Текст книги "В огне революции: Мария Спиридоновна, Лариса Рейснер"

Женский круг

Чем дальше от Петербурга и Москвы, тем больше тюремный быт приобретал человеческий облик. Это четко прослеживается в мемуарах

Фанни Радзиловской и Лидии Орестовой, социалисток-революционерок, несколько лет отбывавших наказание на Мальцевской женской каторге, входившей в состав Нерчинской каторги – основного места отбывания наказания в Восточной Сибири.

К этому времени (с марта 1893 года) был принят закон об отмене телесных наказаний для ссыльных женщин. Его принятие предваряла печально известная Карийская трагедия – массовое самоубийство политкаторжан в знак протеста против применения розог к их товарищу, народоволке Надежде Сигиде (Малаксино). Протестуя против жестокого и унизительного обращения с заключенными коменданта каторги В. Масюкова, Надежда ударила его по лицу. Офицеру, публично получившему пощёчину от женщины, полагалось подавать в отставку. Однако ничего подобного не последовало. За свой поступок Сигида была подвергнута жестокому телесному наказанию – ста ударам розгами. После экзекуции в знак протеста Надежда покончила с собой, приняв большую дозу опия.

Фридрих Энгельс, узнав о трагедии, заявил: „Подвиг этой удивительной русской молодой женщины, я уверен, никогда не забудется. Трагедия на Каре достойна открыть историю жизнеописания святых героев и мучеников за революцию“.

Всего с 1907 по 1917 год в Мальцевской отбывали наказание 62 политкаторжанки. Им удалось создать в тюрьме что-то вроде коммуны, жизнь которой практически не пересекалась с администрацией тюрьмы.

„В смысле режима, установленного для каторжан, мы имели целый ряд поблажек и незаконных вольностей. Установилось это само собой, без особой договоренности. Держали мы себя с начальством гордо и независимо, но никакой тюремной борьбы не вели, поскольку наше начальство не давало для этого поводов. Так, к нам ни разу не была применена унизительная команда ’’встать“, никто никогда не обращался к нам на „ты“, ни разу не были применены репрессии, карцеры, нас не заставляли петь молитвы, – рассказывали авторы мемуаров. – Новенькие, приезжавшие из России, где обычно в тюрьмах шла суровая борьба с администрацией, недоумевали, попав в мирную тихую обстановку, без всякой борьбы. Многим вначале казалось, что они попали в золоченую клетку, где убивают мысль о борьбе“.

Деньги, получаемые из дома, обычно складывались в общий котел. Беневская и Измайлович получали из дома по 50 рублей, Зина Бронштейн и еще двое-трое по 25 рублей в месяц, остальные – поменьше, некоторым помощь приходила нерегулярно. Каждой каторжанке разрешалось выписывать для себя продукты на 4 рубля 20 копеек в месяц. Для сравнения: до 1914 года стоимость за фунт продуктов (немного меньше, чем полкило) составляла: ржаной хлеб – 2 копейки; говядина – 10–22 копейки (в зависимости от сорта); сельдь – 6 копеек; сливочное масло —48 копеек; десяток яиц – 30 копеек.

Большим подспорьем были также посылки, приходившие без ограничений даже из-за границы. Сладости из них всегда делили между собой. „Однажды Маруся Беневская получила из Италии от своих родных прекрасный торт“, который поделили на всех. „Хотя каждому из нас достался микроскопический кусочек, но мы были довольны, так как этот кусочек торта показался нам очень сытным и, по мнению большинства, „лег камнем в желудке“. Через некоторое время Беневская получила длинный рецепт о том, как и сколько времени надо печь торт. Оказалось, что торт „лег камнем“ потому, что мы по незнанию съели его сырым“. Родственники по мере сил старались обеспечить каторжанок всем необходимым. Не только питание, но и самовары, одеяла, книги, модная одежда регулярно поступали с воли.

О том, получала ли Спиридонова помощь и посылки из дома, никаких сведений не имеется. Делившие с ней каторгу вспоминают только, что она была очень серьезно больна. „Время от времени она впадала в бредовое состояние и целыми сутками лежала в забытьи, без сознания. Во время болезни надзиратели ее не тревожили и не входили к ней в камеру“. Требовалось серьезное лечение, но администрация противилась. Заключенные Горно-Зерентуйской тюрьмы, где имелась больница, объявили голодовку и добились перевода больной к ним. „День ее приезда остался одним из ярких моментов в жизни Горного Зерентуя“.

„На каторге собрались женщины самых разных характеров и устремлений. Яркие настроения мистицизма, богоискательства и непротивленчества привезла с собой Мария Беневская. „В ней было очень много привлекательного. Никогда ни в чем никому не отказать, дать другому книгу, которую хочется самой прочесть, постоянно отдавать себя другим – это было девизом Марии, и выходило это у нее легко и радостно, так что от нее все легко принималось. У Марии не было одной кисти руки, двух пальцев на другой руке, и остальные три пальца были изуродованы. Потеряла она руку при взрыве бомбы у себя на квартире. Многие из нас по приезде в Мальцевскую очень долго не замечали ее инвалидности, потому что она не была беспомощной, много работала, стараясь все делать сама, и потому, что инвалидность не убила ее жизнерадостности. Очень привлекательная в общежитии, красивая, с лучистыми синими глазами, белокурыми кудрями, звонким жизнерадостным смехом, она привлекала многих своей личностью, и незаметно некоторые подпадали под влияние ее мировоззрения, тем более, что идеи, которые она воплощала, просачивались тогда с воли“. Уголовным Беневская, несмотря на свою инвалидность, писала прошения ровным, размашистым и красивым почерком и никогда им в этом не отказывала.

Крестьянка Анастасия Биденко сумела получить образование, вышла замуж, но оставила мужа во имя идеи. Во время первой русской революции в Саратов для усмирения крестьян командировали генерал-адъютанта Виктора Викторовича Сахарова. Анастасии не удалось получить санкцию на теракт в отношении карателя со стороны Боевой организации партии эсеров. Тем не менее, решительная Биценко пришла в дом губернатора, где остановился генерал, и попросила аудиенции. Она смело протянула Сахарову вынесенный ему эсерами смертный приговор, дала время прочитать и всадила в генерала четыре пули.

Анастасию приговорили к смертной казни, которую заменили вечной каторгой.

Дочь богатого сибирского купца Надя Терентьева, окончив гимназию, поступила на женские курсы в Москве и вскоре вошла в ПСР. В комнате Терентьевой в студенческом общежитии была устроена партийная явка. Там девушка познакомилась с Зинаидой Коноплянниковой и Анастасией Биценко и научилась изготавливать бомбы. Этот навык пригодился при подготовке взрыва дачи Столыпина. Во время Декабрьского восстания Терентьева вместе с вождями московской оппозиции (М.И. Соколовым-Медведем и другими) участвовала в баррикадных боях на Бронной и Пресне. В мае 1906 года она вошла в Боевую организацию максималистов. Была арестована в Одессе в составе группы боевиков, готовивших покушение на командующего Одесским военным округом барона А.В. Каульбарса, и осуждена на пожизненную каторгу.

22 августа 1907 года в ручных и ножных кандалах на каторгу доставили осужденную на казнь бомбистку Фанни Каплан. В вину ей вменялось покушение на киевского генерал-губернатора Сухомлинова. Правда, бомба взорвалась в гостинице и покалечила лишь незадачливую террористку, но вины это с нее не сняло. Поскольку она была несовершеннолетней, казнь заменили бессрочной каторгой. В сопроводительных документах была отмечена склонность девушки к побегам. Однако она находилась в столь плачевном состоянии, что о побегах говорить было просто нелепо. В руке и ноге у нее оставались неизвлеченные осколки бомбы, она страдала глухотой (тоже последствия взрыва) и ревматизмом. Осенью Фанни (которую на каторге звали Дора) была переведена в Мальцевскую тюрьму. В январе 1909 года Фанни полностью ослепла. Она пыталась покончить с собой, но неудачно. Тюремные врачи полагали, что заключенная симулирует слепоту. Однако администрация, убедившись, что девушка действительно ничего не видит, сделала ей послабления в работе. Другие каторжанки заботились о Фанни. Особенно пеклась о болящей Маруся Спиридонова – сама очень нездоровая, она ухаживала за ней, читала ей вслух, подарила дорогую теплую шаль. Так девушка прожила в течение многих лет слепой, и только в 1913 году была переведена в Иркутск для лечения. „Она подвергалась электризации (сначала постоянным, потом переменным током), впрыскиваниям стрихнина и пила йодистый калий“. Оказалось, что лечить можно и нужно: зрение ее не стало, конечно, вполне нормальным, но во всяком случае это уже не был тот полный мрак, в котором она жила столько лет.

Все террористки, приговоренные к бессрочной каторге, оставались в Мальцевской тюрьме вплоть до революции.

Самая старшая из политкаторжанок, сорокалетняя Лидия Павловна Езерская (1866–1915), была дочерью богатого помещика. В прошлом она работала зубным врачом и имела собственный кабинет сначала в Петербурге, потом в Москве, который идеально подходил для организации тайных собраний. Но Лидия жаждала активных действий. В 1905 году, явившись на прием к Могилевскому губернатору Клингенбергу под девичьей фамилией своей матери баронессы Мейендорф, она ранила его из браунинга. „Она была больна чахоткой в серьезной стадии, но умела так незаметно ею болеть, что многие и не подозревали опасности её недуга. Уже пожилая, полная, очень бодрая, всегда заметная, с кем-нибудь читающая, кому-нибудь преподающая, всегда с шуткой и интересным разговором на устах, попыхивая вечной папироской, она жила „по привычке, по инерции“, как говорили мы про её жизненную энергию, зная от доктора о тех кусочках легких, которыми она уже не дышала, а хрипела“ – писала Мария Спиридонова в своих воспоминаниях.

В 1908 году число каторжанок пополнила дочь потомственного почетного гражданина, дипломированная домашняя учительница Ирина Каховская. Она была правнучатой племянницей первого русского террориста – декабриста Петра Каховского, одного из пяти повешенных. Принадлежность к мятежной ветви рода, возможно, на генетическом уровне определила ее будущее. Однако сначала ничего не предвещало бурной и мятежной судьбы. Окончив в Петербурге Мариинский институт для сирот благородного происхождения с высокими оценками, „при отличной нравственности“, Ирина при выпуске была „всемилостивейшее удостоена награждения Серебряной Медалью“ самой императрицей Марией Федоровной. Но повышенное чувство справедливости, ненависть к любому угнетению привели ее в ряды защитников народа – эсеров. За антиправительственную деятельность и агитацию Ирина была приговорена к каторжным работам сроком на 20 лет (при утверждении приговора срок снижен до 15 лет).

Мать Каховской Августа Федоровна также переехала в Акатуй. Одна из политкаторжанок вспоминала: „Старушка жила тяжким трудом, учила ребят, чтоб поддержать дочь, и мужественно несла все невзгоды каторжного положения. Первый год на Акатуе она была нашей живой связью с волей…“ В октябре 1911 года Августа Федоровна была уличена в нелегальной передаче писем политкаторжанам, после чего военный губернатор Забайкальской области запретил ей свидания с дочерью.

Ирина больше других выполняла физическую работу и старалась тяжелые обязанности других также взять на себя. „Она носила воду в околодок, выносила ряжки что, однако, не мешало ей много заниматься самой и обучать других“. Она считалась одной из наиболее авторитетных учительниц французского языка. Ей повезло: ее амнистировали в 1914 году по случаю 300-летия Дома Романовых, и она перешла в разряд ссыльно-поселенок.

Несмотря на рассказы об кошмарных условиях содержания в царских застенках женщин-революционерок, действительность, по-видимому, была не так беспросветна. Сами террористки впоследствии рассказывали что камеры, в которых даже были цветы, обычно не запирались. Спиридонова, как и другие заключённые социалистки, не работала. В обязанности политических входила уборка камер, стирка белья и топка печей, то есть самообслуживание. Белье носили свое, не казенное, и его накапливалось много; поэтому самым тяжелым трудом считалась стирка. В отличие от сталинских лагерей политические, особенно бессрочницы, находились здесь в привилегированном положении по сравнению с уголовными, которые целый день выполняли тюремные уроки, вязали варежки и шили рубахи на мужские тюрьмы, сучили пряжу на казну, выполняли работы за оградой тюрьмы, стряпали на всю тюрьму“. Их положение было куда хуже, чем у политических заключенных.

Политические читали книги на разных языках, занимались философией, историей, политэкономией. Печатные издания, как и деньги, им регулярно присылали по почте. Новейшая беллетристика приходила в сборниках „Альманах“ и „Знание“. Особенно волновавшие тюрьму новинки иногда прочитывались коллективно вслух. Так были прочитаны „Мои записки“ и „Рассказ о семи повешенных“ Леонида Андреева. И. К. Каховская вспоминала: „Книги, конечно, были главным содержанием жизни, ее оправданием, смыслом, целью. Мы получали их в достаточном количестве с воли, главным образом научные, и подобрали небольшую, но ценную библиотеку по разным отраслям знания“.

Большинство каторжанок утверждали, что пожалуй, из всех радостей в тюрьме – возможность углубленно мыслить и заниматься – больше всего захватывала и волновала. „Вспоминается, как сидишь вечером, кругом необычайная, какая-то отчетливая тишина, читаешь что-нибудь очень сложное и трудное, подчас крайне отвлеченное, и чувствуешь, физически ощущаешь острый процесс и радость мысли. Такое углубление в науку, такую радость занятий, трудно, конечно, представить на воле, где сама жизнь требует огромного напряжения и отнимает и физические и психические силы“.

Весной 1911 года в связи с усилением режима политкаторжанок перевели в Акатуй. „Романтическая мальцевская юность уступила место суровому трудовому и еще гораздо более замкнутому акатуевскому совершеннолетию“, – записывала Каховская. Во время пути Маруся Спиридонова надеялась бежать. Из Швейцарии по поручению ЦК Партии социал-революционеров для организации побега приехал эсер-эмигрант Аркадий Сперанский. Деньги для этого достали В.Н. Фигнер, в прошлом член исполнительного комитета „Народной воли“, проведшая в заключении и ссылке более 20 лет, и С.Г. Кропоткина. Однако из этой затеи ничего не вышло, а сам Сперанский в результате угодил на поселение на 5 лет. На последней остановке – в Александровском заводе, в 17 километрах от Акатуя, Маруся выбросила револьвер, который у нее был на случай побега.

В конце 1910 года на вечное поселение в Читканскую волость Баргузинского уезда была отправлена Ревекка Фиалка. Она пробыла в Баргузине до конца 1915 года без права передвижения даже по области.

Самая старшая заключенная Лидия Езерская, жившая почти без обоих легких, в 1909 году была освобождена и выслана в Забайкальскую область. Инвалидами были признаны и досрочно освобождены Мария Беневская, у которой не было одной кисти руки и двух пальцев на другой, и М.В. Окушко, повредившая позвоночник при попытке побега из Литовского замка.

В 1912 году с поселения бежали, направляясь в европейскую часть России, Радзиловская и Аскинази. В поезде беглянки столкнулись нос к носу с начальником Мальцевской тюрьмы Павловским, прекрасно знавшим их в лицо. Он тут же понял, что барышни в бегах, но отвернулся, предпочитая делать вид, что не заметил и не узнал недавних каторжанок.

Жажда свободы обуревала заключенных, осужденных пожизненно. По мере того, как их товарки выходили на волю, оставшиеся или впадали в депрессию, или, наоборот, развивали бурную деятельность.

Марии Школьник потребовалась операция, которую не могли провести в тюремных условиях. Маню перевезли в Иркутск, однако и там врачи несколько месяцев отказывались ее прооперировать, пока Школьник сама не написала письмо доктору Михайловскому с просьбой помочь ей. Вскоре после успешной операции Маня бежала из тюрьмы, переодевшись в мужскую одежду и добралась до Америки. Впоследствии Мария Школьник, вернувшись из США, нашла себя в Советской России, примкнула к большевикам и умерла в 1955 году заслуженным человеком и персональной пенсионеркой.

Маленькое содружество становилось все меньше и меньше. Остались Маруся Спиридонова, Саня Измайлович, Дора (Фанни) Каплан, Анастасия Биценко и еще несколько женщин-заключенных.

Партия эсеров не забывала свою отважную дочь. Для поднятия духа девушки Владимиру Вольскому, по некоторым сведениям считавшемуся ее женихом до ареста, было рекомендовано вступить с ней переписку. Письма Вольского удерживали девушку от отчаянья, придавали некоторую терпкость пресной каторжной жизни. Безусловно, Вольский-товарищ как и вся прогрессивная общественность, был глубоко возмущен издевательствами, которым подверглась Мария, горячо ей сочувствовал, готов был помогать всеми силами и средствами. Но Вольского-мужчину вряд ли вдохновляла девушка в ее теперешнем состоянии: поруганная и униженная, с выбитыми зубами, невидящим глазом – теперь она вынуждена была носить очки, – с отбитыми легкими… Он хотел иметь нормальную семью и женился по любви на

Марии Павловне Красниковой – дочери статского советника. Но об этом Маруся еще не знала…

Александра Измаилович тоже имела в прошлом романтическую историю. В ее сестру Катю, высокую, стройную, с бледным лицом и горящими черными глазами влюбился член подпольного эсеровского комитета по кличке Карл. Он не подавал вида, но все об этом догадывались. Екатерине намекнули, что она покорила Карла, но та только покраснела и возмущенно сказала: „Какие глупости“.

После гибели Кати, когда Александра ждала в своей камере смертного приговора, Карл стал перестукиваться с ней из своей камеры через стену, утешать ее, много говорить о Кате. Это странное общение необыкновенно их сблизило, постепенно вспыхнул роман. „В тиши безмолвных вечеров выросла волшебная сказка нашей любви. Как смеялись мы над стеной! Построенная для того, чтобы разделять, она соединила нас“, – рассказывала Александра. Даже уголовные сочувствовали влюбленным и передавали их письма. А один из них по кличке „Сатана“ тоже писал Измаилович послания в стихах с многочисленными ошибками. Он обещал, что когда выйдет на свободу, станет грабить исключительно для партии Александры.

У Маруси и Сани было так много общего – происхождение, воспитание, интересы, революционная деятельность, смертный приговор и его отмена… Но они не были копиями друг друга; каждая представляла исключительную самостоятельную личность.

Саня много возилась с детьми уголовных. Она выписывала для них с воли одежду, мыла и вычесывала им головы, занималась гимнастикой, играла в разные игры и обучала их. Она часто наказывала ребят за нарушение запрета ходить по грядкам посаженных цветов, поскольку сама была инициатором посадок. Фанни Радзиловская рассказывала: „Комично проходили всегда Санины заботы об удобрении. Приходилось искать человеческий навоз. И Саня, чтобы не пропустить нужный материал, следила за каждым из нас, упрашивала и умоляла постараться и необычайно радовалась, когда натыкалась на клиента“.

Старостой политические по большей части избирали боевую Настю Биценко, которая должна была разрешать все недоразумения и вести переговоры с начальством. Через несколько лет германский дипломат писал, что Биценко, „судя по всему, примитивная фанатичка, выглядевшая как пожилая домохозяйка“. Похоже, она не вписывалась в маленькое содружество Маруси, Сани и Иры. С ней задушевности не получилось, очень уж они были разные, и впоследствии их пути разошлись.

Тем временем происходили события, которые косвенным образом предопределили развитие Российского государства и вовлекли в свою круговерть судьбы большинства каторжанок.

Вести с воли

Две группы держав соперничали в борьбе за экономическое и политическое влияние в мире. Противостояние переросло в Первую мировую войну.

Германия, чувствовавшая себя обделенной при колониальном разделе мира, то пыталась создать союз с Великобританией против Франции, то договориться с другими странами о континентальной блокаде Великобритании, причем делала это едва ли не одновременно. „Миновали те времена, когда немец уступал одному соседу землю, а другому – моря, себе оставляя небо. Мы требуем себе места под солнцем"! – заявлял Бернхард фон Бюлов, канцлер Германской империи в 1900–1909 годах.

Британское правительство не могло смириться с экономическим доминированием Германии. Учитывая, что на протяжении многих столетий Британия была „мастерской мира“, самой экономически развитой страной. Британия жаждала своего рода отмщения, но отмщения экономического.

В результате унизительного Франкфуртского договора 1871 года Эльзас и Лотарингия были отчуждены в пользу Германии и стали имперскими территориями. Не одно поколение французов помнило об этом национальном унижении.

Основной национальной идеей и геополитической целью России было возвращение Константинополя в лоно Православной церкви – „поставить крест над Святой Софией“. Это должно было решить все проблемы с проливами из Черного моря в Средиземное. И плюс ко всему, конечно, оттеснить немцев с Балкан.

У Великобритании сложились хорошие отношения с французским руководством, а в сферу французских интересов оказалась втянута Россия. В итоге у запертой в середине Европы Германии не осталось иного выбора, кроме как заключить союз с гораздо более слабыми Австро-Венгрией и Италией. Так появился Тройственный союз. Однако в 1904 году Великобритания и Франция подписали соглашение, которое получило название Антанты, от французского слова entente – согласие. Антанта стала политическим блоком, противопоставившим себя Тройственному союзу. Все европейские государства стремились войти в число лидеров мировой экономики и политики за счёт ослабления противника.

Западную Европу охватили националистические настроения. Прогрессивные политические деятели стремились помешать грядущему военному противостоянию, объясняя обществу, что предстоящая война будет вестись не в интересах народа, а лишь кучки толстосумов.

Но колесо уже закрутилось.

Поводом к началу войны стало убийство в сербском городе Сараево австрийского престолонаследника эрцгерцога Франца Фердинанда и его супруги, совершённое в июне 1914 года террористом из сербской националистической организации „Млада Босна“. студентом Гаврилой Принципом. Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум, а затем объявила ей войну. Для поддержки Сербии Россия, которая исторически считалась защитницей православных славянских народов Балкан, предприняла ряд дипломатических шагов. Николай II направил германскому императору Вильгельму II телеграмму, в которой „во имя старой дружбы“ просил его „помешать союзнику зайти слишком далеко в неблагородной войне, объявленной слабой стране“. Вильгельм II ответил, что виновники „подлого убийства“ должны понести заслуженное наказание. В ответ на это Россия начала всеобщую мобилизацию, а Германия 19 июля объявила Российской империи войну. Её примеру последовала Австро-Венгрия.

При этом все стороны конфликта заявляли о высоких идеалах, стоящих за этой войной. Например, помощь братским славянским народам, помощь братским германским народам и империи. Однако среди союзников существовали подозрения и опасения в вопросах доверия друг к другу: вдруг кто-то сорвется и заключит сепаратный мир с вражеской стороной.

Началась мировая бойня, в результате которой Россия пережила две революции, коренную смену государственного строя и потеряла миллионы своих граждан.

Когда противоборствующие силы изготовились к бою, выяснилось, что в их рядах есть дезертиры. Тройственный союз потерял Италию. В свою очередь Россия обнаружила, что ее предали болгары. И тем не менее, Россия вступила в войну, не успев завершить перевооружение своих войск. Однако высокий патриотический подъем, царивший в обществе и армии, позволил добиться успехов на первом этапе войны.

Россия одержала целый ряд побед, прежде всего на Юго-западном фронте. Фактически Россия разгромила Австро-Венгрию. Несмотря на неудачи в Восточной Пруссии, силами Юго-Западного фронта удалось провести операцию, в результате которой были разгромлены соединения австро-венгерской армии, заняты Львов (тогда это был австрийский город Лемберг), Буковина, то есть Черновцы, Галиция. Русская армия подошла к Карпатам. Были проведены и успешные операции против германских войск под Варшавой и Лодзью.

Осенью 1914 года на стороне Тройственного союза выступила Турция. Открытие Кавказского фронта в значительной степени осложнило положение России. Войска стали испытывать острую нужду в боеприпасах, положение осложняла беспомощность союзников.

В то время как Германия и отчасти Австро-Венгрия имели широко развитую и богато оборудованную сеть железных дорог – Россия от своей мало развитой и бедно оборудованной сети получала в этом отношении далеко не полное подспорье. В руках немцев находились богатейшие средства инженерной техники, далеко превосходившие российские возможности.

В 1915 года началось великое отступление, трагическое для русской армии. Германия, сконцентрировав основные силы на Восточном фронте, провела весенне-летнее наступление, в результате которого Россия потеряла все завоевания 1914 года и частично территории Польши, Прибалтики, Украины и Западной Белоруссии.

Начиная с 1916 года в армии, особенно среди солдат, стала наблюдаться общая усталость от войны. На русском фронте царило недовольство, безусловно, повлиявшее на разложение армии и сыгравшее свою трагическую роль в революционных событиях 1917 года. Ужас от происходящего, присутствие смерти вызывали агрессию и фрустрацию. По сравнению с 1913 годом значительно выросло количество случаев бытового насилия: драки на улицах, потасовки в семье, конфликты на производстве и др. В конце концов появилась озлобленность, которая выльется во вспышки агрессии и насилия уже в мирное время после Первой мировой войны. По архивным документам можно проследить, что цензоры, через которых проходили солдатские письма, отмечали упаднические настроения, отсутствие боевого духа, протестный настрой.

Товарищи с воли передавали каторжанам, что революционные преобразования неизбежны, поскольку осталось множество проблем, нерешенных и после революции 1905 года, появилась масса новых причин для недовольства: поражение на фронтах, голод, разруха, политическое бесправие, спад авторитета самодержавной власти и ее неспособность провести реформы. И хотя задачи буржуазно-демократического преобразования страны, поставленные Первой русской революцией, решены не были, ее уроки стали политической школой для всех партий и классов и явились важной предпосылкой новой революции.

Все произошло стремительно. В начале 1917 года перебои с поставками продовольствия в крупные города России усилились, а к середине февраля из-за нехватки хлеба и роста цен начались массовые забастовки рабочих. В армии русские солдаты, которые в массе своей были крестьянами, массово прибегали к самоувечению – стреляли себе в ногу, в руку, чтобы поскорее покинуть фронт и оказаться в родной деревне.

Приближенные Николая II предупреждали его о революционной ситуации, однако монарх упорно не желал видеть этой опасности, надеясь на милость Провидения.

Число бастующих росло с каждым днем. К рабочим присоединились студенты, служащие, ремесленники, а также крестьяне, требовавшие обещанного передела земли. За несколько дней волна забастовок захлестнула Петроград, Москву и другие города. Расстрелы и аресты уже не могли остановить революционный подъем. С каждым днем ситуация все более обострялась, принимая необратимый характер. В Петрограде вспыхнули хлебные бунты – толпы людей громили хлебные магазины, а 23 февраля началась всеобщая забастовка рабочих Петрограда. Первыми вышли на улицы женщины-работницы с лозунгами „Хлеба!“, „Долой войну!“, „Верните наших мужей!“, „Долой самодержавие!“ Их поддержали рабочие крупнейшего в городе Путиловского завода, затем других заводов и фабрик.

Политическая демонстрация положила начало восстанию.

Правительственные войска были приведены в боевую готовность, Петроград превратился в военный лагерь. Массовый переход солдат на сторону восставших предопределил исход борьбы. Революционные солдаты заняли важнейшие пункты города и правительственные здания. На следующий день правительство было низложено.

Позднее бывший министр иностранных дел Временного правительства П.Н. Милюков вспоминал: „Вмешательство Государственной думы дало уличному и военному движению центр, дало ему знамя и лозунг и тем превратило восстание в революцию, которая кончилась свержением старого режима и династии“.

Все эти события имели стихийный характер: ни одна политическая партия не проявила себя организатором и руководителем революции, заставшей их врасплох. Лев Троцкий отмечал, что февральское восстание не было организованным: „Никто заранее не намечал путей переворота, никто сверху не призывал к восстанию. Накопившееся в течение годов возмущение прорвалось наружу в значительной мере неожиданно для самих масс“. По образцу 1905 года был образован Совет рабочих депутатов. 27 февраля представители рабочих групп, а также группа думских депутатов и представителей левой интеллигенции собрались в Таврическом дворце и объявили о создании Временного исполнительного комитета Петроградского совета депутатов трудящихся. Комитет обратился с призывом немедленно выбрать депутатов в Совет – по одному депутату от 1 тысячи рабочих, и по одному – от роты солдат. Было избрано 250 депутатов, которые собрались в Таврическом дворце. Они в свою очередь избрали Исполнительный комитет Совета, председателем которого стал меньшевик Н.С. Чхеидзе, а его заместителями трудовик А.Ф. Керенский и меньшевик М.И. Скобелев. Большинство в Исполнительном комитете и в самом Совете принадлежало меньшевикам и эсерам – в то время самым многочисленным и влиятельным левым партиям. Временный комитет Государственной думы, взявший на себя инициативу „восстановления государственного и общественного порядка“, сформировал Временное правительство. Его власть была установлена в Москве 1 марта, а в течение месяца – уже по всей стране.

Конституционно-демократическая партия (кадеты), или Партия народной свободы представляла левый фланг российского либерализма. Кадетов уважительно называли „профессорской партией“, имея в виду высокий образовательный и культурный уровень рядовых членов и созвездие имен в руководстве партии. Преобладание юристов определяло правовые основы их программы. Кадеты предложили либеральный вариант решения коренных вопросов российской действительности. Однако этот вариант оказался одинаково неприемлемым и для правых, и для левых.