пантера вцепилась в штанину шотты, вытащила меня во двор, Сэли что-то спросил, а Кайн запихнул в открытый для ответа рот кусок отварной курицы.

– Хозяин нас запорет, если вы в голодный обморок свалитесь, госпожа.

Чудесно, не правда ли? Плачу им я, а хозяин у них Йарра.

– Где Дирк?

– С лошадьми, госпожа. Мы приготовили пять верховых и три вьючных.

– Хорошо…

Полдень и Тимар.

– Лира?

– Мм?

– Собери самое необходимое. На всякий случай.

Может, его даже опаивать не придется.

Два часа дня, и я снова в лаборатории. Процеживаю, фильтрую, наполняю флаконы ядами, и каждой маленькой бутылочки хватит, чтобы отправить на тот свет две сотни человек.

Пять вечера, двенадцать часов с начала штурма. Лярвин дол, сколько же времени нужно, чтобы захватить эту троллью крепость?!

Шесть часов вечера, семь. Восемь. Девять. Флаконы с ядами плотно завинчены и составлены в сундучок, переложены ватой. Оборудование блестит как новенькое – я вымыла и начистила реторты так, что они сияют не хуже фамильного хрусталя.

Десять часов, и по-прежнему никаких новостей.

Одиннадцать.

Полночь. Я расхаживаю вокруг стола, уткнувшись в подаренный графом свиток ассаши, тот самый, с цифрами, периодически заглядываю в словарь, но даже осознание, какое сокровище у меня в руках – свиток написан шильдой, такой, как я! – не помогает словам задерживаться в голове. Dgorka r’es, ну какая, к брыгу, паутина флера, там же Йарру убивают!..

Час ночи. Два. Три. Светлые, защитите!

Четыре утра. Пять. Семь. Десять. Руки дрожат, мне никак не удается зажечь свечу, и я молюсь, до слепоты глядя на солнце.

– Помогите мне, Светлые, ибо путь мой скрывает тьма. Ты, Данкан, бог воинов и защитник, осени графа своей благодатью, ибо кто он без твоего покровительства? Жалкая капля металла в горне войны… Ты, Анара, богиня удачи, направь Йарру, помоги ему добиться победы, ибо кто он без твоей опеки? Жалкий лист, уносимый ветром. Шорд-целитель, прости мне грех, совершенный против Сорела, твоего слуги, убереги Йарру от ран, если не ради меня, то хотя бы ради Тимара… Помогите Его Сиятельству, Светлые, укажите ему безопасный путь сквозь Альери…

Хлопок телепорта. Ухнувшее куда-то вниз сердце и резкая боль, мешающая дышать.

Распахнувшаяся дверь лаборатории, нож, зазвеневший по плитам пола, – я даже не заметила, как сжала его в ладони…

– Здравствуй, Лира.

…и облегчение, безумное облегчение, от которого хочется плакать и смеяться одновременно. Живой!

Йарра сгреб меня в охапку, стиснул так, что я застонала. Приподнял, не прерывая поцелуя, и посадил на стол, запустил руки в мои волосы, вынимая ленту, шпильки.

– Я победил, Лира…

На лбу у графа широкая царапина до самой брови, нос опух, будто его сломали, а потом торопливо срастили, и пахло от Йарры потом, кровью, гарью и дымом. Войной. Наверное, в какой-нибудь другой день я бы его испугалась – грязного, в кольчуге, покрытой бурыми пятнами, с кхопешами за спиной, с пустой перевязью для ножей на боку, – но не сегодня. Сегодня я обнимала его за шею и упоенно отвечала на поцелуи.

– Ты что, все время здесь сидела, паршивка хвостатая? Тебе не стыдно? – ругалась Любимая Хозяйка. Ругалась, впрочем, беззлобно, не так, как за порванную подушку, поцарапанные панели или Замечательную Блестящую и Шелестящую Штуку, оказавшуюся пристегивающимся воротником. Точнее, его остатками.

– Не стыдно, а?

Стыдно Угольку решительно не было. Наоборот, пантера гордилась собой – она набралась смелости прошмыгнуть в дверь вслед за Тем, Кто Надел Ошейник, и присмотреть, чтобы этот человек, от которого за лигу несло смертью и сталью, не вздумал снова обижать Любимую Хозяйку.

Правда, в этот раз Хозяйка была рада белоголовому, но и он, зная, что Уголек бдит, вел себя прилично. Почти как Серый Нос, Лесной ягуар, с которым пантера познакомилась в декабре.

– Я за тобой хоть раз подсматривала? – Пахнущая травами и чуть-чуть металлом и мужским потом рука Любимой Хозяйки обидно дернула за ухо, а потом, извиняясь, почесала брылья. – Где ты паутину на усы нашла, глупое создание?..

Кто еще тут глупый, фыркнула пантера. Всем известно, что котят заводить нужно зимой, а не в середине весны, как некоторые, и делать это нужно на земле, а не на столе. Еще б на люстру залезли, затейники.

Раненые под Альери начали поступать спустя десять минут после ухода графа. Помню, сначала я хотела прокрасться мимо плаца, незаметно добраться до торца замка и по водостоку влезть на западную террасу, где и отоспаться, но потом представила, что скажет на это Тим, и обреченно поплелась в лечебницу.

Знаете, кто был одним из первых пациентов Майура в ту ночь? Алан. Алан Ривейра, мой земляничный друг, сосланный Йаррой на флот после казни лорда Дойера. Он лежал на длинном, покрытом белым полотном столе, за которым когда-то обедала княгиня, и умирал.

А я даже не сразу узнала его – он был просто… просто одним из многих, одним из десятков, из сотен раненых, которые ждали моей помощи. Просто еще одним грязным, обожженным, покрытым ранами и синяками мужчиной, чье лицо изуродовано, а тело раздуто от… семь… восемь… тринадцать…

– Боги, четырнадцать шипов! Как он жив до сих пор?

– Он молод, госпожа, – ответил лекарь, вскрывая нарыв. – Думаю, только поэтому. Война не щадит мальчишек…

Я еще подумала – какой же это мальчишка? Плечи широченные, почти как у Йарры, мышцы как у тяжеловоза, ладони – две моих… А потом заметила едва теплящуюся татуировку на запястье и почувствовала, как порхавшие после встречи с графом бабочки в животе осыпались горьким пеплом.

– Нет… Нет-нет-нет… – зашептала я, отказываясь верить.

Этого не может быть, потому что быть не может.

Что бы он делал под Альери?!

Я ошиблась, наверняка ошиблась!…Вот сейчас я вычищу эту рану и вон ту, промокну кровь, стекающую с плеча, и увижу, что родинок нет.

Их действительно не было. Просто потому, что на плече отсутствовал лоскут кожи.

А Майур уже снимал грязную, все еще мокнущую повязку с лица моего друга, и я не сдержала крика при виде жуткой резаной раны от брови до подбородка.

Я будто оглохла, ослепла.

– Господи… Боже мой…

Куда же вы смотрели, Светлые?! Как вы это допустили? Почему? За что?! Его-то за что?!

И голос Майура – будто из-под воды:

– Хреново… Глаз спасти уже не удастся. Твою мать, а… Как же ты так, парень? Куда ты лез, юный идиот? Славы захотел?.. Воды, что смотришь, дура! – Это уже служанке. – Раствор квасцов и нитки! Дурак, ой дурак…

Меня оттесняли в сторону, но я упорно цеплялась за стол.

– Я могу помочь… хоть чем-нибудь?

– Вы уже помогли, госпожа. Дальше я сам, вас ждут другие солдаты, – отказался Майур. Искоса взглянул на меня. – Лучше прогуляйтесь. Если вы в обморок свалитесь, легче никому не будет… Эй, Сэли! Сэли, да?.. Выведи госпожу, пусть в себя придет.

– Нет! – взвизгнула я, вцепившись в руку Алана. – Я не пойду! Никуда не пойду!

Как же так, Светлые?! За что?!

Алан, боже мой, Алан… Земляничная вода и ромашки, кувшин вишневого компота на двоих, воздушный змей с хвостом из моих лент: «Он летит! Летит!» Душный воздух конюшни, охапка сена, темные, до лопаток, волосы, собранные в низкий хвост: «Я люблю… лошадей». Танцы с лучами и неподдающийся прием: «Здесь все просто, госпожа». Побег с уроков – через окно библиотеки, безумные скачки по летнему лугу, купание в реке и темные с зеленым отливом глаза: «Оденьтесь, госпожа. Простудитесь». День Поворота и венок из омелы: «Не буду я с вами целоваться! Лорд Орейо меня прибьет!…Лаура, ты обиделась? Подожди, Лаура!.. Прости! Можно, в щеку? Пожалуйста?..» Осенняя ночь, скользкий карниз под пальцами, узкое окно и крепкие руки, которые точно не уронят: «Ты с ума сошла! А если Тимар узнает?»

Алан, боже мой, Алан…

– Сэли, уведи ее.

– Нет… Нет-нет-нет…

– Идемте, госпожа.

– Нет, я сказала!

И лица, лица вокруг: сосредоточенное и нахмуренное – Майура, он уже шьет рану на щеке Алана, недоумевающее и сочувствующее – Сэли, любопытные – служанок и лекарей, подозрительные – моих надсмотрщиков, моего эскорта, навязанного графом. Они повсюду: внутри замка, снаружи, на лестницах, в переходах, вокруг лаборатории, в госпитале. Я научилась не замечать их, проходить, будто это не люди, а статуи, будто я верю, что они здесь только для того, чтобы помогать переносить раненых. Но…

Еще один вопль, слезинка – и Йарре донесут, что всего спустя час после расставания с ним я билась в истерике над каким-то солдатом. И у Алана не будет ни единого шанса очнуться.

– Ты как себя ведешь? Ты леди или девка портовая?!

– Алан мой друг!

– У тебя не может быть друзей!

– Встать, солдат!..

Примерно тогда же у меня появилась теория.

Богам скучно.

У них же все есть, понимаете? Им воскуряют фимиам и приносят жертвы, им не нужно работать, добывая хлеб, не нужно воевать, защищая дом. И они скучают. А чтобы развлечься, находят себе какого-нибудь человека и превращают его жизнь в безумные качели.

Посудите сами. Несколько счастливых лет и любящий отец, а затем кухонное рабство и Стефан, брат Йарры. Едва успевшее стать светлым детство под крылышком Тимара – флер, Джайр, мантикора. Только выплыла, только все наладилось, едва успела подружиться с Аланом – Эйльра, и планы графа, и Сорел, я никогда не забуду скорбной складки меж его бровей. Альери и триумфальное возвращение Йарры – да, лярвин дол, я была ему рада! – и Алан.

И скукожившиеся крылья бабочек, совсем недавно порхавших в животе.

Надеюсь, ТЕПЕРЬ вам весело, Светлые?

Я стояла, уткнувшись лицом в грудь Сэли, и меня трясло, било в ознобе. Страх за Алана, злость на графа, по чьей вине мой друг оказался в мясорубке войны, презрение к себе – пока я отдавалась Йарре, пока неторопливо шнуровала шотту, мой друг лежал в грязи и умирал!

– Идемте, госпожа.

– Нет.

– Это неразумно… – увещевал меня Сэли.

– Приведи Кайна. Сейчас же. И убери руки, я в порядке.

Лица, лица вокруг. Любопытные, сочувствующие, сомневающиеся, подозревающие… Решение пришло само собой.

– Пожалуйста, – дрожь в голосе даже изображать не пришлось, – пожалуйста, прикрывайте им раны на лицах. Я не хочу на это смотреть.

И поток флера по комнате – к лекарям, к служанкам, к моим надзирателям. Грустная улыбка, легкий румянец на щеках, выбившиеся из пучка волосы обрамляют лицо – нужно сместиться чуть правее, под лучи магической лампы, и тогда они засияют золотом. Я ведь вам нравлюсь, правда?

Теперь, вспоминая ночь после взятия Альери, вы будете думать о моих глазах – о да, я знаю, они становятся сапфирово-синими, когда на них падает свет. О длинных ресницах, о губах, о том, что шотта практически не скрывала изгибов фигуры, и только фартук, дурацкий фартук мясника мешал разглядеть детали. Желаете меня, да?

О, вы еще не осознаете этого, просто чувствуете, что я вам нужна, очень-очень нужна – видеть меня, прикасаться ко мне, дышать мной. Я же… как там пишут в пошлых дамских романах? Само совершенство, верно? И вы запомните только это – блеск моих глаз, чуть влажные губы, слезинку на щеке, – я так испугалась изуродованного лица какого-то солдата! Сначала вы будете оберегать меня – прикрывать платками самые страшные раны, ухаживать за мной, исполняя любые прихоти, добиваться меня… Потом захотите большего.

Но к этому времени я от вас избавлюсь. В островных гарнизонах вечно не хватает людей.

Я не тронула только Майура – он сочувствовал Алану и вместе с Рохом просил за него графа, когда моего друга бросили в тюрьму.

Прибежал встрепанный Кайн, и я поспешно втянула флер.

– В лаборатории, на третьей полке слева от двери, стоят овальные флаконы. Принеси, пожалуйста, два из них, – попросила я наемника, протянув ему ключ.

– Хорошо, госпожа, – поклонился он.

– Я тоже мог бы сходить в лабораторию, – тряхнул косичками вернувшийся варвар.

Нет, Сэли, не мог. Ты ведь не давал мне магической клятвы…

Сияющий – еще бы, такое доверие! – Кайн вернулся спустя пять минут.

– Помоги, у меня руки грязные, – велела я наемнику, отворачиваясь от хмурящегося Сэли.

С чуть ли не религиозным трепетом – его восхищало все, связанное с алхимией, – Кайн откупорил склянку и приложил ее к моему рту. На самом деле, кажется, в восьмой за последние сутки дозе стимулирующего эликсира не было необходимости, мне нужен был лишь Кайн, и только он.

– Я буду честен перед моей госпожой и верен ей, – прошептала я начало магической клятвы.

Повеяло озоном. Светло-голубые, лишь на пару тонов темнее, чем у графа, глаза Кайна подернулись дымкой.

– Исполню любой ее приказ, буду любить то, что любит она, и избегать того, что она избегает, – закончил наемник. – Боги свидетели.[3]3
   Почти дословно – английская присяга верности.


[Закрыть]

– Сейчас ты пойдешь в лабораторию, оставишь пустую склянку на полке, откроешь низкий шкаф – тот, что под окном. Найдешь внутри банку с коричневыми гранулами и отсыплешь горсть. В ящике стола возьмешь розовую пластинку, похожую на мармелад. Одну. Запрешь лабораторию, вернешь мне ключ и будешь помогать устраивать раненых. А как только начнет темнеть, прогуляешься по гостевому крылу, и во все, во все до единой жаровни, в каждый камин, в каждый очаг незаметно бросишь по две гранулы. Потом вернешься в свою комнату, съешь «мармелад» и обо всем забудешь. В памяти останется только то, что ты устал, перетаскивая больных.

– Да, госпожа.

Надеюсь, я ничего не напутала при приготовлении состава, мутящего воспоминания, – применять его раньше мне не доводилось. Но защититься даже от призрачной угрозы ментального считывания я была обязана.

Проводив наемника, я натянула на низ лица косынку, отгораживаясь от царивших в госпитале запахов, и вернулась к столу с ранеными, стараясь не замечать обожающих взглядов лекарей.

14

Гранулы, подброшенные Кайном в очаги, трещали и подпрыгивали, как перец на раскаленной сковороде, благо только мое ухо улавливало характерные хлопки, с которыми они лопались, а происхождение бледно-серого, чуть сладковатого, стелящегося по полу дымка мог бы распознать разве что Сорел – он ведь тоже читал на ассаши и тоже знал, что такое Грезы Валесси…

Время я рассчитала идеально, и к полуночи весь нижний этаж замка погрузился в крепкий наркотический сон. Спали солдаты, спали служанки, неуклюже прислонившись к стенам, похрапывали лекари. Даже мыши спали – я увидела двух зверьков, сомлевших над огрызком сухаря.

Хорошо помню, как пробиралась между спящими, стараясь не наступить на чью-нибудь руку или ногу, и очень надеялась, что никому из дозорных не придет в голову заглянуть в госпиталь, больше похожий сейчас на замок Спящей Принцессы.

Алана положили в углу, ближайшем к операционной, – чтобы был на глазах у Майура. Пожилой лекарь искренне переживал за каждого раненого, и особенно за юношей, так напоминавших ему о пропавшем без вести сыне.

– Может, Шорд оценит мое рвение, – говорил он, – и Тэйс отыщется. Ну не может он умереть – я бы почувствовал…

Алан же, несмотря на все усилия Майура, умирал: я приложила ухо к груди парня, но так ничего и не услышала, и даже пушинка из подушки, поднесенная к ноздрям, дрожала не от его дыхания, а от сквозняка.

– Только попробуй умереть! Честное слово, я найду некроманта, который тебя поднимет, и лично прибью!

Я протолкнула между губами Алана утиный клюв, с помощью которого служанки отпаивали тех, кто лежал без сознания, и начала медленно, по каплям вливать парню в рот укрепляющий эликсир из выросшего в магических аномалиях алоэ и медового отвара хиэра.

– Не смей умирать, дурень! …Слышишь? Не смей! – шептала я, глотая слезы. А они все текли, текли, пятнали бинты на груди Алана…

Луна светила. Огромная, медно-красная, она нагло заглядывала в окно, и прозрачный эликсир в ее лучах приобретал цвет свежесцеженной крови.

Бинты с головы Алана я сняла с третьей или четвертой попытки. Сняла – и расплакалась еще горше.

– Господи… Светлые, ну за что?.. Его – за что?

Вся левая половина лица моего друга превратилась в гротескную маску – даже будучи сшитой, рана выглядела ужасно. Я все пыталась закрыть ее ладонью, но длины пальцев не хватало: прикрою подбородок – рубец торчит над бровью, закрою глаз – ползет вниз по щеке… А Алан ведь красивый… Был.

Лекарственную мазь, усиленную лепестками папоротника, я распределила тонким слоем по всему лицу парня, рану же смазывала трижды, просидев у постели друга всю ночь. Перебирала пальцы, удивляясь каменным мозолям на его ладонях, гладила коротко стриженную голову, молилась…

Когда я уходила, грудь Алана мерно поднималась в такт его дыханию.

Звон поминального колокола – гулкий, протяжный, осуждающий, выворачивающий душу – разносился над окрестностями. Каждый его удар отдавался тупой болью где-то в затылке, спазмом давил на темя, а на самой высокой ноте стягивал виски жгучим обручем мигрени.

– Бом-м… Бом-м… Бом-м…

От него не удавалось спрятаться ни под подушкой, ни под одеялом. Я затыкала уши, зажимала их ладонями, накрывалась одеялом с головой, но даже тогда вибрировала вместе с воздухом, с землей, с самим полотном мироздания.

– Бом-м… Бом-м…

Тошно было. И Стефан приснился – но не в обычном кошмаре, а вместе с тем наемником, которого я убила в «Доме Розы». Старший брат Йарры и воин из отряда Арза пили по очереди черное вино из одной бутылки и одобрительно мне улыбались.

И жутко было – а на что еще я способна?

Я ведь не жалела, понимаете?

Тогда я совсем ни о чем не жалела.

– Бом-м… Бом-м… Бом-м..

Сутки спустя на деревенском кладбище похоронили восьмерых солдат, так и не проснувшихся после Грез Валесси.

Я проснулась от пощечины – брат впервые ударил меня по лицу.

– Доигралась? – прошипел он. – Поднимайся!

Тим выдернул меня из постели – я спала не раздеваясь – и чуть ли не за шиворот оттащил в часовню.

– Леди Лаура изъявила желание помочь вам, служитель, – чуть поклонился он Мийсу, толкнув меня к длинному ряду укутанных в саваны тел.

Мигали и гасли от духоты свечи, чадили курильницы, голос Мийса гремел где-то под куполом, а я задыхалась от запаха тлена и страха.

Кто еще знает?.. Что теперь будет?..

И мыслишка – подленькая, жалкая: Тим ведь не скажет! Никому не скажет!

Светлые, я ведь не хотела! Клянусь, не хотела! Я всего лишь спасала Алана! Это ведь из-за меня! Все, что случилось с ним, – из-за меня… Не потащи я его в Эйльру…

Святая Книга тяжело оттягивала руки, а братская могила напоминала провал, что приведет меня прямо в подвалы Темных. Черные ленты змеями обвивали закутанные в саван тела и медленно опускали их на дно. Рыжая пыль покрывала туфли, руки, хрустела на зубах, но я боялась отвернуться от несущего ее ветра и наткнуться на пустой взгляд разом постаревшего Майура, на отчаянный, неверящий – госпожи Дорен, потерявшей мужа.

Поминки были. Во главе стола – выточенный из гранита серп, похожий на кхопеш графа – именно такими Корис пожинает смертельный урожай. Скатерть бордовая с белой каймой, а блюда – черные. Каждый съел ломтик хлеба, пластинку прессованного творога и ложку меда. Компот был несладким – сахар закончился еще зимой.

Тересса Дорен долго рыдала на моем плече, а ее притихшие дети, целый выводок девчонок-погодок от двух до восьми лет, сбились в тесный кружок и расширенными от страха глазами смотрели то на серп Кориса, то на бордовую скатерть, то на Сэли, не отходившего от меня ни на шаг.

Кайн и Дирк маячили неподалеку; старший из близнецов время от времени встряхивал головой и недоуменно оглядывался, не понимая, где находится и что случилось. Благо, к концу недели побочные эффекты зелья прошли.

А потом я говорила речь.

Тимар заставил, как до этого – помогать служителю Мийсу.

– Я не смогу! Тим, пожалуйста!

– Сможешь! – Я охнула от боли, когда он сжал под столом мою руку. – А потом я с тобой поговорю!..

Меня слушали, со мной соглашались, обещали отомстить лизарийцам, по чьей вине ушли лучшие из нас, и в конце я осела на лавку едва ли не в обмороке.

Помню залп восьми горящих стрел, прочертивших сумеречное небо, глаза пантеры, в которых отражалось пламя, и перепуганного лекаря, принесшего весть о пропаже Майура. Мы обыскали весь замок, весь двор, рощу, даже ров багром проверили, прежде чем я догадалась сунуть грязную рубашку Майура под нос Угольку.

– Ищи!

Пантера заурчала, перевернулась на спину, играя, но, получив по ушам, обиженно мяукнула и гигантскими скачками понеслась через поля к деревне. Опасаясь потерять кошку из виду, я даже не стала седлать Ворону – просто запрыгнула ей на спину, крепко держась за гриву.

Мы нашли Майура на кладбище. Он стоял на коленях у длинного холма братской могилы и плакал. И все шептал, умоляя его простить. Сволочью безрукой себя называл, проклинал… Умолял Шорда простить его и позаботиться о Тэйне, чтобы сыну не достался коновал вроде него самого.

Мы долго сидели рядом – лекарь и убийца, и фигуры моего эскорта сливались в темноте со стволами кладбищенских вязов.

– Проводите его, – попросила я своих надсмотрщиков, когда Майур, с трудом поднявшись, зашагал к замку. – Упасите Светлые, что-нибудь с собой сотворит… У него же руки золотые…

– А вы в замок не идете, госпожа?

– Пока нет. – Они медлили, и я взорвалась. – Вы что, всерьез думаете, что я сбегать собираюсь? Без седла, без узды, в домашних туфлях и без единого медяка?!

Один из солдат все-таки пошел за Майуром, а я взобралась на спину Вороне и медленно поехала к роще, оттягивая возвращение домой. Там ждал меня мышонок, завернутый в батистовый платок брата, – мертвый мышонок с неестественно скрюченными лапками, маленьким открытым ртом и серой пылью Грез Валесси вокруг носа.

– Ваше Сиятельство, прошу прощения за беспокойство.

– Да, Орейо?

– Если у вас есть время, поговорите с Лирой. Сегодня я был злым дознавателем, и ей нужна поддержка.

– Что случилось?

– Ничего особо выдающегося, я лишь заставил ее исполнять роль хозяйки замка на похоронах.

– Доброй ночи, Лира. Не спишь?

– Нет. – Голос девушки, искаженный расстоянием, звучал невнятно. – Здравствуйте, Ваше Сиятельство.

Прерывистый вздох, похожий на всхлип.

– Ты плачешь?

– Нет.

– Я же слышу, что да. Что случилось?

– Ничего, – тихо сказала Лира. – Просто я устала. Сегодня похороны были, я помогала Тимару. А потом мы главного лекаря искали… И колокол этот еще… Он меня с ума сводит. Звонит, звонит, звонит с самого утра! – Последние слова она практически выкрикнула.

– Так. – Раду отложил отчеты о допросах пленных, решительно поднялся. – Где ты сейчас?

– В роще. А что?

– Оставайся на месте, – велел граф и сжал амулет телепортации.

Над замком висела низкая медно-красная луна. Круглая, пятнистая, она напоролась на шпиль сторожевой вышки, как всадник на пику, и теперь заливала окрестности тягучими, как густеющая кровь, лучами. Забавно, но над разоренной Альери она была совсем другой – бледной и прячущейся за тучами.

Раду поморщился – кровавая луна вызывала у него не самые приятные воспоминания.

Тяжелое, надсадное дыхание палача, крутящего ворот, скрип деревянных валиков и жесткая веревка, все сильнее впивающаяся в запястья и лодыжки. Боль в растягиваемых, разрываемых суставах и связках – она все не заканчивается, и медно-красная луна, заглядывающая в зарешеченное окно, слушает его крики.

– …Он так и не сказал, где Син? Тогда страппадо.

Раду встряхнулся, как промокший волк, и зашагал с плаца за стены замка. Пересек ручей, дал отмашку солдатам, сопровождающим Лиру.

Девушка сидела на выступающих из земли корнях ясеня. Ее плечи дрожали – не то от холода, не то от истерики. Услышав шаги, она подняла голову, глядя на него темными провалами глаз, и неловко поднялась. Пошатнулась, потеряв опору, – Раду едва успел ее подхватить.

– З-здравствуйте, – выдавила Лира, уткнувшись лбом ему в плечо.

– Здравствуй, – тихо сказал граф.

Расстегнул камзол, прижал девушку к груди и запахнул полы, согревая ее теплом своего тела.

– Бом-м… Бом-м… Бом-м…

Лира застонала, зажимая уши.

– Тш-ш-ш… Хочешь, я велю снять колокол?

– Нельзя… Он же… Помина-альный… – всхлипнула она. – Богохульство же…

– Глупости. Корису начхать на ритуалы, они нужны людям, а не Темным богам. – Ресницы Лиры слиплись, и Раду осторожно провел по ее векам большими пальцами, снимая слезинки. – Ты из-за солдат так расстроилась? …Идет война, люди умирают, и от этого никуда не деться. Успокойся.

Он прислонился к стволу ясеня, увлек Лиру за собой, закрывая ее плечом от лика кровавой луны. Девушка, все еще вздрагивая, тихо сопела ему в подмышку.

– Я скажу Тимару, чтобы он не донимал тебя. Или сама ему вели. Ты же леди этого замка, в конце концов, и имеешь полное право приказать сенешалю идти Лесом, – хмыкнул граф.

– Ну да, а потом он по праву старшего мужчины в роду надает мне по шее, – грустно улыбнулась Лира.

– Воспользуйся правом просить защиты у сюзерена, – посоветовал Раду.

– Сюзерен далеко, а глава семьи рядом…

– Сюзерен всегда готов прийти на помощь.

Лира тихо засмеялась, обняла его за талию и затихла. Раду тоже не шевелился, опасаясь спугнуть ее – дикого лесного котенка, наконец-то решившегося выбраться из мешка и попить молока, предложенного похитителем.

Кровавая луна насмешливо смотрела на девушку, прячущуюся в объятиях любимчика Кориса. Она-то знала, что ждет светловолосую подружку Брыга дальше…

И предвкушала.

Ей тоже было скучно.

Лира вернулась под утро – сонная, усталая, в мужском камзоле, наброшенном на плечи. С припухшими от поцелуев губами и растрепанными волосами, в которых явно побывала рука Йарры.

Тимар скрипнул зубами, заглушая неуместную ревность, зажег свечу:

– Нагулялась?

– Я думала, ты спишь…

– А я думал поиски организовывать. Мало мне Майура, еще и ты туда же!

Лира аккуратно повесила камзол на спинку стула, подошла к кровати Тимара и опустилась на колени, по-кошачьи подставив затылок и ухо.

– Не ругайся на меня…

– Ты где бродила? – Одежда девушки была в порядке, и раздражение стихло, но Тимар, решивший до конца отыграть роль дознавателя, недовольно скрестил руки на груди.

– В роще была. …Тим, прости меня. Я не хотела, я не собиралась никого убивать! Я клянусь! Я не думала…

– Лира, ты заметила, что ты сначала делаешь что-то, а потом думаешь? – жестко спросил Тимар.

– Тим…

– Молчи! Ты могла подменить настойки, ты могла попросить меня о помощи – я бы придумал, как смазать рожу твоему Алану незаметно для остальных! Я хоть раз, хоть в чем-нибудь тебе отказывал?.. Но ты решила, что уже достаточно взрослая и можешь все сделать сама. И убила восьмерых невинных людей. Теперь живи с этим.

– Тим…